В Киев, на богомолье…

У Поклонного креста близ Полтавы.

…когда-то ходили наши предки. Две самарские паломницы прошли небольшой отрезок этого пути.

Долго было бы рассказывать, почему я решила пойти пешком в Киев. Были обстоятельства, которые требовали не просто келейной и церковной молитвы, но — обета. Было давнее горячее желание пойти в Киевскую Лавру — как раньше ходили наши боголюбивые предки. Вот только сил, ни телесных, ни тем более духовных, как у наших предков — не было и нет. Как нет и возможности неспешно идти два-три месяца.
Решение подсказал священник-родственник: не надо идти от Самары. Надо подсчитать, сколько успеешь пройти до Киева, чтобы вернуться к концу отпуска.
Из множества вариантов один показался самым лучшим: идти от Белгорода. Ведь это город, где покоятся святые мощи Святителя Иоасафа Белгородского. Его икону я помню совершенно темной — надпись с трудом удавалось прочесть, — когда только начинала ходить в наш Кирилло-Мефодиевский храм. А потом икона чудесным образом стала обновляться — и теперь выглядит так, словно только недавно написана. И в храме я со своего постоянного места каждый раз хорошо вижу эту чудесную икону. Что ж — едем в Белгород! Едем, а не еду — потому что младшая моя дочь, шестнадцатилетняя Елена, решительно объявила, что одну меня в такое странствие ни за что не отпустит, поедет — и пойдет! — со мной. Взяли благословение и испросили молитв у двух игумений и нескольких священников.
А в Белгороде пришлось переменить уже продуманный маршрут.
— Трудно вам будет проходить таможню на границе Украины и России, — сказала наш белгородский автор Елена Черникова. — Есть там такое село — Нехотеевка, само название говорит за себя. Вы на этом пункте можете надолго застрять. И вообще лучше избежать лишних искушений. Проще доехать до Харькова на электричке, там прямо в пути вагоны проверят пограничники, выпишут кому нужно визы — и никаких проблем с таможней!
Так оно и получилось. Но прежде мы с дочкой побывали и у мощей Святителя Иоасафа в Преображенском кафедральном соборе, молились и еще в нескольких храмах Белгорода. Добрые наши друзья Елена Черникова и Анатолий Трунов, с которыми до этого были знакомы по их публикациям о забытом Императоре Иоанне Антоновиче, Блаженной Ксении Петербургской и старице Досифее — княжне Таракановой да по оживленной переписке, — приняли нас со всем теплом и радушием, в нестерпимую жару обошли с нами несколько храмов. Жаль было расставаться с Еленой и ее мамой Людмилой Макарьевной, с Анатолием, покидая гостеприимный Белгород…

19 июля. Прощаемся с дорогими друзьями и в 8.45 покидаем Белгород. На электричке едем в Харьков. Приехали довольно быстро. А на привокзальном табло 45 градусов! Но… разве нам кто-то обещал, что будет легко?
Милиционер у вокзала несколько удивился вопросу, как добраться на киевскую трассу, но объяснил: на трамвае доедете до Холодной горы, а там и проходит автомагистраль до Киева.
И вот она — трасса со стремительно летящими иномарками, с тяжеловесными фурами дальнобойщиков. На несколько дней они станут нашими соседями на этой дороге. Вскидываем на плечи рюкзаки, руки оттягивают пакеты с продуктами и увесистой походной аптечкой, а еще — палатка и туристический матрац.
Когда прошли уже довольно много, увидели дорожный указатель: 478. Столько километров отсюда до Киева… Значит, по километрам здесь вряд ли меньше, чем от Белгорода. Зато таможню действительно прошли легко.
Идем с Богородичным правилом. Петь трудно, дыхание сбивается. Очень уж жаркий воздух. Но вот что заметили: как только начали петь к Пресвятой Богородице, набежали облачка, заботливо укутали небесную синь, повеяло легкой прохладой. И идти стало веселее. А вот веселиться-то как раз и не надо… Стоит отвлечься на разговор или просто суетные мысли, как облачка разбегаются и опять немилосердно палит солнце. От пота моментально становятся мокрыми спины и плечи.
Харьков неохотно отпускает нас: уже сколько идем, а все видны позади высокие здания.

Странники в ночи

«Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякаго зла честным Своим омофором!»
Как хорошо стало идти, когда жара наконец-то начала спадать. И только тяжесть груза придавливает к земле, стертые ноги жалобно ноют: отдохнуть бы! Да сколько же можно — отдыхать!
Надо бы записывать названия населенных пунктов, проплывающие на дорожных указателях. Но для этого надо всякий раз останавливаться, вынимать из сумки ручку и блокнот. А едкий пот заливает глаза, и даже карту Украины лишний раз доставать не хочется. Нам бы сегодня дойти до Люботина — это примерно двадцать километров от Харькова, для первого дня достаточно. А уж там где-нибудь заночуем.
Где-нибудь… Ох уж эта наша самонадеянность! Не найдем ночлег у добрых людей — что за беда, поставим палатку, в ней и уснем. Но как только стало смеркаться, тут-то мы и поняли, что в укрытые за высокими заборами дома стучаться не станем: зачуяв приближение чужаков, собаки поднимают многоголосый лай, а хозяева и не думают унимать своих волкодавов. На одной калитке увидела табличку, предупреждающую, что во дворе злой пес «у поганiм настрii». В дурном настроении, стало быть…
И поставить палатку мы вряд ли сможем, это ведь тоже надо делать умеючи…
Ночевать под открытым небом? — красиво, поэтично. Но… кто-то шуршит в высокой траве, уж не водятся ли тут змеи? Или еще какие-нибудь недружелюбные твари… А тут еще вместе с порывами прохладного ветра до нас долетают тихие раскаты отдаленного грома, все ближе — серебристые змейки молний…
— …Покрый нас от всякаго зла… — продолжаем петь, а сердца сжимаются от холодка. И тут дочка поднимает глаза к небу.
— Мам, смотри! Покров Пресвятой Богородицы!..

И у меня тоже отлегло от сердца, когда увидела, что прямо над нами в сплошной пелене серых туч — светлое оконце совершенно чистого неба. И сколько еще мы шли, это чистое оконце оставалось точно над нами, и только редкие капельки, падающие откуда-то из вышины, не давали расслабиться.
Впереди светятся огоньки, наверное, это и есть Люботин. Но до него идти еще километр-полтора.
Автобусы и машины пролетают мимо, не обращая внимания на двух усталых путниц. Нет — дважды останавливались машины, оба раза с веселенькими хлопцами. Но нам с ними не по пути!
Мы снова плетемся из последних сил по темной дороге. И только молим: Мати Пресвятая Богородице, помоги!
Вдруг две малые птахи выпорхнули из зарослей — и кинулись прямо к лобовому стеклу пролетающей мимо машины. И еще — к следующей… И еще… Никогда не видела такого!
И тут рядом тормозит машина.
— Вы в Люботин? Сидайте, подвезу. К ближайшей гостинице? Да нет в Люботине гостиниц… За городом недалече кафе, может, там устроят на ночлег.

Свято-Пантелеимоновский храм в Полтаве.

И Сергей везет нас мимо угрюмых домов с темными окнами, вдоль длинного глухого каменного забора. Днем все это смотрелось бы вполне обыденно. Но ночью… на незнакомой пустынной дороге… Мы словно угодили в голливудский «ужастик».
Приблизились сверкающие огни придорожного кафе, из открытых дверей доносится грохот рок-музыки. Крепкий здоровяк — хозяин кафе — смерил нас взглядом.
— У нас остановиться негде. Рады бы, но негде. А вы из России? Говор такой…
— Там впереди, километрах в пяти, есть гостиница, — указала куда-то в непроглядную тьму официантка.
А Сергей (спаси его Господь за доброту!) уже уехал, и нам опять брести по дороге… Если бы я шла одна, но Лена… Господи, нам ведь эти пять километров никак не пройти!
И словно в ответ на наши горестные мысли уже проехавшая мимо машина резко затормозила и попятилась к нам. Круглолицый парень за рулем, слушая наш лепет о гостинице, качает головой:
— Яка гостиница, ее же там ще тильки строят! Ничого, я вас в Валки отвезу. Давайте, кидайте ось туда ваши баулы…
Мы смутно соображаем, что отсюда до Валков, судя по карте, должно быть чуть ли не тридцать километров. Нам бы столько и до утра не пройти. А машина мягко скользит по увлажненному асфальту, и через какие-то полчаса мы оказались в крепко спящем селе. У гостиницы. Из последних сил благодарим доброго человека.
— Сколько мы вам должны?
— Нисколько. Помолитесь за меня, как сможете… — только и сказал.
На фасаде здания сразу несколько вывесок. «Готель» (то есть гостиница) и… ритуальные услуги. Уж не для постояльцев ли?..

Ольга Ларькина: «Ничего, доченька, дойдем и до Киева!..»

В номере из всех удобств только раковина с водой и выключенный радиоприемничек на стене. Душа в этом «готеле», кажется, нет вообще. Да ведь голь на выдумку хитра. Смоченными в воде бинтами я протерла ноги и себе, и мгновенно уснувшей Алене. Особенно тщательно — между пальцами. Здесь скапливается песок и пыль, и эти твердые частицы растирают в кровь кожу и мышцы. Смазываю ранки кремом для ног, а особенно пострадавшие участки тела — аргосульфаном. Как было не порадоваться и не возблагодарить Господа за то, что Он и козни врага обратил во благо. Не будь у меня ожога на ноге, не взяла бы с собой эту чудодейственную мазь…
Ничего, на карте обозначена река, вот уж в ней-то мы как следует отмоемся от пота и грязи!

Гонтiв Яр. Баба Дуся

20 июля. Второй день пути.
Размечталась… Вода в реке оказалась такой грязной, что мы не рискнули купаться, так и пошли дальше.
На выходе из села — мемориал памяти бойцов Степного фронта под командованием маршала Конева. У постамента, на котором возвышается танк, растут живые цветы. И видно, что за ними ухаживают, не просто — посадили и забыли. Помнят в Валках тех, кто в Великую Отечественную войну стоял насмерть, освобождая (16 сентября 1943 года) и это украинское село, и стратегически важные подступы к Харькову, и защищая такие далекие свои родные города и села.
Места боевых сражений… Молимся о зде лежащих и повсюду Православных воинах, павших в боях за Отечество, и идем дальше.
Еще не так много времени прошло, а уже невыносимо жарко. То и дело приходится покупать воду. Двухлитровой бутыли едва хватает на два километра пути, от одной автозаправочной станции до другой. И стоит она вдвое, а где и втрое дороже, чем в магазине. Но «без воды — и ни туды, и ни сюды»…
Селение Гонтiв Яр. По левую сторону трассы — все те же высокие заборы, дома под черепичными крышами. Назвать их хатами язык не повернется. Справные, добротные дома, а то и роскошные коттеджи. По пустынной улице мчат на быстрых мотоциклах белокурые дивчины.
Но вот в просвете между штакетником — старенькая женщина копошится в огороде у скромного домика.
— Я нэ чую, пидь поближе к калитке, — ласково отозвалась она и сама вышла ко мне на дорогу. Старушка с черными от болезни ногами и милым лицом, в глубоких морщинках и ясных синих глазах светится доброта, на стареньком гайтанчике — Православный крестик.
— Та вы з России? — улыбка становится еще приветливее. — А у мене сноха тож з России. Здесь немае магазина, ось по цей дорози, — показала она в обратную сторону, — дойди до трассы, а по за трассой буде така вулочка… Тамо и пошта, и клуб, и магазин. Я значала тож не знала, де тут що, как переихала. Раньше-то я ось там жила… — да ты ж не знаешь местных сел.
Евдокия Опанасивна рада была случайной собеседнице и рассказала, как одиноко ей живется сейчас, когда овдовела. Уж очень хороший был муж — полвека прожили вместе, голосу не повысил. Матерных слов на дух не терпел!
— А лышенька ж ему досталося… Он в войну в Германии, в концлагере був!
— Так ведь и вы, наверное, тоже хлебнули горюшка в войну?
— Як же ж — и в войну, и после нее. Немцы корову забралы, порося, курочек — усе, що було, забралы. И хату спалилы… Тата наш був на войне, мы з мамою осталыся четверо диток. Ночевалы в земли, пид соломою. Ох и досталося лыха…
И когда отец вернулся с фронта, много еще пришлось их семье перенести мучений в сожженном селе. Колхозники — значит, обязаны не только сами работать за трудодни, но и сдавать государству продукты приусадебного хозяйства. А где они, те усадьбы, где хозяйства? Только попробуй не сдать 120 яиц в год: «саботаж»… И никому не докажешь, что по всей округе — ни одной курочки. Тогда отец поехал в город и на базаре купил курицу.
— И ось стала курочка нести яйца. Знесет яечко, уж мы на нього змотрым, и так вось гладым його, а исты неможно. Так пока 120 яечек сдалы, тильки и змотрелы, яки ж воны гарны…
А когда курочка снесла сто двадцать первое яйцо — уже свое! — мама сказала деткам (их уже было шестеро), что надо еще трошки подождать. Вот подкопится немножко яичек, можно будет всем аж по целому яичку сварить!
— А мы и взвылы: мамо, звары яечко, мы хочь по трошечке поедым!
И тато сказав:
— Ты звары им це яечко, хай воны поедят! Заждалыся, бедненькие…
Ось ведь як воно… Раньше исты було нечого, а ноне холодыльник повный, а уж и не хочется… Ой, да шо ж це я! — спохватилась Евдокия. — Давай я тэбе з дивчиною яечек дам з собою? У мэне их много!
Но я поблагодарила добрую старушку: слишком долго ждать, пока они сварятся. Хотя… — успели бы и свариться, и остыть. Пока баба Дуся рассказала мне о своих заботливых детях и умных внуках (институты окончили!), о правнуке Мишке, о черном коте Боне и о том, что собаки здесь не приживаются — так и живет без цуцика. О том, что церковь далеко — в Валках (а мы-то ночью и не увидели из окна машины…), и молится она чаще всего только дома.
Хорошо стоять в тенечке, разговаривать с доброй старушкой, да только там, за трассой, дочка переживает, куда это ее мама пропала. И я прощаюсь с Евдокией Афанасьевной. Она крестит меня дрожащей рукой:
— Да хранит вас Господь! Мати Божия, помоги!..

Жара стоит такая, что полуторалитровой бутыли воды хватило только до конца села. А на заправке, к которой мы так радостно устремились, магазина не оказалось: только технические масла… И что я не догадалась попросить воды у бабы Дуси? Она бы с радостью дала! Да ведь и не во что было налить…
На наше счастье проходили мимо две сельчанки, полюбопытствовали: «Чи вы турысьти, чи хто?» И я осмелилась попросить, если не трудно, налить нам водицы в пустую бутылку. Так добрая Катерина принесла нам сразу две бутыли воды. Вода отдавала железом, но — холодная, ледяная, — что еще нужно путницам! И мы с новыми силами зашагали дальше.
Корсунiвка… Снежкове… Чутове…
А дальше на карте и не обозначены деревни. А в глазах уже темнеет от усталости и зноя. И сумерки сгущаются. Господи, помоги!
Неожиданно черная иномарка, мигнув фарами, подкатила к нам поближе.
— Нам бы до какой-нибудь гостиницы, лишь бы по пути… — робко просим водителя.
— Я здешних дорог сам не знаю, ну побачим… Садитесь.
И вот уже плывут за окном машины золотые подсолнуховые поля, высокая кукуруза. В наших засушливых краях такой красоты давненько не видали…
Усталые глаза слипаются, машина плавно покачивается на ходу. Сквозь дрему успеваю увидеть еще один мемориал на месте сражений Великой Отечественной. А за густым зеленым лесом — красавица-речка… Да это же Ворскла! Где-то в этих местах шла знаменитая Полтавская битва! Так это что же — Полтава совсем близко? И опять нас слишком далеко провезли на машине! Стыдно-то как!
А водитель подвез нас прямо к подъезду гостиницы, и мы, расплатившись за проезд, поплелись в холл.
Нет, пора исправляться, больше не будем и руки поднимать, голосовать на дороге!
Благие намерения…
В номере оказался работоспособный телевизор, и мы отыскали новостной канал.
…Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл прибыл в Одессу. Митрополит Одесский и Измаильский Агафангел произносит приветственную речь.
…Президент Украины Виктор Янукович под прицелом телекамер спрашивает о чем-то премьер-министра (украинская мова уже не воспринимается утомленным мозгом). А премьер по-русски отвечает, что в стране все хорошо, выращен прекрасный урожай. Ну а поскольку у соседей хлеба не уродили, «будем продавать зерно по хорошей цене». Стало быть, Россия будет покупать хлебушек по той цене, которую выставит Украина. Вполне «по-братски»…

Российский Крест

21 июля. «С Празднеством Казанской иконе Божией Матери!» — получила поздравление из России. А я и забыла о таком большом празднике! Эх, богомолица!.. Спаси Господи всех, кто молится о нас с Леной в Отчизне, кто поддерживает смс-ками и звонками. А мы помолимся и о них, и обо всех, кого помним.
Но в полтавском храме в честь святого Великомученика Пантелеимона службы не было. Как жаль! А искать другие храмы просто нет времени, ведь надо идти. Что ж, ставим свечи перед святыми иконами, заказываем требы. Мати Пресвятая Богородице, благослови наш путь!

На привале. Лена готовит нехитрую снедь для нас — и для муравьев…

— …Смотри, орел! Двуглавый российский орел! — вскрикнула Лена, указывая на облако точно над нами. Удивительно: это облако выделяется среди всех других особой четкостью очертаний. И оно впрямь очень похоже на герб нашей Отчизны! И еще — на крест. И сквозь этот крест пробиваются лучи солнца — уже не палящие, а просто — теплые и светлые.

Вот только, час назад, мы пересекли границу Полтавы, и Лена неожиданно запела «Кресту Твоему покланяемся, Владыко!..» А потом еще и тропарь Кресту: «Спаси, Господи, люди Твоя…». Мы пели, славили Честный Животворящий Крест, поднимаясь по круто уходящей в гору дороге. И тут на самой вершине навстречу нам выплыл крест! Большой металлический поклонный Крест! Видно, Ангел Господень шепнул Алене: спой тропарь Кресту! Крест, воздвигнутый здесь, чтобы ограждать Полтаву и путников от всякого зла, благословил наш путь. А потом вот — и небесный Крест осиял Божией благодатью!
Как хорошо идти в крестном пути — под Твоим Крестом, Господи!..
Решетиловка… Голодная черная собака с отвислой кожей на животе умильно смотрит на нас, не дадим ли чего-нибудь съестного. А у нас самих — только белгородское печенье.
Эх и накинулась же собачка на печенье — все до крошечки подобрала. И потом еще некоторое время трусила за нами, а потом побежала назад, наверное — к деткам.
Несколько последних километров до Хорола, опять же глубокой ночью, проехали с дальнобойщиком. Денег с нас он не взял. Добрая душа, спаси его Господь! Зато по Хоролу до гостиницы пришлось ехать на такси.

«Из камня его гимнастерка…»

22 июля. В центре города Хорола высится прекрасная церковь с золотым куполом, а над дверьми храма — икона Божией Матери «Благодатное Небо». Лик Пресвятой Богородицы обращен к площади, на которой стоит белый памятник убиенным немецко-фашистскими захватчиками в Хороле в годы войны. Здесь погребены 37 тысяч советских военнопленных и мирных граждан.
— Це ще не усе! — говорит работница иконной лавки Тамила. За Хоролом, где сейчас кирпичный завод, был страшный концлагерь «Хорольская яма». Вот там сколько еще народу загубили!
Тамила рассказала, что в годы безбожия церковь была разрушена до основания, на ее месте построили училище механизации. И уже когда стало можно безбоязненно ходить в Божии храмы, один батюшка добился разрешения разрыть котлован — и докопался до старинного фундамента церкви. Но целых семь лет фундамент так и стоял разрытый, строительство храма не далось. Пришел другой священник и построил церковь.
— Хороший був батюшка, а сейчас отец Владимир еще краше… Заботливый, такий внимательный, особенно к пожилым, и матушка Любовь у него такая ж хорошая!..
Прихожан в храме немного, ведь в небольшом Хороле — четыре церкви, и одну из них, на самом людном месте, у базара, — заняли денисенковцы, раскольники. Многие ведь как рассуждают: о, эта церковь Московского Патриархата — значит, «москалей», а тут — своя, украинская. Но какие же тут «москали»! Тамила и говорит-то исключительно по-украински. Хотя это не мешает ей понимать нас, а нам — ее.
— А может, даст Бог, и соединится Церковь воедино в Святом Православии, — высказала сокровенное желание Тамила. — Ведь Патриарха Кирилла встречали в Одессе даже и денисенковцы. Люди устали от разлада…
И снова — невыносимая жара, но мы приспособились: в первой половине дня идем по левой стороне трассы, тогда спасительная тень от деревьев лежит у самой обочины.
А на небольшой полянке в лесочке — памятник советскому солдату. У подножия кладбищенский венок, на постаменте — табличка: «Рядовой Кисiльнов Степан Петрович. 15.11.43». Помяни, Господи, во Царствии Твоем убиенного воина Стефана! Мы пропели литию, помолились о нем — и обо всех воинах, погибших в те давние годы. О дедушке Михаиле, пропавшем без вести в смертной сече Ленинграда… О его родном брате Константине, сраженном под Сталинградом…
Как выглядел на самом деле Степан Петрович Кисельнов, сколько лет успел прожить, как принял свой смертный час… — ничего неизвестно. Но все-таки его помнят, трава не такая уж большая — видно, приходят люди, ухаживают за памятником.
И сердцу по-прежнему горько,
Что после свинцовой пурги
Из камня его гимнастерка,
Из камня его сапоги…
Будут на нашем пути и еще памятники воинам, павшим в боях за Отечество. В Яготине и Березани, у местечка Борщiв, в больших и малых селениях и городах… Но этот вот, рядовой Кисельнов, встретился нам первым.
— К нам в техникум приходили ветераны войны, они рассказывали, что вся дорога до Харькова была покрыта трупами русских солдат, военнопленных и беженцев, — сказала Алена. — Не думала, что окажусь в этих самых краях…

Держитесь Рая — и не погибнете…

Как быстро кончается вода! Вот же только покупали двухлитровую бутыль, а уже ничего не осталось! И дорого же, на каждом шагу — гривны, гривны…
Но вывеска придорожного кафе зовет: «Эдем»!
— Вот здесь и купим водицу, — говорю дочке. — Эдем — это ведь значит Рай. Попьем райской водицы…
В «Эдеме» прохладно, чисто, и музыка не грохочет рваными ритмами. Но мы купили только минеральную воду и вышли, встали в тенечке. Стоим, с наслаждением пьем ледяную воду.
Женщина лет тридцати, по виду — хозяйка кафе, вышла к нам и спросила, что же это мы своим ходом так далеко идем. «Може, у вас грошив нема? Так я вам организую машину…»
Пришлось объяснять, что так надо — идти пешком. И что мы — упаси Бог! — не какие-то сектанты. Православные, верующие. А «грошив» — нам хватит.
Поговорили с ней, постояли еще, подышали прохладой в тени деревьев да и пошли себе потихоньку. Чуть подальше увидели под развесистым абрикосом россыпи спелых сочных ягод. Собрали полные пригоршни, угостились вкусными плодами. Словно и правда — Эдем!..
После такого подкрепления и идти стало веселее.
Но не прошли мы, кажется, и километра, как увидели жуткую картину. Прямо перед нами несколько минут назад (еще стоит запах газа) произошла авария. Большегрузный автомобиль столкнулся с легковушкой и слетел с трассы, врезался в деревья. Кабина — всмятку, и кузов разнесло на куски.
А если бы мы не задержались в «Эдеме», может быть, как раз на нас и вынесло бы грузовик.

Продолжение следует.

Ольга Ларькина

13.08.2010