Вниз по лестнице, ведущей вверх

-…Вот надоела ты со своими постами! — переживает за меня одноклассница. — Смотри, умом не рехнись, как некоторые из ваших… Раз в год захожу свечку поставить и вижу! Ну и состав там у вас!..
Что мне ей ответить? Что знаю десятки замечательных верующих людей — образованных, культурных? Это ее не убедит, если кто-то из вчерашних неофитов опять оскорбит ее в храме…
Почему так получается, что иногда люди, от всей души стремящиеся к самосовершенствованию, в конечном итоге оказываются, мягко говоря, еще в худшем положении, чем они были до начала духовных поисков?

История первая. Дмитрий

В 1999 году мы как всегда собрались у Елены на даче отметить Пасху. Позже всех, когда Елена уже разрезала освященное будто вчера сваренное яйцо прошлого года, пришел Степан в поломанных очках. Посыпались вопросы.
— Почему так поздно?
— Что случилось?
— Я только что из полиции, — начал объяснять Степа. — Это мне там очки поломали… После службы поднялись мы, человек десять мужчин, на колокольню, где Дмитрий живет, — разговеться. Он там обитает по благословению Патриарха, считает, что, живя при церкви, легче спастись. Ему лет тридцать. До этого он был послушником в монастыре во Мцхета, но вскоре ушел оттуда, его что-то там не устраивало. Теперь он у нас после служб ремонтирует храм своими силами.
— На что он живет? — спрашиваю.
— Не знаю, он, конечно, нигде не работает. Мама ему носит обед из дома в кастрюльках.
— В его возрасте надо самому матери обеды таскать, — встреваю я.
— Вечно ты со своим осуждением! — зашикали на меня слушатели. — Ну а дальше что было?
— Так вот, — продолжил Степан. — Сели мы за стол. Через какое-то время Дмитрий стал нас обличать: «Как вы можете терпеть то, что творится в городе?! Сплошная реклама проституции! Везде отвратительные плакаты! Вы просто не мужчины после этого!» И предложил нам, если кто не боится, идти закрашивать обнаженных девиц на рекламах в метро. Остальные, люди постарше, его и слушать не стали. Глупости, мол, все это. А я пошел, чтоб доказать, что не боюсь. Только уговорил его благословение взять… Купили мы краску, спустились в метро и приступили к работе. В третьем вагоне нас с красками поймали полицейские и потащили в отделение допрашивать, кто мы такие и что здесь делаем.
Дмитрий с ними ругался, кричал им, что они тоже не мужчины, раз спокойно смотрят на развратные рекламные плакаты… Одним словом, ему больше попало, а мне сгоряча только очки поломали, — смущенно закончил Степа.
Слушатели невольно засмеялись.
— Неужели столько взрослых людей не могли ему объяснить, что он заблуждается? — не унималась я. — Чтобы спастись, необязательно жить на колокольне и закрашивать рекламу.
— Что ты понимаешь! Его сам Патриарх благословил!— возразила Елена. — Наверное, в этом есть какой-то свой глубинный смысл.
Все тут же с этим согласились.
«Глубинный смысл» мне, грешной, так и не открылся, так как через полгода купол колокольни сгорел от замыкания электроплитки Дмитрия. Когда отстроили новый, то настоятель его больше туда не пустил. Сам «небожитель» куда-то исчез. Перешел ли он в другую церковь или облюбовал себе другую колокольню — осталось неизвестным.

История вторая. Лариса

Достаточно было взглянуть в ее голубые глаза, чтобы сказать: Лариса безхитростный глубоко верующий человек.
Мы иногда виделись по праздникам в церкви. По ее отрывочным разговорам о себе представлялась такая картина. Она преподаватель французского языка, перебивается учениками, не замужем, живет в семье сестры.
Встречаю ее как-то, спрашиваю о новостях.
— Я теперь работаю в Патриархии, — отвечает она, — учеников бросила. Суета одна, отвлекает от духовной жизни…
— А зарплата терпимая?
— Деньги для меня не важны…
Через какое-то время увидела ее на безплатном обеде среди бомжей в Александро-Невской церкви.
— Меня мой духовник благословил здесь кушать, — пояснила она. — Я безработная.
— А Патриархия?
— Ушла я оттуда. Там своя суета, отвлекает от главного.
— Может, учеников возьмешь?
— Мне сейчас не до них…
Через год мы встретились у Елены на даче. Лариса за это время стала еще более отключенной. Идет по дороге и то и дело всем встречным блаженно улыбается:
— Спаси вас Господи.
Прохожие провожают ее удивленным взглядом.
На наши расспросы, как она жила все это время, Лариса рассказала:
— Мой духовник уехал в Москву, а я попыталась стать послушницей. Поехала в одну греческую деревню, где живет монах отец Мефодий. Он восстанавливает церковь и сам в ней служит. Я предложила ему свою помощь. Он сперва согласился. Тогда я собрала жителей и сказала, что буду помогать при церкви, читать молитвы, а они пусть мне в месяц платят 70 лар, чтобы мне было на что жить.
— И какая была реакция?
— Я была очень удивлена, но они отказались. 70 лар — ведь это не очень много.
— Чего удивляться! — сказала я, — деревня не город. У них денег вообще не бывает.
— Потом меня приютила одна деревенская женщина. Но ненадолго.
— Ты ей хоть как-нибудь помогала?
— Да, я пол подметала.
— И все? А коров доить или дрова пилить?
— Во-первых, я не умею. А во-вторых, для монаха главное — молитва. Я целый день читала акафисты, потом мы вместе кушали. Затем я этой рабе Божьей объясняла Евангелие. Но потом она почему-то сказала: «Уезжай в Тбилиси». Видно, восстали против меня темные силы, и мне пришлось вернуться. Сейчас я снова живу у сестры. Но мне с ней трудно общаться. Она все о деньгах думает, абсолютно мирской человек, меня не понимает. Вот недавно мне сумку купила и деньги на дорогу дает. Никак не могу ее в церковь повести…
У Елены Лариса продержалась дня два. Для хозяйки она была дополнительным грузом в натуральном хозяйстве, а ведь Ларису еще надо было и обслуживать.
Ее неприспособленность была парадоксальной — сорокалетняя женщина не умела разжечь газовый баллончик. Что уж было говорить об уходе за козами или готовке еды…
Через пять лет я встретила ее на улице. Тридцатиградусная жара, Лариса идет по улице в шерстяном толстом пиджаке, наглухо застегнутой рубашке, на шее сумочка-кармашек, из которой торчат молитвенник и Евангелие. Взгляд невидящий, направленный внутрь себя. Узнав меня, она заговорила скороговоркой:
— Как спасаешься милостью Божьей Господа нашего Иисуса Христа?
— Тихо-тихо, а ты как?
— Я в гонениях и скорбях пребываю во все дни жития моего, — зачастила она заученно. — Настоятель N. за мной наемных убийц посылает, и поэтому я дома не ночую, все в странствиях пребываю, но за все благодарю Господа нашего Иисуса Христа…
Попыталась я ей объяснить, что такое наемные убийцы и что у настоятеля одного из крупнейших в Тбилиси храмов есть дела и поважнее, но до Ларисы уже было не достучаться…

История третья. Дато

Приход в нашей церкви обновляется быстро. Сейчас уже мало кто помнит, каким был Дато десять лет назад — высоким, цветущим мужчиной. Он тогда работал на телевидении и несмотря на это часто ходил на службы. Метаморфоза в Дато сегодняшнего — беззубого, опустившегося, плохо осознающего, где он находится и что творится вокруг, — происходила по этапам.
Сперва уволился с телевидения.
— Много искушений. Все сатанинское вокруг…
У него был хороший голос. И он стал петь в церковном хоре. Но вскоре ушел и оттуда. Якобы:
— Те, кто рядом со мной, не с той душой поют. В перерывах свои дела обсуждают.
Какое-то время продавал свечки в одной из церквей. Немного погодя бросил и это.
— Деньги считать — это отвратительно.
Круг замкнулся. Дато все глубже и глубже уходил в себя. Когда его пытались переубедить, отвечал:
— Ничего, меня Господь и одной просфоркой пропитает.
Увы, одной просфорки ему, двухметровому, явно не хватало.
Наши кто как мог пытались помочь. Кто-то приносил ему в банках еду, кто-то пихал ему деньги в карман. Но постоянный голод делал свое дело. Часто Дато, находясь в полной отключке, оставлял тут же, в притворе, принесенные ему банки и смятые лары и уходил куда глаза глядят.
Он появляется в церкви все реже и реже. Постоит, уставившись в пол, потом уходит. Основная масса не обращает на него внимания (кто занят своими детьми, другие стоят, уткнувшись в молитвословы, — у всех свои дела)— мало ли бомжей вокруг…

Можно рассказать четвертую и пятую истории, а вы, покопавшись в памяти, добавите шестую. Все они будут чем-то похожи друг на друга. Вот только, боюсь, больно мрачная картина нарисуется.
Писала я это, обращаясь в первую очередь к новичкам, кого особенно тянет на молитвенные подвиги. Во всем нужна постепенность, и в подвигах тоже. А еще не будем забывать, что мы живем в обществе, которому ох как далеко до любви первых христиан. И в первую очередь надо самому учиться проявлять такую любовь, а не требовать ее от других.

Мария Сараджишвили

08.09.2006