‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Отголоски

Из архива Православного поэта Бориса Сиротина.

Из архива Православного поэта Бориса Сиротина.


Поэт Борис Зиновьевич Сиротин.

«Может, останутся от имен какие-то отголоски…»

Б. Сиротин (стихотворение «Пение в клубе сахарного завода»).

23 сентября в Самаре скончался на 87-м году жизни известный Православный поэт Борис Зиновьевич Сиротин. Не знаю, надо ли его представлять, но на всякий случай напомню. Родился поэт 5 февраля 1934 года в с. Новочеркасск Саракташского района Оренбургской области. Детство и юность прошли в мордовском Саранске, где у его родителей был частный дом с большим запущенным садом. Он рос в семье советского управленца. Его отец Зиновий Данилович Сиротин был директором небольшого электролампового завода в Саранске. Завод существует по сей день, и на нем трудится сто человек.

После школы Борис Сиротин поступил в Куйбышевский сельскохозяйственный институт. Агитатор нарисовал перед ним грандиозную картину борьбы с торфяниками, осушения наступающих на сушу болот, тем его и «купил» на поэтическое воображение. Но на четвертом курсе бросил учебу в вузе и больше нигде не учился. Неоконченное высшее.

В 1957 году журнал «Юность» трехсоттысячным тиражом на всю страну опубликовал поэтическую подборку никому тогда неизвестного молодого автора из провинциального Саранска. Заведующий прозы и поэзии журнала, сам тогда уже известный поэт, фронтовик Николай Старшинов увидел в Сиротине большое дарование. Благодарность ему Сиротин пронес через всю жизнь. Через сорок лет после своего поэтического вступления Борис Сиротин напишет об ушедшем наставнике:

Памяти Николая Старшинова[1]

Запредельная волюшка - воля,
В смутных снах предугаданный брег…
Николай Константинович, Коля,
Дорогой, золотой человек!

Мальчик, меченный вражеской пулей,
Муж, осиливший путы вина,
Может, т а м ты увидишься с Юлей,
Коль Всевышним она прощена…[2]

Из юдоли и сумяти нашей,
Весельчак, рыболов и поэт,
Ты уходишь вослед за Геннашей,
За Касмыниным Геной[3] вослед.

Вы с нездешним сияньем во взорах
Вместе будете ранней порой
Т а м на синих, прозрачных озерах
Райских рыб любоваться игрой…

Ну а нам среди срама людского,
На пути, что сейчас не в чести,
Эти милые жизни основы
С маетой и восторгом нести.

И под вьюжный распев Литургии
Среди вечной российской зимы,
Кто вспомянет о вас, дорогие,
Кто поставит свечу, как не мы...

12 февраля 1998 г., Переделкино.

…Сейчас, когда уже и Сиротин покинул этот мир, нужно отметить, что такое его трепетное отношение к наставнику юности, благодарность ему не случайна. Ведь именно благодарность - свойство настоящего таланта. Это только бездарности ни о чем не жалеют и никого не благодарят.

В 1959 году Борис Сиротин устроился на работу корреспондентом в редакцию газеты «Волжский комсомолец» в Куйбышеве. Потом работал в газете «Трудовая жизнь» р.п. Кинель-Черкассы Куйбышевской области. Туда в райцентр к нему приехала из Саранска его будущая жена Альбина (в крещении Алевтина) Георгиевна Сергеева. Поженились. В 1960-м году родилась дочь Людмила. Людмила Борисовна Жоголева - певица, солистка Самарской государственной филармонии, Заслуженная артистка Самарской области. Жена редактора газеты «Благовест» Антона Евгеньевича Жоголева. У Бориса Сиротина два внука, дети старшей дочери, - Даниил и Анна. Вторая дочь поэта (от второго брака) Александра Борисовна Сиротина живет в Самаре, находится на инвалидности. Младшая дочь (от третьего брака) Дарья Борисовна Сиротина известный блогер, освещающий вопросы туризма. Автор книги «Чемоданное настроение. Правила самостоятельных путешествий» (М., 2015 г.). Живет в Москве.


Вадим Валерианович Кожинов.

В 1961 году в Куйбышевском книжном издательстве вышла первая книга стихов Бориса Сиротина «Сколько света в мире!..». С той поры он стал профессиональным поэтом. Ушел из газеты и больше нигде не работал (вступление в Союз писателей России в 1965 году давало ему такое право). Жил на гонорары от публикаций стихов в газетах и журналах, и на гонорары от изданных поэтических сборников. Чаще всего подборки его стихов публиковал московский журнал «Наш современник». Множество поэтических озарений Сиротина прошло через страницы куйбышевской/самарской областной газеты «Волжская коммуна». Заведующий отделом культуры, а потом и редактор этой газеты Евгений Николаевич Жоголев ценил поэта Сиротина и старался печатать его при каждой возможности. До конца своих дней Борис Зиновьевич оставался и членом Союза журналистов России, в который вступил еще в 1962 году.

В середине 1980-х годов его стихи заметил известный литературовед, литературный критик патриотического направления Вадим Валерианович Кожинов[4]. Он к тому времени уже открыл для широкой публики мыслителя и литературоведа М.М. Бахтина, автора книги «Проблемы поэтики Достоевского». Вадим Кожинов был «собирателем» русской поэзии, автором книги о поэте Николае Рубцове. Увидев в Сиротине весьма талантливого провинциала, стал ему помогать, выдвигать на первые роли в современной поэзии, лично составил книгу его стихотворений «Приключение в новом городе» (М., 1989 г.). И снова - дань памяти (это только бездари никому не благодарны)! В черновиках поэта я обнаружил нигде еще не публиковавшиеся стихи, посвященные ушедшему Учителю:

Тоска

Мой Вам звонок в поздний час
Был словно исповедь на ночь.
Милый Вадим Валерьяныч,
Пусто и страшно без Вас.

Жил в Переделкине я,
Голос наставника слыша.
Был он, конечно, не Свыше,
Но с высоты Бытия.

Всё здесь - деревья, цветы,
Птицы, их свисты и трели, -
С той же земной высоты
Мне и сияли, и пели.

Как же приеду теперь,
В трубку спрошу о здоровье?
Словно захлопнулась дверь
Передо мной в Подмосковье.

Но отопру, отомкну
Памяти светлой словами,
И на юру, на ветру
Буду беседовать с Вами.

Там Вы сейчас не один,
В травах Небесного поля:
Помолодевший Бахтин,
Юноши Леша и Коля.

И будет так, как моя
Просит строка, не иначе:
Вы в этих высях и я,
Вас окликающий, плачу!

3, 7 февраля 2001 г.

…Жизнь Сиротина протекала между Куйбышевом/Самарой и подмосковным Переделкино. В писательском Доме отдыха он бывал строго каждую осень, общался с коллегами, там он переживал приливы вдохновения и написал много замечательных стихотворений.

Вскоре после празднования Тысячелетия Крещения Руси в 1988 году известный поэт Борис Сиротин принял святое крещение. Крестился он в самарском Покровском соборе, и священник, совершавший над ним таинство крещения, узнал его, удивился: «Сиротин?!» С той поры Православная тема в его стихах становится главной. Ни один поэт из «кожиновской обоймы», а это Рубцов, Кузнецов, Куняев и многие другие менее известные, так прочно не закрепился на церковной теме, как Сиротин. Для него это было потребностью духа. Потом о себе он напишет:

Мои стихи давно уже молитвы,
Хотя грешу я снова и опять,
Но все-таки солдат духовной битвы,
А с кем я бьюсь - не надо объяснять.

И это уже свое, чисто сиротинское. И этот путь и нашел, и прошел он сам, без чьей-либо подсказки. Только с Помощью Свыше.

Важной вехой стало для него создание при редакции Православной газеты «Благовест» творческой группы «Благовест». В нее входили Сиротин, его дочь Людмила Жоголева, композитор и пианист Вячеслав Шевердин. Иногда к ним присоединялись другие авторы, артисты, но это трио было неизменным на протяжении почти четверти века. Первый концерт творческой группы «Благовест» прошел 14 февраля 1998 года в р.п. Борском Самарской области, на «Сретенских чтениях» при храме в честь праздника Сретения Господня. А последний концерт состоялся в Новокуйбышевске в 2019 году. Состоялось более 120-ти концертов почти во всех районах и городах Самарской области: на приходах, в сельских домах культуры. Выпущены два компакт-диска творческой группы «Благовест», где Сиротин читает свои стихи, Людмила Жоголева исполняет романсы на слова отца, на музыку Вячеслава Шевердина. Творческой группе «Благовест» посвящено одно из самых известных стихотворений Сиротина.

Пение в клубе сахарного завода

В старом и ветхом клубе сахарного завода
Дочь моя пела о святом Серафиме,
И ложилась на скучные лица сияющая забота,
И губы шептали полузабытое имя.
И еще слово «батюшка» вслед за дочерью повторяли
Серые губы - и зал озарялся сияньем,
И сиял аккомпаниатор Слава за разбитым роялем,
И сияла дочь моя в белом своем одеянье.
Батюшка Серафим так долго молился на камне,
Что образовались две впадины от его коленей…
А я думал о том, что скоро мы канем
В бурлящей воронке подрастающих поколений.
И не то что на камне, даже на мягком воске
Не оставим следов (иль не солоны слезы наши?),
Может, останутся от имени какие-то отголоски,
Но слезы прольются мимо вселенской чаши…
Завод был старым и простаивал, люди эти,
Что собрались в зале, остались без всякой опеки.
Батюшка Серафим, батюшка Серафим, на Том свете
Молись перед Богом за нас - зане человеки!
Ведь дочь моя, дочь Твоя, русская дщерь Людмила
Поет о Тебе с надеждой и покаяньем,
И ветхому залу слово «батюшка» мило,
И он не зря как бы весь озарен сияньем.

В 2000-м году Борис Сиротин стал лауреатом Всероссийской премии имени Афанасия Фета. В 2001-м году его стихи вошли в «Антологию русского лиризма. ХХ век». Борис Сиротин автор 30 книг стихов. Последняя книга, составленная его дочерью Людмилой, вышла в сентябре 2020 года при поддержке Губернатора Самарской области Д.И. Азарова.

5 февраля 2014 года празднование 80-летия поэта Сиротина проходило в большом зале Самарской государственной филармонии. На чествование приехал в то время Губернатор Самарской области Николай Иванович Меркушкин. Борис Сиротин удостоен почетного знака «За труд во благо земли Самарской».

Отпевали раба Божия Бориса 25 сентября 2020 года в Петропавловском храме Самары. Он похоронен на Старом городском кладбище.

Прошло еще слишком мало времени, чтобы начать систематизировать архив поэта Сиротина. Да и мне это не под силу. Все-таки не филолог, а журналист. Но вот опытным взглядом журналиста набегу оценить бумаги на предмет их важности, перебутырить стеллажи и полки, выдернуть из пыльных папок что-то поинтереснее, с этой задачей я, пожалуй, справлюсь. Здесь я буду делиться теми находками, которые случайно или неслучайно, скорее, по Промыслу Божию, мне открылись в его записных книжках разных лет. И буду публиковать самое важное в письмах, тетрадях поэта (на правах зятя я получил после его смерти временный доступ ко всем этим литературным залежам). Где нужен комментарий, будет и комментарий. Где он не нужен, лучше промолчу, предоставляя слово одному из лучших русских поэтов своего времени.

Чтобы Пушкин постучал…


Поэт Борис Сиротин читает свои стихи у памятника Пушкину в Самаре.

Дневников Борис Сиротин не вел. Прозу писать вообще не любил. Его стихи - записи его мыслей и чувств, порой мимолетных. Иногда в этих «на злобу дня» записях поэта мелькает подлинная Поэзия. Иногда - нет. Потому и сам он многим таким стихам не давал хода, определял им место не в своих книгах, а в случайных записях на листочках. Но об одном могу сказать уже сейчас. Знакомство с бумагами поэта дает о нем представление даже более цельное, живое, и уж во всяком случае, более яркое, чем даже знакомство с его уже прилизанными и отутюженными всевозможными редакторами и корректорами книгами. Тут только он сам - и его совесть, и Бог. Никогда не думал о том, как же приходит в мир Поэзия. Теперь по его черновикам увидел это воочию. После знакомства с его поэтическими дневниками-черновиками теперь мой тесть видится мне чуть ли не уникальным каким-то живым «механизмом» по переработке жизненных впечатлений в стихи…

Порой черновики даже в чем-то важнее, существеннее, я бы сказал, прозорливее, окончательного и отредактированного текста. Зато с каким же наслаждением можно пробираться сквозь лабиринт отсеянных или не принятых поэтом поэтических возможностей!.. Приведу пример. Есть очень известное и очень хорошее стихотворение у Сиротина (приведу его целиком, не без удовольствия), оно, кстати, появилось на свет с моей подачи. Но об этом ниже. Вот «канонический» текст стиха:

Моя старшая дочка за Пушкина молится.
Удивился, а дочка ответила мне:
Ей сказала старушка одна, богомолица,
Что давно уже Пушкина видит во сне.

Он стоит-де, накрыт белоснежной накидкою,
И Решения Высшего ждет о себе,
И какой ему бедному кажется пыткою
Так вот ждать и не знать о дальнейшей судьбе.

То ли рай, то ли ад... Ведь почти два столетия
Он в Преддверии ждет, замолчавший поэт...
Но у Бога в руках все земные соцветия,
Для него между ними различия нет.

Да и время иное там, в безднах Всевышнего...
Слушал я и не верил. Но чувствовал дрожь,
Что смывала с души все наносное, лишнее,
И как будто в Дверях сам Решения ждешь...

Ну а в храме вдруг горние выси открылися:
Вижу - мраморной лестнице нету конца,
И поёт, и парит моя дочка на клиросе,
Подпеваю - и вместе мы молим Отца,

Молим Сына Иисуса, предвечного Логоса,
Пощадить нашу русскую гордость и честь...
В храме слушал я дочь и умом чуть не трогался
Пред иконами, с голой душою, как есть.

1998 г.

Так вот, одно из четверостиший вначале звучало очень по-другому:

Эх, да что там земные бактерии, вирусы,
Если в мраморной лестнице нету конца!
И стоит моя старшая дочка на клиросе,
И поет, и Небесного молит Отца…

Не знаю как вам, а мне этот вот зачеркнутый, отвергнутый вариант даже и предпочтительнее. Особенно сегодня, в разгул пандемии коронавируса, услышать слова о том, что устремляясь ввысь, в Вечность по Небесной лестнице, оставляешь далеко внизу все эти слишком земные угрозы, вирусы и коронавирусы. И они становятся не так уж и страшны для устремленной к Богу души… Какая вдруг вовремя найденная жемчужинка в черновиках поэта!

Теперь о самом стихотворении. В № 15 за 1995 год газеты «Благовест» мы опубликовали беседу с настоятелем Свято-Казанского храма села Нероновка Сергиевского района Самарской области протоиереем Иоанном Державиным (†1999 г.). Он поделился воспоминаниями о своих встречах с подвижниками и блаженными. На его родине в Тверской губернии в селе Смыково Новоторжского района жила подвижница Вера Шараева. И вот однажды она рассказала тогда еще молодому пастырю о бывшем ей видении в 1924 году. Ей были показаны Небесные обители и места адских мучений. Она рассказывала, что пройдя ад, оказалась в некоем особом месте, его называли «сумасшедший дом». И там она увидела поэта Александра Сергеевича Пушкина. «Он стоял, покрытый белой простыней, а на плече у него сидел голубь. Голубь этот вместо него возносил молитву Богу. Она спросила поэта, как ему тут. Он ответил: «Здесь плохо. Я живу в ожидании Страшного Суда. Потому что я причастился перед смертью, но не принес плоды покаяния. Не дай Бог кому попасть сюда…» Оказалось, посмертная участь Пушкина не определена. Она будет решаться на Страшном Суде Самим Христом. А голубь на плече поэта молится Богу, просит о помиловании…»

Как угодно можно относиться к этому видению блаженной. Но известный подвижник Митрополит Мануил (Лемешевский), когда отец Иоанн Державин рассказал ему об этом, признал, что все открытое блаженной Вере - истинное видение таин Божиих.

Когда об этом видении узнала моя жена, она стала горячо и с состраданием молиться о Пушкине, о его прощении. Об этом как-то узнал ее отец. Когда она ему рассказала про видение, про Пушкина, накрытого белой простыней, Борис Сиротин был так впечатлен услышанным, что написал свое стихотворение.

…Ну а закончить этот сюжет про Пушкина придется всенепременным анекдотом (чтобы уж не сильно пугать читателя мрачными загробными видениями). В 1980-е годы был такой известный пародист Александр Иванов[5]. Его часто показывали по телевизору. И публиковали на последней - сатирической - странице «литературки». Его пародии были весьма характерным явлением в позднюю советскую эпоху. Подумайте: не поэты получали известность в годы застоя, а тот, кто над ними умело, талантливо потешался! В этом есть какой-то изъян… И вот однажды ему попались на глаза эти вполне приличные строки из стихотворения Сиротина:

Хорошо под кровом!
И пускает пар
На столе дубовом
Медный самовар.

За окном от злобы
Ветер одичал...
Всё готово, чтобы
Пушкин постучал.

И придраться-то вроде бы не к чему. Это поэзия, не графомания. Но вот написал Иванов пародию, над которой потом и потешалась вся страна…

«Всё готово, чтобы…»

...надцатого года
Осень холодна.
Мерзкая погода,
Мутная луна.

В тучах одичалых
Искры звёзд бегут.
Двое запоздалых
Путников идут.

Ветхая избушка
Повстречалась им;
А идут-то – Пушкин
И Державин с ним!

Путники дрожали,
Холодно в ночи.
Пушкину Державин
Говорит: «Стучи!

А иначе горе
Ждёт нас впереди!
Там Сиротин Боря
Ждёт тебя, поди».

Подходя к избушке
С поднятой рукой,
Удивился Пушкин:
«Это кто ж такой?»

«Как тебе не стыдно!» -
Слышится в ответ. -
«Наш потомок. Видно,
Как и мы, поэт».

Тучи вновь нависли,
Ветер одичал.
Пушкин поразмыслил...
И не постучал.

Не берусь судить, у кого лучше получилось, у поэта или у пародиста. Лучше бы им не встречаться вовсе! Но каждый в своем жанре блистателен.

Но вот что интересно - и в сюжете про загробные мытарства Пушкина, и в пародии с его участием звучит одна и та же фамилия - Державин. Хотя никакой прямой связи между самарским священником и поэтом «золотого века», конечно же, нет. Тогда к чему вдруг такая неожиданная рифмовка?

И такое бывает…

Редактору газеты «Вечерняя Москва»,
копия - заведующему отделом пропаганды и агитации Московского городского комитета КПСС.

Уважаемые товарищи!

В газете «Вечерняя Москва» от 22 июня 1983 года на третьей полосе напечатана подборка под общим названием «Решительно вести борьбу против сионизма». В центре этой подборки - заметка, подписанная: Борис Сиротин, член Союза писателей СССР.

Дело в том, что только подпись и отвечает здесь правде: действительно на свете есть член Союза писателей СССР Борис Сиротин (кстати сказать, единственный, зарегистрированный самым последним справочником СП СССР), и он - это я! Но решительно никакого отношения к сей писульке я не имею: в заметке «мне» 45 лет, хотя я 1934 года рождения (то есть, ему в ту пору было 49 лет, - А.Ж.); здесь описывается мелодраматическая история с «моим» отцом, который якобы «вернулся с войны с тяжелым ранением», хотя мой отец вообще ранен не был. Здесь, наконец, в кульминационной точке «я» полон гневного пафоса как «представитель еврейской национальности», хотя и с отцовской и с материнской стороны происхожу из русских крестьян бывшей Пензенской губернии. Надо ли объяснять, что такая беллетристика не могла прийтись мне по вкусу!

Ну хорошо, может быть, за последние два года /справочник СП СССР вышел в 1981 году/ появился еще один писатель, чье имя полностью совпадает с моим. Но даже в этом почти что фантастическом случае редакция «Вечерней Москвы» обязана была установить, нет ли нежелательных совпадений, что, в сущности, сделать очень и очень просто. Такая механика мне хорошо знакома, ибо, прежде чем стать профессиональным литератором, я немало поработал в газетах - от районной до областной - и с 1962 года являюсь членом Союза журналистов СССР. Даже выступление, скажем, механизатора о ходе уборки урожая требует тщательной проверки, а здесь затрагиваются сферы нешуточной политики!

Я, разумеется, против сионизма, но даже в таком важном деле, как борьба с ним, не могу позволить неведомым сочинителям использовать мое имя за моей спиной, перевирать мою биографию, да еще и отнимать у меня национальность, принадлежностью к которой горжусь с детства и за достоинство которой не раз кровью заплатили мои предки. И заметка в «Вечерней Москве» представляется мне не просто невинной ошибкой, но даже грубой инсинуацией, а методы организаторов сего «отклика» - напоминающими методы тех, против которых он якобы направлен.

Между прочим, этого номера газеты я мог бы и не увидеть, так как живу не в Москве и приезжаю в столицу крайне редко, на что, очевидно, и рассчитывали организаторы заметки.

Прошу самым серьезным образом разобраться в моих претензиях к редакции и принять соответствующие меры. Жду ответ.

Борис Сиротин. 3. Август. 83

На письме: «Кузнецов Александр Ив., замест[итель] ред[актора] «Вечерней Москвы» звонил 22.VIII.83».

Здравствуй, Боря!

Вот ты, наверное, удивишься, узнав, кто тебе пишет. А я, взявшись за перо, долго думала, чем начать и чем кончить - так волновалась, но потом решила написать всё, как есть, не заботясь о композиции и слоге. Короче говоря, «отклик», который появился на страницах «Вечерней Москвы», - моя «работа». Оценка, которую ты дал ей в своем письме в МГК КПСС и в нашу газету, настолько точная, что сейчас, по прошествии некоторого времени, я готова подписаться под каждым словом, прибавив еще и слова собственные. Ну, а тогда, когда рождался сей «отклик», о чем я думала, спросишь ты по справедливости. В таких случаях, видимо, существует лишь одно объяснение: Бог попутал. Бог попутал или бес, не знаю, но вразумительного объяснения, почему я взяла именно твою фамилию, поверь мне, я не могу дать даже самой себе, не только близким - мужу и сыну, не только редколлегии, куда меня вызывали, и горкому, куда приглашали дважды. Но «вызывали» и «приглашали» - это все, так сказать, предварительные действия, за которыми, как мне вполне официально заявили, последуют орг. выводы. Пока их не делают - в отпуске редактор. А вернется редактор - будет и «вывод», уже сказали какой: выгонят с работы, на которой я работаю 14 лет, со дня переезда в Москву. Выгонят на улицу, потому что устроиться в Москве по моей специальности, да еще в 51 год, да еще будучи беспартийной, конечно же, невозможно. Конечно, ты можешь сказать: поделом, и ты будешь трижды прав, но дело сделано, дело пакостное, мерзкое, за которое, поверь, до официального наказания я сама себя уже наказала, и теперь я прошу тебя же мне хоть в чем-нибудь помочь. Ты получишь официальный ответ после того, как надо мною произведут расправу. Может быть, можно хоть как-то ее предотвратить, написав мне записку. Ведь мы, как-никак, давние знакомые. У нас масса общих знакомых в Куйбышеве и в Москве, у нас дети ровесники, так что, может быть, искра доброты, сострадания прорвется через твою обиду, которую я так хорошо понимаю - иного ведь и быть не могло… В общем, я буду очень ждать. Прости, если можешь.

Инна Д-цкая [фамилию полностью решил все-таки не указывать, щадя потомков этой женщины, но фамилия под письмом поставлена полностью, и это письмо сохранилось - А.Ж.].

Когда я заканчивал питерский журфак в 1987 году, нашумела история с неким Норинским. Ленинградский еврей, член группы «Свобода эмиграции для всех», он направил подметные письма академику Лихачеву, редактору журнала «Знамя» Бакланову и другим с текстом: «Мы с тобой расправимся! Патриотическая организация „Память“». Хотел этим вызвать общественное негодование на «черносотенцев», а то и репрессии против общества «Память», которое тогда было очень на слуху. Провокатора вычислили, судили. Даже дали пусть и условный, но все же срок наказания.

А дело запомнилось… своей неожиданностью. Сионист борется с идеологическими противниками подметными письмами якобы от их имени, как-то вот так. А тут… тут уже, наоборот, партийная газета борется с сионизмом путем вот примерно такой же провокации. Сочиняет за других возмущенные письма, придумывает нужную национальность… Какая-то дьявольская выходит симметрия. И по стечению обстоятельств Д-цкая тоже еврейка. Не сионистка, нет, мне об этом ничего не известно. Знал ее дочь. В мое детство мои родители были их соседями по даче. По-видимому, это ее муж или родственник был завхозом в Куйбышевском книжном издательстве. А с ее дочерью мы в детстве даже чуть-чуть дружили. Или это какие-то другие Д-цкие? Тогда извините. Но вряд ли. Не зря же автор письма вспомнила, что «у нас дети одного возраста». Все так и есть. Правда, про упомянутого в письме ее сына я ничего не знаю.

И еще журналистка, конечно, прекрасно владеющая русской фразеологией, сознательно коверкает смысл русского выражения, пишет в письме (но рука все же дрогнула!), что ее на этот нехороший поступок «Бог попутал», что выглядит, согласитесь, дико. Потом поправилась, спохватилась: возможно, все же попутал бес.

Не знаю, чем кончилась эта история. Думаю, Сиротин как великодушный человек пожалел запутавшуюся во лжи московскую знакомую. И написал ей в чаемой записке, что просит строго ее не наказывать или что-то в этом роде. Надеюсь, Инну Д-цкую простили и не уволили с работы. Раз признала она свою вину, значит, уже наполовину не виновата. Судя по письму, раскаяние было искреннее.

Но все же на правах родственника поэта, его зятя, хочу как-то достойно завершить эту некрасивую историю. Посоветовался с женой Людмилой, и она сказала, что ее отец был великодушный человек и наверняка простил ту женщину, написал в редакцию, что не требует ее увольнения или какого-то другого наказания. И вот от их имени пишу спустя время: «Прощаем»!

Сдаю это дело в архив поэта.

Подвиг юродства


Иван Волков - Ваня-Прыгни.

Ходят разные люди различного роста,
Ходят нищие, в небе летают стрижи,
И никто и не помнит про подвиг юродства,
Ни солидные дяди, ни даже бомжи.

Жил когда-то в Самаре, в далекое время
Некто Пиня[6], ходил летом в зимнем пальто,
Только Пиня тот был сумасшедшим евреем,
И пророком его не назвал бы никто.

Набивал этот Пиня карманы камнями,
Он от жизни тяжелой оброс и опух,
И неведомый кто-то смеялся меж нами:
«Собираешь ты камни побивать потаскух»?

И глядел я на Пиню, Саранск вспоминая,
Школа, улица, длинные годы войны,
И вставала картина немного иная:
«Ваня, прыгни!» - кричали, резвясь, пацаны.

И у всех на виду благовидный мужчина[7]
Ловко прыгал, мелькали босые ступни,
И глядел на детишек светло и невинно
И таскал в церковь воду он целые дни.

Жил при храме, который недавно открыли,
Чтоб Господь бить фашистов войскам пособил,
Ваня ладный мужик был, и в здоровье, и в силе,
И Христа с малолетства жалел и любил.

Он ходил босиком - будь зима или лето,
Помню красные ноги и ласковый взгляд,
Он вставал на колени с лучами рассвета
И молился и плакал - так солнышку рад.

Ну а в храме при запахе теплого воска
Было так хорошо на коленях стоять
И молиться за наше суровое войско,
Чтоб поганых фашистов побило опять.

Мне жалеть бы не надо ни Ваню, ни Пиню,
Ведь они уж давно пожалели меня,
Что попасть мне придется вот в эту пустыню,
Где разврат и разруха средь белого дня.

По Москве ходят люди различного роста
И достатка, и храм тот для всех возведен,
Но немногие знают про подвиг юродства,
Что Блаженным Василием был совершен.

Он ходил босиком по московскому снегу,
Иоанна-Царя, не страшась, обличал.
И душою стремился к далекому брегу,
Где конец означает начало начал.

И любил его Царь и страшился немало,
Всем свершениям царства Василий помог,
И любая собака его понимала,
И ложилась клубком у босых его ног…

Ноябрь 1996 г., Переделкино.

Первый снег прилипает к стволам,
Он сопутствует, не помыкает.
Первый снег помогает словам,
Распрямиться душе помогает.

И отступят - хотя бы на миг -
Этой жизни и спешка и давка…
Первый снег, он как первая травка,
Он любви и доверья язык.

Это надо же! - холод зимы
Впереди, а в отчизне - безвластье,
Но опять покоряемся мы
Первым снегом, надеждой на счастье.

2 ноября 1996 г., Переделкино.

Осенняя греза

В самом верху пожелтевшей странички рукой Бориса Сиротина написано другими (черными) чернилами:

Далекий-далекий, 57-й, кажется, год… Галя Калганова.


Борис Сиротин в молодости.

(В ту пору поэту Сиротину было 22 или 23 года). Дальше химическим карандашом написано женским почерком:

Борис!

Прости меня! Прости, что преподнесла тебе такой жестокий сюрприз, но иначе я не могу. Все это потому, что я не смогу тебе сказать всего того, что я здесь напишу.

Ты должен это знать, потому что ты сам этого хочешь, а я не смогу всего сказать, когда ты будешь сидеть напротив и смотреть грустными глазами. Поверь, это для меня очень трудно, гораздо труднее, чем ты думаешь.

Борис! Мы не должны встречаться! Неужели ты не понимаешь этого! Наши невинные и невольные встречи слишком ко многому привели, и Бог знает, к чему они еще приведут. Во всяком случае, сейчас наступил момент, которого я больше всего боялась. Я очень во многом виновата перед тобой и в то же время ни в чем. Но я еще так мелко плаваю в жизни, чтобы знать все наперед. А сейчас я очень мучаюсь. Нет, это не любовь. Это страдание. Я очень чувствительна к чужому горю (пусть это очень громко) и не могу равнодушно переносить страдания близких мне людей, тем более, если я являюсь их причиной. Кому это доставляет удовольствие, но для меня это мучения. Я верю тебе очень, что ты способен отказаться от многого, если захочешь, но зачем делать то, чего не хочешь делать? Тем более ты когда-нибудь себе задашь вопрос: а что, я разве хуже других, почему я не должен этого делать? Верно? Даже сейчас у тебя возникают подобные вопросы, и ты запутался совершенно. Тебя мучит один вопрос: «как я к тебе отношусь?» Ты думаешь: «Почему же она говорит одно, а делает другое?». Да? Да, Борис, это объяснить очень трудно, это надо чувствовать. Но я попытаюсь. Ты заметил то, что я на все тебе говорила нет? Но ты меня всегда во всем просил, и я соглашалась. Это получалось в виде одолжений, которые мне противно чувствовать по отношению к тебе, и у меня сразу портится настроение, как я подумаю об этом. Хорошо встречаться, когда чувствуешь себя легко, когда каждая встреча приносит что-то новое, светлое. Но встречаться, когда чувствуешь, что не удовлетворяешь человека, что этим приносишь ему новые страдания, это все равно, что носить камень в груди, который будет тебя давить. Лучше пережить один раз, но сохранить о человеке такое воспоминание, какое осталось в последний момент, чем постепенно травить душу и делать не то, что хочется. Это в конце концов приведет к ненависти.

Борис! Я привязалась к тебе не меньше, чем ты ко мне, но это просто собачья привязанность, потому что я почувствовала человека нового, гораздо умнее меня. Мне с тобой очень интересно было, ты открыл мне глаза на многое, а порой меня просто умиляла твоя нежность ко мне. Но это не любовь. Когда я начинаю думать о тебе, у меня тут же возникает образ человека, которого я узнала раньше и который мне сейчас ближе.Когда я была с ним, я забывала обо всем, мне было до слез хорошо. Он был очень нежен со мной, и во всем его существе я видела только хорошее. Я не могу это выбросить из головы, тем более из сердца. Сейчас это немного стерлось временем, но я знаю, все это повторится, как только я его увижу. Ты все это знал давно, я тебя ни в чем не обманывала. Только не понимаю, почему ты не хочешь этого понять.

Борис, пойми, я не могу размениваться, это низко, на мой взгляд, гадко. Если бы ты знал, сколько я об этом думаю, и как хочу убежать от всего этого, и у меня уже все чаще вертится мысль уехать.

Ты говоришь, что ничего от меня не потребуешь и обещаешь (слово «также» зачеркнуто) больше не делать того, чего я не хочу. Но разве сможешь встречаться со мной так просто? Нет! Я очень боялась, что в тебе проснутся чувства мужчины. Я хотела быть тебе просто другом, а ты увидел во мне кроме того еще женщину. Этого я не хочу. Только поэтому я не хочу с тобой встречаться. Пусть наши встречи будут случайными, я охотно буду с тобой обо всем «болтать», но не надо их делать специально. Я не хочу тебе делать одолжений, как ты называешь эти встречи.

Борис! Мне до слез грустно, когда я читаю Есенина. Он настоящий художник живописец. Я его очень стала понимать, и все благодаря тебе. Поэтому мне грустно.

Галка.

Вот такое письмо. Не спешите с осуждениями. Зачем, дескать, читает и тем более публикует он чужие письма. Во-первых, не чужие. Сиротин мне не чужой. А во-вторых, Сиротин человек не совсем обычный, и его личные эмоции потом раскрылись в его лирике. Ведь и многие письма Пушкина - как построчный комментарий к его поэзии, особенно в юности. И мы их читаем, и не считаем это чем-то неправильным. Чтобы лучше понять стихи поэта, надо его самого получше узнать. А вот Галка полюбила и узнала Есенина, только когда сама начала влюбляться. В-третьих, я лишь выполняю волю адресата письма. Письмо это в четыре пожелтевших листочка, лежало у него на столе в шкатулке с самыми важными письмами. Всегда под рукой оно лежало. Письмо это пролежало так у него более шестидесяти (!!!) лет. Это что-то да значит. К тому же, Сиротин сам своей рукой спустя годы подписал этот текст, объяснил будущему издателю, а стало быть, и читателю тоже, откуда он взялся. Ведь не для себя же он объяснял это?

Для него это было все-таки важно. Иначе не хранил бы, не подписывал. Потому что это, скорее всего, первая его любовь. Как и положено, несчастливая, он же поэт. А у поэта несчастливая первая любовь - и есть тот самый «вечный двигатель» в творчестве, который всю жизнь потом почти что не иссякает. Питает поэта столь нужными в творчестве болью и мукой. Он ведь поэт. И потому не бежит от боли, от мук. И чувствует боль полувековой давности как случившуюся с ним недавно.

В 2004 году, шестидесятилетним, он напишет в стихах (скорее для себя, чем для читателя) «Осеннюю грезу»:

Притихла под мелким дождем
Листва, не спеша опадая.
Мне грезится жизнь молодая:
Мы с Галей по парку идем.

Но Галя не любит меня,
Ей просто со мной интересно,
И луч через листья отвесный,
И воздух погожего дня, -

Всё это бодрит и зовет
Меня говорить без умолку
Стихами - в них много ли толку,
Когда Галю юноша ждет.

Но слушает Галя меня,
Хотя и не любит. Похоже,
Со мной интересней ей всё же
Средь этого ясного дня.

Нетрудно догадаться, что это - поэтический пересказ письма «Галки».

Поэты бывают разными, но никогда не бывают они толстокожими. Это, говорят, только «сумрачный германский гений» тайный советник фон Гете, вроде бы, даже не признал спустя годы вовсе, даже и не вспомнил имени той, в которую был страстно влюблен в ранней юности. У русских так не бывает. Только у нас, наверное, может ныть любовная рана всю жизнь. Не только у поэтов. Но у них особенно. Потом к этой неострой ноющей боли уже привыкаешь, даже лелеешь ее, начинаешь с ней дружить. Но не забываешь о ней ни на день.

И раз уж Галка заговорила о Есенине… У него похожее было, правда, чуть раньше:

Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково «нет!».

Когда моя дочь только еще подрастала, ей очень не нравился этот несчастливый конец строфы. Ей было жалко молодого несчастного Есенина. Тогда я придумал для нее такой «хеппи энд» из тех же почти что есенинских вечных строчек. Только с обратным знаком.

Когда-то у той вон калитки
Шумели, как встарь, провода,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково «да!».

Дочь моя хлопала в ладошки, радовалась за влюбленного юношу-поэта. А я понимал: вроде бы и слог, и ритм те же. А все равно пошлость! Ну пошлость же…

В «нет» поэзии больше, чем в «да». Если, конечно, речь идет о поэтической юности. Как и у Лермонтова было, и у Гумилева. Даже у Маяковского. Да почти у всех.

И у Сиротина с этим тоже все как надо. А то однажды Мария Ивановна Блаженная, это было в 1995 году, перекрестила у себя в кинель-черкасской церковной сторожке привезенный мной новый выпуск газеты «Благовест», где были и его стихи. Ждал от нее похвалы, признАюсь. А она моментально «считала» крестным знамением сразу весь выпуск и строго произнесла: «лёд один». Почувствовал: сказала она мне это о Борисе Сиротине. Может, не только о нем, но о нем в особенности. Не могу этого объяснить, почувствовал.

А вот выходит, что не совсем лед. Раз столько лет держал он под рукой этот клочок пожелтевшей бумаги.

Почему мы читаем же личные письма Чехова, Толстого. Почему переписку Сиротина нельзя так же спокойно и без зазрения совести читать? Сроки еще не вышли? Вышли давно. Срок давности даже на преступления на столько десятилетий, как здесь, не простирается. А тут вместо «преступления» - первая неразделенная любовь всего лишь. Которая светит, но не греет. И девушка в белой накидке читает ему нотацию, вместо того, чтобы сказать просто и ясно: «Уходи, не люблю». Но что-то и тянет ее к поэту.

Ведь для чего-то же сохранился до сей поры этот пожелтевший литок с объяснением от Галки (своего рода советское письмо Татьяны к Онегину: «Я вам пишу, чего же боле, //когда мы вместе в комсомоле…» и т.д.). Тоже и ей ведь хочется вслед за поэтом в историю русской литературы шагнуть, затесаться. А это, считай, почти уже вечность. И разве же можно женщине в такой просьбе отказать?

Силюсь что-то вспомнить - и не помню,
Ни фамилий, ни имен простых…
И нехорошо, нехорошо мне,
От усилий этих холостых.

Но бывают редкие мгновенья:
Вдруг я до младенчества почти
Вспомню все, и камни преткновенья
Сами убираются с пути.

Перечислю имена умерших,
Озарюсь секундами любви
Женщин, так пленительно умевших
Душу твою мучить до крови.

А потом от жизненного хлама
Вновь страдать и в скорлупу уйти,
И томиться у подножья храма,
И не помнить, как в него войти.

19 августа 2010 г., Самара.

О доме, о хлебе заботы
Но будь хоть полсвета родни, -
Без Господа все мы сироты,
Без Бога мы в мире одни.

Тебе не помогут нимало
Ни мать, ни отец, ни семья,
Нащупать концы и начала
В громадном клубке бытия,

Когда дует ветер зловещий
И кругом идет голова
Пред миром, где вещи на вещи
Налезли, слова на слова.

И только лишь с именем Бога
Просторен всегда окоём
Молитвенно, чисто и строго
Во временном доме твоем.

17 ноября 1998 г.

Вроде ты позвонила, и я с трубкой к свече подошел
И хотел прикурить от нее, но вспомнил, что не курю,
И губы обжег.
К чему этот сон? Может, вещий какой-то глагол
Стучится в сердце мне, дикарю,
Да не впрок?

Может, надо мне со свечой ходить по углам
Собственной души и искать его?
И искать?
Но сколько я ни хожу - один хлам.
А где же светящееся вещество,
Невесомая кладь?

И еще: во сне я не услышал голоса твоего,
Хотя и знал, что это ты звонишь,
Это ты!
Но проснулся и вижу - пространство вокруг мертво,
Ибо - ночь. И лишь
Издалека за окном мерцают твои черты.

22 января 1997 г., Переделкино.

…С движеньями Багиры, но скрытней той пантеры,
Изящные банкиры скупили все партеры.

И всюду - на развилке дорог, в пивной и в храме, -
Могучие затылки с нечистыми деньгами.

А юность дышит скверной и оббивает груши,
И музыкой пещерной себе заткнула уши.

А старость брань выносит у отчего порога,
И добродетель просит прощенья у порока…

7 ноября 1996 г.Переделкино.

Поэзия приближает сердце к Богу

Точно не знаю, что стало причиной этого письма. Видно, какой-то молодежный журнал, вроде «Сельской молодежи», в конце 1990 года проводил конкурс на лучшее литературное произведение года. И признал лучшими стихи Бориса Сиротина. Молодежная редакция поздравила его с успехом. И вот он пишет в ответ:

Дорогие ребята!

Ваше послание получил, спасибо за поздравление с Новым годом, за признание вами моей скромной стихотворной подборки лучшим произведением 1990 года.

Что касается меня, то я таким произведением считаю повесть Леонида Бородина «Третья правда», напечатанную в «Нашем современнике». Обязательно прочитайте эту повесть.

Планы мои ближайшие сводятся прежде всего к тому, чтобы успешно сдать в производство новую книгу стихов. К религии (всякой) отношусь хорошо, но, разумеется, всего ближе мне Православное Христианство - вера наших предков. В НЛО и астрологию хотелось бы верить, но тут у меня есть сомнения. А хобби мое - смотреть футбол на стадионе или по телевизору.

Тоже поздравляю всех вас с Новым годом, крепкого здоровья вам и успешной учебы! И пусть не иссякает в вас любовь к поэзии; которая продлевает человеческое зрение и приближает сердце к Мирозданию, к Богу.

До свидания. Борис Сиротин.

24 января 1991 г., Самара.

Напоминаю, что на дворе тогда стоял перестроечный 1991 год. Роковой год в судьбе Советского Союза - год его гибели. Каша в голове у множества людей была тогда неимоверная. Прежняя цензура пятилась, отступала. Державшаяся на лжи огромная советская империя в свете открывавшихся все новых фактов стремительно осыпалась, вот-вот готовая рухнуть, как колосс на глиняных ногах. У людей открывался доступ к самой разной информации. Тут возникли и стремление к религии (всякой), и интерес к астрологии, к пресловутым НЛО. Это сейчас нам удивительно обо всем этом читать, мы это давно уже проехали. А тогда…. Тогда ответы поэта Сиротина были просто замечательны. Не многие из писателей той поры смогли бы ответить на том же духовном уровне, как это сделал он. Ну и его совет прочесть повесть Леонида Бородина, он тоже не случаен. Писатель Бородин (позднее он стал редактором журнала «Москва») прожил жизнь необычную. Еще молодым он был осужден на большой срок за участие в подпольной антисоветской христианской организации - ВСХСОН. Потом второй раз получил срок за свое неприятие атеистического коммунистического режима. А потом сумел стать известным писателем. Так что, думаю, совет Сиротина прочесть повесть Бородина «Третья правда» еще не поздно выполнить.

Огромных нахватали денег
И втихаря, и со стрельбой,
Чтоб после сын ли, внук – бездельник
Их промотал, гордясь собой.

Он промотает и поститься
Начнет, и в монастырь уйдет,
Чтобы за пращура молиться,
Который обобрал народ.

Но кто-то вновь закинет сети,
А кто-то снова все пропьет,
И пролетят десятилетья -
За кругом круг, за годом год.

Россия, серые селенья,
И горестное бесовство, -
Как далеко до искупленья,
До исцеленья твоего…

14 февраля 1998 г., Переделкино.

Подумалось снова сегодня,
Что правды в отечестве нет…
Но - движется мышца Господня,
Сияет предзимний, но - свет.

На телеэкранах бравада
Улыбок и лживых словес.
А здесь отражением Града
Небеснаго видится лес.

И зимние тихие птицы,
И луч на далеком кресте
Еще раз зовут убедиться
Что правда живет в красоте.

2-3 ноября, Переделкино.

Среди поэтов…

Дорогой Борис!

Спасибо за книги, трогательные слова и, особенно, посвящение, которое раньше не было мне [известно], к сожалению. Большая честь для меня Ваше доброе мнение.

Сердечно Б. Окуджава.

Булату Шалвовичу Окуджаве Сиротин посвятил одно из своих стихотворений восьмидесятых годов (какое именно - пока установить мне не удалось).


Борис Сиротин и Булат Окуджава.

А далее - переписка с замечательным русским поэтом, уроженцем, как и Сиротин, степного Оренбуржья, а в последние годы свои жившем в Великом Новгороде Евгением Курдаковым[8]. Как и Сиротина, его тоже «пествовал» известный столичный литературовед и литературный критик Вадим Кожинов. Это и сблизило двух поэтов.


Поэт Евгений Курдаков.

Боря, дорогой, здравствуй!

Кто-то из нас замолчал, и я потерял тебя из виду.

Как твои дела, здоровье?

У меня в прошлом году был тяжелый инсульт, еле спасли. Сейчас, как понимаешь, едва хожу, с тросточкой-тростиночкой, левая часть тела еще очень плохо слушается, врачи обещают, что через год все отойдет, буду надеяться. Вот чем закачивается русское пьянство беспробудное… Не слушал тебя…

Начал что-то писать потихоньку, слава Богу, дураком не стал… Наташа мне организовала компьютер, теперь работать легче, я даже стал продолжать «Русский Пантеон»[9], голова уже позволяет…

Ну, что же, Боря, все идет так, как и должно быть, время разбрасывать камни, время и собирать их…

Пиши о себе, не обижаешься ли на что, - вроде я тебе ничего дурного не делал…

Ну, всего доброго, обнимаю, жду письма, Евг. Курдаков. 13 мая 1998 г.


Борис Сиротин (в центре) среди самарских писателей. Фото 1980-х гг.

Здравствуй, Борис.

Мои безконечные больничные дела не дают сосредоточиться не только на какой-либо переписке, но и вообще на нормальном существовании.

Но вот в одной из пауз, выделенной мне врачами, спешу сообщить тебе, что я еще жив, и поздравить тебя с наступающим Новогодьем, с которым мы перешагнем уже в какие-то иные временные пределы, уже не наши... (письмо написано в последние дни ХХ века - А.Ж.). Не знаю, как у тебя, а у меня от этого возникает какое-то сиротливое чувство, ибо всё наше лучшее остается там - в прошлом веке, лучшие стихи, молодость, наши лучшие женщины и друзья, многих из которых уже и нет на белом свете...

В этом году рискнул съездить на родину - в Оренбуржье, сопровождала меня сестра. Хотелось побывать на могиле матери, повидать хоть кого-нибудь. Но кроме двух престарелых друзей никого не встретил, да и сам город не узнал (Бузулук), - русская пыльная пьяная трущоба... И как ещё там стихи писал? И впрямь, кто-то из поэтов советовал никогда не возвращаться на родину…*

Скоро юбилей у меня - 60 лет стукнет 27 марта. Попытался издать какую-нибудь юбилейную книжку, типа избранной лирики, но для этого нужно хотя бы здоровье, ходить по кабинетам, кого-то просить... Но на это у меня и сил нет...

Так что, видимо, и литература моя тихо скончалась, немного опередив автора... Ну и Бог с ним... Тем более, как я сейчас понимаю, особого дара никогда не имел, а была, просто, привычка души убегать от дикостей жизни в некие придуманные миры, не более. Вот, как и в этом последнем моем стихотворении:

«Мне холодно. Ведь это осень, Муза...»

Вл. Набоков.

Оттого, что стынь безмолвна, оттого, что нечем жить, -
Замолчала Муза, словно надоело Музой быть.

То ли смертная усталость, то ли возраста печать,
Но осталась только малость, чтобы это понимать, -

Горечь жизни подытожа, тьму бездомную зимы...
Да, унынье - грех, но всё же не греховней этой тьмы.

Как у тебя дела? Ты писал, что живёшь сейчас один и писал о новой книге.

Был бы рад получить от тебя весточку, никто почти не пишет, ничего не знаю, журналы не выписываю, т.к. и на лекарства не хватает, - в общем, живу в неком вакууме, из которого, как я понял уже, выхода не предвидится.

Еще раз, дорогой Боря, поздравляю тебя с Новым годом, желаю творческих успехов, здоровья, крепости духа!

Может еще и повидаемся когда-нибудь…

Обнимаю, Евгений.

21 декабря 1999 года, Великий Новгород.

*По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.

Геннадий Шпаликов.

Боря, дорогой, здравствуй.

Спасибо за книгу, она мне вновь напомнила, что жизнь, сколь бы скупо нам Господь не отмерил ее, все равно Богоданный праздник, и нечего сетовать на нее... И, слава Богу, тебе еще пишется, и есть стихи, просто замечательные.

А я что-то заглох. И не то, чтобы устал или иссяк, - просто, не хочется... Надоело «исполнять процесс», толкаться в журналы, которые и впрямь становятся все более непонятно отчужденными, даже капризными, и всё трудней предугадывать редакторскую блажь. Мне тоже «Наш современник» в позапрошлом году отсёк и переворошил подборку, от чего я как-то уже и отвык, поэтому я с ними сейчас не контачу, как и с «Молодой гвардией», откуда после смерти Кротова, повеял тоже странный душок отторжения и непонимания. Впрочем, иногда думаю, а не сам ли виноват, не исписался ли, не пора ли на покой, хватит мостить гати, пусть молодые теперь бьются... Знаешь, Боря, то, что называют "старомодностью", - подлая штука, она подкрадывается тихо и накрывает тенью, и пребываешь в ней, не ведая о том...

Весной на Пасху собираемся с сестрой съездить в Бузулук, проведать могилки родных. Это пока намётки, но возникает реальная возможность повидаться, да и Самару посмотреть. В молодости я без конца ездил туда на крышах вагонов к знакомым девчонкам... Ну, ладно, поближе к весне видно будет.


Борис Сиротин выступает на фестивале «Жигулевская весна».

А какие планы у тебя? Знаешь, оренбуржцы тут приглашали на выступления, встречи, может, по весне заглянем вместе и в Оренбург (наша общая родина все же), тем более, для тебя это почти рядом? Напиши мне свои соображения, а я обговорю это дело с Хомутовым и Красновым. В Оренбурге, кстати, в «Гостином дворе» (редактор Игорь Бехтерев) должна быть твоя подборка, (да ты, наверное, знаешь)...

Из университета я ушел, теперь живу тихим мирным пенсионером, гуляю по Ярославову Дворищу, читаю Достоевского, изредка что-то пишу (для никому не нужного писательского дневничка), но это так, по графоманской привычке что-то обязательно записывать, чтоб время скоротать...

Иногда, впрочем, друзья вывозят на природу. Вот, летом опять побывал на Звонке (державинские места), ездили по древним монастырям, месяц пожил в Старой Руссе, изучая для чего-то «топос» Достоевского, ну и т.д.

А ко мне, в гости или попутно, заезжай в любое время, всегда рад видеть тебя, побродим по храмам, послушаем софийские звоны.

В минувшем году на Троицком раскопе произошла сенсация: нашли деревянную книгу конца IX века. Эта находка перевернула всю кирилло-мефодиевскую теорию происхождения письменности на Руси, т.к. сам текст (несколько псалмов в неизвестной редакции) восходит по содержанию к самым древним библейским спискам... В общем, я думаю, скоро докопаются и до «Велесовой книги»...[10]

Всего тебе доброго, Боря, еще раз спасибо за книгу, извини, что пишу на компьютере, - после инсульта сменился почерк, который я сам не разбираю...

Всегда твой, - Евгений. Привет от Наташи.

5 января 2001 г., Великий Новгород.

P.S. Кстати, в журнале «Москва» (№10-2000 г.) мелькнул мой очерк о Никифоре Рахманове[11], поэте-самородке с Иртыша, (кажется, я тебе о нем даже и рассказывал когда-то). Любопытно было бы узнать твое мнение о его стихах.

Молитвы 41-го года

Те дни
будто наяву,
будто наяву вижу.
Объявили нам,
что немец под Москвой...
И всё притихло сразу в деревеньке нашей,
словно умер кто-то
или при смерти...
Детей не слышно стало,
бабы стихли...
А под вечер
старики и старухи
стали молитвы шептать:
- Господи,
помоги Москву отстоять от ворога...
- Господи,
не накажи внуков наших...
- Господи,
что же завтра будет...
Собаки с вечера вдруг замолкли,
и над деревней
в мертвой тишине
всю ночь только эти молитвы висели.
А утром
подняли нас рано
и объявили,
что немца побили нещадно
под матушкой-Москвой!
И все кричали и смеялись,
все плакали от радости,
дети,
старики,
старухи...
Да и как по-другому:
в ту ночь вся Россия молилась.

(Никифор Рахманов).

Боря, дорогой, здравствуй.

Вот, сообщили о смерти Вадима Валериановича [Кожинова], и эта весть как-то не умещается в голову, трудно поверить в это. С ним ушло очень многое, чем мы жили все эти годы, знаешь сам. А безразличие к его смерти всех этих СМИ, вернее, откровенный бойкот, боюсь, предрекает и всех нас остаться постепенно на обочине собственной же культуры, отданной на растление и растерзание проходимцам... Да и наши московские «патриоты» поговорят немного - и забудут, вот так же, как почти забыли Тряпкина...

Мне написали, что на похоронах было всего человек сто, отпевали его в церкви Симеона Столпника на Поварской, и хотя, как ты знаешь, он был довольно равнодушен к церкви, все было сделано по-русски[12]... Царство ему Небесное...

Ты пишешь, что вполне удовлетворен холостяцкой жизнью. Как ни странно, но вполне понимаю тебя. Наверное, существует всё же «инстинкт» возраста, помогающий сохранению не только человеческого достоинства, но и продлению творческой жизни. Недавно в древневедическом трактате «Законы Ману» (глава VI) вычитал довольно любопытное подтверждение этим соображениям:

Когда человек увидит у себя морщины и седину, а у своих детей - их детей, пусть идет в лес (т.е. в одиночество) оставив жену и имущество... Пусть постоянно занимается изучением Веды, став смиренным, внимательным, имеющим сострадание ко всем живущим... Ну, и т.д.

Видимо, существовал ритуал, выпестованный тысячелетней мудростью, который наилучшим способом помогал гармонизировать и утишать некоторые издержки возраста... Так что, поздравляю тебя с найденной гармонией жизни, которую сам, к сожалению, так и не смог обрести. Все что-то мучает, гложет, вечные приступы депрессии... Впрочем, это, может быть, еще и болезнь...

Рад, что ты поддержал мое предложение прокатиться вместе весной в Оренбург. Прямо сейчас чиркну письмо им, чтоб ждали. Я думаю, они не будут разочарованы земляками, хотя мы и не лит. генералы, но зато нормальные русские поэты Кожиновской когорты...

Кстати, в Оренбурге довольно сильная (в смысле - настырная) писательская организация, они сумели выколотить из администрации бюджетные деньги на издания книг и альманаха, на ежегодную премию «Капитанская дочка» и пр. Умеют жить.

А у нас в Новгороде осталось десять писателей, и вот, после недавнего зверского убийства Дм. Мих. Балашова[13], нашего лидера-заступника, сейчас на нас вообще уже не обращают внимания... Ну, да Бог с ними...

Всего тебе доброго, Борис, привет от Наташи, обнимаю, твой - Евг. Курдаков.

2 февраля 2001 года, Великий Новгород.

Борис, дорогой, здравствуй.

Поздравляю тебя с Рождеством и наступившим новым годом, всего тебе доброго, успехов творческих и прочих!

Да, год был тяжелый, хворал, а потом рискнул съездить в Усть-Каменогорск, дочерей навестить. Там вышел наш с Юлей сувенирный альбом «Холмы Чечек», была презентация, поездки, выступления. Ну, а назад я еле добрался, эти полтора месяца меня подкосили…

В общем, не до писем было, вернее, тошно писать о своих болезнях…

А жить все же надо, если Бог дает еще толику дней. Вот, сдал под договор новую рукопись «Ак-Баур», - это исследование о самой древней на земле письменности, которой я занимался еще в Казахстане.

Не знаю, выйдет ли книга, сейчас все так зыбко, лучше и не загадывать…

Зима у нас крепковатая, снежная, из дома почти не выхожу. А чтобы не скучать, придумываю себе работенку всякую: сейчас делаю книгу об этрусской письменности с переводами. Оказывается этруски писали и стихи: гимны, молитвы, заклинания… Однако, все это страшно скучно, и бросил бы все давно, но что еще делать?..

Оренбуржцы меня не забывают, время от времени публикуют, зовут в гости. Конечно, если бы мы съездили вдвоем на нашу с тобой родину, это было бы здорово. Там тебя тоже где-то опубликовали, в «Гостином дворе» вроде: Хомутов просил твой адрес для гонорара.

Вот, отлежусь в больнице, может, к весне подкреплюсь, тогда, и вправду, с удовольствием бы съездил с тобой в Оренбург…


Храм Святой Софии в Великом Новгороде.

Стихи я забросил, так иногда что-то пытаюсь делать, но это для проформы, не получаются стихи. Поэзии нужен воздух, жизнь, радость, новизна, движение, а не мертвое, затемненное снегом окно, пусть даже и с Софией напротив…

Хотя, да, София всегда прекрасна, вот даже в эти морозы, когда заиндевевшие купола ее поблескивают матово, приглушенно и успокаивающе, - присмотришься, и стыдно бывает, что томишься плотским и мирским, а душу забываешь…

Кстати, когда Софию реставрировали, на ранней штукатурке XII века обнаружили множество граффити. Видать люди спешили записать что-то сокровенное на стенах священного храма, пока их не покрыли росписью. Об этих граффити есть у Медынцевой целое исследование. Меня больше всего потрясла такая запись:

«Кая бо польза человеку, аще мiръ весь приобрящетъ, душу свою отщетитъ; или что дастъ человекъ измену за душу свою».

Этот стих (Матф. 16:26) сейчас забран стеклом для туристов, и я всегда останавливаюсь перед ним. Какая все же огромная работа духа происходила в умах русских!.. И это дремучее средневековье мне кажется гораздо духовней всей нынешней поганой электронной цивилизации…

Еще раз, дорогой Боря, поздравляю с Рождеством Христовым, с Новым годом, всех благ тебе!

Евг., декабрь 2001 года.

Здравствуйте, Боря!

Вы, наверное, уже знаете, какое у меня горе. 28 декабря в 12.25 дня от рака легкого IV стадии умер Женя. Открытку я вашу получила после Нового года, но писать, сами понимаете, после таких ужасных дней сразу сил не было. Болезнь эту обнаружили у него в январе 2002 г. Год он лечился химиотерапией. Но, к сожалению, как говорят врачи, у этой болезни есть своя «медиана выживаемости». Но Женя даже ее «нарушил». С такой тяжелой стадией он прожил не 4-5 месяцев, как «положено», а практически год. На большее у организма, отравленного химией, не хватило сил. Похоронили мы его на старом кладбище в Старой Руссе. Это в 95 км южнее от Новгорода, там живут его брат и сестра, да и Дом-музей Ф.М. Достоевского (Ф.М. жил здесь и лечил на курорте своих больных детей) настаивал на том, чтобы Женю похоронили в этом старом музейном месте (Женя дружил с музеем, часто бывал здесь, помогал им).

5 февраля, на 40-й день, в Ст. Руссе мы отслужили панихиду, Новгородский университет вместе с музеем провели вечер памяти Жени, Новгородское телевидение показало фильм, который они сняли о Жене.

Батюшка сказал мне: «Не плачь, у Бога нет мертвых». Будем надеяться, что душа его на небесах и ему даровано Царствие Божие!

Хотя мне без него никак не привыкнуть жить. В кабинете витает его запах, все время чудится его голос.

«Вот и все» - это были последние слова, которые Женя написал в своем дневнике.

Всего вам доброго, Наташа.

От Гинтер Натальи, Великий Новгород (на конверте).

К письму приложена вырезка из газеты - статья «Курдаков Евгений Васильевич»:

«26 декабря после тяжелой продолжительной болезни на 62-м году умер известный русский поэт, критик, эссеист, действительный член Петровской академии наук и искусств Евгений Васильевич Курдаков, живший в Великом Новгороде с 1995 года».

…Никогда не слышал ранее (к своему стыду) о Евгении Курдакове. А вот нашел его письма в столе у своего тестя - и залюбовался им. Это имя достойное того, чтобы о нем помнили. Есть что-то глубоко-подлинное в самой интонации его писем. И еще заметим, что едва ли не последними словами в последнем письме были его слова о «поганой электронной цивилизации» - это тоже давайте, на всякий случай, запомним. Вдруг и нам пригодится. Время быстро летит.

Ледяной февральской ночью
Догорят дотла
Клочья памяти и клочья
Жизни, что была.
Только ветер полунищий
Над холодным льдом
Зло и весело досвищет
Этих дней содом…

(Евгений Курдаков).

Ну а закончу этот рассказ об архивных записях поэта Сиротина, конечно же, его стихами.

Обольстило, но вскоре приелось,
Пуще вечных «любовь» и «судьба»,
Это слово похвальное - «зрелость»:
Зрелость - значит подходит косьба…

Значит, так называют для виду,
Чтоб пред старостью сгладить вину.
И, как только на улицу выйду,
И, как только на небо взгляну, -

Там начертано краской иль мелом
/Или то истребителя нить?/:
«Лучше быть молодым и незрелым,
Чем созревшим к закланию быть»…

1995 г.

Я не хочу исчезать
Ни истерично, ни чинно,
Я не хочу истязать
Близких своею кончиной.

Каждому рад я лучу,
Пусть меня выручит случай,
Ибо исчезнуть хочу
С солнцем за темною тучей.

Утром свершится в окне
Обыкновенное чудо,
Словно бы вам обо мне
Весть золотая… оттуда…

5 сентября 2010 г., Переделкино.

Подготовил Антон Жоголев.

См. также



[1] Николай Старшинов скончался 6 февраля 1998 г.

[2] Николай Старшинов после войны женился на Юлии Друниной, известной советской поэтессе. Она покончила с собой 21 ноября 1991 г.

[3] Геннадий Григорьевич Касмынин (1948-1997), поэт, родился в Саратовской области. Во время службы в армии в Подмосковье факультативно посещал Литературный институт им. Горького в Москве. Потом перевелся на очное отделение института. Заведующий отделом поэзии журнала «Наш современник». Автор нескольких поэтических сборников.

[4] Вадим Валерианович Кожинов (1930 - 25 января 2001 г.) литературовед, критик и публицист, кандидат филологических наук. Автор тридцати книг, из которых наибольшую известность получили «Николай Рубцов» и «Тютчев» (серия ЖЗЛ).

[5] Александр Александрович Иванов (1936-1996), поэт-пародист, ведущий телепередачи «Вокруг смеха». После его смерти в Москве пропал архив с его лирическими (не пародийными) стихами. Так и остался он навсегда лишь талантливым поэтом-юмористом. Не слишком веселая судьба…

[6] Пиня - Пинхус Гофман - вначале был ювелиром. По одной из версий, открыл свою лавочку на Панской улице (ныне Ленинградской), а когда НЭП закончился, лавку национализировали. После этого у него помрачился рассудок. Ходил по городу, обращался к прохожим: «Дай копеечку…». Умер во второй половине 1970-х годов. Самый известный городской сумасшедший Куйбышева. Недавно обсуждалась установка памятника ему у самарской синагоги. В настоящее время памятник не поставлен.

[7] Ваня-Прыгни - чаще всего его видели в Саранске на паперти Иоанно-Богословского храма в потрепанной одежде и босым. Родился Иван Константинович Волков (предположительно) в 1904 году в селе Посоп Саранского уезда в крестьянской семье. Его отец Константин погиб на фронте в 1914 году, семья из семи человек осталась без кормильца. Уже тогда мальчик ходил по снегу босиком. Многие объясняли это бедностью. Мальчик начал юродствовать после того, как мать второй раз вышла замуж. Сначала был звонарем в Петропавловском (ныне Никольском) храме, затем находился при Иоанно-Предтеченской церкви. После ее закрытия в 1938 году перешел в Иоанно-Богословский собор. Одних он обличал, других исцелял от болезней хлебом и солью, иных врачевал словом, многих умывал водой, очищая от грехов. Он заранее знал, кто и с какой просьбой к нему обратится, предвидел, какой будет дальнейшая жизнь его собеседников. В мае 1974 года Ваню Прыгни милиционеры отвезли в психбольницу. Через месяц пациента перевели в Ардатовский дом-интернат в селе Редкодубье на «постоянное место жительства». Затем его приютила жительница Саранска Анастасия. 6 декабря 1981 года юродивый скончался. Траурная процессия, следовавшая от церкви до городского кладбища № 2, растянулась на сотню метров. Сегодня к часовне Ванюшки Саранского часто приходят верующие - просят помощи и исцеления.

[8] Евгений Васильевич Курдаков (1940-2002 гг.), русский поэт, художник, эссеист, исследователь тайн русского языка, автор концепции сакрального происхождения речи. Автор шестнадцати книг стихов и прозы. Родился в Оренбурге в семье военных врачей. С шестнадцати лет жил в Бузулуке. Окончил высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького. Четверть века прожил в Казахстане, в Усть-Каменогорске. Последние годы жизни прошли в Великом Новгороде. Член Союза писателей России. Действительный член-корреспондент Петровской академии наук и искусств. Лауреат всероссийской Пушкинской премии «Капитанская дочка» за 1998 г., всероссийской Пушкинской юбилейной премии 1999 г.

[9] Евгений Курдаков всю жизнь работал над книгой «Русский пантеон», объясняющей его метод расшифровки и толкования семиотики языка и его генезис, включая побуквенный анализ любых слов. Текст книги утерян.

[10] 13 июля 2000 г. на Троицком раскопе в Новгороде археологи нашли древнейший русский манускрипт. Три деревянные дощечки, покрытые воском и полностью исписанные псалмами царя Давида, получили название «Новгородской псалтири». Это уникальный памятник древнерусской письменности конца Х начала XI в., - уверен академик Валентин Янин. - Это одна из величайших находок в XX веке в славянском мире». Самой древней книгой славянской цивилизации считалось «Остромирово Евангелие», датированное 1056-1057 гг. «Наша находка - лет на 50 старше», - поясняет Янин. Язык перевода псалмов - старославянский. Курдаков не точно указал принадлежность памятника к IX веку, это памятник более позднего времени, и потому не может «опровергнуть» происхождение письменности на Руси от свв. Кирилла и Мефодия. «Велесова книга» учеными признана фальсификацией.

[11] Никифор Рахманов самобытный народный поэт-самородок, открытый Курдаковым. Жил в Усть-Каменогорске.

[12] Перед отпеванием в храме усопшего литературоведа Вадима Кожинова, священник сказал: «Ну вот, наконец-то я дождался тебя в храме…»

[13] Известный писатель, автор исторических романов Дмитрий Балашов 17 июля 2000 года был убит в своем доме в деревне Козынево близ Великого Новгорода. Его труп, завернутый в рогожу, был найден перед домом. У Балашова была обнаружена травма головы и следы удушения. Суд признал виновными в преступлении ранее судимого жителя Новгорода Евгения Михайлова и сына писателя Арсения Балашова.

152
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
-1
2
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru