‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«Война нас не считала за детей…»

Эти слова написаны на памятнике несовершеннолетним труженикам тыла в Самаре.

Эти слова написаны на памятнике несовершеннолетним труженикам тыла в Самаре.

Наша давняя читательница Мария Федоровна Котлова из Самары позвонила в редакцию — поделилась радостью:

— Недавно я получила юбилейную медаль «70 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг». Мне исполнилось 85 лет, и как раз в эти дни, так совпало, в 8-й школе вручили медали мне и другим ветеранам, которых лишила детства Великая Отечественная война.


Мария Федоровна Котлова на Православной выставке в Самаре.

Как только началась война, моего отца Федора Ефимовича Кривошеева сразу призвали на фронт, и он в первый же год погиб. И было ему всего-то 42 года. Жить бы еще да жить!.. А нас у мамы осталось пятеро детей: старшей сестре пятнадцать лет, младшей два года. Я родилась в 1930-м, жили мы в селе Августовка Большечерниговского района. Мама, Аксинья Даниловна Кривошеева, была неграмотная, крестиком расписывалась. Была она большая труженица и нас приучала к труду. Рано утром, до свету, будит меня: вставай, милая, пока солнце не взошло, айда — крышу покроем с тобой. Я прошу: мамочка, ну еще немножко дай поспать! Но мама торопит: не время, доченька, лежать!.. Мы с ней весной, в безкормицу, сгребали с крыши солому и кормили скотину. В полях к тому времени ни стога сена, ни копны старой соломы не оставалось. Ходили мы с мамой, искали хоть какую-нибудь копёшку. Шли, проваливаясь в сугробы, рыхлый снег под жесткой снежной коркой подтаивал, и ледяная вода заливалась в заткнутые тряпками дырявые валенки. Ноги распухали, болели, и уже в детстве это отозвалось болезнями. И вот приходилось нам разбирать крышу, чтобы хоть полусгнившей жесткой соломой кормить корову. А потом уж, летом, сами же с мамой заново покрывали крышу, чтобы дом не заливало дождем.

В войну было не до учебы: школу пришлось бросить. В одиннадцать лет я уж траву косила, наравне со взрослыми работала в колхозе.

Потом меня взяли курьером в сельсовет. И это было ничуть не легче, чем с утра до ночи трудиться в поле. Приезжают из милиции — и в сельсовет: такая-то ваша гражданка украла горстку зерна, под суд ее, воровку! А то, что у этой гражданки дети мал мала меньше, что сил у нее не было смотреть на их голодные глазенки… — кого это волновало!

И вот идем мы с еще одной такой же малолетней курьершей по селу с повесткой. И из всех окон на нас с тревогой глядят: не к ним ли, не по их ли душу… Плачут, молятся: Господи, пронеси беду!.. И днем посылали нас с повестками, и ночью. В 2-3 часа ночи иду, плачу от страха, дрожит душа, как овечий хвост. А куда деваться — в сельсовете за работу хоть пайку давали. Мы ведь и мерзлые колосья в полях собирали, хлеба не было. Дядя наш, инвалид, умер от такого хлеба из мерзлой пшеницы: надо было его сметаной заедать, чтобы обезвредить яд, образовавшийся в зернах от мороза, а бабушка пожадничала, не дала…

Памятник несовершеннолетним труженикам тыла в Самаре.

А в мае 1945 года мы же, девчонки-курьеры, ходили по селу, объявляли, что кончилась война. Радио не было, и мы вместо радио шли от избы к избе и кричали сорванными голосами: «Победа!..» Ох и крик поднялся по селу, ох и плач! Некоторые вдовушки так и падали полумертвые… А потом к ночи всем селом собрались к магазину. Завели патефон, песню поставили: «Вдоль деревни от избы и до избы…» Мама у нас как пела — голос был, как у певицы. И вот она запела да в пляс пошла, так и летала по кругу среди односельчан. И слезы тут, и радость… Сколько она перетерпела в войну, а духом не падала. Кому бы надо дать награду, так это мамочке нашей. Но она даже и как мать-героиня копейки от государства не получила: председатель сельсовета взяла у нее документ, будто бы чтобы помочь оформить пособие, а ничего так и не сделала и бумагу назад не вернула. «Я, говорит, всё тебе отдала, а куда ты дела, уж не знаю». Зато маму в селе все любили. Она, бывало, пекла по четыре огромных шестикилограммовых каравая, и все за хлебом именно к ней шли, уж больно хлебушек у нее был хорош. А когда в 1973 году мама умерла, зима была, всё село утонуло в сугробах, односельчане расчистили дорогу к кладбищу, но на машине маму не повезли. «Баба Окся была такая добрая, мы ее на руках донесем!» — сказали мужики. И донесли! Через все наше большое село.

Я-то, когда повзрослела, стала работать на заводе «Прогресс». Проработала на заводе 40 лет слесарем-сборщиком, токарем, была и бригадиром; награждена орденом Трудовой славы III степени, медалью за свой труд.

Но это уж другая история, не о ней сейчас речь…

У нас в Самаре на пересечении улиц Ново-Садовой и Осипенко есть памятник несовершеннолетним труженикам тыла 1941-1945 годов. Так вот на нем написаны такие проникновенные слова — я их запомнила наизусть:

Им выпала особая дорога:
Война вас не считала за детей,
А Родина с вас спрашивала строго.

Да — война нас не считала за детей. Мои сверстники и на заводах стояли у станков, как взрослые, и на полях и фермах трудились, не зная отдыха. И остается нас теперь всё меньше, не многие дожили до медали за свой непосильный, недетский труд в годы войны. Так что медаль эта не только моя: в ней признание трудового подвига многих и многих малолетних тружеников нашей Отчизны.

…Мама моя очень верующая была. Но молилась больше дома, ночами. Мама в колхозе и работала в степи, в поле, и большущие пироги, хлебы пекла. И мы больше молились с бабушкой Пелагеей, которая была отцова мать. Она на печке сидит и начинает петь молитву, а я подхватываю. А когда на отца пришла похоронка, мы рыдали с ней вместе. «Символ веры» я с ней читала с детства. С бабушкой мы и в церковь ходили. Было мне тогда семь-восемь лет.

Мы с бабушкой ходили в церковь за 25 километров, в Большую Глушицу. И вот мне купили новенькие ботиночки, я хотела в них и пойти в церковь. А бабушка говорит: «Маня, ты переобуйся! Такую даль идти — в новых ботинках сотрешь ноги, собьешь в кровь». Я вернулась, чтобы переобуться. А наши взрослые богомолицы тем временем перешли через речку по мосту, мне надо идти наперерез, чтобы догнать их. Пошла я, а передо мной овраг, и в нем плавает лодка, вся скользкая от застоявшейся воды, и доска брошена — тоже скользкая. Тут и снег, и вода со льдом… Как, думаю, пройду? И я тут перекрестилась да и сказала с дерзновением (прости меня, Господи!): если есть Бог, значит, я пройду. А если нет, то намокну и вернусь домой.

И вот всю жизнь думаю — как же я перешла этот овраг? Не помню, словно вырезали у меня этот кусок из памяти! Уж когда из-под кручи вышла, тут-то у меня память заработала. И я пошла скорее догонять бабушку и других женщин. Потом я и с бабушкой, и без нее уже, с подружками ходила в церковь. Помню, как-то раз попросились мы к одной женщине переночевать. Приходит ее муж: «А эти что здесь делают?» — «Да они в церковь пришли из дальнего села, вот, заночевать попросились…» Как он заорал на нас матом, выгнал вон. Мы подхватились и выскочили из избы…

Один раз были мы на службе в храме, помолились. И какой-то перерыв в службе. Мы уселись, и бабы давай говорить о своем, житейском. Вдруг кто-то крикнул: «Пожар!» А это горящая свеча упала на тряпку и огонь от нее занялся. Я думала, подушат все друг друга, как кинулись в двери. Выскочили, перепуганные. Огонь затушили. А я — откуда у девчонки такие мысли только взялись! — и сказала бабушке: это ведь из-за того, что мы перестали молиться и начали судить-рядить, у кого сноха не такая, у кого свекровь…

А в 16 лет меня взяли учиться ремеслу, потому что школу я рано бросила. И я потом недоумевала: ну почему же я не пошла дальше учиться? Голова, слава Богу, была неплохая, соображала отлично. Наверное, потому и не дал мне Бог учиться, чтобы я только к Богу шла в жизни.

Когда я стала жить в Куйбышеве, ходила в Петропавловскую церковь. Любила эту церковь. Обедню не могла выстаивать, потому что ноги с детства сильно болели. А садиться… — ну как я могла тогда, молодая? Это сейчас уж мне позволительно, никто слова не скажет, если присяду во время службы. Но сколько могла, стояла, молилась в церкви. И я двенадцать лет по три раза в месяц ездила по святым местам, купалась в наших самарских источниках. Вода ледяная, 4 градуса…

А потом уж стала и обедню выстаивать, и до последних лет всё старалась ходить в храм. Вот только три года как не стала ходить: ноги не выдерживают долго стоять. Но добрые люди не оставляют. Приезжает ко мне из Москвы друг моего покойного сына, ему тоже 64 года, как Юрочке было бы, и он мне привозит иконочки, святынечки, и меня на такси возит и в храм, и на Волгу, и на ярмарку.

Дома я молюсь, по дороге иду, еду в трамвае — читаю про себя молитвы. И милость Божия не оставляет…

Записала Ольга Ларькина.

1270
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
18
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru