‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

​Нечаянная радость

Случай с неофиткой. Рассказ Марии Сараджишвили.

Случай с неофиткой.

Об авторе. Мария Георгиевна Сараджишвили родилась в Грузии, в Тбилиси, в 1969 году. Получила образование в Санкт-Петербурге по специальности инженер-технолог. Живет в родном городе, работает репетитором по русскому и английскому языкам. С 2005 года пишет рассказы на духовные темы. Ее рассказы публиковались в газете «Благовест». Автор сборника непридуманных рассказов «Открытые небеса» и других книг. Мы публикуем новый рассказ грузинской Православной писательницы.

Служба уже заканчивалась. Люди подходили к кресту. Особо ревностные обходили любимые иконы и прикладывались к каждой, прося заступничества на день грядущий.

У иконы «Нечаянная Радость» всхлипывала Лали. Ее губы что-то возбужденно шептали, пытаясь донести до Матери Божьей всю боль, которая мучила исстрадавшееся сердце.

А боли было много. Невыплаканное море внутренних слез.

Лали в свои двадцать два года была простодушной, застрявшей в детстве идеалисткой. И жизнь, начиная со школьного возраста, постоянно дарила ей шипы и тернии.

Полгода назад Лали повенчалась с однокурсником Лашей. Выходила за него по большой любви, от которой за шесть месяцев не осталось и еле различимого следа. Потому она первая побежала в Патриархию за расторжением венчания.

Лали думала, что они с Лашей будут вить милое христианское гнездышко в соответствии с грузинским менталитетом и другими историческими установками. А вместо этого оказалась в роли служанки в чужой семье. По крайней мере, ей так представлялось. «Подай, принеси и заодно пиво с магазина подними», — а спасибо никто говорить не думает и даже в мыслях такого не имел.

Лаша оказался типичным деспотом, который время от времени озвучивал очередные сентенции, что Лали надеть, куда пойти, а куда ни в коем случае. Стоило ей возмутиться, следом по ней палили залпом аргументов, мол, почему сначала Адам, а потом Ева и никак не наоборот. Дальше спор превращался в скандал. Лали объявляла супругу тотальный бойкот, исключающий любой контакт. Лаша искренне не понимал, зачем нужно что-либо объяснять жене, когда она должна просто слушаться. Среди всех этих баталий обзавестись наследником не получилось.

Развенчание Лали получила довольно быстро и, чтобы избавиться от нахлынувшей депрессии, с разбегу окунулась в духовную жизнь, полагая, что в святом месте легче залечить душевные раны. Да и вину пред Богом за несложившуюся семью все-таки чувствовала.

Не имевшая до того духовника, Лали решила попробовать строить свою духовную жизнь по всем правилам. Вот только на ком остановить свой выбор? Внушительная, с проседью борода выбранного ей священника показалась ей достаточным аргументом «за», ведь борода выглядела как гарантия многовековой мудрости. Лали отстояла в очереди час и, попав на аудиенцию, начала с того, что ее больше всего угнетало:

— Как это так? Я выходила замуж с единственной целью — любить до гроба, а он...

И начала подробно рассказывать, как Лаша повсюду разбрасывал свои носки, а свекровь ставила ей это на вид, а еще...

Обладатель роскошной бороды резко оборвал ее на самом волнующем месте:

— А ты думала что? Замуж выйти — на курорт попасть? Что, мать не говорила тебе такую простую вещь: мужчина семью за один угол держит, а женщина за три?

— Так это явный перевес получится, — возразила Лали, живо представив в уме хлипкую конструкцию.

Священник прокашлялся:

— От меня что теперь хочешь? Чтобы я тебя жалел, а Лашу твоего ругал? Скажи спасибо, что он тебя не бил три раза в день, хотя не повредило бы. Иди и думай, что ты такое есть в глазах Божьих. И если хорошо подумаешь, может, к мужу вернешься.

Лали онемела от такой отповеди и попятилась от такого странного духовника, уступая место очередной прихожанке, которая добрых десять минут переминалась с ноги на ногу у нее за спиной. «И это называется духовник, который должен излучать только любовь и всепрощение… Кошмар!» — подумала Лали.

Она села на скамейку и расплакалась. На ее всхлипы обернулись несколько человек, но никто не подошел. «Какие все жестокие, — думала Лали. — Зачем вы вообще все в церковь ходите? Небось, молитесь только о себе». Тут ее кто-то тронул за плечо. Лали подняла глаза в надежде на долгожданное сочувствие. Какая-то отталкивающего вида бабка с тяжелым дыханием прошамкала:

— Один десять тетри дай, ну.

Лали порылась в кошельке и дала. Монетка тут же исчезла в ее кармане, бренчащем мелочью. Бабка перешла к следующей скамейке окучивать следующего потенциального дарителя.

— О, и тут, в святом месте, не теряются и деньги делают. — От этого наблюдения Лали стало совсем плохо, и она встала и пошла к выходу.

Проходя мимо двух женщин, непроизвольно уловила обрывки разговора:

— Я попросила «Нечаянную Радость», и дочка удачно замуж вышла, — говорила первая.

— А я работу просила. И вот — как по заказу.

Лали извинилась за вмешательство и навела справки, о чем речь. Тут же выяснилось, что в левом приделе есть чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость».

Словосочетание обнадеживало, и Лали решилась на последнюю попытку — высказать все свои претензии Самой Царице Небесной. Кто его знает, может, и правда случится чудо.

Проплакав у иконы добрых пятнадцать минут, Лали пошла домой заметно успокоенная.

Путь ее лежал через парк, бывший при коммунистах кладбищем. Присела отдохнуть на один из внушительных валунов в отдаленной части парка и перекрестилась, чтоб отогнать навязчивые нехорошие мысли. Потом оглянулась туда-сюда. Надо же, как интересно.
И откуда здесь взялась скала? Мэрия, что ли, декоративную красоту навела? Лали подошла посмотреть поближе и столкнулась нос к носу с какой-то странной женщиной, завернутой в куски ткани.

«Индианка — туристка, видимо, — решила Лали. — Только очень уж бедно одета. И точки на лбу почему-то нет».

Незнакомка стала что-то спрашивать на незнакомом языке. Это явно был не английский, который Лали знала относительно сносно. И вообще не европейский язык.

Странноватая туристка вдруг удивленно уставилась на нательный крестик Лали, потом улыбнулась. Затем отмочила и вовсе несообразное с возрастом: села на корточки и веточкой в пыли начертила что-то типа рыбы.

— А-а, кушать, наверное, хочет, — догадалась Лали и жестами показала, будто подносит ко рту ложку и жует. — Ищет кафе и не знает, куда идти.

«Индианка» замотала отрицательно головой. Для нее рыба означала что-то другое… Она показала на крестик Лали, словно объясняя, что и она тоже Христианка. И в подтверждение этому указала веточкой на знак рыбы. Лали где-то читала, что в древности «рыба» считалась знаком Христа. Вспомнила...

Тут послышался стук копыт, и в конце аллеи появился всадник в доспехах.

«Кино, наверное, снимают», — смекнула Лали и вытянула шею. Всадник и в самом деле впечатлял. Доспехи блестели на солнце. На шлеме колыхалась в такт лошадиной скачке красная щетка. Щеки были закрыты какими-то металлическими пластинами на манер бакенбард. Конь тоже был на уровне мировых стандартов. Белый, с широкой грудью и черной мордой.

Тут «индианка» резко схватила Лали за руку и потянула за собой в расщелину скалы, даже не дав рассмотреть актера во всей красе.

Верховой проскакал мимо, обдав обеих запахом конского пота. Вид у него был грозный и какой-то не внушающий симпатии.

Только Лали хотела выразить свое «фи» некультурной гостье грузинской столицы, как «индианка» представилась — ткнула себя пальцем в грудь и сказала:

— Фекла.

Лали, не теряя достоинства, потянулась пожать ей руку и тоже представилась:

— Лали.

Рука так и повисла в воздухе.

«Где-то я слышала про их касты, — напряглась Лали. — Эта, наверное, из самой низшей и боится прикосновением меня осквернить».

Фекла занервничала и стала торопливо что-то объяснять. Несколько раз полоснула себя пальцем по горлу и рисовала руками того самого всадника на вонючей лошади.

Расщелина уходила в глубь вулканической породы каким-то узким извилистым коридором, прорубленным в скале. Фекла уверенно тянула за собой Лали, прекрасно ориентируясь в темноте. Где-то вдалеке показался тусклый свет. С приближением стали видны факелы, воткнутые в специальные держатели в стенах. Потом коридор вывел их в небольшой зал. В нем было несколько мужчин и женщин разного возраста. Одеты все были в Феклином стиле — в разноцветные полотна, перекинутые через правые плечи. Только у одних одеяния были чуть поновее, у других — явно не первой свежести. Взоры присутствующих обратились на вошедших. Фекла рассказала что-то типа предыстории их с Лали знакомства, и лица засветились улыбками.

В зал вошла пожилая женщина и стала разносить всем одинаковые глиняные посудины с каким-то специфически пахнущим варевом. Одну миску любезно протянули гостье подземелья. Лали поклоном головы поблагодарила честное собрание, но есть из сомнительной посуды не рискнула. Слишком уж явная антисанитария была вокруг. Сообщество «бомжей» что-то пропело нестройным хором, кто в лес кто по дрова, и все, кроме Лали, приступили к трапезе.

Лали показала знаками, что торопится домой. На нее посмотрели вопросительно, но никто не встал, чтобы показать ей путь из лабиринта. После вторичных красноречивых жестов с требованием «домой» к ней подошла Фекла и, сделав страшное лицо, снова полоснула себя пальцем по горлу, как бы хотела втолковать упрямице, что ничего хорошего ее снаружи не ждет. Пришлось сесть и ждать конца обеда.

Вдруг из темного прохода послышались шаги, и четверо мужчин внесли завернутое в плащ бездыханное тело. Бомжи повскакали со своих мест и бросились к вошедшим. Лали, естественно, тоже.

Грубое полотно раскрыли, и к ужасу Лали там оказалось растерзанное тело молодого мужчины. Местами виднелись фрагменты костей.

На лицах обитателей подземной пещеры не видно было ни страха, ни ужаса, только трепет и восхищение. Все опустились на колени, и самый старший из них запел глуховатым и сильным голосом что-то вроде величания. В тексте промелькнуло пару раз имя — Авдий.

Лали смотрела на все происходящее, и ощущение дежавю не покидало ее. Во всем этом было что-то до боли знакомое. Неужели она каким-то образом провалилась во временной туннель и попала к первым христианам в катакомбы? Как-то видела она документальный фильм, где показывали именно такие случаи путешествий во времени и пространстве. И чем больше она смотрела на всё, что ее окружало, тем более выходило, что всё так и есть.

Прошло два дня. Лали уже освоила несколько обиходных слов и стала немного понимать речь людей, ее приютивших.

Понемногу выяснилось, что общество воспринимает ее как болящую сестру по вере. Фекла кое-как объяснила, что, увидев крест на груди Лали, приняла ее за свою и попыталась спасти от рук легионера.

Больная она и есть больная. Одета странно, языка не понимает, кушать со всеми отказывается и смотрит дикими глазами на то, что нисколько не удивляет других.

Выходило, что Лали — объект для опеки, и все члены общины ее именно так и воспринимали.

Каждый день в катакомбах приносил Лали всё новые и новые впечатления для анализа. Через два дня количество нелегалов увеличилось еще на два человека. Новички, приведенные одним гигантом с клеймом на лбу, оказались прокаженными. Лали читала об этой болезни, но не представляла, что в реальности ее жертвы так ужасно выглядят. Язвы на руках и ногах кровоточили.

— Они тоже наши? — поинтересовалась гостья из будущего, рассматривая новичков с безопасного расстояния.

— Нет, они язычники, — пояснил ей Гай-горшечник. — Но они умрут от голода, если им не помочь.

— Но мы же можем заразиться, — Лали пошевелила пальцами по направлению к себе и очень выразительно закатила глаза. Мол, это очень опасно.

На нее посмотрели с сочувствием и продолжали возню с больными. Кто-то принес одеяние, другие быстро сооружали а-ля лежбища.

Фекла потом растолковала смысл:

— Мы все умрем. Какая разница, раньше или позже. Он велел любить всех.

Лали подняла брови и на всякий случай пометила свою посудину углем. Умирать в расцвете лет ей вовсе не хотелось. Ни за какие коврижки. И потому надо было соблюдать меры безопасности. Все же не стоило терять надежды, что скоро она вернется домой из этого жуткого доисторического кошмара — к своему компьютеру, фейсбуку и интернет-подружкам. Даже о своем бывшем муже думала без злобы и раздражения, с какой-то даже теплотой. Материал для наблюдений накапливался. Большинство обитателей подземелья появлялись и снова исчезали. Видимо, вели на поверхности обычную малоприметную жизнь. Некоторые были рабами, об этом свидетельствовали их ошейники, но имели вольное хождение, так как прислуживали в домах у патрициев. Другие были плебсом. Иногда среди этого отребья общества возникали и люди с положением. Они приносили с собой провизию, и тогда Лали усвоила новое слово «агапы». Фактически они содержали общину своими средствами. По ситуации старому Урсу, который тут считался за главного, сдавали деньги, которые в свою очередь шли на общие нужды. У Урса не было ничего личного, кроме одежды. Фекла рассказала в двух словах, что на него возложил руки Апостол Петр, потому что по общему мнению Урс был самый достойный и мудрый из присутствующих. Где-то на воле остались его дочь с зятем, которых никогда не было видно на общих собраниях. Лали гнала от себя эту мысль, но иногда ей казалось, что он, этот самый Урс, напоминает ей кого-то. Кого же? Она не хотела даже себе в этом признаться. Но он все равно упорно напоминал ей того священника с густой седеющей бородой, который был с ней так строг и так некорректен…

Фекла тоже вела двойную жизнь. Она появлялась от случая к случаю. Как-то пришла вся в синяках и с заплаканными глазами. На вопрос Лали, что случилось, ответила, что это «знаки внимания» от мужа-язычника.

— Почему ты не уйдешь от него?

— Я не готова к смерти на арене Колизея, и потому надо что-то потерпеть в этой жизни. Сказано: «Сила моя в немощи совершается». Урс говорит, что не нужно никуда уходить. Ибо неверующий муж освящается женою верующею (1 Кор. 7, 14).

— А если ты погибнешь?

— Значит, стану рядом с теми, кто прошел арену. Есть ведь и безкровное мученичество.

Лали не задавала больше вопросов. Что взять с этой Феклы? Она и понятия не имеет о борьбе женщин за свои права. «Лаша со мной так никогда бы не поступил», — подумала она снова с теплом о бывшем муже.

Лали потеряла счет времени. Каждый день в подземелье был похож на предыдущий.

И вдруг в этом однообразии возникло какое-то оживление. В зал стали стекаться новые люди. Старый Урс вышел вперед и стал что-то говорить. Все стояли и слушали.

Потом он начал резать хлеб на мелкие кусочки. Одна из женщин принесла ему сосуд с вином и глиняные стаканчики.

Затем каждый из присутствующих проходил вперед и говорил вслух что-то о себе, по-видимому неприятное и печальное, так как никто не смеялся.

Лали сообразила, что это была прилюдная исповедь. Как хорошо, что это уже в далеком прошлом. Она бы не смогла так исповедоваться. Это однозначно.

Потом каждый из рассказавших о себе самое плохое получил кусочек хлеба и стакан вина, пресуществленные в Тело и Кровь Господа.

Вот, значит, она какая, древняя Литургия, думала Лали. Как же всё просто и грубо. Нет ни красивых одежд у священнослужителей, ни прекрасного пения, ни специальных сосудов. Естественно, никто не пел в конце ее любимое Мравалжамиер (Многая лета по-грузински). Но за всем этим простым обрядом все равно чувствовалась какая-то огромная сила...

А в соседней нише лежал растерзанный мученик. Его тело не разлагалось вопреки всем законам физики, и, наверное, потому здесь царила совсем другая, непередаваемая атмосфера.

Сколько времени прошло со дня ее появления в подземелье, Лали уже не помнила. Была она здесь по-прежнему чужая и не могла приносить какую-то реальную пользу. Прокаженных она обходила за километр, готовить еду не умела. Словом, была самым настоящим балластом и часто плакала, не зная, как вырваться из этой западни. Относились к ней по-прежнему неплохо. Вежливо, но без навязчивости. Урс в свободное время плел корзины на продажу. Лали попыталась научиться, чтобы чем-то убить время, но не вышло. Прутья никак не хотели свиваться в нужном узоре и ломались. Она психовала и отбрасывала их в сторону.

Все ее действия не вызывали у собратьев раздражения, это воспринимали как проявления болезни, и ее пытались утешить.

Урс улыбался, поднимал брошенную работу и умело доделывал полуфабрикат. Кажется, он один понимал, что Лали не больная, а из другого времени, и, поглядывая на нее, рассказывал притчами членам общины странное:

— Поверьте мне, сегодня нас гонят, но потом большинство людей уверуют в Спасителя. Собираться мы сможем открыто, и мучений не будет. Но наши потомки потеряют самое главное, любовь друг к другу будет редкостью, редко кто сможет жить общиной, семьей, даже прощенья просить им будет сложно из-за огромной гордости. Зато будет много предметов и обычаев, которые заменят веру. Будут внешне подражать Христу, но будут далеки от Него душой. Все будет «как будто», и чувства, и еда, и отношения.

В тот исторический день Лали уловила какую-то смутную тревогу, повисшую в воздухе.

Урс собрал всех и сказал короткую речь. Смысл ее был в следующем:

— Настал и наш час. Сегодня легионеры спустятся за нами в катакомбы. Среди нас был предатель. Кто хочет, может уйти. Всему свое время. А я остаюсь.

Большая часть осталась с Урсом, чтобы пройти то, что было предначертано.

Малая часть, среди которой оказались Лали и Фекла, разошлась по разным коридорам. Надо было торопиться.

Солнечный свет ослепил Лали после стольких дней в темноте или при свете факелов. Привыкнув к естественному освещению, она с удивлением увидела себя у той же скалы, откуда началось ее путешествие в прошлое. Фекла помахала ей рукой на прощание.

— Ты иди. А я вернусь к нашим. Кажется, теперь точно смогу.

— А я?!!

— Ты пока не готова, чтобы встретить Его. Я буду молиться, чтобы ты тоже смогла достойно прийти к Нему в свое время.

И юркнула в расщелину.

Лали пришла в ужас. Как ей жить в этом жутком прошлом, кто ее будет кормить, переводить речь окружающих людей? Ведь она абсолютно безпомощна. И бросилась с криком к расщелине:

— Подожди меня!

И — проснулась…

Как это она успела тут задремать, присев на этот самый большой валун? И что это ей такое пригрезилось? Всё увиденное во сне было еще так близко — и так безконечно далеко… Невдалеке бегали и катались на скейтах дети. Няни, куря сигареты, выгуливали чужих прилично одетых малышей. Проходивший мимо парень громко болтал по мобильному, обещая с кем-то разобраться.

Неужели вернулась? Лали медленно пошла вперед к детской площадке, все еще не понимая, что ей ближе — сон или явь?.. Нащупала в кармане мелочь и купила мороженого, чтобы снять стресс, по своему обыкновению.

…Когда буря в душе улеглась, она решила позвонить Лаше — просить прощения первой, как учил Урс своих собратий.

Мария Сараджишвили.

Рисунок Анны Жоголевой.

442
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
10
1 комментарий

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru