«В Москве я как на передовой…»

В № 22 за 1995 год в статье «Я всегда хотел быть священником» мы рассказывали о необычной судьбе протоиерея Бориса Развеева. Религиозный диссидент, дважды отбывавший срок за антисоветскую агитацию, он сделал в своей жизни непростой выбор: политическому противостоянию безбожным властям он предпочел еще более сложный путь следования Христовым заповедям. После долгих мытарств (КГБ почти десять лет не давало ему стать священником) в 1991 году он был рукоположен в священнический сан прибывшим на Уфимскую кафедру Епископом Никоном. Вскоре отец Борис был назначен настоятелем строящегося кафедрального Рождества-Богородичного собора г. Уфы. Этот храм в 1993 году прославился на всю Россию массовым и очень обильным мироточением икон (об этом писали даже светские газеты). Тогда я и познакомился с протоиереем Борисом Развеевым. Он, несомненно, принадлежит к той редкой сейчас категории священников, которых условно можно назвать харизматиками. Человек яркого религиозного дарования, лидер, настоящий пастырь, способный вести за собой людей. С годами из таких пастырей при определенных условиях могут «вылепляться» те Божии избранники, кого в народе называют старцами. Ну а пойди отец Борис по иной, политической стезе, мелькал бы сейчас в телевизоре в качестве думского оратора — депутата. Такие люди всегда на виду. В эпоху самого острого дефицита — дефицита личностей — такие, как отец Борис, просто не могут оказаться «под спудом»… Вот почему так удивился я, когда узнал, что между ним и Владыкой Никоном «пробежала кошка»: отец Борис был снят с должности настоятеля собора, в строительство которого вложил за семь лет столько сил… Дальше след моего знакомого потерялся. Только спустя несколько лет я узнал от его духовных чад, что он служит уже в московском Воскресенском храме, что на «элитном» Ваганьковском кладбище. И когда я приехал в Москву, сразу разыскал теперь уже московского священника Бориса Развеева.

— Отец Борис, отличается московская паства от уфимской?
— Отличается, как все люди друг от друга отличаются. Москва — «тонкий» город.
Люди здесь сразу в свои объятия тебя не заключат. Сначала приглядятся, посмотрят на тебя со всех сторон. А уж когда узнают человека, тогда и раскроют свои объятия… В Москве у меня уже появились свои духовные чада. Но я и уфимскую паству не забыл. Трудно, конечно, руководить на расстоянии, но стараюсь. В Уфе прошла моя священническая молодость. А все впечатления молодости сильны, и они остаются на всю жизнь в сердце.
— Тяжело служить в столице?
— И тяжело, и легко. Эти две стороны парадоксальным образом уживаются. Мне уже 53 года. В Уфе был привычный социум, квартира была, а здесь ничего нет. Там я был настоятелем собора, ректором местного отделения Свято-Тихоновского Богословского института. И начал уже расслабляться, по-русски говоря, жиреть. Здесь меня столица сурово приняла. И у меня в ответ в душе проснулась какая-то жизненная сила. Преодоление трудностей вдруг стало в радость. Я даже удивился, думал, у меня этого уже нет… В Москве удивительно служить. Здесь чувствуется глубокая духовная связь со святыми. Очень много святых молятся за столицу! Это действительно Третий Рим — форпост Православия. Здесь проходит передовая, и первое мое ощущение было, что я попал сюда на границу. Стал пограничником. Здесь решается судьба Православия… Мой духовник (он в Питере живет) сказал: раз уж приехал в Москву, здесь и оставайся. Пути из Москвы тебе нет!
— Отец Борис, судьба ваша богата неожиданными коллизиями. Политическая романтика — слежки, допросы, арест… Явление вам в камере Преподобного Серафима Саровского… Что, на ваш взгляд, было высшей «точкой» вашей жизни?
— Священническая хиротония. Это ни с чем не сравнимо. В 1990 году, когда меня рукоположил Владыка Никон, мне был уже 41 год. До этого я много лет ездил по стране, желая принять сан. Но всюду раньше меня успевали уполномоченные по делам религии — звонили местному архиерею и предупреждали, что если меня, антисоветчика, рукоположат, у них потом будут серьезные неприятности. Я даже до Иркутска добрался. В Курске у Владыки Хризостома побывал. Он всех рукополагал, не боялся. А меня не стал — очень серьезно с ним поговорили. Потом он сказал мне: «Что ж ты сразу мне не сказал, что «политический»? Я бы немедленно тебя рукоположил. А потом бы ответил уполномоченному, что, мол, ничего не знал…» Не успел!
И вот, наконец, Епископ Никон увидел меня, читающего в соборе шестопсалмие, и спросил: «Вы хотите быть священником?» — «Уже пятнадцать лет ищу сана». — «Канонических препятствий нет?» — «Нет. Одно препятствие — уполномоченные». Я до последней минуты не верил, что меня рукоположат. Только когда вокруг престола на дьяконской хиротонии водили — в это чудо поверил. А на следующий день, 8 октября, в праздник Преподобного Сергия Радонежского меня рукоположили во иерея. Все слова будут бедные, если пытаться передать, что со мной было… А было какое-то вхождение в неизреченную плерому Святого Духа. Словно меня сверху поливали святым миром — много, много… (это как в Ветхозаветной Церкви помазывали елеем при посвящении в пророки). Такое было внутреннее преображение! Уже здесь, в Москве, я говорил Архиепископу Арсению Истринскому: я хочу для Церкви трудиться в три смены! Ведь я принял сан в сорок лет. А другие в двадцать-двадцать пять лет рукополагаются…
— То есть, как я понял, о том выборе, что вы для себя сделали в лагере: стать священником, а не диссидентом, — вы не пожалели?
— Не пожалел. Во второй раз меня посадили в 1984 году. Как стало известно сейчас из архивов, это была последняя волна гонений на христиан. Верующих преследовали по личному распоряжению Андропова. Мне в тюрьме говорили: для таких как ты мы строим в Сибири поселения. Я отвечал: ну, хорошо. Мы, верующие, там соберемся, молиться будем. Храм построим. А вы к нам приезжать будете в Сибирь бананы покупать — нам Господь такой климат даст…
— В камере вы написали ставшую известной молитву ко Господу (мы публиковали ее в № 14 за 1994 год). А уже став священником вам приходилось составлять молитвы?
— Там, в тюрьме, мне Господь дал молитву не за себя, а за тех безнадежных,
бездействующих, не любящих Господа, за тех, кто пока еще даже не на пути к Богу, кто отрицает Его… Другие молитвы я сочинял и сочиняю уже только для себя. Есть в евхаристии момент, после пресуществления Даров, когда ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС на Престоле присутствует Сам Господь в Дарах. В эту минуту (мне это несколько печально как священнику) хор поет и этот момент как-то не чувствуется… В эту самую минуту мы все должны замолчать, остановиться хоть на краткий миг. В это время каждый может просить у Бога все, что пожелает (даров духовных, благ духовных нужно просить в этот высочайший момент!). В этом состоянии священнику нужно помолиться (и я молюсь, составляю для этого свои — и только для себя — молитвы). А у нас сразу поют «Достойно» и момент этот как бы растворяется. Это бывает один раз в сутки во всем мире, в каждом храме, где совершается Божественная Литургия. И если бы мы научились в важнейшие моменты встречи с Богом здесь, на земле, акцентировать свое внимание, у нас многое бы изменилось к лучшему. Я как священник вижу, что многие наши беды от того, что у нас иногда имеет место евхаристическое нерадение…
— В церковной среде давно обсуждается вопрос о частом причащении мирян. Какую вы занимаете позицию в этом споре?
— Господь не напрасно оставил нам все то, что нам будет нужно и потребно. Он оставил нам Литургию, оставил нам Свои Тело и Кровь. «Кто будет есть Тело Мое и пить Кровь Мою, тот будет пребывать во Мне». Чем больше я служу, тем больше понимаю, что в наше время нужно только частое и по возможности почти ежедневное причащение Святых Таин. Это ведь ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ЦЕРКВИ. Мне говорили: нельзя на попрание давать святыню! Но я ведь говорю о христианах. О духовных чадах моих, которых я знаю, которые духовно возрастают под моим окормлением. Да мне иногда перед ними стыдно за часть нашего священства: у нас некоторые священники иной раз вечером перед Литургией поедят котлетки, запьют коньячком, а утром идут служить Литургию. И не считают это чем-то предосудительным для себя. А мирян заставляют перед причастием поститься неделю или несколько дней. Да нет на это никаких указаний! Напротив, в богослужебной литературе есть указания, что священники и миряне должны в Светлую Седмицу КАЖДЫЙ ДЕНЬ причащаться. Потому что это Пасха! Да и всякий раз, когда человек причащается, это Пасха для него. Он воскресает. И Сам Господь говорит: «Никто не может связать врага, если не придет сильнейший его и свяжет его». А кто свяжет наши страсти? Как мы можем сами со своими страстями бороться? Только когда мы причащаемся, это возможно. И это ОПЫТНО известно. И всякий христианин, который часто причащается, знает, что он уже по-другому живет. Апостол Павел сказал: «Не я живу, но живет во мне Христос».
— Я полностью с вами согласен. Но знаю, что ваша позиция не найдет поддержки у значительной части священства. Готовы вы ответить на недоуменные вопросы, в связи с этим возникающие?
— Я видел, как от частого причащения люди благодатно изменяются. Только причащение изменяет! Особенно в наше время без этого невозможно. Господь сказал: «Вы — свет миру». Но Он же сказал: «Я  — свет миру». Получается, что когда мы со Христом, мы светим миру. Но когда в нас нет Христа, чем мы будем светить? Красивыми словесами, что ли? Богословскими конференциями? Нет, конечно. Только реальной жизнью во Христе. Все знают, что первые христиане причащались часто, почти каждый день. Но почему-то утверждают, что они были другими, что нам себя с ними сравнивать нельзя. Да они потому и были другими, что каждый день причащались, а не потому, что они были какими-то особенными. В своих посланиях Апостол Павел пишет о грехах современных ему христиан — там называются такие грехи и пороки, о которых мы даже и не слышали. «Среди вас не должно быть такого», — пишет Апостол. Но раз он так пишет, то значит, это было. Я даже не хочу перечислять эти грехи. Кто хочет, найдет это перечисление в Новом Завете. Но ведь и они каждый день причащались! Тогда особенно понимали: Маранафа — Господь грядет!.. И поэтому надо всегда быть готовым к Его встрече. Вот и сейчас все у нас живут Апокалипсисом, все про ИНН говорят, — а что от этого меняется? Если ты понимаешь, что время критическое пришло, что конец света приблизился (хотя это весьма сомнительно), тогда ты тем более КАЖДЫЙ ДЕНЬ должен быть готов к встрече с Господом. А как ты можешь достойно встретить Господа? Когда Он у тебя внутри, в сердце… Для этого нужно причащаться часто. В чем состоит неготовность к причащению? Не в том, что ты молочка попил. Собираешься причащаться — читай правило ко Святому Причащению. Это и есть духовная подготовка к принятию Христа. Я за строгое соблюдение постов. Но не нужно поститься, когда Церковь разрешает не поститься. Нам ведь важнее всего СЛУШАТЬСЯ ЦЕРКВИ! Подготовка к Причастию состоит в том, что человек внутренне, духовно желает встречи с Господом…
— Как вам служится в Воскресенском храме на Ваганьковом кладбище?
— Наш храм не закрывался, но он был под обновленцами (все кладбищенские церкви Москвы занимали обновленцы). И хотя храм после войны от обновленцев освободился, все равно он до недавнего времени нес за этот грех своего рода епитимию. Еще когда я пришел сюда служить, чувствовалось, что храм под епитимией… Это ощущалось в отношениях между людьми. Тяжело было! И вот четыре года назад пришел новый настоятель — протоиерей Василий Василевский, и все резко поменялось в лучшую сторону. Он молитвенный очень. И порядки при нем стали другими. А когда я сюда пришел, в первое время пережил просто ужас. Сказал: «Вы, отцы, служите как хотите, а я буду служить как положено». Теперь отец Василий все это узаконил, сейчас у нас нормальная служба, совершается все по чину. Епитимия кончилась.
— Для многих людей Ваганьково кладбище в первую очередь известно тем, что на нем похоронен Владимир Высоцкий. Вы сейчас служите рядом с его могилой. Каково ваше отношение к жизни и смерти этого незаурядного человека?
— У Бога удивительно все устроено! Говорят, что Высоцкий был некрещеный. Я, правда, слышал от близких ему людей, что он все же успел принять крещение незадолго до смерти. Но это не точно. Так вот, как бы то ни было, Бог устроил так, что Высоцкий после своей смерти служит… Церкви! На его могиле и зимой, и летом много цветов. А рядом с его могилой находится храм Андрея Первозванного (мы там отпеваем умерших и служим по праздникам раннюю обедню). Когда хоронили Высоцкого в 1980 году, храма не было, там размещались какие-то подсобные помещения. Потом установили, что раньше на этом месте был храм. Церковь отстроили и освятили в 1991 году. Оказалось, что Высоцкий похоронен буквально в десяти метрах от храма! Бывает, цветов в храме нет. Тогда наши девчонки из храма идут к могиле Высоцкого. Говорят: «Володя, дай нам немного цветов — церковь украсить!» Берут цветы и несут в церковь. Вот как Господь о всех промышляет!..
— Вы Высоцкого поминаете в молитвах?
— Не поминаю. Но думаю, за него кто-то молится. Есть за него молитвенники.
— Как вы считаете, может ли Высоцкий спастись? Хотя бы по молитвам многих и многих своих поклонников…
— Господь всех нас спас на Кресте. Важно лишь принять это спасение… Даже те, кто сейчас в аду, — Церковь и за них молится. За всех предстательствует…Что же отказывать в этом такому человеку, как Владимир Семенович…
— Знаете, какие стихотворные строки он за день до смерти написал — самыми последними?
«Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним…»
— Гордыня… Но вместе с тем ведь и признание Бога, Его Бытия… Это очень важно. Не отрицание, а признание… То, что он возле церкви похоронен — Божья милость.
— Особенная милость Божия?
— Не особенная. Такая же, как ко всем. Божия милость не меряется мерой.
— Другой ваш самый известный «прихожанин» — Сергей Есенин. Он тоже на Ваганьковом похоронен…
— Мы на его могиле панихид не служим. Но я совершенно уверен, что он не самоубийца. Я знаю это. У него, как и у всякого человека были пессимистические моменты в жизни, но висельником он не был. Его поэзия каким-то внутренним светом озарена. Да, стоит на нем «клеймо» — мол, руки на себя наложил. Но поношение это тоже не без благой воли Божией случилось. Иногда Господь хочет для спасения и смирения души ТАМ оставить позор здесь, на земле. Ведь слава здесь, на земле, часто бывает для души в вечности хуже, чем позор на земле.
— Уже доказано, что его убили работники НКВД. Даже фамилии известны — какие-то Блюмкин и Леонтьев (см. газету «Русский вестник» № 50, 51 за прошлый год)…
— Я уже в сознательном возрасте впервые услышал его стихи (а тогда его стихи запрещали!). Это случилось на вечере в 1963 году, их прочел хороший парень, Славка, — и в зале была оторопь… Я это впечатление запомнил на всю жизнь! И когда узнал, что Есенин повесился, я сразу почувствовал, что это неправда. Его убили. Он был светлый человек, а большевики не могли терпеть таких людей…
— У кого из известных людей вы на могилах служили панихиды?
— У нас философ Лосев похоронен — в монашестве Андроник. У Владимира Даля я служил…
— Того, кто составил «Словарь великорусского языка»… А у другого Даля, артиста, не служили?
— Нет, у него не служим… Один раз совершил панихиду у могилы художника
Тропинина. Служил панихиду у Талькова… Это тоже личность незаурядная. Я убежден, что со всеми людьми Бог очень тонко поступает… Забирает в такой момент, когда его душа максимально приближается к Богу. Дальше могли быть падения, и Бог не хочет их допустить…. Очень хорошо, благодатно служить на могиле известного праведника протоиерея Валентина Амфитеатрова. Его по справедливости называют святым.
— Много вам дает, как священнику, работа в кладбищенском храме?
— Мы в основном отпеваем людей, которых узнаем только сегодня, сейчас, когда их привезли на отпевание. Это знакомство начинается на земле, но уже никогда не заканчивается, уходит в вечность. Когда отпеваешь покойника, ты вдруг узнаешь, кто он, как жил, узнаешь сакраментальную сущность его личности. Через молитву входишь в общение с его душой. И он становится тебе близким. В позапрошлом году я отпевал актрису Марину Левтову, известную по фильму «Ключ без права передачи». Она разбилась, когда ехала с горы на санях. Она села на санки между тем, кто вел их, и дочкой Дашей. Если бы она не села, погибла бы ее дочь. Много артистов было на похоронах. Во время отпевания я узнал, какой она была светлый, замечательный человек! Это чувствовалось…
Господь меня поставил служить на кладбище. И вот теперь у меня почти каждый день уроки. Соприкасаешься с самой таинственной сферой человеческого бытия, с переходом в иную жизнь. Вот перед тобой бренное тело лежит, вот скоро душа уйдет, но пока она где-то рядом… Чем больше служишь, тем сердце больше проникается этим неизреченным таинством перехода в иную жизнь. Нам, священникам, дана возможность ходатайствовать за умершего человека. Это же удивительная молитва! Человек уже лежит в гробу, а ты еще прощаешь ему грехи! Выходит, и за гробом прощаются грехи… Разрешаешь от грехов его душу. И в эту минуту ты, как священник, как бы усвояешь этого человека в духовные чада себе. Это же так удивительно!
— Отец Борис, скажите кратко, — чему вас научили все эти годы?
— Как писал священник Иосиф Фудель, каждый христианин должен быть как на Тайной Вечере Господней. Когда Христос сказал, что один из учеников предаст Его, каждый спросил: «Не я ли, Господи?». Всякий раз мы должны вопрошать себя, не предал ли ты Христа? И помнить, что это Господь нас держит, что без него мы — персть! А когда вдруг возмечтаешь, что можешь нечто сделать сам, без него, Господь предоставит такую возможность. Отойдет от тебя и скажет: ну, раз так — сам и действуй, без Меня…

См. также

Антон Жоголев

15.02.2002