‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

То, что в словах сказать нельзя

Памяти Православного поэта Бориса Сиротина.

Памяти Православного поэта Бориса Сиротина.

Несколько дней назад всего дошла, наконец, до его рук, до его глаз вот эта вот книга. Последняя книга Бориса Сиротина «Бог дал мне троих дочерей…». Книгу эту с любовью составила старшая дочь поэта, моя жена Людмила Борисовна Жоголева.

…Представляю, как 25-летним он листал, держал в своих еще трепетных руках, словно только что испеченную булку, обжигающе-вкусную, свою первую книгу стихов «Сколько света в мире!». Представляю… как она подпрыгивала в его юношеских нетерпеливых ладонях...

А тут, 86-летним, взял в руки свою последнюю книгу - за четыре всего дня до смерти.Полистал, особо не вчитываясь слезящимися глазами. Руки - шершавые, по-стариковски чуть красноватые. С татуировкой полустершейся и выцветшей от времени - «Боря» на костяшках пальцев (напоминание о юности). Чуть дрожали руки, но не от волнения, от болезней. От прожитых лет. От потерь и расставаний.

Рядом была его дочь. Можно сказать, соавтор книги.

Если есть у поэта в жизни особенное какое-нибудь счастье, то оно вот такое вот и есть. Это когда дочь читает тебе твои же стихи. И это счастье за несколько дней до смерти Борис Зиновьевич испытал в полной мере. «Ты словно вливаешь в меня жизнь», - сказал он ей тогда. Потом позвонили младшей дочери Дарье в Москву и читали и ей, читали по телефону стихи из последней книги.

А назавтра уже была больница. Потом госпитализация. Потом реанимация. Смерть потом была. Но - потом. А сейчас он смотрит в глаза своей старшей дочери, в большие и все еще молодые ее карие глаза, и не верит, что стихи, которые она ему читает, прекрасные стихи, в них звучит гармония, - эти стихи он сам когда-то давно написал. И слабо верит уже, что эту вот самую дочь, Заслуженную артистку и все такое, когда-то держал на своих вот этих вот самых руках, которыми держит сейчас свою прощальную книгу.

В предисловии так и написано - «Любимые стихи моей старшей дочери».

Это и радостно очень, и ответственно - составлять книгу стихов своего отца.

Людмила появилась на свет Божий, когда Сиротин только еще вступал на поэтическую стезю. И делал это радостно и удачливо. Может, есть на свете «непризнанные гении», может, и достойны они признания больше других, но у Бориса Зиновьевича все было совсем иначе. Без всяких там протекций и даже без оконченного высшего, без блата, без проплаченных рецензий и предисловий - вошел он в русскую литературу, как входят в дом родного дядюшки. Почтительно, но безо всяких там подобострастных кривляний. Просто вошел, почтительно снял пальто в прихожей, и чтобы не шуметь, не скрипеть ступенями, поскорее вбежал на самый верхний этаж. Так и надо входить. Если замешкаешься, могут ведь и не пропустить потом. Такое бывало.

В журнале «Юность», заваленном в ту пору под самое «не могу» тоннами рукописей, в 1957 году вдруг неожиданно для всех отметили подборку стихов никому доселе неведомого 23-летнего автора из Мордовии. Начинавшаяся оттепель так вот причудливо ему улыбнулась после долгой зимы. И вскоре уже напечатали оглушительным даже по тем временам тиражом чуть ли не в полмиллиона экземпляров сразу несколько его стихов. Так начался поэт Борис Сиротин. Это первое его напечатанное стихотворение и открывает книгу, составленную дочерью. Вот оно:

Сколько света в мире,
Сколько света!
Видим,
Ощущаем,
Слышим мы
Взрывы клавиш
Грозового лета,
Снежные фантазии зимы;
Перед этой
Вечной красотою
Мы стоим, притихнув,
Я и ты;
И чеканит небо золотое
Тонкие черты,
Твои черты. (1957 г.)

И вот прошли, пролетели с тех пор целые 60 лет, даже более. Вместили в себя они всё, что только могли вместить - книги и рецензии, даже пародии, не говорю уже о зависти и клевете, награды и шумный успех, одиночество, кураж, ночные - до драки - споры, рождение дочерей, потерю семьи, выпивку, обретение семьи, снова потерю... Победу над пьянством, полную трезвость, опять одиночество. Крещение. Веру…

А выходил он из русской литературы (впрочем, бывших поэтов не бывает!) как из своей судьбы - вот на таком полуслове. Дописал в 2012 году это стихотворение и сказал себе: баста. Больше стихов не пишу. Незачем, не для кого. Всё у меня позади. И еще раз мысленно перечел эти вот прощальные строки:

Господней воле внемлют дерева,
С листвой им расставаться не зазорно,
И падают заветные слова,
Становятся, как листья, частью дерна.
Еще нам далеко до снегирей,
Небес спокойно-величавы своды,
И слов красноречивей и мудрей
Великое молчание природы.
Слова упали, ты сомкнул уста
Средь болтовни и умственного шума,
И высветилась, словно Лик Христа,
Объяла мир взыскующая дума.
Так я встречаю осень, не спеша.
Иду по тропке лесом полусонным,
И радуется, как дитё, душа,
Далеким, бодрым колокольным звонам.

…Это и есть жизнь - от первого и до последнего поэтического вздоха. И эту жизнь должен из нас пройти каждый. Не так, как прошел Сиротин, тут уж кому что дано, но все же и в чем-то, как он. От радостного приятия мира, от «щенячьего» восторга от той красоты, что на тебя упала, и до тихих печальных дум о бренности всего сущего, до ощущения близости Невыразимого в словах. Он этот путь прошел достойно и величаво. Один мой знакомый сказал про него (мы шли чуть позади него к остановке): «Даже по спине видно - значительный человек».

Я женился на его старшей дочери Людмиле, когда ему было примерно столько же, сколько мне сейчас. Я его не понимал тогда. А сейчас вот вполне понимаю. Скучно ему было с людьми. Не интересно. Хотелось говорить лишь со своей судьбой - с Поэзией. С Богом…Ни чужие стихи, ни чужие дела его уже почти что не занимали.

Еще школьником однажды встретил его на улице (уже знал от отца, что это идет главный куйбышевский поэт). Он шел, отстраненный от всего, весь в своих думах, глядевший поверх нас всех, поверх пейзажа. А узнал его я чуть лучше несколько позже уже. В Ленинграде, в Питере, на первом курсе университета случайно купил зимой в Доме книги на Невском проспекте его книгу «Русские зимы». Просто из-за фамилии купил, он был дружен с моим отцом, купил из-за провинциальной самарской солидарности. И оттуда окликнули очень созвучные моей душе строки:

Послушай, Ленинград, послушай,
Мой город просит, как и ты
Распределения на душу
Не только хлеба, красоты.
Ни в чьи не вглядываясь лица,
В смятенье разума и чувств,
У Пушкина остановиться
На зимней площади Искусств...

И еще подумал тогда, что можно, выходит, жить и в Куйбышеве, и стать таким вот большим поэтом. Говорить на равных с самим Петербургом…

Это - запомнилось. Какое-то колыхнулось предчувствие судьбы: быть нам с ним родней, уже скоро...

В череде его жизненных успехов стоит выделить несколько основных. Однажды его стихи в каком-то случайном журнале заметил настоящий Мэтр. Столичный. Не дутая какая-нибудь величина, каких там всегда навалом, а величина постоянная, и правда большая. Вадим Валерианович Кожинов. Литературовед с мировым именем, собиратель русской литературы. Тонкий ценитель поэзии. Открывший миру Бахтина с его «карнавалом» и Рубцова с его тихой лирикой, вдруг заметил в самарской провинции огонек большого дарования. Приблизил к себе Сиротина, «вставил в обойму». Составил его книгу, потом имевшую всероссийский успех. Это и был тот трамплин, которых в жизни всегда наперечет, и который дается только Свыше. А дальше уже он полетел сам, стрелой полетел у всех над головами…

Другим таким поворотным событием стало его крещение. Почему же он, выросший чуть ли не в крестьянской семье, у его родителей был частный дом с запущенным садом в Саранске, почему он так долго был не крещен, объясняется просто - временем и эпохой.

Отец был партийный. Нельзя было крестить.

Но вот однажды, вскоре после празднования Тысячелетия Крещения Руси, из Москвы, из столичного крупного журнала к нему в Самару приехала журналистка для интервью. Не знаю ее имени, а вот стоило бы узнать…Встретились, поговорили о литературе, он словно и был предназначен для того, чтобы давать важные интервью столичным журналам. «В храм ходите?» - напоследок зачем-то наивно спросила она. Оказалось, что не крещен даже. «А я думала… по стихам… что вы верующий человек». И предложила ему пойти в церковь и окреститься. Словно ее сам Ангел-Хранитель к нему послал! Пошел вместе с ней - и окрестился. В Покровском соборе священник удивленно посмотрел на него. Сиротин? Поэт? Узнал самарского классика. Тогда его еще узнавали. Даже на улице. Тогда к литературе относились серьезно.

С той самой минуты он стал большим русским православным поэтом. Стихи полились новые, настоящие. «Храм у Царева кургана» стал местной классикой. А про Святого Кирилла - сам Сиротин этот свой стих считал гениальным. И вряд ли был так уж не прав. А здесь приведу одно его только стихотворение. Вот это. Оно тоже вошло в последнюю его книгу.

Сквер в инее. Никола Зимний.
Пушист и смутен ранний час.
Но в облаках маняще синий
Провал открылся как-то враз,

И сразу все - мой дом, и школа,
И сквер - в сияньи золотом, -
Как будто это все Никола
Широким осенил крестом...

Бывают же такие миги,
Когда среди безцветных лет
Как бы по буквам древней Книги
Вдруг ясный пробегает свет,

И сразу жизнь вокруг - другая,
И скользкий тротуар - стезя:
Идешь, душою постигая
То, что в словах сказать нельзя.

Много лет служил поэт Богу и России в Творческой группе «Благовест» при нашей редакции. Любил, словно жизнь саму, эти их поездки по деревням, по сельским клубам, где читал он свои стихи, а дочка его, Людмила, пела в переполненных залах.

Вот одно из лучших его стихотворений.

Пение на сахарном заводе

Творческой группе «Благовест»

В старом ветхом клубе сахарного завода
Дочь моя пела о святом Серафиме,
И ложилась на скучные лица сияющая забота,
И губы шептали полузабытое Имя.
И еще слово «батюшка» вслед за дочерью повторяли
Серые губы - и зал озарялся сияньем,
И сиял аккомпаниатор Слава за разбитым роялем,
И сияла дочь моя в белом своем одеяньи.
Батюшка Серафим так долго молился на камне,
Что образовались две впадины от его коленей…
А я думал о том, что скоро мы канем
В бурлящей воронке подрастающих поколений.
И не то что на камне, даже на мягком воске
Не оставим следов (иль не солоны слезы наши?),
Может, останутся от имен какие-то отголоски,
Но слезы прольются мимо вселенской чаши…
Завод был старым и простаивал, люди эти,
Что собрались в зале, остались без прочной опеки.
Батюшка Серафим, батюшка Серафим, на том свете
Молись перед Богом за нас - зане человеки!
Ведь дочь моя, дочь Твоя, русская дщерь Людмила
Поет о тебе с надеждой и покаяньем,
И ветхому залу слово «батюшка» мило,
И он ведь не зря как бы весь озарен сияньем.

В общем-то, к этим стихам и добавить нечего.

Он всю жизнь стихами и судьбой самой боролся с соблазном переехать в столицу. Его уговаривали, туда тянули. Но он устоял:

Художник должен жить, где вырос.
Где он со всем вокруг на ты,
Чтобы его не тронул вирус,
Синдром столичной маяты.

То и дело ездил в подмосковное Переделкино, но жил-то в Самаре. И умер в ней. Месяца два назад поехал в Москву к младшей дочери, там заболел. Имел все шансы там и остаться... навсегда. Но Бог дал ему сил добраться до родного города, чуть оклематься. Смерть настигла его в родных пенатах. И вот сегодня, 23 сентября, закончилась его жизнь, которая давно уже состоялась. Потому состоялась, что своему дарованию не изменил. Не пошел в глухие годы работать «на телевидение» (звали). Вовремя ушел из газеты (было непросто решиться, ведь семья. А там все ж таки была хоть какая-то зарплата). Любил Россию и наш народ (не любил либералов). Еще в юности был принят в Союз писателей. Верил в Бога и ходил в храм. Причащался Святых Таин на каждые Пасху и Рождество. Удостоился награды «За труд во благо земли Самарской» (2014 г.). Получил первую премию на всероссийском литературном конкурсе имени Афанасия Фета. Издал множество книг. Воспитал трех дочерей. Наконец, стал моим тестем. Прошу читателей молиться о его упокоении.

Царствие Небесное рабу Божию новопреставленному Борису!

Антон Жоголев.

См. также


683
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
-1
4
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru