На пути в монастырь

Главы из автобиографической повести.

Начало см.

Об авторе. Иеромонах Антипа (Александр Алексеевич Авдейчев) родился в Самаре в 1964 году, окончил Куйбышевский государственный медицинский институт. Кандидат медицинских наук. В 2001 году овдовел, отец двоих детей. В 2005 году рукоположен в сан священника и направлен служить в село Сырейка Кинельского района Самарской области. В 2012 году принял монашеский постриг. Около года подвизался на Сочинском подворье Валаамского монастыря. В настоящее время — заштатный клирик Самарской епархии.

Становление Сырейского прихода

15 июля 2004 года мы поехали с отцом Илией Борисовым в Сырейку отслужить на Таниной могилке панихиду в годовщину ее смерти. Потом заехали к моим родственникам — дяде Мише и тете Насте Артешиным. За поминальной трапезой тетя Настя рассказала о затерянной могилке сырейского священника, которую знают лишь некоторые бабушки. Отец Илия благословил установить на ней крест, и мы попросили родственницу указать это место. Там лежал еле приметный камушек. Спустя какое-то время я купил крест в ритуальном агентстве и привез его в Сырейку. Когда водружали его на место, к нам подъехал староста села Степан Яковлевич Голенков и сказал, что могила священника находится не здесь, а рядом с алтарем разрушенной церкви, в 30 метрах от места, указанного нам тетей Настей.

На память святого Великомученика Димитрия Солунского 8 ноября (н. ст.) отец Илия согласился отслужить акафист в сельском клубе. После акафиста я выступил перед сырейцами, рассказал о святом покровителе села. По моему предложению приняли решение возобновлять в Сырейке церковь. На обратном пути отец Илия вдруг заявил, что больше в Сырейку не поедет. Люди ему не понравились из-за своей потребительской позиции «дай».

Для меня не было путей к отступлению, и я поехал в Епархиальное управление за благословением Правящего Архиерея. Владыка Сергий благословил начинать восстановление храма, мне дали перечень документов, сложный маршрут регистрации — и «процесс пошел». Бюрократическая цепочка была длинной, требовала немало терпения и упорства. Чего только стоил вывоз из Сырейки в Кинель десяти человек учредителей для заверки их подписей нотариусом! Несмотря на это, в начале лета 2005 года процесс регистрации прихода был завершен.

Мой духовник Архимандрит Владимир (Наумов) из села Высокое вскоре дал такое напутствие: «Если предложат рукополагаться — не отказывайся!» Меня удивили эти его слова. Но он ответил: «Как хочешь, я тебе сказал». Вскоре все так и случилось, как сказал мне духовник. Рукоположили меня в сан священника в День Святого Духа в храме в честь святого Георгия Победоносца.

Ставленнические службы я проходил в Покровском кафедральном соборе. Опекал меня замечательный священник — протоиерей Евгений Зеленцов. До сих пор я благодарен ему за столь мощный фундамент, заложенный в ничего не смыслящем новоиспеченном пастыре за какую-то неделю.

Через неделю был готов к транспортировке в Сырейку списанный железнодорожный вагон, пожертвованный железной дорогой под будущий храм. Владыка благословил меня отправляться на место назначения. Он был очень благосклонен ко мне: подарил много икон из архиерейского дома.

Операция транспортировки вагона на место была, со слов ее исполнителей, технологически уникальной, ее сняли на видеокамеру и попросили копию для обучения курсантов и студентов. Сам вагон оказался безплатным, а за транспортировку с меня запросили 56 тысяч рублей. Все свои резервные деньги я истратил на покупку утвари и богослужебных книг, поэтому пришлось эту сумму занимать у папы. С Божией помощью за короткое время служения на новом приходе я с ним рассчитался.

Не зная местных обычаев, я предпочел ночевать согнувшись в три погибели в своей миниатюрной «окушке» на месте будущего прихода. Вначале сторожил разложенные бетонные опоры под вагон, а потом и сам вагон. Хочется думать, что это избавило нас от неприятностей, а местных жителей — от соблазнов.

Отправил детишек в Православный детский лагерь «Волгарёнок» и вплотную занялся подготовкой к началу Богослужений в вагоне. Некоторые местные жители отозвались на мой призыв и устроили помывку вагона. Принесли ненужную домашнюю утварь, разнокалиберные столы, стулья, ткань. Вместо иконостаса натянули занавеску на алюминиевой проволоке. Соорудили из брусочков престол с жертвенником. Антиминса пока что не было, и первым Богослужением был акафист Пророку, Предтече и Крестителю Господню Иоанну 7 июля, в день его Рождества. Чуть позже я получил у Владыки антиминс и начал служить Божественную литургию.

Появились и первые помощники. Приехали супруги Сергий и Наталья Пластинины. Они построили в Сырейке дом и переехали сюда на ПМЖ. Приехала женщина с сыном Яковом. Она дала ему превосходную характеристику: хорошо знает службу, верующий, был иподиаконом у Владыки Евсевия. Яша прихрамывал. На вопрос о причине сказал, что воевал в разведке ГРУ в Чечне и подорвался там на мине.

Позже мне пришлось хлебнуть из-за Яши неприятностей. Как-то у меня возникли подозрения в отношении его рассказов про героическое прошлое. Заехал в кинельский райвоенкомат и поинтересовался военной биографией Якова. Оказалось, что он нигде не служил и комиссован по болезни. Мне пришлось призвать его к ответу, и он «раскололся». Оказалось, что ноги он отморозил по пьянке: ему ампутировали по половине обеих стоп. В настоящее время у него условно-досрочное освобождение из мест лишения свободы. Осужден за… церковное мошенничество! Он сшил себе монашеское облачение и гастролировал по Самарской области, представляясь афонским монахом, собирающим пожертвования якобы для Святой Горы. На этом его и повязали.

Я поверил его обещаниям жить честно. Решил, что на безрыбье и рак рыба! Взял его в помощники. И зря!.. Как-то я, желая помочь ему, по неосторожности благословил его поступить в Санаксарский монастырь. Там таких страдальцев принимали и помогали выпутаться из затруднительной жизненной ситуации. Он с радостью уехал. Оказалось, что перед отъездом он, используя репутацию помощника настоятеля прихода, занял у всех, у кого только мог, большую сумму денег. Меня потом довольно грубо «прессовал» крутонравный директор местного предприятия, требовал вернуть ему деньги, занятые Яковом.

Пробыв какое-то время в Санаксарах, Яшенька отбыл в Псков. Там якобы он принял иночество с тем же именем, но потом ушел на свободные хлеба, стал сожительствовать с какой-то особой. Впрочем, всё это с чужих слов.

Вскоре с помощью местного предприятия торгового оборудования, расположенного на опушке сырейского леса Колка, смонтировали из ламинированного ДСП иконостас, сделали амвон и солею.

Все шло на удивление гладко. Я ощущал некую невидимую силу, помогающую нам в самых безнадежных ситуациях. И вот однажды Господь приоткрыл нам этих помощников. Как-то к дому, где мы с детьми квартировали, подъехала машина, и из нее вышли женщина с парнем. Они представились потомками репрессированного сырейского священника Николая Евтропова: его внучка и правнук. Неожиданно во внучке я узнал свою бывшую коллегу по кафедре медицинской психологии медицинского университета Ольгу Степановну Ковшову (ныне она — профессор, заведующая кафедрой общей психологии того же вуза). Его правнук имел инвалидность.

С этой встречи начала шаг за шагом раскрываться удивительная история сырейского прихода, его страдальцев за веру. Эта история, мной записанная, была опубликована в журнале «Лампада» в 2012 году.

Сельские будни

Осенью дети пошли в сырейскую школу. Даша — в пятый класс, Рома — в шестой. Я был в восторге от школы: в сравнении с городскими школами, в которых пришлось уже поучиться детям, здесь чувствовалась иная атмосфера.

Поселились мы на квартире моей тетки Александры Григорьевны Татьяниной. Она была больна тяжелым сахарным диабетом, и ее взял к себе сын, мой двоюродный брат Владимир, а квартира освободилась. Мы наслаждались чистым воздухом, свежими овощами и ягодами. С собой привезли из города котенка Ласку, приобрели на птичьем рынке собаку, как нам сказали — кобеля с примесью кавказской овчарки. На деле оказалась вовсе не кобель, а сучка. Поскольку уже было дано имя Рем, пришлось переименовать на Рему. Она оказалась довольно безтолковой, но ласковой.

Однажды по пути из райцентра мы услышали звук, похожий на детский плач. Подъехали к заброшенной автобусной остановке и обнаружили внутри белого малюсенького щенка. Увидев меня, он как мог грозно зарычал, но когда я, не испугавшись его угрозы, взял его на руки, съежился и предал себя на нашу милость. Бросить его мы не смогли. Так у нас появился Дружок. С первых дней своей жизни у нас он проявил себя как настоящий сторож и друг, в отличие от Ремы — ласковой и безтолковой. Вместе с тем оказался он и ловким охотником… на соседских кур. Как-то, нашкодив, он пытался уйти от возмездия, но я довольно жестко наказал его. С тех пор, когда он оказывался на свободе от привязи, его невозможно было заманить домой ни за какие коврижки. Только если сам набегается и устанет.

Жизнь потекла своим чередом. Шли Богослужения. Я осваивал новые бытовые рубежи: варил щи, кормил кур, полол картошку, поливал помидоры и огурцы, освобождал двор от снежного плена. Наступила зима. Дом оказался холодным. На кухне через всю стену проходила сквозная заделанная кое-как трещина. Поэтому, несмотря на жарко горящий газовый котел, щи в кастрюле на полу кухни покрывались коркой льда.

Я по-прежнему всю осень ездил проводить занятия в Академию путей сообщения. Во время этих выездов навещал родителей. Поскольку бытовые удобства у нас были ограничены, я отвозил домой в стирку грязное белье. Возвращался на место нового жительства с разными вкусностями маминого производства. Даша познакомилась с одноклассницами, стала посещать кружок рукоделия.

В храме я начал катехизацию среди своих пенсионеров-прихожан. Воскресными вечерами мы собирались в убогом помещении сельского клуба на беседы и просмотр православных фильмов. Я был весьма доволен собой и благодарен Богу. В дальнейшем я убеждался, что мои витиеватые проповеди бабушки слушают как-то «по-особенному» благоговейно. Я остановился и спросил: «Поняли хоть что-нибудь?» На что самая откровенная бабуля — Нина Киреева — ответила: «Нет! Но ты, батюшка, КАЛЯКАЙ! У тебя работа такая!» После этого я перестал излишне упрощать свои проповеди, переориентировал их на более молодых прихожан. Особых претензий со стороны бабушек не последовало.

Снова утраты

Наступил 2006 год. Год тяжелых потерь и перемен. Перед Рождеством Христовым к нам приехали родители. Они молились на службах в храме-вагоне. Исповедовались и причастились. Первый и последний раз в моем иерейском служении мне исповедовался мой ОТЕЦ. Его исповедь была на удивление искренней и покаянной.

На Крещение Господне ударили сильные морозы, около 40 градусов, с ветром. После вечернего Богослужения я не смог завести машину у крыльца храма, и пришлось поздно вечером идти домой пешком с Дашей. Ледяной шквальный ветер буквально сдувал с дороги. Обычно сдержанная и терпеливая, дочка не выдержала и на полпути разревелась от холода.

Утром служил Литургию. В храме, несмотря на раскаленную печку-голландку, было очень холодно. Дискос, потир были «раскалены» от мороза. С тревогой я ждал момента, когда нужно с ними совершать богослужебные действия. Замерзшие пальцы быстро деревенели от этого, и я спешил на клирос, чтобы согреть их над электровозной печкой. Когда я освятил воду и окропил храм и бабушек, пол мгновенно покрылся коркой льда. Мои молитвенницы целовать Крест в конце Литургии не подходили, а подъезжали, как на коньках.

23 февраля утром нам позвонила сестра Нина и сказала, что с папой беда: он упал, якобы с крыши гаража. Я позвонил маме и узнал, что он упал у гаража, после того как почистил снег с крыши. Соседские мужики вызвали «скорую», и его увезли в Пироговку. Позвонил в больницу и узнал от врача, что у папы геморрагический инсульт и он без сознания. Я стал молиться и ждать, намереваясь при улучшении состояния приехать и причастить его. Увы! Вечером позвонила сестра и сказала, что папа умер. На похоронах мне пришлось «поцапаться» с родственниками, настаивавшими на «полнометражных» поминках, хотя шел Великий пост. Отпевал я папу в нашем храме-вагоне. Еле сдерживал слезы, которые все-таки предательски прервали проповедь.

Насколько милостив Господь! Он дал возможность папе, прожившему жизнь в безбожной атмосфере, увидеть, как выращенный им сын пришел к вере, стал священником. Совместными с ним чаяниями и усилиями мы открыли приход. Последняя исповедь и Причащение, а также чин отпевания были совершены именно в этом самом вагоне. Поминки, конечно же, провели в городской столовой, хотя мне сказали, что просто накормят людей постными блюдами.

После смерти папы мама приняла решение после 40 дней переехать к нам, что и произошло в апреле 2006 года. Квартиру я предложил разделить с сестрой. Нина согласилась, поскольку они всемером ютились в небольшой трехкомнатной квартире. Мы продали «хрущевку» за полцены племяннице Наташе. Тут же с Божией помощью в Сырейке нашелся дом постройки 1958 года. Племянница с мужем на своей старенькой «девятке» начали перевозить наши вещи.

Мама с трудом осваивалась на новом месте, старалась изо всех сил быть полезной. Мы вместе посадили овощи, она варила нам еду. Большим утешением для нее были Богослужения в храме. Она старалась не пропускать ни одной службы, а служил я ежедневно. Придя в храм, искренне недоумевала, почему так мало людей приходит молиться. В городе нужно проделать длинный путь в переполненном транспорте, чтобы приехать в храм. А здесь — никаких препятствий. Я был рад, что маме с нами хорошо. Только радость была недолгой.

Июльская жара отнимала у всех много сил. Мама усердно трудилась в огороде, на кухне, несмотря на недомогание и непережитое горе от потери мужа. Мы готовились к поминкам по Тане. 13 июля маме стало плохо — усилились сердечные приступы. Она то и дело глотала валидол, нитроглицерин. К вечеру ей стало совсем плохо. Усилились боли, и она стала терять сознание. На «скорой» ее доставили в кинельскую районную больницу. Здесь я еще раз встретился со всеми «прелестями» нашей медицины. 15 июля мы без мамы провели поминки по Тане. А утром 16 июля мамы не стало. Так и поминаю я с 2006 года своих самых близких мне людей, жену и маму, два дня подряд.

Несколько оправившись от шока, я понял: Господь далеко не случайно попустил мне пережить эти обстоятельства. И я как священник что-то должен сделать для паствы. Сел за компьютер и написал письмо в Минздрав Самарской области.

Министру здравоохранения Самарской области
Гусаровой Г.И.

Глубокоуважаемая Галина Ивановна!

Довожу до Вашего сведения обстоятельства болезни и смерти моей матери Авдейчевой Евдокии Васильевны, 1931 г.р.

«Сердечного» анамнеза фактически нет: вся патология укладывается в рамки возрастных изменений. В последнее время мама жаловалась на загрудинные боли колющего характера, которые купировались валокордином или валидолом, а также по типу стенокардии, снимающиеся приемом нитроглицерина. Вела активный образ жизни: после смерти моего отца в феврале т.г. переехала ко мне, выполняла садово-огородные и бытовые работы, посещала церковные службы. 13 июля участились приступы загрудинных болей, которые ненадолго снимались нитроминтом. К ночи состояние резко ухудшилось: сжимающая боль в груди стала постоянной, возникли слабость, потливость, заторможенность. Фельдшером Сырейского ФАПа была вызвана «скорая помощь», и с подозрением на инфаркт миокарда мама была госпитализирована в кардиологическое отделение Кинельской ЦРБ, где до 15 июля ей проводилось лечение. Днем 15 июля она была переведена в отделение реанимации, отмечалось некоторое улучшение самочувствия и положительная ЭКГ-динамика. Со слов дежурного врача-реаниматолога, рано утром 16 июля состояние больной было стабильное, она спокойно спала, было перестелено постельное белье. Спустя короткое время персонал обнаружил ее в постели мертвой.

Будучи врачом по образованию, кандидатом медицинских наук, обращаю Ваше внимание на ряд фактов, вызвавших у меня недоумение.

1. В перечне обязательного медикаментозного оснащения ФАПа отсутствуют наркотические анальгетики, что, учитывая отдаленность села от ЦРБ и высокую вероятность возникновения препятствия для транспортировки (снежные заносы и др.), ставит под прямую угрозу жизнь больных с шоковыми состояниями (кардиогенным, ожоговым, травматическим и т.д.).

2. Несмотря на переданное по телефону диспетчеру «скорой помощи» сообщение фельдшера ФАПа о подозрении на инфаркт миокарда и крайне тяжелое состояние больной, вызов был передан линейному фельдшеру, не имеющему электрокардиографа.

3. Несмотря на то, что полное купирование ангинозного синдрома является первоочередной задачей неотложной терапии острого инфаркта миокарда, интенсивные загрудинные боли сохранялись (даже после инъекций фентанила и промедола) вплоть до утра 14 июля, пока заведующим кардиологическим отделением не был назначен морфин.

4. Несмотря на высокий риск возникновения нестандартных клинических ситуаций в условиях отдаленности от ЦРБ и неустойчивой связи, вызовы «скорой помощи» к сельским жителям выполняются средним медицинским персоналом.

5. На момент госпитализации в Кинельской ЦРБ под предлогом поломки не оказалось ни одного действующего электрокардиографа, и мне лично пришлось договариваться с фельдшером «скорой помощи» о доставке аппарата в отделение.

6. Несмотря на крайне тяжелое состояние, мама была госпитализирована в трехместную палату № 9 кардиологического отделения, не приспособленную для проведения интенсивной терапии.

7. Днем 15 июля (на вторые сутки) был произведен перевод в отделение реанимации и изоляция от ухаживающих родственников; после относительной клинической стабилизации, положительной ЭКГ-динамики и психологической адаптации к условиям общей палаты кардиологического отделения это обстоятельство само по себе явилось несомненным источником психоэмоциональной травматизации.

8. Распорядок работы отделения реанимации предполагает обязательную утреннюю смену постельного белья у всех без исключения больных, что противоречит ограничению двигательного режима при остром инфаркте миокарда и само по себе может являться фактором декомпенсации.

Таким образом, совокупность приведенных обстоятельств, выходящих за рамки отдельного случая, позволяет думать о неготовности Кинельской ЦРБ к оказанию экстренной помощи больным с острым инфарктом миокарда. Кроме того, учитывая то, что эта ЦРБ носит статус лучшей в области, имеются определенные основания распространить данное утверждение в отношении других подобных учреждений.

Перечисленные очевидные дефекты в организации медицинской помощи на селе ставят сельское население в уязвимое положение по сравнению с городскими жителями, что можно рассматривать как нарушение прав человека и социальную дискриминацию. Реализуемая концепция внедрения по области института врача общей практики на селе при сегодняшней перегруженности врачей общей практики бюрократической работой и при перенапряженном круглосуточном графике вряд ли улучшит существующее положение. Будучи в прошлом сотрудником кафедры семейной медицины, я продолжаю интересоваться жизнью курсантов: у некоторых врачей общей практики уже сейчас наблюдаются нервные срывы и психосоматические заболевания. Как известно, в успешно зарекомендовавшей себя дореволюционной модели земской медицины, официально заявленной как прототип сегодняшней концепции, профессиональной подготовке и здоровью врача уделялось большое внимание: один месяц в году врач вместе с семьей находился на повышении квалификации в одной из лучших клиник Европы, и еще один месяц он (вместе с семьей!) восстанавливал здоровье на европейском курорте.

Кстати, в описанном случае с моей матерью не возникло ни единой претензии к медицинскому персоналу: люди искренне (в рамках своей профессиональной подготовки и возможностей) старались помочь и делали для этого всё возможное. Поэтому прошу Вас как Министра избежать привычного «гильотинного» стереотипа в исправлении ситуации: люди оказались лишь заложниками существующей организационной системы.

Как священник призываю Вас еще раз вспомнить о том, что не только экономическая эффективность и целесообразность решают судьбу государственного попечения о здоровье своих граждан. Уверен, что в полной мере используя данные Вам Богом полномочия, Вы сможете положительно повлиять на ситуацию, что легко можно будет ощутить на уровне первичного звена — в сельском ФАПе и офисе врача общей практики.

Настоятель храма в честь святого Великомученика
Димитрия Солунского с. Сырейка иерей Александр Авдейчев.

Своим чередом…

После смерти мамы, осенью 2006 года, мы окончательно переехали в купленный дом. Он был покосившийся и достаточно холодный. Тут же Господь послал помощника — Игоря Кудряшова, с которым мы когда-то работали в психбригаде. Он был тогда водителем и опекал меня в моих сложных отношениях с техникой. Что называется — «рукастый»! Он поселился у нас и прожил шесть лет вплоть до нашего отъезда из Сырейки. Мы подняли с ним «севший» дом, заменили отопительный газовый котел. Он установил в доме ванну и поставил водонагреватель. Большой проблемой для моей иерейской совести было хитроумное приспособление для воровства электроэнергии.

Мы строили большие планы в отношении использования дома. Было много приезжающих, и нужно было их где-то размещать. С этой целью мы затеяли расширение дома и надстройку второго этажа-мансарды, а также оборудование домовой церкви. Много было сделано, потрачено много денег из оставшихся после продажи городской квартиры, но на каком-то этапе интерес к этому начинанию пропал, и последние годы мы доживали в «недострое».

Начались мои искания на ниве огородничества. Получив в собственность огромный для нашего маленького семейства огород в 30 соток, я поспешил применить свои навыки, полученные в прежние годы. В одном ошибся: там я помогал близким, а здесь нужно было всё планировать и делать САМОМУ. Окрыленный помощью многочисленных паломников, я благословил засадить огород ПОЛНОСТЬЮ картофелем, луком и тыквами. На ура управились с этим пустяковым для двух десятков крепких тетушек делом. Самое интересное началось позже, когда пришло время окучивать и пропалывать картошку, бороться с колорадским жуком. Здесь энтузиазм у паломников иссяк, и пришлось спасать огород своими силами. А собирать урожай помогли мои приходские бабушки и немногие из паломников. Я принял стратегическое решение: большой огород засадить красивой травой, а свое огородничество сузить до рамок относительно небольшого участка в пределах ограды дома.

Всю зиму я изучал новейшие технологии огородничества по книгам Н.И. Курдюмова «Умный огород в деталях» или Б.С. Анненкова «Огород без лопаты». Решив больше не перекапывать почву, я купил плоскорез Фокина, культуры почвенных бактерий. Весной спланировал по-научному грядки, и дело пошло. Картошку сажали тоже без лопаты — особой палкой-копалкой. Меня хватило на пару лет, затем стройка в храме и дома, безконечные разъезды по нуждам прихода сбили меня с курса. Игорь предложил купить мотокультиватор, и наша деятельность в огороде свелась к минимуму.

Господь не оставлял нас, посылал помощников. Когда я был назначен на приход, я встретился с батюшкой, который уже имел дело с Сырейкой как окормляющий священник. Это был протоиерей Геннадий Феоктистов (впоследствии схиархимандрит Николай, † 11 июня 2015 г.). В свое время он в Кинеле начинал приход в честь Казанской иконы Божией Матери. В Сырейке отец Геннадий решил построить дачу. Стал наведываться сюда и оказывать пастырское внимание местным жителям. Он благословил Клавдию Голенкову (жену того самого Степана Яковлевича, который нам указал на место бывшей церкви) и Елизавету Куликову «читать по покойникам». Клавдия заставляла своего мужа-активиста Степана, но, увы, убежденного атеиста, помогать отцу Геннадию в строительстве дома. Дом был построен, но отец Геннадий почти тут же разочаровался в Сырейке и, продав дом, больше там не появлялся. Мне он горячо говорил, чтобы я не ездил туда, поскольку верующих людей там нет. Что мне оставалось делать: благословение Владыки было для меня приказом и законом. Я попросил отца Геннадия назвать кого-нибудь из местных жителей, на которых я бы мог опереться. Он назвал Елизавету Кирилловну Куликову и Ивана Андреевича Артамонова.

Так и получилось. Иван Андреевич успел много сделать для храма, постоянно бывал на службах и умер от лейкоза относительно недавно. Елизавета Кирилловна и по сей день остается надежной помощницей. Она же привела в храм свою дочь — Оксану Игонину. Добросовестная и ответственная Ксения воцерковилась и стала мне помогать на приходе. Вскоре она повенчалась со своим мужем. У них родился второй ребенок. В трудное для прихода время в 2010 году на ее плечах община выстояла.

Службы в храме проходили ежедневно, но клиросное пение было моей болью. Пели кто только мог. Наталья Пластинина усердно старалась освоить премудрости церковного пения, но отсутствие музыкального образования сильно этому препятствовало. Сколько раз она в слезах убегала со службы, обидевшись на мое замечание! Пел сам, когда позволяли условия службы. Иногда Оксана, стеснявшаяся петь, читала речитативом песнопения.

Приближалось время Великого поста, и я, помня о тяжких службах в 2006 году, решил попробовать выпросить командировать певчую с регентского отделения семинарии. Мне была предложена инокиня Тавифа — совсем юная девушка из московского Покровского монастыря, известного как местонахождение святых мощей Блаженной Матроны Московской. Мы начали служить первую великопостную седмицу. Инокиня не выдержала на второй день. Сказала, что не может петь так много. Потом уехала в город. А нам по-прежнему пришлось обходиться своими силами.

В 2007 году Господь послал нам замечательную певчую — Олю Лунёву. Она окончила музыкальное училище, регентское отделение семинарии, семь лет была регентом Свято-Никольского храма в поселке Смышляевка. Не поладив с настоятелем, она попросилась петь у нас. Наш клирос зазвенел идеальным пением. Пела Ольга уникально. До сих пор я не встретил такой самоотдачи и молитвенного горения. У нее был абсолютный слух, и за все время наших служб она ни разу не сфальшивила. Обычно я забирал ее с трассы возле Смышляевки, и мы ехали в Сырейку. Я пытался уговорить ее переехать к нам в Сырейку на постоянное проживание, но она отказалась. Два года я имел счастье не безпокоиться о клиросе.

Но на престольный праздник 2008 года случилось искушение. Я предложил попеть вместе с Ольгой двум знакомым певчим, и они согласились. Проявив оплошность, я не принял во внимание, что одна из этих девушек в прошлом была соперницей Ольги — возлюбленной ее парня. В результате Ольга обиделась и уехала. Снова наш клирос приобрел прежний довольно жалкий вид.

Дочь Даша была в шестом классе, когда ее одноклассники стали входить в ритм принятой современной молодежной жизни: дискотеки, пиво и что покрепче, а порой и блуд. Даша жила совсем по-другому, и ее стали дразнить Дашка-монашка. Она плакала, переживала. Как-то, будучи в поселке Прибрежном по делам строительства храма, я узнал, что на базе
прихода учатся четыре Дашины сверстницы НА ДОМАШНЕМ ОБУЧЕНИИ. По официальному договору со школой все предметы, кроме иностранного языка, ведут сами члены общины. Я попросил отца Игоря Макарова, настоятеля прихода, принять Дашу — и он согласился. Моей и Дашиной радости не было предела! Она восторгалась, что там она будто вторую семью обрела. Я приезжал за ней раз в две недели и увозил домой на выходные. Затем ей стало тяжеловато находиться там две недели, и я, при условии взятия ей на себя обязанностей уставщицы в нашем храме, стал забирать ее еженедельно.

Строительство храма

Мы служили по-прежнему в железнодорожном вагоне. Местные жители не проявляли инициативы постройки храма, благотворителей и жертвователей было очень мало. Для успокоения совести я объехал близлежащих потенциальных «благопопечителей». Получив везде отказ, я облегченно вздохнул: стройкой мне заниматься не придется, и это замечательно!

Однако Господь благословил иное. Как-то мне позвонила женщина из Самары. Представилась Валентиной Васильевной и попросила благословения собирать деньги на строительство храма. По тону ее голоса я сразу понял, что храм мне строить ПРИДЕТСЯ. Потом еще одна Валентина, только с отчеством Михайловна, из Кинеля, предложила мне то же самое. Жертвователям выписывалось свидетельство о поминовении в нашем храме.

Удивительно, но довольно быстро набралась значительная сумма. Необходим был проект храма. Как-то, просматривая очередную порцию привезенной кем-то из города Православной литературы, я обратил внимание на фото небольшого деревянного храма в Москве — в Бутово, на месте расстрельного полигона, — на обложке церковного календаря. Храм мне понравился. Господь послал мне в помощь бывшего моего студента-психолога и сотрудника железной дороги Максима Соколова (сегодня он священник). Он ехал в Москву по служебным делам и в свободное время посетил Бутово, встретился с алтарником храма. Вскоре у меня в руках был эскизный проект храма. Я показал его Владыке, он благословил, и дело пошло.

Для верности мы с сыном Романом отправились в путь на нашей безотказной труженице «окушке» в Москву. Искушений в пути было много. Вначале мы приехали в деревню с тем же названием Бутово, но… на окраине Московской области. Господь показал нам страшную картину. Заросшие поля с множеством огромных кровососущих насекомых, пьяные деревни. Удивительно, но мы не встретили ни одного ребенка!

На бывшем расстрельном полигоне Бутово мы оказались только вечером, когда уже темнело. Здесь нас встретили замечательный священник Артемий с матушкой Марией. Незабываемое впечатление: рано утром я служил панихиду на огромной братской могиле-рву Бутовских новомучеников.

Вернувшись домой, я стал искать, у кого можно заказать изготовление сруба под храм. Муж Наталии Пластининой Сергей рассказал о Колтубанке — лесной деревне под Бузулуком. Мы отправились туда и нашли фирму по работе с лесом. Организация показалась нам достаточно солидной и добротной. Мы договорились, заключили договор, внесли аванс и довольные вернулись домой. Казалось, всё идет замечательно. Деликатный директор гарантировал, что всё будет сделано как нельзя хорошо. Всего за 600 тысяч рублей — весь сруб с крышей! Это казалось недорого. Еще пару раз я выезжал один, отвозил деньги, и так мы сделали предоплату.

Это была наша ошибка. Дальше начались проблемы. Сруб привезли в Сырейку с опозданием, приехала монтажная бригада из каких-то бомжового вида мужиков. Немного поработав, они запили. Тут начался небывалый снегопад. Сырейка была отрезана от мира, местные жители были заблокированы заметенными дорогами.

К слову сказать, это довольно рядовая ситуация. В Сырейку ведет от федеральной трассы лишь одна дорога. Если она по какой-либо причине блокируется, то попасть в село можно только в объезд — около 50 километров, или по очень плохой грунтовой дороге, которой зимой, естественно, не существует. Так было во время снегопада, так было во время проведения велогонок, когда дорогу перекрывали сотрудники ГАИ.

Во время того снегопада я покупал в магазине продукты и полз через огромные, почти по пояс, сугробы в храм на отшибе села. Работяги продолжали пить. Я не выдержал и стал с ними ругаться. Толку от этого не было, я позвонил директору, и он прислал бригадира — видать, самого надежного своего сотрудника, Андрея. Работа пошла. Не скажу, чтобы закипела. Брусья затаскивали наверх всем миром. Я позвал на помощь всех, кого смог. Утопая в глубоком снегу, мы подтаскивали тяжелые брусья к срубу и водружали их на место. Дошла очередь до крыши. Я стал замечать, что конфигурация крыши получается совсем не такая, как в проекте. Пришлось снова разбирать содеянное сооружение и переделывать. Брусья укладывали на полоски утеплителя «урса» вместо положенного мха или льна. Впоследствии «урса» быстро села и образовались щели, в которые задувал холодный ветер и заливалась вода. Но это всё — потом! А пока я радовался, как на глазах поднимается красавец храм. Это позже будут письма-ультиматумы господину директору с требованиями устранить брак, попытки составить исковое заявление в суд, понимание, что нас «кинули», подсунув абсолютно выигрышный для них договор, который я на радостях подписал. Их можно понять: при таком личном составе бригады и желании «нормально жить» для директора альтернатив просто не было.

Похожая история вышла с изготовлением купола. Здесь было всё несколько дипломатичней и тоньше, но эмоций было потрачено не меньше. Хотя купол получился неплохой, но с жестянщиком Александром и его семейством мы расстались напряженно.
С монтажом системы отопления по-другому получиться просто не могло. Но здесь брак был устранен быстро и без нервотрепки. Храм был построен.

Окончание следует.

Иеромонах Антипа (Авдейчев)