«Называют меня некрасивою…»

Страничка из забытого блокнота.

Было это в ту далекую пору, когда субботними вечерами из открытых окон многих домов доносились не пошлые «приколы» развязных телешоуменов, а слаженное пение. За столом с дымящимися пирогами да пельменями, с единственной бутылкой на всю честную компанию — а собиралась вся родня: братья-сестры с женами, мужьями и детьми, — пели все.
— Это было давно,
Год примерно назад —
Вез я девушку трактом почтовым…
— пели у Степановых.
Лесник Малютин басил что-то веселое, удалое. А в доме напротив кручинились вместе с одинокой рябиной, что сохнет по красавцу дубу…
И в любой компании непременно пели старую, но такую добрую песню:
Называют меня некрасивою,
Так зачем же он ходит за мной?
И в осеннюю пору дождливую
Провожает с работы домой.
…А вчера, расставаяся вечером,
Уходить не хотел ни за что!
И чтоб я не озябла, на плечи мне
Осторожно накинул пальто.
Хотя — нет. Пели — не в любой. Нюся Белова никогда ее не пела. Темное лицо ее с редкими рябинками-оспинками, кажется, никогда не освещалось улыбкой, и от этого оно выглядело еще более непригожим. И ходила она всегда в туго повязанном платке.
Нюсе уже за сорок, а она никогда не была замужем. Иной раз мужички по пьяному делу стучали в окошко:
— Открой, Нюсь!.. Чё те, жалко, что ли?
Но она и к окну не подходила. А тем, кто с масляными глазками подкатывался на улице, отвечала строго:
— Замуж возьмешь — пойду. А так — пачкаться не буду!
И те сразу отходили. Больно надо: в жены-то и покрасивше найти недолго!
По воскресеньям Нюся на раннем автобусе ездила в город. Но на базаре с пучками лука ее видали не часто, значит, не только ради торговли поднималась в такую рань. Однажды кто-то из сельчан поехал заказать сорокоуст в единственную тогда Никольскую церковь в Форштадте — и увидел стоявшую на обедне Нюсю. Ну да что же в этом удивительного: в Бога верили даже те, кому по долгу службы полагалось быть рьяными атеистами, только ездили к батюшкам — а еще чаще, к сожалению, к бабкам-знахаркам — украдкой, ночью, когда никто не видит. А с колхозного счетовода какой спрос: хочет — пусть себе молится. Хоть в церкви в Оренбурге, хоть дома перед иконами.
Но однажды к Нюсе постучался мужчина средь бела дня — и не в окошко, а в дверь. Сосед: жил с женой через несколько домов от нее. Только год назад он выпил лишку и поскандалил с женой, а та возьми да и вызови милицию. И ведь побил-то по случаю: уж очень за ней мужики ухлестывали. А однажды, как раз перед этим, и вовсе домой ночевать не пришла. Зато потом в милиции показала синяки: побил, зараза!.. За хулиганство дали ему год, и Федька так разобиделся на жену, что и писать из тюрьмы ей не писал, пока сидел — развелся с ней, и как освободился — домой не пошел. И то ведь — в тюрьму доходили слухи: с Тамарой уже кто-то живет… Кажется, даже успели и расписаться.
— Да я лучше вон на Нюське Беловой женюсь, а к Томке не пойду!
Больше, конечно, гонор свой тешил.

Но Нюся согласилась всерьез:
— Ежели замуж — отчего ж не пойти. Пойду.
— Дак я тогда вещички-то к тебе, в дом внесу?
— С вещичками погодь. У мамки своей поживи. Вот распишемся — тогда и перейдешь ко мне.
Федька только хмыкнул: ну, крутит баба, ставит из себя! Но делать нечего: подождал месяцок. Мужики на работе любопытничали: «Неужто правда — так вот и женишься на энтой… Нюське?» — «Ну а чё, — куражился Федька, — и женюсь. Пожил с красивой, нахлебался досыта…»
И уж когда расписались, перенес свой полупустой чемодан в Нюськин дом. Посидели вдвоем, выпили по чарочке — какая уж им, немолодым, свадьба…
А наутро Федька был хмельнее вина!
— Нюська-то моя!.. Нюсенька!.. Нет, ведь сорок два года, а она — девушка!
Недели через две к молодоженам вдруг пришла Тамара. То все ждала, что одумается муженек, погуляет да вернется. Она-то сама сразу, как только подошло время Федору освобождаться, нового мужа выгнала: Федьке он в подметки не годится! Тот — и хозяйственный, на все руки умелец, и побил-то один только раз, а этот — сразу стал руки распускать, чуть что — колотил без жалости.
Не дождалась — и поняла: надо идти, забирать домой мужика. Надела крепдешиновое платье, подкрасила губы, перманентные кудри уложила. Вошла — и с порога:
— Собирайся, хватит! Пошли домой, нечего по чужим углам отираться!
Но Федька только усмехнулся:
— Ну чё ты пришла? Иль второй-то от тебя тоже сбежал?
— Не сбежал: я его выгнала!
— Твое дело! С кем хошь, с тем и живи. А я теперь женатый, у меня вот Нюсенька есть. Я от нее никуда!
Он на радостях и пить бросил. И чтобы он свою Нюсеньку пальцем тронул! — пылинки готов был сдувать.
А через год во дворе у них вся веревка была увешана беленькими пеленками.
И соседи с легкой завистью смотрели в окна, как Нюся и Федя шли по улице, и счастливый отец бережно нес завернутого в одеяльце сына. А когда он поглядывал на похорошевшую жену, глаза светились такой любовью и нежностью!..
Наверное, теперь и Нюся в любой компании охотно подтянула бы:
— Если скажут, что я некрасивая,
Не поверю я — нет, никому!..

Рис. Г. Дудичева

Ольга Ларькина

25.02.2010