Труд души

Размышления Православного крестоходца.

Об авторе. Александр Степанович Сороковиков — педагог по образованию, родом из владимирского города Покров. Автор-составитель книги «Победа над последним врагом». Исполнительный директор фонда «Порт-Артур». Александр Сороковиков прошел Крестным ходом с Порт-Артурской и Державной иконами Божией Матери Приднестровье, Ставрополье, Кубань, Калмыкию, многие города и регионы России, побывал в местах русской воинской славы в бывшем Порт-Артуре, ныне — китайском городе Люйшунь.

Даже среди специалистов в области культуры существует устойчивое мнение о ней как о самодостаточной области, сводящейся, собственно, к литературе, искусству, народному творчеству. О связи с духовностью в среде светских культуроведов и искусствоведов говорится не иначе как: духовная культура, культура церковного пения, искусство храмового зодчества, искусство иконописи и т.д. В свое время и я понимал вопросы культуры именно в этом ключе, искренне считая, что настоящей духовности не по пути с культурой. С несгибаемым ригоризмом вновь обращенного я, как и многие в моем окружении, «милостиво определил» для церковной культуры некую нишу, в которой она должна, в соответствии с «табелью о рангах», знать свое место. «Вообще - без культуры можно вполне обойтись, — искренне считал я, — обойтись без Пушкина, Глинки, Гоголя, Достоевского, и далее — без… » За это меня можно извинить, потому что я все-таки доподлинно знал тогда — нельзя обойтись без Единого Господа Бога. А потому в «эфесском» рвении новоначального, с ригористичностью ревнителя и выбросил «за борт современности» всякую культуру вообще. Но был ли прав тогдашний зилот-ревнитель?… Господь ненавязчиво ставил передо мной сей вопрос, причем делал это неоднократно. И потому рано или поздно на него необходимо было дать вразумительный ответ.

Помнится, в 1995-96 годах я брал в библиотеке подшивки журналов «Москва» и «Наш современник». В них публиковали много политических статей, печатали прозу писателей-патриотов, рассказывали о духовной жизни в России. Но в память врезалась только одна статья. Как я потом понял, Господь задал мне через эту статью вопрос о соотношении культуры и веры.

В той статье шел рассказ об игумене Сергии, первом настоятеле Святогорского монастыря на Псковщине. Игумен Сергий в прошлом кадровый военный, проходил службу в Афганистане. Там он дал обет стать монахом, если останется живым. Еще со школы будущий игумен являлся горячим почитателем Александра Сергеевича Пушкина, знал наизусть все его стихи, мог цитировать с любого места «Евгения Онегина». И вот в Афганистане руководимый им взвод попал в засаду. Все боеприпасы были вскоре израсходованы. Оставалось только либо идти в штыковую атаку, либо… самоподрыв. Именно тут молодой офицер со всей отчетливостью понял, что «никакой Пушкин им сейчас не поможет». Им поможет только Бог! Офицер был храбрым человеком, он готов был без колебаний умереть за Отечество. Но страх, который объял его тогда, был иного качества. И потому он дал этот перевернувший всю его жизнь обет.

Иронией судьбы (а скорее Промыслом Самого Господа) бывшего военного назначили настоятелем монастыря, рядом с алтарем храма которого находится могила Александра Пушкина. Надо сказать, что и Пушкина, и вообще всю светскую культуру монах, священник и настоятель Сергий с той поры полностью вычеркнул из своей жизни. По всей очевидности, поступил он правильно, как и должно поступать монаху, но… Оставалось но, видя которое, Господь задал бывшему военному и знатоку русской классики твердый и нелицеприятный вопрос.

Еще с советских времен среди писателей и пушкиноведов сложилась традиция посещать после чтений в Михайловском, посвященных гибели поэта, его могилу в Святогорском монастыре. В начале 90-х годов прошлого века, после открытия монастыря, на его могиле стали служить панихиды. В числе первых, кто эти панихиды служил, был (снова ирония судьбы) игумен Сергий. В тот памятный февральский день после произнесенных на могиле поэта слов попросили высказаться об этом событии и настоятеля монастыря. И вдруг паче всех ожиданий игумен повел разговор о Пушкине совсем в ином ключе. Его тяжелые, не принимающие возражения слова, словно камни, падали на могилу поэта. Игумен делал упор на далекий от Христианских канонов образ жизни гения русской литературы. Он указывал — вполне, может быть, справедливо — на то, что творчество Пушкина, по большому счету, есть плод страстного сердца, падшего ума и греховной чувственности. Указывал на то, что творчество подобного рода совершенно неполезно человеку в деле спасения души. Наверное, с формальной точки зрения игумен был в чем-то прав, но… Он был бы еще более прав, если бы говорил свою речь, как мытарь из притчи «о мытаре и фарисее». Должно заметить, что новопоставленный игумен отнюдь не чувствовал себя «мытарем», но напротив — обличителем, судией. А по сути — фарисеем. И потому Господь по окончании «проповеди» игумена над могилой поэта самой ситуацией задал ему этот нелицеприятный и твердый вопрос.

Неожиданно из группы писателей вперед вышел человек, тоже в прошлом «афганец» и кадровый военный. Сдерживая гнев, он тихо произнес такие слова: «Отец Сергий, я уважаю ваш священный сан и уважаю ваше военное прошлое. Но только… руки я вам впредь никогда не подам!». Писатель повернулся и пошел на выход к главным вратам обители.

Не ожидавший подобной отповеди игумен замолчал. Его охватило какое-то смятение. Настоятель стоял возле могилы как оплеванный, а представители делегации расходились молча и тоже с ним не прощались. Стоявший рядом боевой друг, журналист по профессии, выждав, когда члены делегации отойдут от могилы, горько вздохнул и произнес со скорбью: «Ты прости его, ради Бога, прости, — и затем со значением добавил: — он тоже, как и мы, прошел Афган». После чего назвал полк, в котором служил оборвавший проповедь игумена писатель.

И вдруг произошло неожиданное. Отец Сергий во весь опор бросился к главным вратам, но не напрямую, а наперерез, по более короткому пути. И не успел еще тот писатель-фронтовик выйти за ворота, как перед ним вырос запыхавшийся игумен.

— Прости меня, брат! — были первые слова, которые вырвались из его вздымавшейся груди.

Я находился какое-то время под впечатлением от прочитанной статьи, но глубоких выводов так и не сделал. Двумя годами позже я по благословению настоятеля прихода вел в храме занятия воскресной школы. Второй священник проводил занятия для взрослых, и когда у него не хватало времени, просил меня эти занятия провести. На одном из них слушателями был задан вопрос о светской культуре, и в частности — о Пушкине. Я ответил на вопрос строго по катехизису, заученно добавив от себя, что для дела спасения светская культура не нужна. Все, казалось бы, правильно, но… в моем ответе не было того самого смирения «мытаря». И потому через неделю вопрос был задан уже лично. Просто один из участников занятий, достойный семьянин, сказал такие слова: «У нашего народа уже всё отобрали: историю, традиции, веру! А теперь если и Пушкина отберут, то сможем ли мы и дальше называться народом?!»

В интонации вопрошавшего не было и тени осуждения. В ней присутствовала скорее констатация факта, более того — скорбь о печальной действительности, и потому его слово прозвучало «со властью», и — «не от человеков».

И я задумался, каким образом верная дщерь культа стала (по выражению отца Павла Флоренского) его «блудной дочерью». Появилось понимание, что так же, как общество от одной формации к другой идет к Апокалипсису, так же и культура, постепенно отходя от культа, вырождается, деградирует и превращается в полную противоположность тому, что она несла в себе. Культура в переводе с санскрита означает — почитание света. В переводе с греческого — поклонение небу. Вот от этого почитания и поклонения и уходит культура, когда разрывает свое общение с культом.

Поворотным пунктом для меня в понимании этого вопроса стало одиночное шествие по Чечне, а точнее, еще раньше — после панихиды на могиле воина Евгения Родионова, 23 мая 2004 года. Тогда в Курилово приехали многие почитатели воина Евгения, пришла и его мама, Любовь Васильевна. Я был погружен с головой в хлопоты по подготовке Крестного хода и не знал тогда, что буквально накануне умер второй ее сын. А потому бодрым тоном попросил ее молитв об успехе Крестного хода с Песчанской иконой Божией Матери по Северному Кавказу. Она скорбно ответила: «Хорошо, помолюсь, как смогу».

После Крестного хода по Чеченской Республике, собственно, и произошел этот незаметный для самого автора поворот в душе, стало происходить переосмысление многих вопросов. По возвращении я стал писать историко-биографическое исследование о новомучениках Северодвинских, роман «Маскарад последнего века», многостраничную статью о своем земляке Сергии Фуделе - сокровенном богослове ХХ века. Произошел некий прорыв. Осмысление произошло осенью 2006 года. Тогда, после поездки с Порт-Артурской иконой в Великий Устюг (в честь 20-летия подвига матроса Сергея Преминина), на обратном пути я и иконописец прямо с поезда повезли образ на Ваганьковское кладбище, на могилу Игоря Талькова.

Именно после этой панихиды, посвященной 15-летию гибели поэта, и забрезжило понимание сути нового в моем творчестве. С удивлением для себя я осознал, что «Маскарад последнего века» если и может называться романом, то не в классическом его понимании, а в понимании куртуазного (то есть — благородного) рыцарского романа. Стало со всей очевидностью доходить, что творчество Игоря Талькова — это творчество не просто талантливого эстрадного певца, но витязя-поэта, творчество барда в древнем его понимании. Ведь бард являлся не просто странствующим музыкантом — менестрелем, бояном или трубадуром, но культурным водителем народа.

К весне 2007 года я уже стал убежден в необходимости возрождения культуры. Игорь Тальков был будто послан, чтобы напомнить своей жизнью и смертью нам об истоках Православной культуры, о ее истинных корнях.

+ + +

Разговоры о сути культуры ведутся так же давно, как существует и сам творец культуры - человек. Область искусства и вообще творчества есть область, где человек подражает Создателю, Творцу вселенной. Культура, если она родная дочь культа, а не блудная дщерь, не падчерица, а дочь, — она всегда будет вести человека к Отцу Небесному, а также и к Матери-Церкви. Такова изначальная роль культуры в том виде, как задумал ее Бог. Если человек называет себя верующим в Бога, он неизбежно должен быть культурным человеком, независимо от того, является ли он академиком со степенями или малообразованным простолюдином. Ибо культура - это не свод правил поведения и даже не этико-эстетическое учение, но свет Божий в человеке, делающий обладателя этого света благородным по природе, независимо от сословной его принадлежности.

Как пишет по этому поводу в книге «Мистика или духовность» священник Владимир Соколов: «Культура есть то лоно, в котором человек рождается как существо духовное, а не природное, и в котором происходит его становление для Вечности. Культура — это поле, на котором рождается, развивается и преображается душа человека, приготавливаясь к вечной благодатной жизни».

Без культуры, собственно, нет человека. Без культуры нет и Христианства. Лишенный культуры христианин — это либо затвердивший внешние правила фарисей, следующий букве закона начетчик, либо возмутитель спокойствия, бунтарь «сикарий», прикрывающий необузданность нрава борьбой за «чистоту идеалов». Либо третье, и это хуже всего — теплохладный обыватель, подобный «премудрому пескарю» Салтыкова-Щедрина.

Указывая на взаимодействие культуры и религии, отец Владимир Соколов пишет далее:«Культура — это материализация духа, и потому культура не может стоять обособленно от религии. У верующего человека религиозное мировоззрение не может находиться на периферии его жизни, а следовательно, оно будет обязательно проявляться в общественно-культурной жизни. Религия и культура взаимосвязаны гораздо теснее, чем это принято обычно признавать. Можно без всякого преувеличения сказать, что религиозные убеждения являются дрожжами не только религиозной жизни, но в той же мере и общественной, и культурной».

Но, несмотря на тесную связь религии и культуры, существуют важные различия между ними. К религии, даже если Святая Соборная и Апостольская Церковь разделена на Поместные Церкви, в каждой со своими национальными особенностями, прежде всего применимы слова Апостола: «Несть иудей, ни еллин: несть раб, ни свободь: несть мужеский пол, ни женский: вси бо вы едино есте о Христе Иисусе» (Гал. 3, 28). Религиозная жизнь соединяет всех верующих во Христа людей не только горизонтальными связями, но прежде всего связями вертикальными, то есть — напрямую с Богом. Иное происходит с национальными культурами. Здесь как раз в большей степени развиты связи между людьми, и лишь потом только с Богом, зачастую опосредованно, как направленность к Горнему миру, как стремление к обретению Истины, а не напрямую — в молитве, исполнением обрядов и жизни в церковных традициях.

Этнолог Лев Гумилев, говоря о языке, указывал, что в нем выражается «душа народа». Аналогичным образом это можно сказать и о культуре. Народ без культуры (скажем, с одной только духовностью во внешнем ее понимании) — это народ без души. Но, опять-таки обращаясь ко Льву Гумилеву, делаем вывод, что как только появляется человеческое общество, даже если оно находится в стадии родоплеменных отношений, неизбежно в нем (как «душа народа») появляется и культура.

Особо в этой связи нужно отметить аспект духовной культуры. Большинство людей понимает духовную культуру внешне, например в плане искусства церковного пения, искусства храмового зодчества и т.д. Понимает его с обрядовой точки зрения, то есть в плане церковного благолепия, чина Богослужения, взаимоотношений пастыря и мирян. В то время как в духовной культуре главным аспектом является общение «сокровенного сердца человека» напрямую с Богом. Подобное общение требует от христианина высокой культуры. Для богообщения недостаточно одного лишь исполнения обрядов. Это не механический процесс. Равно как и не выражение необузданной чувственности. Необходимое условие богообщения заключает в себе способность сердца принести самую главную жертву: «Жертва Богу дух сокрушен» (Пс. 50, 19). И лишь после принесения таковой жертвы возможно надеяться на истинное богообщение. Человек с нечистой совестью, с самостным сердцем подобен Адаму после грехопадения. Подобен Каину, совершившему грех братоубийства. Подобен жителям страны Гадаринской, попросившим Христа оставить пределы их города. Такой человек неизбежно будет прятаться от Бога. И замена внутреннего делания внешним как раз и указывает на принадлежность такого делателя к вышеупомянутой категории людей.

К сожалению, в наше время (и необратимо этот процесс начался еще в ХVII веке) уделяется слишком большое внимание внешней стороне. Это характерно, кстати, и для старообрядцев. Из-за этого непропорционального внимания внешней стороне поле души остается диким, а сад души — «Царство Небесное внутрь вас есть» (Лк. 17, 21) — остается невозделанным вовсе. В лучшем случае вокруг такого сада ставится ограждение с надписью о принадлежности огражденной территории к «саду души», внутри которого продолжают произрастать дикий кустарник и чертополох. Что же касается плодов духа: «любовь, радость, мир, долготерпение… » (Гал. 5, 22), которые должны вырасти от посаженных здесь деревьев, то об этом надо, видимо, вовсе умолчать.

Человек так устроен, что, оправляясь в странствие или ступив на какое-либо поприще, он должен знать пункт конечного следования, должен ожидать некоего результата от своих трудов. Садовник должен вырастить плоды, ладья должна пристать к вожделенному берегу. В противном случае сбившемуся с пути человеку остается либо повернуть назад, либо погибнуть на идущей в никуда дороге.

Всякий, кто решил заниматься духовным деланием, но не озаботился главным вопросом - стяжанием духа любви, не озаботился взращиванием в себе жертвенного сознания, обречен именно на это — прийти в никуда. И самое малое зло для такого делателя — это сойти с избранного поприща, то есть оставить делание либо перейти к чисто внешнему исполнению обрядов. Для упорствующих во внешнем делании существует еще и третий исход (при условии, если Бог захочет такового все же привести к спасению). Об этом сказано в Притче о выметенном доме: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого» (Мф. 12, 43-45). О таковых, в дополнение к евангельскому повествованию, можно сказать словами Апостола Петра: «С ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и: вымытая свинья идет валяться в грязи» (2 Пет. 2, 22).

Столь печальные вещи неизбежно бывают со всяким, кто, начиная духовное делание, не облечен духом жертвенности и духом любви. Гордому, эгоистичному человеку лучше совсем не приступать к пути духовного подвига, чем, приступив, оставить его. Не случайно поэтому гордец, дабы удержаться на выбранном поприще, заменяет живое богообщение внешней аскетикой. Внутренний труд души — внешним исполнением обрядов. Такие внешние делатели, начав хорошо, как правило, кончают плохо. «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Иак. 4, 6). О таковых сказал Господь: «Так как этот народ приближается ко Мне устами своими, и языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня… то вот, Я еще необычайно поступлю с этим народом, чудно и дивно, так что мудрость мудрецов его погибнет, и разума у разумных его не станет» (Ис. 29, 13-14).

Для того чтобы общаться с Богом «от сердца к сердцу», нужна высокая культура самого сердца. И когда в Нагорной проповеди говорится: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую» (Лк. 6, 29), либо: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 44), это есть проявление не слабости, а напротив, высочайшей духовной культуры.

Для внешнего же делателя сердце имеет вторичное значение.

Как сказал Апостол Павел: «Плод же духовный есть любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание; на таковых несть закона» (Гал. 5, 22-23). «Нет закона» — это не есть беззаконие, не отсутствие закона, не его забвение, но указание на не внешнее, не механическое делание. Указание на глубоко внутреннюю, приводящую к преображению души и тела работу: «а иже Христовы суть» (Гал. 5, 24).

Культура для человека так же необходима, как необходимы для жизни атмосфера, почва, источники вод. Благодаря воде, воздуху и почве на земле существует жизнь во множестве ее проявлений. Воздух дает дыхание всему живущему. Почва рождает плоды жизни. Вода питает их. И всё: вода, воздух, земля — существует в неразрывной и взаимной связи друг с другом. Подобным образом и культура присутствует во всех проявлениях человеческой жизни. Вот почему нам нельзя равнодушно взирать, как подлинную культуру искажают всевозможными суррогатами. Надо бороться за подлинную Христианскую культуру, надо созидать ее. Духовность и культура — это не сопоставление и не сравнение, не антоним и не синоним, а два существующие в неразрывном единстве понятия. И как нет истинной культуры вне духовности, так же и нет истинной духовности вне культуры.

Об этом писал в эссе «Что такое культура» (книга «Беседы с русским народом») Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской):«Истинная культура есть связь человека с Творцом и всем миром. И эта связь называется религией. Эта связь с высшим миром бытия, истины и любви должна пройти через все отношения людей и народов. Войти в рояль музыканта, в лабораторию ученого, в тетрадь писателя, в интуицию врача, в руку сеятеля, сеющего на земле хлеб… По холодной проволоке материальных отношений мира должно пробежать тепло жизни. По жилам человечества должна пробежать кровь, соединяющая людей в высшее единство, всё оживляющая и всё отдающая Единому Сердцу — Иисусу Христу. По культуре добра и духа томится всякое человеческое — и русское — сердце. Напрасно пытаются осуществлять культуру насилием и ненавистью. Она есть дочь любви и свободы».

И если мы обратимся за расшифровкой этого понятия к словарю В.И. Даля, то обнаружим, что культура - это не только обработка, уход, возделывание, но еще и образование, умственное и нравственное. Культура, таким образом, есть не что иное, как миссия. И не об этой ли миссии (проповеди из России Слова Божьего всем народам) говорили святые отцы? И культуре в этой проповеди должно быть уделено одно из первых мест. Культура здесь должна выступить как посредник в этой последней проповеди. Приходить к людям на понятном языке. И тогда можно надеяться на обращение потерянных для спасения людей и народов. В противном случае мир обречен, и уже ничто не сможет тогда воспрепятствовать неумолимому исполнению пророчеств Апокалипсиса.