‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«Не бойтесь убивающих тело…»

Монах Макарий (Хорошев) был жестоко избит и после этого умер от сердечного приступа в Тольятти в ночь на 28 июля 2010 года.


Монах Макарий (Хорошев) в последние месяцы жизни…
Монах Макарий (Хорошев) был жестоко избит и после этого умер от сердечного приступа в Тольятти в ночь на 28 июля.

Вечером 27 июля в Тольятти группа подростков напала на монаха Макария (Хорошева), жившего последний год при Христорождественском храме поселка Большая Царевщина возле Самары. Его забросали обломками кирпичей! Бросали прицельно — стараясь убить. Что-то помешало им закончить черное дело. Но в ту же ночь монах Макарий умер — не выдержало сердце…
Дикая, страшная, неслыханная в наши дни история! Вот так жестоко — расправиться с монахом! И ведь кто убивал: мальчишки, подростки… Есть в этом изуверском забрасывании обломками кирпичей перекличка с житием вот так же, под градом камней погибшего первомученика архидиакона Стефана. И он так же говорил в лицо кипящей злобе: «Господи Иисусе! Не вмени им греха сего и прими дух мой» (см. Деян., 7, 58-60).
Мы созвонились с настоятелем Христорождественского храма протоиереем Владимиром Назаровым, и он благословил корреспондента редакции побеседовать с теми сотрудниками храма, которые больше всего общались с монахом Макарием.

«Как хорошо с Боженькой!..»

Вспоминают библиотекарь Валентина Николаевна Бородина и певчая Зинаида Анатольевна Чернова.
В.Б.: Я пришла на работу, и мне сказали, что в келье прямо за стенкой библиотеки поселился монах. Ну поселился — и ладно. У нас частенько кто-то останавливается — монахи, священники, а то — паломники. И вот как-то приоткрывается дверь библиотеки и втискивается борода: «Можно зайти?» — «Батюшка, да конечно, заходите! Посмотрите наши книги…» Он зашел и мне говорит: «Не надо меня батюшкой звать! Я просто монах. Макарий. И не надо меня на вы называть». Посмотрел книги, выбрал что-то. И потом уже стал сюда заходить. Поставит кресло, сядет: «Матушка, ты работай, а я так посижу». Посидим, поговорим. Вот так наше знакомство и произошло.
Мы его очень полюбили. Он ведь человек такой славный был. Интересный, глубокий, мы подолгу с ним разговаривали. Вначале я не поверила, что у него нет высшего образования. Ну просто не может быть такого красивого языка и такого изложения духовных истин, духовных вещей… Это, знаете, большая редкость!
Макарий оставил глубокий след в моей жизни. Я, наверное, не встречала близко человека, который бы так любил Бога и так говорил об этом. Он произносил не «Бог», не «Господь» а — Боженька. «Как хорошо с Боженькой! И вот когда мы придем туда, это какое же счастье — лицезреть Боженьку и какое же счастье этой благодатью напитываться!» О Боженьке он мог говорить часами, и глаза его светились от радости. Но он не обольщался на свой счет, не считал себя праведником. Ругал себя: «Я нерадивый, я шалопай!» И очень сокрушался, что так мало для Бога трудится. А уж каким он был тружеником! Везде: и в алтаре, и на огороде, и помочь кому — он все успевал. Потому что очень любил людей. Я такой любви ни от кого не видала!
Да вот даже такой маленький пример. Приходишь вечером домой, руку в сумку сунешь и вдруг вынимаешь конфету. А это Макарий положил! Простые такие маленькие вещи, которые жизнь превращают в праздник, — но ведь до этого надо додуматься, это надо сделать… Он часто посылал нам с Зиной какие-то смс, и в конце обязательно стояло: «Улыбнись, матушка!»
З.Ч.: Печь любил! Напечет курников с рыбой, угощает деток и сотрудников — и лицо у него такое… — даже не знаю, как это состояние назвать…
— Блаженство?
— Да, да! Или шоколадкой угощает с такой радостью! Так хотелось его в это время обнять, погладить, но поскольку он монах, я боялась дотронуться до него.
В.Б.: Он был очень отзывчивым. Без слов замечал, когда в глазах у кого-то из нас была грусть. И тогда он поддерживал, находил какие-то ласковые слова утешительные. Помнишь, Зина, как он говорил о проявлениях любви. Вот, говорил, будет ухаживать за больными — а это и есть любовь.
— А он ухаживал за больными?
— Нет, только собирался… Народ к нему очень льнул. Дети льнули. Я его все уговаривала работать с детьми. Сама я хожу в школу, беседую с детьми, и его звала. У него такой прекрасный язык, да и внешность такая… Иконописные черты лица. Высокий, стройный, красивый, овальное лицо, крупные темные глаза, волосы длинные. Чистюля — невозможный!
Любил он доставить радость. И очень хорошо чувствовал, когда надо к человеку подойти. Так на душе иной раз тяжело, не можешь дождаться, когда на исповедь. А он придет, сядет в кресле, помолчит, что-нибудь скажет… И на душе такое состояние легкости!
Он очень жалел всех, я никогда не слышала, чтобы он кого-то осуждал.
Работала у нас на дебаркадере одна девушка, приехала из Бугуруслана. Как-то она рассказала мне историю своей жизни — очень непростую. Я сказала, что обязательно надо исповедоваться и причаститься. Самой ведь не выбраться. Грехи как камни утянут на дно…
И вот мы сидим с Макарием, разговариваем, а она входит в храм. И слышит: не будет службы, батюшка заболел. Как она расплакалась — видно, от непереносимой тяжести. Тогда я и предложила ей поговорить с монахом Макарием. Он не священник, но духовное лицо. Исповедь принимать не мог, но мог дать мудрый совет, укрепить духовно. И как он с ней говорил! Я сама радовалась, я впитывала его слова. Это был бальзам!
Поговорили они, и лицо у девушки… — я же видела, какой тяжелый у нее до этого был взгляд. А тут… глаза аж искрятся от улыбки.
Почему и мы плачем — потому что мы тоже у него успокоение находили.
Пожалеть, утешить: на это многие способны. Я не могу сказать, что у нас люди какие-то жестокосердые — нет! Но это какое-то единовременное, когда тебя обняли, приласкали, утешили. А он — словно лекарство давал. Но стоило завести разговор об этом, он сразу: «Та-ак! Что вы говорите — я грешник!»
Наверное, если бы мы встретили его раньше — были бы о нем другого мнения. Потому что он тяжелой своей жизнью изживал грехи и учился чему-то. Но мы-то его узнали уже таким… Зрелым.
Мы часто его вспоминаем: «Макарушка вот так бы сказал…»
Он никогда ни на кого не обижался. Но очень переживал и страдал, когда видел что-то нехорошее.
З.Ч.: Молча уходил на огород и там в земле шевырялся. Копал, подвязывал огуречки, поливал… Мог неделю не разговаривать. Я уж начну: «Макарушка, что же ты с нами не разговариваешь? Мы тебя чем-то обидели?» — «Да нет, матушка, это мои заскоки…»
— А какие книги он брал читать?
В.Б.: Блаженного Августина, Святителя Игнатия Брянчанинова, вообще он читал святых отцов и говорил, что другую литературу монаху читать и не нужно — только время зря терять. Я ему пыталась какие-то книги подсунуть: а вот почитай это! — но он отвечал: «Матушка, ну это же не самое главное!» Он находил радость в чтении — о Святой Троице, о самых серьезных богословских вещах. И имел по всем этим вопросам глубокие суждения. Это ведь только высокий ум может требовать себе такую духовную пищу. Причем было и так, что задаешь ему вопрос — и получаешь такой ответ, что становится понятно: это не знание, а то, что дается от Господа. Откровение Божие…

Предчувствие

В.Б.: Июль для нас сложный месяц: мы в это время работаем в Православном лагере на дебаркадере. Там и днюешь, и ночуешь, и общались со всеми по телефону.
Но перед этим как-то одновременно и мне, и Зинаиде он прислал одну и ту же очень странную смс. Обычно это были разные смс-ки, а тут — один тот же текст.
З.Ч.: «Казнить нельзя помиловать». Без знаков препинания. И еще: «Теперь можешь плакать, матушка…». Или — «будешь плакать», я уже забыла, как точно.
В.Б.: Я потом к нему подхожу: «Макарий, что это такое ты присылаешь нам?» — «Да не обращай внимания, матушка!»
— Видно, дал ему Господь почувствовать, что его ждет?
З.Ч.: Наверное… Один и тот же сон приснился одновременно ему и Людмиле Земляковой. Она последней здесь его видела живым, провожала, когда за ним приехали родители и он в тот день уезжал. Ей приснилось, будто она лежит в гробу, но кто-то ей говорит: «Тебе еще туда рано», — и она поднимается. Рассказывает свой сон, а Макарий и говорит: «А мне тоже такой сон приснился. Видел себя со стороны в красивом огромном закрытом гробу». Этот сон он увидел недели за две-три до своей гибели.
Все время он собирался на Огненную Землю. Мы ему шуткой скажем: «Да ладно, Макарий, какая там Огненная Земля! — это путешествие куда-то». А потом я говорю: Слушай, Валентина, а ведь это он не шутя куда-то надумал… Что это за Огненная Земля?
В.Б.: Теперь только стало понятно, что на Огненную Землю для него значило — пойти к Богу! Ведь Бог есть огнь поядающий… Мы его приглашали с собой отдыхать. Мы до этого на юг ездили на море, Макарий нам каждый день туда смс-ки посылал. Такой внимательный. А приехали мы и говорим ему: «Поехали с нами! Мы, две пожилые женщины, тебя от всех укроем, никого к тебе не подпустим. Тоже ведь надо и тебе отдохнуть и подлечиться!» Там ведь и батюшки тоже отдыхают подчас. Он сначала загорелся. А потом: «Нет, мне, наверное, в другое место нужно будет ехать». Мы на него даже сердились: «Макарушка, куда это ты собрался? Сначала дождись, пока мы умрем, почитай над нами Псалтирь добросовестно, а потом уж можешь и сам собираться».
А в тот день за ним приехали родители, забрать его с собой в Тольятти. Он не очень хотел ехать. И выходит дежурная, спрашивает: когда ты приедешь? А он ответил:
— Я приеду утром, на праздник.
Потом остановился и добавил:
— Если не убьют.
Она так и возмутилась: что ты болтаешь такое!
Он предчувствовал, что могут убить. В последнее время он часто говорил об этом. Скорбел. Но говорил только: «Ну и что ж, меня обидят — а я прощу, и тогда меня Боженька тоже простит!» И все время мыслями он там был.
Когда это произошло, мы очень все переживали, стар и млад.
Ну а потом он уехал…

«У них были нечеловеческие глаза!..»

В.Б.: Его убили в ночь на 28 июля. На праздник Крещения Руси.
27 июля я была на дебаркадере с детьми. Ко мне должна была прийти Зина, мы с ней хотели купаться. Жара же страшная, 45 градусов… В это время раздался звонок, я взяла трубку — Макарий. И в первый раз за все время я не стала с ним говорить, извинилась: «Макарушка, прости, пожалуйста, давай через полчасика созвонимся!» Я восприняла это как обыкновенный звонок.
Через полчаса я ему перезвонила и поразилась тому, какой у него голос взволнованный. Он сказал, что его с другом очень сильно избили. Я успокаиваю: «Макарушка, ну что ты расстраиваешься! Шрамы украшают мужчин. Шрамы зарастут, и лицо твое поправится…» А он стал рассказывать, что подростки — человек десять — окружили их… Они напали на его друга, а Макарий заступился, и подростки стали метать в них осколки кирпича — там рядом лежала груда битого кирпича.
«Матушка, как мне приходилось уворачиваться!» — пожаловался Макарий.
(И все равно, как ни уворачивались, а пострадали сильно. В больнице ему шов на руку наложили, лицо окровавлено. Другу его вроде бы на голову швы наложили.)
— И вот, — продолжал Макарий, — один нагибается за кирпичом, я на него смотрю и спрашиваю: «Сынок, что тебе от меня надо?» А он отвечает: «Мне надо тебя убить!»
Я говорю: «Ну Макарушка, ты же понимаешь, что это не мальчик тебе говорил, не мальчику тебя надо было убить, а тому рогатому, что в этом мальчике!»
Макарий — он такой неравнодушный — пошел к матери этого мальчика.
— То есть он мальчика этого узнал? И наверное, этот мальчик тоже знал, кого они убивают?
— Да, Макарий его узнал. Но знал ли его мальчик? — этого он мне не успел сказать. Когда я ему задавала вопросы, он отвечал: «Матушка, я завтра утром приеду и все тебе расскажу в подробностях». А в те минуты он говорил о том, что у него кипело в душе.
Сказал о том, что пошел к матери этого мальчика — он уже знал, что у них и со старшим сыном беда, большая беда! — и вот теперь этот тоже в какую беду попал! И он пошел к ним — по существу, выручать их, остановить мальчика, пока, может быть, его еще можно вразумить. Но мать не стала и слушать: «Мне не до тебя, у меня гости!» И он был в ужасе: «Матушка, как же так, как же так!..» И еще повторял: «У них же были совершенно нечеловеческие глаза, нечеловеческие лица!» Я ему еще сказала: «Макарушка, нечего тебе там оставаться — бери такси и поезжай сюда!» Но он ответил: «Нет, я уж завтра утром приеду…»
А назавтра пришла весть, что нашли его… на лестничной площадке…
Что меня, да и не только меня возмутило, так это что все спустили на тормозах, никого не нашли. Но, наверное, он сам не хотел, чтобы его обидчиков наказывали, он это унес на Суд Божий. Наверное, по Промыслу Божию он должен был омыться своей кровью, чтобы попасть в Царство Божие, к которому так стремился. Поэтому мы уж просто вам как сестре рассказываем, что и как происходило, а вы уж напишите так, как вам сердце подскажет.
Он-то, конечно, простил им — сам об этом сколько раз говорил. Но вот что поражает — такая мученическая смерть, как те, о которых читаем в книгах.
Он был хорошим монахом. Внутри он был чистым человеком. И с ним было рядом хорошо. Конечно, нам его очень не хватает.
Понимаем, что он хоть и был совсем еще молод, а уже прошел свой путь. Это нам, пожилым, еще надо идти, а он уже свой путь прошел. И слава Богу, что он был с нами…
З.Ч.: Когда он в алтаре читал акафист и потом выходил в храм, к нему так и кидались с какими-то вопросами, за советами. И я стояла, слушала — я сколько читала, но такого и в книгах не вычитывала…
И вот девушка недавно приехала: «Мне монаха Макария». Мы говорим: «Его нет, убили». Как она плакала!.. Может быть, она раньше к нему приезжала за советом, или была знакома. Может, у нее вопросы были, на которые надеялась от него получить ответ. Расплакалась: «Как же, как же это!..»

Есть утешение и в скорби

— Он ведь еще молодой был?
В.Б.: Молодой, 37 лет. 26 июня исполнилось.
— Его в Брусянах похоронили?
— В Брусянах. И тоже вот недавно мы ездили к нему — и порадовались. В каком хорошем месте лежит. Такой покой вокруг и красота — Господь управил даже, где ему лежать, вдали от суеты. Он ведь от суеты всегда уходил и мне говорил: о духовном надо думать, надо уходить от мирского! «Макарий, ну как уйти, когда — вот оно, сюда приходит? Что делать?..» И вот теперь он там лежит — такая тишина, хорошо там его душе! И рядом с ним монах лежит.
З.Ч.: Нет, рядом с ним инок лежит. Инок Пафнутий. А чуть поодаль могила человека, умершего в 1900 году, который окончил семинарию Симбирскую. Тишина — одни только птички поют. И какие птички удивительные! Малюсенькие птички желто-красненькие.
Он в тот вечер мне позвонил, а у меня времени нет. Я: «Макарушка, давай попозже!» А он, наверное, хотел мне рассказать, выговориться. И он: «Матушка, ты меня любишь?» — «Конечно, Макарушка, люблю!» — «Матушка, молись за меня!»
А в то утро мы все глаза просмотрели: «Где ж Макарий — наверное, в алтарь уже проскочил, а мы не заметили!». И тут — такое известие!..
В.Б.: Великий Промысл Божий! Может быть, не мог он какой-то грех свой изжить, надо было его так вот пожечь, кровью омыть.
Но и в скорби есть утешение. Когда Господь посылает в мир монахов, это нам в поддержку. Видно, так уже плохо мы живем, что нужна такая сильная помощь. Монахи — Ангелы на земле!
О Макарии можно очень много говорить. Потому что мы его очень любили. Я не могу сказать, что он всегда был белый и пушистый. Когда надо, мог быть и очень жестким. Иной раз слушаешь, как он с кем-то разговаривает — такой грозный голос! Бояться он ничего не боялся.
З.Ч.: Как-то он стоял в алтаре, читал акафист. А в храм пришли двое пьяных. И так громко: «Нам батюшку!» — Я: «Да нет сейчас батюшки, вечером будет!» А те куражатся. Я напугалась. И тут Макарий выходит из алтаря, в голосе — железо. И моментально утихомирил. Макария бы не было, я не знаю, какая бы ситуация была.

Монах Макарий со школьниками в Христорождественском храме.
В.Б.: В мужчинах монахах приоткрыт образ Божий. И это очень грозно, когда он приоткрыт! В Макарии этот образ чувствовался. Может быть, потому что он перед нами примерно два с половиной года жил вообще в отшельничестве. За Брусянами, в Кольцово, какие-то дома — и он жил в таком доме один.

Только во дворе была большая собака. Я спрашивала: а тебе не было страшно? И он ответил: «Было иногда…» Я не имела в виду обычный страх, а — другой, который знаком верующим людям. Об этом хорошо пишут те, кто побывал на Афоне. Приближение чего-то инфернального вызывает особенный страх, душа трепещет.
Видимо, потому что он там жил один — и молился, и что-то пережил, передумал, и что-то в себе переборол. А что-то и понял, что сам перебороть не можешь, так это надо было так вскричать душой, к Небу! Это отшельничество, наверное, помогло ему стать зрелым. Однажды — уже здесь, в Царевщине, — к нему пришел наркоман. Они о чем-то разговаривали, о чем — я не слышала. Но услышала: «Вы думаете, я могу бросить?» Я лично теряюсь перед такими вопросами. Не потому что не знаю на них ответа, но перед таким страданием любые слова кажутся не очень убедительными. А Макарий говорил с ним долго-долго. Время было позднее, и я ушла. А они еще говорили… Не знаю, чем закончился их разговор, я просто не спрашивала. Есть вещи, о которых не спрашивают.
Когда приходили люди, пострадавшие от сект, от оккультного воздействия, я всегда просила Макария быть рядом. И если надо — помочь. Дать «таблетку»… От духовного лица они принимали лекарство. Может быть, потому еще, что он говорил с любовью. Потому что он их любил.
Меня знаете что настораживает? Я фактически была последним человеком, который с ним говорил. Мы с ним по телефону минут сорок говорили. Он был дома. Избитый. Очень тяжело себя чувствовал. А умер-то он на переходе лестницы, которая идет снаружи, в переходе между этажами. Не в квартире.
— Может, ему плохо стало, и он вышел подышать воздухом?
— Выйди на свой балкон! Вот же он… Но он зачем-то ночью вышел из квартиры!
— Так может быть, пришли его добивать — и он хотел от них уйти?
— Или пришли с ним поговорить… Теперь уже никто и никогда не узнает, почему он пошел туда. Он не был неадекватным, чтобы куда-то ходить среди ночи. Вот это меня смущает.
— Говорят, смерть это вершина человеческой жизни. Как человек умирает? Ведь сказано: «В чем застану — в том сужу».
— Вот Макария Господь застал такого — окровавленного, избитого и простившего…
Как Господь нас спасает!.. Нас любя, жалея и милуя, посылает нам таких людей, как Макарий. Это как живой канал между нами — и Богом!

«И все улаживается в семье»

Ольга Николаевна Лычагина:
— Я в храме не работаю, просто помогаю, а работаю на заводе. Встречи с монахом Макарием произвели на меня очень большое впечатление.
Много лет в моем сердце была глубокая боль о том, что единственная моя дочка умерла на следующий день после рождения. Я не могла принять это: почему, за что? Ведь она даже некрещеная умерла. А Макарий несколькими словами как-то сумел утешить меня. Он сказал, что, возможно, Господь забрал ее, чтобы уберечь от большого греха. Эти слова его запали в душу, и потом уже, поразмыслив, я смирилась с этой утратой.
У меня двое сыновей, они уже взрослые, и мне сложно одной их воспитывать. Младший, из-за того что я на заводе работаю, предоставлен сам себе. И я ничем не могу на него повлиять. А Макарий как-то сумел найти с ним общий язык. Они стали разговаривать — и сын слушал не столько меня, сколько Макария. И часто мне говорил: «А вот Макарий так сказал!» И сказал-то как будто не что-то такое уж особенное, а — такое важное и дорогое.
Он такой добрый был, искренний, что-то такое родное и близкое. И очень открытый. Как скажет: Боженька!..
Макарий по возрасту младше меня, но в нем была мудрость такая. Выстраданная, наверное. Старший сын с большим уважением и почтением относился к Макарию. А младший просто принимал его за своего друга.
Я жаловалась на младшего сына. Но Макарий ответил: «А что вы на Толю? Вы его не обижайте!» Да ведь это же он меня обижает. Обидишь его, как же, он как ежик! А вот когда Макарий погиб и я видела, как Толя плакал, то поняла: Господи, да он же совсем еще ребенок! Это же просто внешнее у него, скорлупа, за которой он прячет свою беззащитность. Я — мать, а эту скорлупу не разглядела, а Макарий — всего за несколько встреч все увидел и понял. И выходит, что это я в конфликтах с сыном его обижаю. Теперь уже в такие минуты я просто говорю себе: стоп, замолчи! И проходит какое-то время — все улаживается. Я боюсь произносить это вслух, но я вижу, я чувствую в сыне перемены. Он стал добрее и мягче. А Макарий всего лишь навсего полушутя-полусерьезно ему сказал: ты мать не обижай.
И относиться стал теплее ко мне и к старшему брату. Старший у нас инвалид по умственному заболеванию. Но он молодец, работает старательно. И он один из семьи отнесся к Макарию с почтением. Не то что мы — здоровые…
Когда Макария не стало — это шок был для них! И особенно то, что убили его дети. Я сказала младшему сыну: видишь, к чему приводит улица, непослушание родителям.
Нам легко осудить другого. А у Макария этого не было. Он в своей жизни многое выстрадал, наверное, из-за этого он к нам снисходительно относился. Рассказываешь ему о сложной ситуации. А он только и скажет: «Да ну и пусть!» И как-то все разрешается. Может быть, по его молитвам…
Макарий вообще к детям относился очень хорошо. Тут вот как-то две маленькие девочки играли, и я с ними тоже — я раньше в детском саду воспитателем работала. И Макарий тоже — как он играл, как большой ребенок! Так хохотал с ними…
Он становился суровым только если кощунственно говорили о Боге.
Он был воином Христовым — и в таких случаях не молчал.

«Это был настоящий монах»

Духовный отец монаха Макария, иеромонах Дионисий (Чибов), клирик Оренбургской епархии:
— Имя Макарий он получил в постриге в Воскресенском мужском монастыре в Тольятти — он пришел в эту обитель в 1999 или 2000 году, когда еще я был настоятелем. А в миру его звали Михаилом Хорошевым. Это был хороший, настоящий монах, любящий Бога, стремящийся к монашескому житию. Но… до этого он прожил непростую жизнь. А ведь наркоманов бывших не бывает. И он — сорвался в пьянку. Пытался выкарабкаться, каялся, плакал, молился. Стремился к спасению. Но из монастыря его отчислили, и все попытки вернуться в монастырь не имели успеха.
И слава Богу, что он не сломался, что нашел в себе силы после падения — подняться, преодолеть невыносимо тяжелое искушение. И жить по-монашески чисто — в строгом отшельничестве в селе Кольцово, а затем и в миру, в Царевщине. Он созрел для Царствия Небесного. И тогда враг всю свою злобу сатанинскую обрушил на Макария, чтобы если не удалось погубить душу, уничтожить его тело…
Мы отпели Макария в Брусянах в Космо-Дамиановском храме вместе с иеромонахом Антонием, насельником Воскресенского монастыря. Там монах Макарий и обрел свой последний приют. Вечная ему память!

Ольга Ларькина
02.11.2010
1193
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
23
5 комментариев

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru