Суд человеческий

«Есть такие люди, которые не пропускают ни одного судебного заседания, — рассказывал мне как-то знакомый юрист. — Зрители! Приходят и смотрят, как в кино. На беду людскую, на слезы, на злость и вранье… Своей жизни нет, что ли, или чужой болью заряжаются?!»

Признаюсь, тогда я согласилась со своим собеседником, разделяя его возмущение. На ум не могло прийти, что такими вот «зрителями» через несколько лет окажется практически все телесмотрящее население страны. «Час суда», «Суд идет» — эти передачи появились на разных телеканалах практически одновременно. Новинку восприняли. Многие даже «пожертвовали» неприкосновенными доселе сериалами и на самых слезливых моментах стали переключаться на другой канал, где стук судейского молотка переламывает надвое в очередной раз чью-то судьбу, пускай и придуманную. Хотя все эти «суды», «шоу» и сериалы, похоже, всего лишь ступени одной лестницы.
Когда-то общественную мораль потрясло влияние кино (тогда «синематографа») на умы и чувства. Люди хотели быть похожими на киногероев, подражали им, заучивали их фразы. Однако при этом развлекательный фильм в любом случае воспринимается как экранизация некоего реального или вымышленного, но обязательно исключительного события. Да, это обывательский взгляд на кино, однако именно он позволял человеку не остаться мыслями навсегда в красивой сказке, а отдохнуть «на экзотике» у экрана — и с новыми силами вернуться к повседневным заботам.
Сериал сначала казался вещью безобидной. Вроде бы будни, вроде бы обычные люди, которые запросто могут быть нашими соседями. Экзотики, исключительности — никакой! Многосерийность создает иллюзию того, что это происходит «в соседнем подъезде» и может произойти и с тобой. Человек уже не задумывается, что «сериальная жизнь» тоже кем-то придумана. Там, на экране — реальная жизнь, а значит — норма жизни.
А на экране — скандалы, семейные дрязги, измены, сплетни, обман, истеричные словесные перепалки, слезы и планы мести. Постепенно в сознании телезрителя утверждается мысль, что так и должно быть. Те, кто нашел в себе силы отказаться от «сериальной зависимости», рассказывают: в голосе сами собой появлялись истеричные нотки, всюду мерещились измены. А еще появилось нездоровое любопытство к личной жизни — вплоть до интимной — окружающих людей. Ну конечно, ведь на экране герои для нас — не за стеной, а за прозрачным стеклом.
Однако телезрителя уже не устраивают сериальные войны. Хочется настоящих «войн» и настоящих подробностей. Так появляются «ток-шоу». Здесь те же артисты, они тоже не отклоняются от заданного сценария, однако атмосфера студии, куда приглашают «реальных людей» для изложения и обсуждения «реальных происшествий», создает иллюзию подлинности. Многие люди, особенно пожилые, до сих пор верят, что перед ними действительно те, кто решил вынести на обсуждение всю подноготную своей жизни. Обсуждение не заставляет себя ждать. Как в юмористических телепередачах организованный «смех за кадром» приглашает зрителя посмеяться (одновременно приучая смеяться за компанию над любой глупостью и пошлостью), так и здесь известные артисты и писатели приглашают обсудить и осудить. И звучит с экрана, из уст известной на всю страну личности: «Надо было любовника богатого завести!», «Надо было сделать аборт!», «Надо было бросить его, зачем с больным жить, только жизнь себе портить!» Знаменитости вторят массовка и ведущий, а зрителю не согласиться уже вроде как и «неудобно»…
Для развлечения чужими переживаниями появляются «реалити-шоу». А чтобы людям дать почувствовать себя судией — телесуды. Вот только желание судить обычно имеет оборотную сторону — боязнь и вместе с тем желание быть осужденным. Этот феномен давно известен психиатрии — о нем вспоминают при рассмотрении причин ряда извращений. А уж выражение «комплекс вины» давно вошло в нашу повседневную речь. И случилось это тогда, когда безбожие стало нормой жизни. Ведь для неверующего даже раскаяние в конкретном проступке не несет очищения. «Как я мог так поступить?» — вопрошает себя человек и еще больше запутывается: ведь даже в этом вопросе главным становится горделивое «я» и удивление, как это такой хороший и умный я — мог… Что уж говорить о той безотчетной тоске, унынии и ощущении, что «что-то не так я делаю», «как будто в чем-то виноват» (чаще всего именно так характеризуют свое состояние мои еще не пришедшие к Богу ровесники). Душа «по природе Христианка» (Тертуллиан), и если человек не знает покаяния, если заглушает голос совести — болезнь души продолжается. А что делает современный человек, когда боится остаться наедине с самим собой? Правильно: включает телевизор. Вот, кого-то судят в «телесуде», он — хуже меня, и чего это я затосковал?..
А те, кто привык смотреть телепрограммы подряд, заметят: даже в некоторых совершенно безпомощных «мыльных операх» характеры людей гораздо ярче и сложнее, чем в сериалах «судебных». Причем зачастую образы клишированы, это типы, созданные масскультурой специально для обывателя. Если уж показывают девочку-подростка, связавшуюся с панками, то на лице юной актрисы нет живого места от пирсинга, она еле стоит под тяжестью навешанных на нее железок, а войдя в зал, тут же затевает драку. Если на экране «народный целитель» (как уважительно!), то обязательно интеллигентное лицо с вьющимися волосами, он постоянно в «общении с потусторонним»… Автор этих строк, имея неплохой опыт общения и с теми, и с другими, смеет утверждать: ни один рокер на себя столько не понавешает, а «целители» в присутственных местах в большинстве своем ведут себя вовсе не интеллигентно и не загадочно.
Да и сюжеты мелодраматичны и нежизненны. Приведу лишь один пример. На скамье подсудимых — старушка в платке, взятом из реквизита какой-то старинной пьесы и с речью, пародирующей говор дореволюционной деревни. Жила-была себе тетенька в одном селе, как забрел к ней некто Николай, наводящий ужас на всю округу. Потребовал он угостить себя водкой с домашними грибочками, а после угощения отправился на тот свет, за что, собственно, главную героиню и судят. В ходе заседания (почему не следствия?) выясняется, что грибочки те приготовила вдова сына бабули, в грибах ничего не понимающая. Разумеется, внимание переключается на сноху — она, по мнению судьи, собиралась отравить свекровь. Бабушку почему-то немедленно освобождают, в то время как она, хоть и в приличных выражениях, но все же проклинает сноху, легко поверив в «злой умысел». А ведь добрую половину заседания все, от адвоката до обвинителя, на разные лады воспевали «религиозность» и «материнскую любовь к снохе» Православной старушки… не уточняя, правда, почему именно у нее оказалась водка для хулигана. Говоря короче, с Православием авторы программы знакомы неважно: чтобы показать Православного человека, им хватило собственных, причем очень избирательных, впечатлений…
И еще любопытная деталь. Практически каждое второе «теледело» раскрывается следующим образом. К кафедре выходит ближайший родственник подсудимого (или настоящего преступника), которому закон разрешает не свидетельствовать против родного мужа, отца или чада. И заявляет: «Я должен заявить, что мой супруг (отец, мать, дочь…) — преступник!» — и излагает «истинную версию» событий. «Посмотрите, через какие душевные муки прошел этот свидетель ради правды!» — патетически провозглашает судья. Изложенное таким образом обычно принимается за правду безоговорочно, будто в нашем обществе никогда не существовало ни доноса, ни предательства. Является ли этот момент передачи продуманным приучением зрителя к каким-то определенным нравственным категориям — вопрос открытый.
Есть мнение, что «телесуды» все же полезны — тем, что помогают людям, не находящим правду в жизни, хоть на экране увидеть, что правда восторжествовала. Но такие передачи учат отстранению от чужой беды. А если уж возникла мысль, что правды можно добиться только на экране, значит, в реальной жизни со злом мало кто борется… Да, на экране смелый герой защитит слабого, умный следователь раскроет преступление, судья вынесет справедливый приговор. А что сделаем мы, если, сидя у телевизора, вдруг услышим с улицы крик о помощи? Одна женщина, столкнувшаяся с грабителем, потом рассказывала: «Кричать я не стала. Все равно никто не откликнется». А ведь заповедь «положить душу за други своя» Господь давал не для телегероев.
Сам судебный процесс даже для неверующего человека в той или иной степени сакрализован, хотя бы за счет определенного ритуала его проведения. «Встать — суд идет», необычное, как будто бы устаревшее обращение к судье: «Ваша честь…» и проч. Суд — это всегда этап или завершение жизненной трагедии, и не одного человека, а нескольких семей. Справедливый или несправедливый, длительный или короткий, настоящий суд становится тяжким испытанием, переломом в судьбах, а часто и в душах людей. А когда в день перед домохозяйкой на телеэкране проходит по нескольку судебных заседаний, пусть и понарошку, это не замедлит сказаться на психике. И само понимание суда постепенно потеряет для нее сакральную значимость.
А ведь душа-Христианка пусть подспудно, но чает времени, когда «поставлени будут престоли на судищи страшнем, тогда всех человек дела обличатся» (Канон покаянный). Суд — не человеческий, но Божий — ждет каждого из нас. И нам ли, кто сподобился великого дара — веры Христовой, терять время за всевозможными телепересудами, если вот-вот мы сами предстанем перед Истинным Судией и «никтоже возможет помощи нам, но дела наша осудят нас»?

Юлия Кулакова

г. Самара.

17.02.2006