«Все решает любовь…»

За последние годы мы так привыкли к безконечным разделениям, что весть о воссоединении воспринята большинством Православных как Божие нам благословение и великая к многострадальному русскому народу милость. Вот и благая весть из Сан-Франциско о скором воссоединении Русской Церкви воспринята многими как долгожданное чудо нашего времени. Ведь речь идет о воссоединении того народа, который во всем мире зовется русским, об обретении им цельности церковной и культурной жизни. Наш собеседник ЕПИСКОП БОСТОНСКИЙ МИХАИЛ (Донсков), в течение двенадцати лет представлявший Архиерейский Синод РПЦЗ в России, на прошедшем Архиерейском Соборе назначен Епископом Женевским и Западноевропейским. Теперь в епархию, возглавляемую Владыкой Михаилом, входят Православные приходы Зарубежной Церкви во Франции, Швейцарии, Италии, странах Бенилюкса. Однако и русских своих прихожан Владыка оставлять не собирается и планирует не менее двух месяцев в году проводить в России.

— Русская эмиграция на четырех континентах далеко не однородна. Это касается как мирян, так и священнослужителей. Задолго до начала Четвертого Всезарубежного Собора аналитики, среди них и церковные, делали разные прогнозы по вопросу объединения Русской Православной Церкви Московского Патриархата и Русской Православной Церкви Зарубежом. Владыка, как бы Вы оценили атмосферу во время работы Собора и главный его итог?
— Во-первых, на настоящий момент речь шла о примирении как пути к единству. Никакого раскола, который, возможно, кто-то и ожидал, на Соборе не произошло, и за это мы благодарим Бога. Все дни работы Собора мы ощущали полное единодушие. Делегаты Собора очень быстро пришли к общему решению. Примечательно, что резолюцию стали редактировать уже на второй день работы Собора. И вообще у нас было такое чувство, что произошло чудо. Как исторически важный оценен факт примирения и в заключительной Резолюции Четвертого Всезарубежного Собора.
— Когда, по Вашему мнению, можно ждать подписания Первоиерархами двух частей Русской Церкви «Акта о каноническом общении» между Зарубежной Церковью и Московским Патриархатом?
— Я не пророк и не могу назвать точной даты и времени. Мы молимся и надеемся, что в благоприятное время будет восстановлено на основе Христовой Истины единство в Русской Церкви, открывающее нам возможность служить вместе и причащаться от единой Чаши. Однако мы и сегодня уже не чувствуем отсутствия церковного общения и иногда молимся вместе. Принятие канонического Акта обеими сторонами, однако, не означает упразднения Русской Зарубежной Церкви. Как отмечает в своем обращении наш Первоиерарх Митрополит Лавр, Русская Зарубежная Церковь сохранит свою самостоятельность. Мне хотелось бы заметить, что существуют и другие части Русской Православной Церкви, которые в свое время откололись от Русской Зарубежной Церкви — это и Парижский экзархат Константинопольского Патриархата. Как будут складываться отношения с этими частями Православной Церкви, мы пока предвидеть не можем.
— Ваше Преосвященство, читателям интересно знать, что сейчас представляет собой русская эмиграция.
— Я родился в Париже и являюсь представителем второго поколения русской эмиграции. Сейчас уже и третье, и четвертое поколение бывших русских эмигрантов родилось и выросло за пределами России. Но те, кто остается в Церкви, даже будучи оторванными от своей исторической родины, все равно по своему мировоззрению являются русскими.
Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, мне как-то сказали, что конец русской эмиграции близок. Помню, в школе не было занятий, и меня пригласили в храм петь отпевание вместе с батюшкой. Когда служба закончилась, ко мне подошел уважаемый человек, предводитель русской эмиграции, председатель Императорского общества российских адвокатов господин М. Он меня взял за плечи и сказал: «Ты, мальчик, пел во время отпевания с батюшкой один. Видимо, уже все кончено; эмиграция кончилась…» Это было в 50-х годах.
Я был очень удивлен, что такие слова мне сказал человек столь почтенный. Вернулся домой ошеломленный. За обедом отец поинтересовался, как прошло отпевание. Я ему рассказал и то, что мне, неожиданно для меня, сказал господин М. Отец молчал до конца обеда, а потом сказал: «Если кто-то тебе еще так скажет — не верь».
— Среди эмигрантов хорошо известен такой рассказ. Когда из растерзанной России люди бежали на кораблях, священник благословил им, где бы они ни оказались, как зеницу ока беречь свой нательный крест и Православную веру. И с тех пор, где бы ни селились русские, первым делом они начинали строить храм.
— Первые русские храмы, построенные эмигрантами своими силами на чужбине, были очень скромные. Первый храм Всезарубежного масштаба, построенный в новгородском стиле, был храм-памятник в Брюсселе, средства на строительство которого русские собирали по копейкам. Были, конечно, храмы, построенные до революции.
После войны мы строили все новые и новые величественные храмы, расписывали их. К Причастию приходило много детей. Эмиграция ни одной копейки ни у кого не просила и ни от кого не получала. Жили мы скромно, но свободно и достойно.
— Нынешнее поколение потомков русских за границей — люди в основном богатые или среднего достатка?
— По сравнению с той бедностью, в которой жили бежавшие из России наши родители, сейчас потомки эмигрантов практически все имеют положение в обществе, высшее образование. Среди них есть руководители предприятий, инженеры, химики, врачи, художники, писатели, композиторы… Если кто-то женится или выходит замуж за коренных жителей, их дети часто ассимилируются в том обществе, где живут. Но те, кто остаются в Церкви, продолжают быть русскими и Православными.
— Говоря о смысле существования Русской Зарубежной Церкви, о ее служении и миссии в современных условиях нельзя не отметить тот факт, что русские за границей, не потерявшие связи с Церковью, сохранили и многие из тех традиций, которые за годы безбожия были утрачены в самой России…
— Мы живем в соответствии с теми традициями, в которых воспитывали нас родители. Я думаю, что в России традиции не повсеместно, но тоже сохраняются. Но надо учесть, что большинство прихожан не выросли в церковной среде. Можно сказать, что в какой-то мере они находятся в том же положении, что и те люди за границей, которые приходят в Православную Церковь во взрослом возрасте — американцы, французы, но, будучи русскими, находят свой «отчий дом». Это, конечно, непросто. Я помню, мы называли таких людей «конвертами» (от французского слова convertire — обращаться). Принять Христа для человека, который жил по-другому, — это больше, чем революция, больше, чем смена режима. Это переосмысление всей своей жизни. Я очень уважаю тех, кто на него идет. Это скорбный путь, и выдержать его может не всякий. Духовная жизнь имеет свои особенности, и для каждого имеются свои трудности. Но это путь праведный и правильный, и каждый, кто встает на него, должен стараться с помощью Божией перебороть свои страсти и недостатки.
— Насколько ощутим за границей интерес потомков русских эмигрантов к своей исторической родине?
— Было бы полезно, если как можно больше русских из-за рубежа могли бы посещать Россию и если бы эта возможность представилась им гораздо раньше.
По моему мнению, для России самым ценным за границей является сохранившаяся Русская Церковь. К сожалению, многих из тех, чей опыт был бы ценен для России, уже нет в живых. А дети и внуки тех первых эмигрантов, которым сейчас по двадцать-двадцать пять лет, не уверены, что Россия ими интересуется. Но они сохраняют ту Россию, которую получили от своих родителей, и это самое главное. Многие посещают Россию как туристы и получают пользу, укрепляясь духовно. Немало детей русской эмиграции просто работают в России. У них этот вопрос решается так.
— И все же, несмотря на препоны, все больше русских Православных приезжают в страну. Есть даже мнение, что впервые о примирении заговорили после того, как иерархи Зарубежной Церкви не раз посещали Россию, знакомились с ее народом и святынями не по официальной линии, как простые туристы.
— Вопрос о примирении с Русской Церковью стоял для нас всегда. Эмигранты всегда смотрели на Россию и следили за всеми происходящими там событиями. Но после Второй мировой войны в 1945 году, например, мой отец понял, что он в Россию уже не вернется, тогда как до войны надеялся на возвращение на Родину.
Я родился во Франции и, глядя на СССР, тоже точно знал, что никогда туда не поеду. Потому что это был враждебный для нас организм, который таил опасность и поглощал лучших своих чад. Мы молились и плакали о той России, которую потеряли.
Я могу вас удивить, но мы знали о России гораздо больше, чем вы знали о нас. Когда в 1967 году я приехал в Россию студентом, я понял, что мы знали все. Однако одного только не понимали — как люди там живут! И потому перспективы возвращения для нас не было.
Однажды в школе мне сказали: «Почему ты русский? Ты же никогда туда не поедешь! Тогда зачем тебе быть русским?» Я не мог ничего на это ответить. Но я знал, что я русский. И позже продолжали тыкать пальцем: «Ты русский», хотя я был французским подданным.
Мы любили свою многострадальную историческую родину, но выразить эту любовь было иногда невозможно. Мы сохраняли наши традиции, нашу Церковь, а Церковь — это организм, а не организация. Он верит, надеется, движется вперед, любит. И эта любовь все решает. Именно она и положила начало нашему сближению.

На снимке: Епископ Михаил возле памятника Царю-Мученику Николаю в Погдольске

Татьяна Весёлкина

16.06.2006