‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«Пышные поповские хлеба» (окончание)

Из «Записок матушки».


Хор Михаило-Архангельского храма с. Новенькое. Вторая справа — матушка Марина Захарчук.
Из «Записок матушки».

См. также

Я уже упомянула, что мы выписывали множество газет и журналов. В те годы в них часто печатались атеистические статьи, в которых на ложку правды приходилась бочка лжи. Почти на каждую из этих статей я откликалась возмущенным опровержением. Конечно, мои «отповеди» — так назвал мои статьи в защиту веры и Церкви один батюшка — никогда не печатали, но все же они доходили до редакции и авторов. Лишь однажды я получила ответ на страницах газеты от женщины, которая обвинила Церковь в насаждении суеверных народных обычаев. Во второй своей статье она процитировала мое письмо и созналась, что не подозревала, что Церковь борется с теми же самыми суевериями, против которых выступала она. Вот на каком уровне была у нас в стране атеистическая пропаганда!
Несмотря на то, что «отповеди» мои не печатали, на них очень скоро обратили внимание те, «кому следует», и меня официально вызвали в районный отдел милиции. Мы поехали вдвоем с батюшкой: я, как обычно, была беременна. Начальник милиции долго рассказывал, как доблестные органы пресекли деятельность какой-то незарегистрированной секты, как успешно ведется в районе пропаганда атеизма, попытался обвинить меня в незаконном (!) хранении и использовании печатной машинки! («Почему она не зарегистрирована у нас?» — «Закон о регистрации пишущих машинок давно отменен» — «У нас его никто не отменял! У нас вообще нет у граждан пишущих машинок»). В конце концов он отпустил нас с советом-приказом ничего больше не писать. Разумеется, я не подчинилась. Тяжелее было услышать тот же совет — не высовываться и жить с властями мирно — от одного из старых священников нашего района. Но винить его я не вправе: тот, кто начинал служение в годы правления Сталина и Хрущева, знал, что не только выжить самому, но и сохранить храм от закрытия можно, лишь подчиняясь антицерковным законам.
Между тем я продолжала и писать, и говорить. В следующий раз меня просто похитили средь бела дня! Я отправилась из дома в магазин. По пути около меня остановилась милицейская машина и мне предложили проехать в сельский совет. Там меня ждал председатель сельсовета и милицейский чин. «Нам велено собрать со всех членов семей священнослужителей автобиографии, — сказали мне. — Вот бумага, пишите». Я поверила — и написала. Прочитав, председатель поморщился: «Зачем же про исключение из комсомола писать? Перепишите». Я отказалась: «Это единственный факт моей биографии, которым я горжусь». Меня отпустили — разумеется, уже пешком. Узнав об этом, батюшка счел необходимым доложить о случившемся Владыке Хризостому. Владыка меня отчитал. Оказалось, что никакого массового сбора автобиографий не проводилось — это была самодеятельность местных органов. «Впредь, — сказал Владыка, — никогда ничего не пишите, всех отправляйте ко мне».
В третий раз — меня попытались призвать в армию. Дело в том, что в университете у нас была военно-медицинская кафедра и вместе со свидетельством медсестер для гражданской обороны мы все получили военные билеты. И вот неожиданно в канун Пасхи 1983 года я получила повестку о призыве на военные сборы! Спасло меня то, что я была на девятом месяце беременности. Я написала на повестке: «Рожу — приеду», — и отправила бумагу обратно, предоставив им самим разбираться в ситуации.

Из всех попадавшихся мне на глаза атеистических статей больше всего возмутило меня письмо одной матушки, которая так же, как и я, вышла замуж за семинариста и на всю страну (заметка была в «Комсомольской правде») сетовала на то, что ей приходится притворяться верующей, хотя на деле она таковой не является. Больше всего горе-матушку безпокоило, «что же решит сын, когда вырастет» (так называлась заметка), удастся ли ей воспитать его в атеистическом духе или же он пойдет по стопам отца. Я написала автору заметки (разумеется, безответно) и рассказал о своей жизни в селе.
Воспитать атеиста в те годы было не проблемой. Куда сложнее было посеять и взрастить в душе ребенка семена веры. Сельский священник своих детей почти не видел. Храмов было мало, приходилось обслуживать несколько сел. Меня батюшка брал на погребения, где нужно много петь, с младенцами, начиная с двухмесячного возраста. Пока мы служили над покойником, ребенком занимался кто-то из старушек. Конечно, это было и негигиенично, и просто опасно, и я очень переживала по этому поводу. Но выбора не было. Мы тряслись по жидкой или тягучей грязи весной, по густой пыли летом, по мерзлым комьям поздней осенью, по гололеду и сугробам зимой на «ЗиЛах», тракторах, мотоциклах и телегах, часто с подвыпившими водителями, чтобы отпеть покойника в отдаленных селах. Однажды нас везли на двух мотоциклах, и их владельцы затеяли гонку на грунтовой дороге. С тех пор я не ездила на мотоциклах.
Единственное, от чего я отказывалась всеми силами, — это петь на погребениях детей. На эти скорбные похороны отец Лука ехал с кем-нибудь из старых певчих. В селе привыкли к тому, что в прежние годы из десяти-пятнадцати детей в семье могла умереть половина. Для меня же смерть ребенка была и остается непереживаемым кошмаром. За долгие годы службы на приходе я пела лишь на нескольких детских погребениях и помню этих деток всех поименно. Вот Андрей и Наташа — брат и сестра, учившиеся с моими детьми и отравившиеся грибами. Вот полуторагодовалый Алеша, умерший от гриппа. Шестилетний Женя: совсем крошечному, ему вставили в сердце «запчасть» на батарейках, а когда пришла пора батарейки менять — операция не удалась. Хоронили мы его 1-го января, под наряженной елкой. Вот трехлетняя Маргарита, скончавшаяся от врожденного заболевания; одиннадцатилетний Витя, всю свою короткую жизнь боровшийся с лейкозом; пятиклассник Саша, на которого рухнула глыба льда с водонапорной башни… Эти детские погребения — наверное, самое тяжелое, что пришлось мне пережить в моем звании матушки и церковной певчей.
Село наше разбросано по холмам и низинам на большой территории, и в любую погоду батюшке нужно идти причащать больных и немощных, отпевать и служить в домах панихиды. В посту, когда все, особенно престарелые люди, стремятся поисповедоваться и причаститься, батюшка в неслужебные дни уходил из дома в 6-7 утра и возвращался к ночи, в мокрой и грязной от заболоченных дорог рясе, которую нужно было вычистить и высушить к утру. За стойкую привычку везде ходить только в священнической форме его тоже не раз отчитывали в сельсовете, но закона, запрещающего носить рясу, в нашей стране не было. Хотя в те годы большинство священников предпочитало вне храма носить гражданскую одежду.
В Новеньком задолго до нашего появления установился следующий порядок погребения. Сначала к усопшему священник идет домой и там читает канон на исход души и служит литию. Затем — отпевание в храме. На кладбище — снова лития и печатание гроба. И в заключение — панихида в доме. Иногда, судя по обстоятельствам, священник идет в дом не после погребения, а в сороковой день по кончине.
Я лежала в роддоме со вторым сыном. Старшему как раз в эти дни исполнялось два годика. И батюшка отправился с ним в дальний конец села к покойнику. Был промозглый весенний вечер, дорогой малыш сильно устал и, придя в дом, сел возле гроба. Ему дали апельсин, а он, убаюканный духотой от множества народа и горящих свечей, опустил апельсин в гроб и сам прилег на покойника. Так и спал во все время панихиды.
Вообще поповские дети не боятся покойников, кладбищ и ночных храмов. Часто семья священника живет в церковном доме, а храм расположен на кладбище. Но даже если дом батюшки — вдали от кладбища, все равно покойники, да и сама смерть не страшат малышей. Помню, как в Курске я шла с одной матушкой и ее четырехлетней дочерью через кладбище. Уже почти стемнело, а ребенок норовил убежать вперед. «Вернись! — крикнула мать. — Вернись, мертвец утащит!» Девочка вернулась и спросила: «А кто такой мертвец?» — «Ну, покойник». — «А-а, покойник», — разочарованно протянула малышка и унеслась в темноту.
Да и верно: ни один покойник не мог причинить ребенку вреда больше, чем порой причиняли окружающие его люди. Когда дети подрастали, мы отдавали их в детский сад, считая, что они должны общаться не только с церковными бабульками, но и со сверстниками. Каково же было наше возмущение, когда мы узнали о методах воспитания! Пятилетнему ребенку воспитательница внушала: «Твои папа и мама служат Богу, но они тебя обманывают, никакого Бога нет!» К счастью, заведующая садиком встала на мою сторону и запретила подобное «просветительство».
Несмотря на огромные нагрузки, которые переживал в своем служении каждый, особенно сельский священник, ненормированный рабочий день (да что там день — сутки, ведь и ночью могли постучать в дверь и позвать к больному, к умирающему: священник не имеет права отказаться идти, даже если сам в это время болен), — несмотря на все это, официально и батюшка, и я считались… тунеядцами. Для налоговых органов его зарплата проходила по графе «нетрудовые доходы», а деятельность матушки, певчих, кассира и иных церковнослужителей вообще не считалась работой, не оплачивалась и не шла в трудовой стаж. Зато налоги со священнослужителей были в разы выше, чем у обычных трудящихся. Получая зарплату 200 рублей в месяц, мой муж платил государству ежегодно 662 рубля налога, причем сумму эту требовали заплатить в начале года — за весь год вперед! За электроэнергию Церковь платила по 24 копейки за киловатт при всеобщей таксе в 4 копейки. И еще было какое-то «самообложение» (нам пояснили, что это плата за дороги, по которым мы ходим, и за воздух, которым дышим) — 15 рублей (колхозники платили 2 рубля). Такая вот рублевая дискриминация. Но ее можно было вытерпеть. Гораздо тяжелее была дискриминация моральная. Чувствовать себя, а главное — своих детей людьми иного сорта — очень непросто. Помню один из первых разговоров с соседками по улице. Одна из них спросила: «И не страшно тебе? Такая молодая — и матушка!» Тогда я не поняла ее. Потом оказалось, что матушка — это изолированность от сверстников, от сельской интеллигенции, а главное — от какого бы то ни было участия в общественной жизни, невозможность устроиться на работу. Впрочем, после неудавшейся попытки отправить меня в армию, власти попробовали привлечь меня за тунеядство. Вызвав в сельсовет, объявили, что в селе статуса домохозяйки нет и, если я не устроюсь на работу, меня посадят в тюрьму. Я поинтересовалась, что мне могут предложить. «Скотницей на ферме», — был ответ. Я вежливо отказалась, сославшись на то, что у меня был маленький ребенок и ожидался второй.
Конечно, по закону — нас не могли выгнать из села, но мы, с нашими принципами и молодым максимализмом, были как бельмо на глазу у правящих структур. В долгу они не оставались и нервы нам мотали изрядно. Как-то батюшка причастил в больнице умирающего мужчину: его понесла лошадь, телега перекинулась, и в результате — перелом позвоночника в двух местах; он доживал последние часы. Какой скандал поднялся в районе! Досталось и медперсоналу, и главврачу, а больше всех — батюшке. В другой раз устроили бурю по поводу погребения погибшего в армии солдата. Тут представители из военкомата — и вдруг какой-то поп с кадилом. Запретить! До убитой горем матери, пригласившей этого самого попа, никому не было дела. Ее вынудили согласиться на гражданское погребение, пригрозив, что в противном случае военкомат откажется оплатить расходы.
И все-таки обычные, не облеченные властью люди относились к нам хорошо. А бывало, что и начальник, громивший веру, Церковь и священника прилюдно, — вечером, под покровом темноты приезжал к нам и просил тайно окрестить ребенка. Однажды нам даже пришлось тайно служить погребение! Обычно смерть равняет всех, и даже коммунисты соглашались исполнить последнюю волю родителей и похоронить их по церковному обряду, и это не вызывало нареканий. Но тут — умерла мать слишком большого начальника. И нас привезли к нему в дом ночью, завели через черный ход в комнату, где стоял гроб, и оставили одних. Мы отпели старушку, а назавтра ее похоронили под литавры духового оркестра и речи партийных руководителей.
Однажды, когда батюшка, выбрав неслужебные дни, уехал на Украину навестить отца, мне пришлось пережить не самые приятные дни. Ночью раздался резкий стук в окно. Выглянув, я увидела здорового мужика, который требовал батюшку: у него умирала мать. Он отказывался понять, что батюшки нет дома. Рано утром он пришел опять и метал громы и молнии в адрес ненавистного попа: «Мне ни Бог ваш, ни дьявол не нужен, меня мать послала, и если она умрет, а я не выполню ее просьбы — я его убью!» Так он ходил ко мне несколько дней. Наконец, батюшка вернулся и тут же отправился к старушке. Она поисповедовалась, приняла Причастие и тут же тихо скончалась. Господь, по ее вере, продлил ее дни. К сожалению, чаще к батюшке приходят уже тогда, когда больной перестает узнавать окружающих. Такого человека уже нельзя ни исповедовать, ни причащать. В оправдание себя и умирающего родственники чаще всего говорят: «Да он не соглашался, говорил: я еще поживу». Неискоренимы народные суеверия! Вот уже 30 лет не устает отец Лука с церковного амвона и в личных беседах повторять, что великое Таинство Причащения дарует человеку не смерть, а жизнь и здравие души и тела, но слышат эту проповедь только те, кто живет с Богом и в Боге, прочие же прибегают к Церкви лишь в крайних случаях. Увы, часто оказывается поздно.
В первое время мне было трудно общаться с местными жителями. Мешало непонимание мною народного языка, а еще больше — непонимание и неприятие всего строя сельской жизни. Но еще труднее было в храме. Из-за частых конфликтов со старостой батюшке хотелось быть как можно более независимым от нее. Я же, несмотря на небольшую практику пения в церковном хоре в курском и днепропетровском соборе (куда я исправно ходила во время практики в «Днепре вечернем»), совершенно не могла петь в деревенском хоре. И все же — пришлось. На вечерних службах в селе почти не бывает прихожан. Вечер — время неотложных работ: встретить и подоить возвращающуюся с пастбища корову, загнать в сарайчики кур-уток, накормить свиней, и еще уйма хозяйственных дел. Зимой их поменьше, но тут мешает темнота и плохие дороги. Словом, на вечерне в храме — хорошо если 5-10 человек, а бывает, что и из певчих нет никого. Вот в такие вечера и начала я в одиночку петь и читать на службе. Мне до сих пор иногда снится кошмар: батюшка открывает книгу с церковнославянским текстом и показывает, откуда нужно читать. А я не могу разобрать слов, слезы капают на пожелтевшие листы, и я больше угадываю, чем прочитываю слова. А ведь именно так я училась читать! Сегодня, когда ко мне приходят новые чтецы и певцы, я учу их читать, а они вздыхают: «Вам хорошо — Вы учились». Почему-то весь приход считает, что церковнославянскому языку и вообще церковному уставу и пению меня научили в университете. На самом же деле, мои церковные университеты — это голая практика, чтение и пение с листа, а вернее — с услышанных мелодий. Я записывала их по слуху в нотную тетрадь, строила партии и разучивала с хором. Ведь церковных нот и книг в продаже не было. Тут мне очень пригодилось пианино, которое мы все же купили и привезли из Курска. Певчие уже не противились. Со временем они даже научились петь по нотам: не зная нотной грамоты, они все же видят, куда — вверх или вниз идет мелодия, я научила их высчитывать длительности нот, паузы, читать итальянские значки музыкальных оттенков. Как-то старая певчая, которая не то что нот — букв не знала, расписываясь в документах крестиком, на репетиции новой «Херувимской» внезапно остановила меня. «Не туда поешь!» — сердито произнесла она. Все засмеялись, а она ткнула пальцем в нотную строчку: «Тут-то вверх надо, а ты вниз пошла!» И это была правда: желая облегчить пассаж, я изменила ход мелодии.
Когда я поднялась на клирос, хором руководила все та же староста. Она была не обременена семьей. Ее родные говорили, что она не вышла замуж, чтобы посвятить себя Церкви. И она действительно занималась в жизни в основном церковными делами, только делала это очень уж своеобразно, ставя себя во главу церковного угла. После неприятных бесед с батюшкой могла не прийти на службу, сказавшись больной. А частенько и во время службы, стоило кому-нибудь (чаще одной из родных ее сестер, которые тоже пели в хоре) сделать ей замечание, садилась на скамейку и объявляла: «Пойте, как хотите». Пение и чтение, а вместе с ними и служба прерывались: кроме нее, никто не знал устава, порядка церковной службы. Пришлось мне дома открывать огромный том Типикона (богослужебного устава) и тщательно готовиться к службе. С пением проблемы не было: когда Татьяна Ивановна (так звали старосту) «бастовала», я просто пела так, как умела, «по-городскому», и прихожане это приняли, а одна из певчих даже завещала: «Когда умру, приди и спой надо мной «Покаяния отверзи ми двери». Но вот разбираться в порядке службы мне приходилось долго, ведь Типикон написан на церковнославянском языке! И все же настал день, когда староста обиженно села на скамью, а служба не прервалась. Я достала нужную книгу и продолжила чтение. Так постепенно руководство церковным клиросом перешло в мои руки. У меня даже появился камертон: приезжавший изредка к нам на службы из райцентра учитель физики подарил мне резонатор — при ударе по нему он издавал звук «ля».
А после празднования 1000-летия Крещения Руси был изменен закон о Церкви и упразднен сам институт церковных старост. Не только духовная, но и административная власть перешла в руки настоятеля храма. Но до этого времени, за почти 10 лет служения, нам пришлось испытать много невзгод. Тяжело доставались нам те пышные поповские хлеба, которыми так часто попрекают священнослужителей. Правда, недостатка в хлебе насущном у нас действительно не было, и за это — низкий поклон жителям нашего села, о которых рассказ еще впереди.

Марина Захарчук
25.03.2011
1050
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
6
2 комментария

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru