Прощание в июне

Светлой памяти друга по жизни и брата во Христе Владимира Васильевича Колычева посвящается.

Утро. Солнце. Телефонный звонок. Голос друга. Слова, как черная молния: «Володя погиб. Авария. Сгорел в машине…» И померкло утреннее солнце. Опротивели всего минуту назад столь желанные дела и устремления. Всё суета сует и ловля ветра. Зачем, если вот так страшно обрывается жизнь светлого, преисполненного жизненных сил твоего друга?..

Теперь, после похорон, вернулось желание осмыслить трагедию. Ищу информацию о ней в интернете. Открываю - и сжимаюсь до боли в груди. Нарочито замогильный голос предупреждает: не следует смотреть лицам, не достигшим 18 лет, беременным женщинам и сильно впечатлительным людям. Страшные следы: посредине трассы, наискось зияющей черными пустотами, пятнистый скелет «тойоты», в кювете опрокинутый большегруз. Жуткая картинка помогает представить мгновения аварии.

Ясным днем 22 июня по трассе «Самара - Большая Черниговка» на большой скорости движется представительская «тойота-камри». В ней трое - водитель и двое пассажиров. Один из них - бывший замначальника регионального управления Федеральной службы наркоконтроля, ныне директор Самарского отделения РосАтома Владимир Васильевич Колычев, рядом коллега по работе… С ним в машине были его товарищи Игорь Волков и Юрий Вдовин. Навстречу с большей скоростью приближается магистральный тягач «вольво». Вот сейчас «тойоту» качнет встречный поток воздуха и автомобили помчатся дальше, каждый своей дорогой. Но что это? В самый последний момент «вольво» выворачивает на встречку. (Основная версия происшедшего на день публикации очерка: водитель «вольво» после 17 часов непрерывной езды заснул за рулем. Проверяются версии и про обгон). За рулем «камри» опытный водитель. Но ему не отпущено на маневр ни одного мгновения, ни затормозить, ни «отпрыгнуть» в кювет… Стальная громада вырастает перед лобовым стеклом. Страшный удар сминает «тойоту», заковывая в металлическом саркофаге всех троих. В моторном отсеке вспыхивает пламя. Столб огня взвивается к полуденному июньскому небу… Для определения погибших - кто есть кто - потребуется генетическая экспертиза останков.

Как принять сердцем и осмыслить умом такую жуткую трагедию? Вот только утром эти энергичные, полные сил мужчины пили на кухне кофе, целовали близких, шагнули за порог и… вернулись пригоршнями пепла. Рука тянется к флакону с валерьянкой: тебе горько, а родным?.. Им-то каково?

Отпевание

Жуткая картинка на экране сменяется золотом икон самарского Покровского собора. Заканчивается утренняя Литургия. Краем глаза вижу, как ставят посреди храма деревянную скамью. Появляется кучка заплаканных женщин в черном - жена, дочери… Тяжкой походкой в окружении близких подходит враз постаревший старший брат погибшего - Александр Колычев, депутат Самарской Губернской Думы. На скамью устанавливают закрытый, чуть не написал «запаянный» гроб. В торце устанавливают фотографию. Гляжу на светлое Володино лицо. Короткий ежик волос, улыбка в уголках губ, в легком прищуре глаз. «Сколько раз ты мог вернуться из командировок в горячие точки грузом «двести». Там под пулями хоть бы царапина, а тут на ровном месте…» Так бывает с людьми риска: альпинистами, космонавтами, воинами.

Катятся слезы. Вспыхивают в руках поминальные свечи, разносится запах кадильного ладана. Два молодых священника, один из них Володин товарищ, совершают отпевание. «Отпеванием Святая Церковь провожает раба Божьего Владимира в мир инобытия. Испрашивает у Бога прощение грехов и дарование упокоения в Царстве Небесном. Служит утешением близким…»

Свершилось отпевание. Дую на огонек свечи. Расплавленный воск капает на палец. Больно: «А если они там, в горящей после столкновения машине еще оставались живы… Зачем? Как? Почему?» Вопросы без ответов. Приходит на ум лишь сравнение: золотой самородок сам по себе имеет большую цену. Но его расплавляют в огне, очищают от всяких вкраплений и примесей, превращая в золото высшей пробы… Священник, Володин друг, произносит полное христианской мудрости прощальное слово. Призывает поминать молитвами и добрыми делами: «Усопший будет среди нас до тех пор, пока будем его помнить...» Выхожу из храма и чувствую, как легче становится на душе. Всплывает в памяти чья-то старинная надпись на могильной плите: «Не радуйся, путник. Я дома, а ты в гостях».

В огромном зале музея Алабина гражданская панихида. Море людей, куда больше, чем в храме. Скорбные лица и скорбные речи. Горы цветов. Потом кладбище. Прощание. Крещусь и губами чувствую жар креста на крышке гроба. Не мистика. Всего лишь нагрелся от полуденного солнца: «Прости, Володя. А мне тебя и прощать не за что. Благодарю…» Медленно, мучительно медленно под рвущие душу всхлипы оркестра гроб с его офицерской фуражкой на крышке уходит в землю. Сухой треск прощальных автоматных выстрелов. Сколько раз слышал их полковник Колычев там, в горячих точках при огневых контактах. Не одиночных холостых, как теперь, а торопливых злых очередей, каждая из которых могла прошить его тело…

Память

Три горсти глины в разверстый зев могилы. Тянется под палящим солнцем длинная цепочка прощающихся… Под быстрыми лопатами могильщиков в кипенно-белых рубашках вырастает могильный холмик с деревянным крестом в «ногах». Глиняный бугорок тут же исчезает под охапками роз и стеной венков… Дальше поминальные столы. Поминальные речи. Обратилась в прах жизнь телесная, но не закончилась здесь на земле. Стала иной, переместилась в пространство нашей памяти. Заставила иначе осмыслить слова и поступки усопшего. Вдохнула в них ранее недоступный, порой мистический смысл. Оживают в памяти пребывавшие в «анабиозе» моменты, а то и целые куски жизни с участием Володи.

Вспоминаю, как-то зимой - Владимир тогда еще служил в наркоконтроле - я готовил для «АиФ» статью о борьбе с наркоманией. Договорился заехать на чашку кофе. Только что выпал глубокий снег. Перед зданием, где располагалась его служба, автомобильная пробка. Неопытная девица за рулем забуксовала. Стал сдавать назад, чтобы освободить ей выезд, ткнулся бампером в бок перемятой перебитой «четверки». Похожий на хорька водила поднял крик: «Гони тыщу!..» - «Ага, разбежался… вызывай ГАИ!..» Вышел Владимир, не говоря ни слова тому водителю, отозвал меня в сторону: «Отдай, не связывайся…» Через пять минут сидели у него в кабинете, пили кофе, шутили: орлы не ловят мух. Если тебя достают, надо выше летать. По делу же сообщил мне до обидного скупо: в ходе недавней операции в одном из гаражей под Сызранью изъяли 30 килограммов героина. Взяли и курьеров…

Моменты, случаи - штрихи к портрету. Вот еще. Рано на рассвете заявляется ко мне на квартиру бывший коллега по «Волжской коммуне» В. Надо заметить, парень не робкого десятка, а тут бледный, голос подрагивает. Тогда, в девяностые, оставил газету, ушел в бизнес. Я думал, «наехали» на него. В. сбивчиво рассказал, как в ночном клубе возник жесткий конфликт между его компанией и какими-то ребятами. Часом позже выяснилось, что это были офицеры одного из силовых подразделений. Забрали съемку с видеокамер, идут по следу… В. знал о моем знакомстве с Владимиром. Потому и примчался.

Созвонился с Владимиром. Встретились. Изложил суть проблемы. «Вовремя ты, - усмехнулся он. - Это были мои ребята. Только что вернулись из командировки в Чечню. Решили немного расслабиться. Сейчас тех деятелей ищут по всему городу. Найдут, мало не покажется…» Не помню теперь свои «адвокатские» резоны. Разговор закончился обещанием Владимира скомандовать отбой. Но посоветовал «этим друзьям» на всякий пожарный исчезнуть из Самары месяца на два…

Пишу и понимаю, уж очень бледные штрихи. Была же офицерская служба. Боевые операции. Командировки в Чечню и другие горячие точки. Об этом бы написать. Но сам Владимир никогда не обмолвился об этом и словом, как я его ни теребил. «Он и мне ничего никогда не рассказывал, - развеет мои ожидания старший брат Александр. - Знаю, что Владимира наградили именным оружием». За что? Откуда я знаю. Понимаю одно, именным оружием просто так не награждают.

Несколько лет назад Владимир попросил меня написать об истории становления группы «А» в Самаре для музея регионального управления ФСБ. Статья эта по его просьбе в открытой печати не публиковалась. Перечитываю: увы, о нем самом ни слова. К этому времени он уже работал в РосАтоме. Как сейчас вижу его сидящим за столом рабочего кабинета. Здесь собрались для беседы с журналистом старшие офицеры, его товарищи, создававшие спецподразделение «А». Скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты. Во время той беседы Владимир подливал в бокалы кому чай, кому кофе. Подвигал вазочки с орехами, конфетами. И отмалчивался…

Приходится воспроизводить те штрихи личных впечатлений. Еще задолго до той встречи с офицерами-ветеранами мне довелось лететь с ним зарубежным рейсом. Один из пассажиров, здоровый детина с золотой цепью на бычьей шее в сильном подпитии размахался в салоне самолета кулаками. Перепугал соседку. Мой товарищ встал со своего кресла и направился к буяну. Подумал тогда я не без злорадства: «Сейчас Володя его рубанет…» Каково же было мое разочарование, когда он сел в опустевшее рядом с дебоширом кресло, сказал ему несколько слов и тот притих… Что тут скажешь? Какую жизнь проживает человек, такой вес и обретает его слово.

Схождение Огня

Чудесным ли спасением от пуль боевиков, скорбями ли по погибшим товарищам Господь вел полковника ФСБ Колычева к Православной вере? Этой мыслью я поделился с его старшим братом Александром.

- Могу сказать одно, - ответил он. - Владимир с самых юных лет соблюдал посты. Помню, в день рожденья садимся за стол с блинами, котлетами, а он себе кладет картошку и соленые огурцы. Уговариваем его, подшучиваем. Отец пресекает: «Не трогайте Вовку, он святой!..» Не знаю, как насчет святости, но за всю свою жизнь он не выпил капли спиртного, - продолжает Александр. - Он был моложе меня на одиннадцать лет. Можно сказать, вырос на моих руках. Нянчил его. В юности вел по жизни. Мы с ним были словно одно целое. Решение служить в КГБ он принял в восьмом классе. Стремление к справедливости, поиск истины привели его к вере в Бога. Он всегда всем помогал. Сотруднице с больной дочкой собирал деньги на лечение. Оказывал помощь детскому дому. Защищал обиженных. Выступал миротворцем в разных конфликтах. Его как человека с большим авторитетом просили много и часто. И он всем помогал скрытно, как заповедовал Христос: «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6:3).

О вере Владимира знаю не только со слов брата.

Летнее утро. Берег Волги. Навстречу Володя. Делится впечатлениями от полета в Иерусалим на схождение Благодатного огня. Он в числе инициаторов этого полета. Накануне Пасхи организуют специальный рейс, и группа самарцев летит в Иерусалим. В конце разговора обещает подарить свечи, обожженные тем небесным Огнем.

Не от пламени ли тех свечей загорится во мне желание побывать в Иерусалиме? На другой год при встрече с Владимиром произношу свое сокровенное желание. «Где ты раньше был? - возмущается он. - Список уже составлен. Все места распределены». На Страстной седмице раздается звонок: «Не передумал лететь в Иерусалим? Есть для тебя место». Лечу!..

Нет случайностей в Божьем мире. Теперь после его смерти знакомство и дружба с Володей обретают ранее сокрытый от внутреннего взора духовный смысл. Тот полет в Иерусалим стал для меня событием всей жизни, вылился в очерк «Пламя с небес…» Публиковался в газетах, журналах, вошел в книгу. Он тоже «камень» в памятник Владимиру.

Для Владимира это был едва ли не шестой уже по счету полет в Иерусалим на схождение Благодатного огня. При погружении в воды Иордана приходит мне понимание, почему он сюда так стремится. …На берегу дощатый помост, ступеньки к воде. В этой заросшей теперь камышом речушке две тысячи лет назад крестился Сын Божий.

Перед тем, как войти в воду, наши священники, а их числом семь, служат водосвятный молебен. Подпеваем, осеняем себя крестным знамением. Русская молитва пришла на берег Иордана. Господи, хорошо-то как! От ступенек мелко, по пояс. Отец Валерий с благостной улыбкой, лопата бороды поверх крестильной белой рубахи, кладет мне на голову свою длань. Во имя Отца и Сына и Святого Духа трижды погружает меня с головой в воду… Осталась фотография. Все мы, участники иорданского омовения, стоим босые в прилипших к телу мокрых крестильных рубахах. Смыла желтоватая иорданская вода из наших зрачков и подглазий, скул и губ следы гордыни, отчужденности, жизненной усталости. У всех чистые прекрасные лица. Лики! Сощуренные от жесткого солнца глаза сияют тихой радостью… «Володя, родной. Спасибо тебе!» И под крестильной рубахой ощущал он свои полковничьи погоны. Оставался в тени. При этом неназойливо и толково управлял нашей разношерстной полусотенной компанией.

…Вот после ужина в холле отеля собирается вся наша группа. Завтра Великая Суббота - день схождения с небес Благодатного огня. В этом чуде смысл нашей паломнической поездки - успеть привезти Огонь в храмы Самары. Желающих присутствовать при схождении Огня тысячи и тысячи. На празднование Пасхи в Иерусалим спешит великое множество паломников. На нашу группу всего шесть пропусков на территорию Храма. Один на десятерых. Но и пропуск не гарантирует прохождение в Храм. Есть выбор не пытаться прорваться туда, а поехать с нашим гидом, матушкой Серафимой, на экскурсию по Иерусалиму.

Перед нами выступает уже не Володя, - Владимир Васильевич, подтянутый, строгий. Наверное, таким он бывал перед бойцами боевой группы, чей венок возлежит теперь на его могиле. «Придется прорываться силой, - говорит он. - Плотность толпы будет такая, что не сможете руку поднять, чтобы смахнуть муху с носа. Вас ждут кордоны полиции. Ведут себя очень жестко. Ни в коем случае не вступайте с ними в пререкания. Могут ударить. Стойте молча. Не встречайтесь с ними глазами. Продвигайтесь в толпе, взявшись за руки, не посредине потока, а вдоль стен… Если попадете в Храм, помните, выйти сложнее, чем войти. На выходе толпа может вынести вас куда угодно. Времени до отлета самолета у вас останется мало. Быстро ориентируйтесь и бегом к месту встречи. Опоздаете - подведете всю группу…»

Эту Володину вводную я воспроизвожу из очерка дословно. Тогда, признаюсь, подумал, что он намеренно сгущает краски, чтобы неуверенные отсеялись на экскурсию. Я в их числе. Потеряться в жуткой толчее без знания языка - перспектива не из веселых. «Опоздаете, подведете всю группу…» Вместе с соседом по гостиничному номеру решаем ехать на экскурсию. Поздним вечером раздается телефонный звонок. Голос Владимира: «Морально приготовился?..» - «Приготовился на экскурсию…» - «Ты-ы? На экскурсию? Быть здесь и не побывать в Храме Гроба Господнего? Не увидеть схождение Благодатного огня? На тебя не похоже. Ты должен видеть это… Нам обещали дополнительные пропуска, ты первый…»

…Всё пошло, как он предупреждал. Невиданно до боли стиснутый людской поток в каменном коридоре-русле. Напор толпы, несущей тебя на полицейских. Их остекленевшие глаза в упор. Опускаю глаза в землю, как инструктировал Володя. И вот мы в Храме! Благодаря ему я слышал радостные возгласы на множестве языков, но так похожие: «Христос Воскресе!» Видел подобные далеким молниям всполохи по колоннам и стенам. Видел огненный ураган от тысяч и тысяч пучков свечей, зажженных от сошедшего в храмовую Кувуклию Благодатного огня. Держал в руках зажженные Огнем и свои 33 свечи по числу лет земной жизни Христа. Умывался их пламенем…

На вершине

Иерусалим. Афон. Дивеево. Валаам… Что его тянуло к этим великим православным святыням? Жажда соприкоснуться с жертвенным подвигом подвижников, посвятивших себя Богу? Укрепление в вере? Поиск ответов на терзающие душу вопросы? Замаливание грехов своих и чужих? Теперь не спросишь. Володя и на Афон меня подвигнул своими рассказами о Святой Горе. Вместе с ним, его друзьями туда и отправился. Эта поездка тоже стала значимой вехой в моей жизни, как и паломничество в Иерусалим. Вылилась в очерк «Молитва на Святой Горе». Стала страницами книги. Перечитываю, усиливаюсь памятью. И теперь те, проведенные в Иерусалиме и на Святой горе Афон, часы и дни видятся в свете недавней трагедии.

Протоиерей Георгий Козин и братья Александр и Владимир Колычевы на Святой Горе Афон.

Вот наша группа поднимается от причала в русский монастырь в честь святого Пантелеимона. Изо всех сил напрягаю память, пытаюсь вспомнить Володю в те минуты, что делал, о чем говорил? Безполезно. Подводит память или тому причиной его профессиональная способность оставаться в тени? Перечитываю очерк. Стоп! Зацепка. Вот в нашу комнату входит один из насельников монастыря, просит помочь развесить только что выстиранные полотенца и простыни для таких же, как мы, паломников. Не успевает договорить, а полковник Колычев уже достает из чана мокрое белье, расправляет на веревке… Мы за ним. Маленький урок смирения и послушания. Стоит ли упоминать о такой мелочи?

- Владимир первым из наших офицеров вызвался в командировку на Северный Кавказ, когда там события только начинались, - скажет во вчерашнем телефонном разговоре со мной его бывший начальник генерал-лейтенант ФСБ Евгений Петрович Ильин. - Перекрывали каналы поступления оружия боевикам. Работали по ликвидации наркоторговли…

Незаметный, но первый. Первый - развешивать мокрые простыни в монастыре и первый при огневых контактах с боевиками на горной тропе…

Какие мысли и чувства владели им в горячке боя, при треске автоматных очередей и взрывах гранат? О чем молился он под сводами афонского монастыря? Как знать… Вместе со всеми глубокой ночью вставал на монастырскую службу. Слышал плеск морских волн, долетавших в открытые окна храма. Видел, как при пении Херувимской огромный, с бородой в пояс, монах рушился на колени, утыкался лбом в пол и плечи его сотрясались от покаянных рыданий. Может, вслед за тем монахом сокрушался о своих грехах? А может, размышлял, как тут в Афонских монастырях долгими столетиями длится невидимая миру битва света с тьмой, истины с ложью, любви с ненавистью? И кто в этой битве мы, притекающие под защиту древней святой обители? Дружинники, помощники этим монахам - воинам Духа в их борении с легионами князя тьмы, или балласт, обуза, искушение?..

…Едва ли не главной целью того нашего паломничества на Афон было восхождение на вершину Святой Горы. Поход к вершине начался на рассвете. Зябкий ветерок прогнал остатки сна. Нас восемь. Кому за тридцать, иным за шестьдесят. Мы втроем - Александр, старший брат Владимира, он сам и я - тащимся в хвосте группы. Владимир с его прекрасной физической подготовкой мог бы оставить далеко позади всю группу. Но из солидарности идет с нами. Александру с его преклонным возрастом и солидным весом подъем дается с большим трудом. Два года назад попытка подняться по этой тропе не увенчалась успехом. Тогда он смог подняться только до горной кельи Панагия. Теперь же со свойственным ему упорством, обливаясь потом, от Панагии поднимается вверх. По себе чувствую, как тяжело дается восхождение. Владимир рядом. На каком-то этапе он берет на плечо и рюкзак брата… Угощает нас из предусмотрительно захваченной бутылки с холодной водой. И с двумя рюкзаками умудряется подстраховывать Александра.

…И вот мы, все восемь, на вершине! Владимир стоит рядом с братом. Он счастлив, что Александр смог взойти сюда. Тугой ветер треплет волосы, теребит одежду на непокрытых головах. Под нами облака и птицы. Собираемся у изножья венчающего вершину огромного железного креста. А потом был не менее трудный спуск - весь долгий жаркий день мы шли к сербскому монастырю Хиландар. Положивший много сил на подъем Александр далеко отстал от основной группы, но это никого не обезпокоило. Ведь с ним оставался Владимир. Они подошли к монастырю уже в темноте… Думаю, в тот день у Афонского Креста Владимир на всю оставшуюся жизнь обрел в душе высоту духа.

Смотрю на Володину фотографию: «Молчишь, милый мой брат во Христе. Смерть испепелила твои губы…» Улыбается в ответ. Но улыбка не перетекает с губ дальше. Много чего повидавшие жестокого и страшного глаза прямые и твердые… Помню, на обратном пути в отеле в Салониках мы ночевали с Владимиром в одном номере. Глубокой ночью я проснулся от его голоса: «Где он?!» - «Кто?» - «Он зашел через балконную дверь…» (наш номер был на втором этаже). По спине побежали мурашки. Зажгли свет. Володя затряс головой, очнулся. Щелкнул выключателем: «Всё забыто. Спим». Что это было? Не знаю. Осталось ощущение, что при вспышке лампы он как бы «выпал» из другого измерения - с засадами, рукопашными схватками, выстрелами в упор - выпал вот сюда, в мирные Салоники, в уютный номер отеля.

…В той недавней телефонной беседе генерал Ильин упомянул о таланте Владимира быть Другом на всю жизнь. Говорил, что он и сегодня объединяет всех, с кем служил и общался. Золотом по черной ленте могильного венка слова: «Командиру от боевой группы «Альфа»… Эта надпись о том же, о чем говорил генерал.

Оборвалась жизнь, но не время. Теперь Володя возвращается к нам из того огня потеками слез на щеках, памятью дочерей, жены, брата, боевых товарищей, благодарностью ребятишек детского дома, которому помогал. И вот этими вот строчками тоже.

Говорят, после похорон его видели во сне веселым, улыбчивым. Говорил, что Там ему хорошо.

Не от тех ли освещенных Небесным огнем стен Храма Гроба Господня, от горных троп Афона, с Исповеди и Причастия в старинном монастыре начиналось приуготовление к последнему восхождению раба Божьего Владимира на его огненный крест?

И вот теперь, как раз на девятый день после его гибели, пишу эти строки и переживаю всё то святое, очищенное огнем. Только теперь захлебывается сердце поздней благодарностью к этому человеку. Только теперь приходит осознание, как велико и значимо было его присутствие в моей жизни и жизни всех, с кем он совершал восхождение в Иерусалим, на Афон.

Сергей Жигалов, писатель.