Зарубки на память

Своими размышлениями делится доктор филологических наук, профессор Владимир Иванович Мельник, г. Москва.

В тесном углу

Монахи Саровского монастыря знали, что в келье Батюшки Серафима была еще одна келья — молитвенная. Это был закопченный тесный угол между печью и стеной. Туда невозможно было войти, но только протиснуться боком. В этом тесном уголке Батюшка Серафим охватывал умом и молитвой всю вселенную. Угол этот стал легендарным — и теперь о нем знают почти все почитатели Преподобного Серафима Саровского.

Но сколько таких уголков на белом свете! Помню одну старушку в высотке напротив. Рано утром она выходила на лоджию, открывала дверцы шкафа и истово крестилась. Церкви-то были закрыты в то время, а домашние, видно, посмеивались над нею. Вот бабуля и скрылась в своем тесном углу. Вспоминаю также, как в советское время мой папа втискивался между кухонным сервантом и стеной — и там стоял в молитве, шевеля губами. Я ни разу не услышал, какие молитвы он читает: он хранил это в тайне. Потом, в период уже перестройки, он сдал свой партбилет в райком партии. Мы с ним, к сожалению, никогда об этом не говорили: я был тогда не готов к этому, а папа так и ушел к Богу со своей тайной.

Удивляюсь, как он сохранил религиозность в советское время, кто научил его молиться. В пять лет он потерял мать, раскулаченный отец (у него была лошадь — стало быть, кулак) бежал с Украины на Дальний Восток. Папа ночевал на сеновале у вышедшей замуж старшей сестры. Может быть, горькая сиротская доля и была его учителем в молитве? Бог не оставлял его. Откуда папа мог знать, что в день моего рождения отмечается праздник Святителя Тихона Задонского? А ведь он предложил назвать меня Тихоном. Мама не послушала.

Советское время само загоняло чистые души в тесные углы и невольно делало людей учениками Батюшки Серафима. Благодати не было в широком мире, но в тесных-то углах она была...

Раб Божий Иоанн

Кто не читал «Обломова»? Кто не узнал в нем самого себя? Иностранцы, и те плачут над страницами романа и бьют себя в грудь: «Это я, я Обломов!» Что уж говорить о русских? В Европе все знают Обломова, а кто написал — не знают. Просто — русская сказка, фольклор. Вот это и есть настоящая слава для писателя — стать безымянным народным словом.

Долгое время считалось, что Иван Александрович Гончаров, автор «Обломова», к религии был равнодушен. А между тем он единственный из русских классиков, кто задумался и дерзнул написать, как действует Святой Дух в человеке, очищая его для Царствия Небесного. Это о Райском в другом его романе — «Обрыв». У него было три романа, и все на «О»: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв».

В этих романах Гончаров показал путь человека к Небу. В первом романе герой носит фамилию «Адуев» — от слова «ад». Во втором — «Обломов». А в последнем — уже Райский — от слова «Рай». Герой его как бы постепенно очищается и воскресает: восходит из ада в Рай. Во всех его произведениях герои молятся, припадают к Богу.

Нет, раб Божий Иоанн писал не об обломовском халате и лежании на диване — это внешнее! Он писал только о Боге и Его участии в жизни людей! И сам учился у Христа быть кротким, смиренным. Однажды он признался: «Я с умилением смотрю на тех сокрушенных духом и раздавленных жизнью старичков и старушек, которые, гнездясь по стенке в церквах, или в своих каморках перед лампадой, тихо и безропотно несут свое иго — и видят жизнь и над жизнью высоко только крест и Евангелие, одному этому верят и на одно надеются!

Отчего мы не такие. «Это глупые, блаженные», — говорят мудрецы мыслители. Нет — это люди, это те, которым открыто то, что скрыто от умных и разумных. Тех есть Царствие Божие и они сынами Божиими нарекутся!»

А как он умирал! После того, как он причастился Святых Таин, к нему пришел друг и стал его утешать:

— Не унывайте, Иван Александрович! Вы еще поправитесь…

А он спокойно ответил:

— Я знаю, что умру, ну что ж, пожалуй, я ведь спокоен. Я видел сегодня во сне Христа — и Он меня простил.

Какое уж тут «равнодушие к религии»! Имеющий уши — да услышит!

Притяжение Православия

Оптинский монах, писатель Константин Леонтьев еще в конце XIX века указал на причины сегодняшнего украинского кризиса. А также и на то, чем этот кризис может быть преодолен. Он писал: «Что, как не Православие, скрепило нас с Малороссией? Остальное все у малороссов, в преданиях, в воспитании историческом, было вовсе иное, на Московию мало похожее».

И что же произошло за сотню с лишком лет? По разным причинам у наших украинских братьев утрачивался дух Православия. Советская власть, католицизм и уния, ориентация на плотское, телесное, а вместе с тем — на близлежащую Европу, — всё это постепенно стало выветривать Православные идеалы из народной массы. В книжке начала 1990-х годов «Украiньска душа» (я купил ее в свое время в Киеве) говорится о чем угодно — об украинских песнях (действительно — прекрасные песни!), украинской истории, одежде, обычаях… Но ни слова о Православии! Сейчас дело дошло до захватов Православных храмов и даже до убийств Православных священников. Чем меньше Православия — тем меньше связи с Россией — тут Константин Леонтьев оказался прав. И вот второй уже президент самостийной Украины Леонид Кучма открыто заявил: «Украина — не Россия». А на Майдане через несколько лет подхватили: «Украина — це Еуропа!» Это сегодня на фоне европейских «гей-браков» и прочих диких новшеств то же самое, что сказать: «Украина — не Православная страна!»

Сейчас все мы являемся свидетелями серьезного заболевания украинской души, которая разрывается между Православием и религией вещей, религией устроенного земного быта. Борьба в национальном организме идет нешуточная. По-человечески понятно: уж как бы хорошо соединить земное и небесное (а Россия — несомненно, небесное учреждение, Она — не от мира сего). Но ведь сказано: «Не можете служить двум господам». История ведь когда-нибудь и закончится, потому что останется лишь горстка верных: это все равно когда-нибудь случится. Хочется надеяться, что не сейчас. Сегодняшняя Украина — лишь репетиция Апокалипсиса, апокалиптического искушения людей земной историей. Но, может быть, силы украинского народа еще сильны — и он выздоровеет? Поймет, что Украина, как и Россия, — это Небо? Ибо: «Царство Мое не от мира сего»…

Молитва и творчество

О писателе Владимире Крупине Валентин Распутин сказал: «Он у нас один такой».

А какой? Много лет пытаюсь вчитываться в тексты Владимира Николаевича. Лет пятнадцать назад еще дал своей диссертантке тему по его творчеству. И чем больше читаю, тем больше чувствую и обнаруживаю его главную особенность: он, возможно, единственный в современной России большой писатель с настоящей молитвенной жизнью. Казалось бы, это и так ясно: прочти его повествования о Великорецком Крестном ходе, о его паломничестве в Иерусалим — Православный писатель! Но писать-то многие пишут. А у Владимира Николаевича дар такой, что он потому и писатель, что — молитвенник. Его молитвенная жизнь неброско и почти незаметно, но неизбежно проступает в его рассказах, очерках и повестях. Молитвой пропитаны его произведения. Иной пишет — и при этом ходит в храм, молится. Молодец. А у Крупина молитвой движется художественное слово. Это совсем другое. Вот почему «он у нас один такой».

Владимир Мельник

Великий пост 2016 г.