Царский салют

Из цикла «Капельки вечности».

Впервые поехал я на Урал 7 ноября 2001 года. И мысль о том, что начинаю свой маршрут в такой вот тяжелый "праздник" — неприятно крутилась в мозгу. Но иногда обстоятельства оказываются сильнее нас. Просто позвонил мне редактор екатеринбургской "Православной газеты" отец Димитрий Байбаков и сказал: если я хочу встретиться с Архиепископом Екатеринбургским и Верхотурским Викентием, если хочу помолиться у чудотворной Феодоровской иконы Божией Матери, привезенной в эти дни из Костромы на Урал, — мне надо выезжать немедленно. И я поехал.
Сел в поезд на Екатеринбург, где проводник-мужчина, предметно взглянув на мою бороду, провел меня в почти единственное обжитое купе. Там уже давно ехали полноватый мальчик в ермолке и его довольно молодая мама. Сомнений быть не могло: это были настоящие, соблюдающие кашрут иудеи. Мы сразу познакомились и разговорились. Я представился Православным журналистом. За тридцать-сорок минут, что я провел в их обществе, успел узнать немало интересного. Оказалось, мама мальчика — директор еврейской школы одного крупного волжского города, а ее сын — ученик этой школы и будущий раввин. Мама едет в Екатеринбург для обмена опытом, на встречу с коллегами из местной еврейской школы. По словам мальчика и его мамы, такие учебные заведения есть во многих крупных городах России. Еще при их школе есть что-то вроде детского сада. Если учитель крикнет на ученика — его могут сразу уволить. Если увидят ученика, разгуливающего без ермолки, — то позвонят его родителям и строго предупредят. В школу берут тех, кто является евреем по матери. У Сени (так в русской транскрипции звали мальчика) русский отец, но с ними он не живет. Один час в день дети проводят в молитве. Благодарят Всевышнего "за каждый кусочек хлеба, за каждый прожитый день". Потом мальчик поступит в еврейскую школу в Москву — и там уже конкретно его будут учить на раввина. "И там мне придется уже очень много молиться", — не без некоторой вполне извинительной мальчишеской грусти сказал мне Сеня.
Я уже начал было обустраиваться в купе, думая о том, что хорошо бы такой опыт перенять и нам — чтобы с ранних лет воспитывать как можно больше русских детей на Православных традициях! — как вдруг к нам вошел проводник и предложил мне перебраться в соседнее купе. К ехавшему там китайцу. Я не стал спорить. Видимо, проводник посчитал, что всем так будет удобнее. Не зря же он вглядывался в мою бороду.
Китаец оказался деловым человеком, знающим русский язык, много поездившим по России. Но мы едва успели познакомиться, как вдруг к нам в купе вошли двое мужчин — не то таможенники, не то транспортная милиция. Проверили документы. Оказалось, у моего соседа на месяц просрочена виза. И он подлежит задержанию, а потом депортации. Китаец объяснял нашим строгим парням "при исполнении", что и так, без всякой депортации, едет к себе в страну и скоро покинет Россию вполне добровольно. Что он человек не бедный, городской, и потому в России ему делать больно-то нечего. Показал билеты до Дальнего Востока… Его помытарили и решили оставить в покое. Пусть едет к границе сам, без их помощи. И люди в штатском вышли из нашего купе. Мы наконец-то остались одни. Китаец мне понравился — умный, грамотный, можно сказать, интеллектуал. Хотя и несколько раз "черно" выругался по-русски. Это меня несколько озадачило. Вскоре мы разговорились. Он сказал, что в городах китайцы живут довольно богато, а в деревнях очень бедно. Вот и едет китайская нищета торговать в Россию. Зарабатывают они гроши, но это все равно лучше, чем сидеть в деревне без денег… В целом, признал он, Китай все-таки беднее России. А я все думал о том, что есть что-то символическое в этом соседстве. Три едва ли не самые крупные мировые силы — китайская возрастающая экономическая мощь, иудаизм с его влиянием и Православие с его духовной силой — в этом странном вагоне, да еще 7 ноября, словно бы делегировали сюда каждый своих представителей… Не ясна была только роль проводника. Но и она, безусловно, была кем-то расписана.
Через сутки я ступил на Уральскую землю… Первое слово, которое услышал я в Екатеринбурге, было еврейское приветствие: "Шалом!" — так встречающая сторона обратилась к моим недавним соседям по купе. События понеслись с ускорением, как на старой кинопленке. Я понимал, что в гостях у Святого Царя — и потому никуда особенно не спешил, хотя и при этом успевал повсюду. Даже таксисты мне попадались особенные: каждый из них вполне мог подрабатывать экскурсоводом в музее краеведения… Устроился я в гостиницу "Большой Урал" в самом центре города. Молился у Феодоровской иконы Божией Матери (уж не она ли и притянула меня сюда?). Познакомился — уже воочию — с отцом Димитрием Байбаковым. Потом встретился с Архиепископом Викентием…
Застал я отца Димитрия в момент необычный — был у него День Ангела, ведь 8 ноября — память святого Димитрия Солунского. Может быть, поэтому он столь благодушно меня встретил. Тогда еще не знал я, что именно этот молодой иеромонах спустя всего два или три года взвалит на себя невероятной тяжести заботу по созданию и поддержке Православного телеканала "СОЮЗ" — дела, без преувеличения, космической важности… Но что-то в нем и тогда уже было такое, что подсказало мне: современный, да, административный, да, жесткий — должно быть, и тем не менее настоящий монах! (хотя тогда еще не было в нем заметно никаких внешних атрибутов "настоящего" монаха! Они появятся у игумена Димитрия позже, с ранней стремительной сединой, которую заметят все его телезрители!) Он по-монашески холоден. А настоящие дела в Церкви могут ведь делать только или очень холодные, или очень горячие люди (см. Откр. 3, 15-16)… "Я все больше по хозяйственной части", — с хитроватой улыбкой уверял он меня. И чем упорнее он это делал, тем меньше я верил в искренность этого его смиренного заверения. Как-то незаметно наш разговор завернул к Царской теме, что для Урала вполне нормально. И отец Димитрий сказал мне поразительную вещь:
— Раньше мне доводилось бывать на месте уничтожения останков Царской Семьи — на Ганиной Яме, — сказал он. — И место это было настолько страшное! Словно воронка вселенского зла находилась тогда именно там!.. А потом на этом месте был открыт монастырь в память о Царственных Страстотерпцах. И я спустя время вновь оказался там. И что же? Все поменялось как раз на противоположное: там, в урочище Четырех Братьев, как еще называют это место, вдруг стала ощущаться великая, мало с чем сравнимая благодать…
Владыка Викентий принял меня уже поздно вечером. А до этого, как и положено Правящему Архиерею такой огромной епархии, принимал каких-то благотворителей. Больше всего меня поразили в нем даже и не слова его — а глаза. Когда смотришь в них с близкого расстояния, охватывает ощущение, что перед тобой — настоящий, живой подвижник. Почти ничего от "князя Церкви" я в нем не заметил. Простой, мудрый, и главное — глубоко верующий человек… С такими же реакциями на мир и окружающие явления, как и у каждого верующего человека… Ему не нравилось то, что не нравится большинству верующих, и нравилось то, что нравится каждому из нас… Не нравятся "налоговые номера". Не нравится название области — Свердловская… Нравится, что приехала к ним Феодоровская икона, что наконец прославлена Царская Семья… Впрочем, о том, что ему не нравится и что нравится, Владыка Викентий подробно сам рассказал тогда в своем интервью нашей газете. И я не стану здесь повторяться. Еще поразила его особенная манера — благословляя даже и незнакомых людей, при этом еще и ликоваться (касаться щекой щеки) — тем самым как будто снимая естественную дистанцию между собой и нами…
Мои уральские дни подошли к концу. Столько было сделано за это короткое время! Сколько неожиданных встреч, сколько стремительных поворотов… И вот уже к обеду следующего дня я должен сесть в поезд и отбыть в Самару. И тут всплыло в памяти — Ганина Яма! Вот где я до сих пор не побывал! Просто паломническая "газель", на которую рассчитывал, почему-то в тот день не пришла куда положено — и я не попал в монастырь во имя Царственных Страстотерпцев. Зато познакомился, ожидая "газель", с другой достопримечательностью этого уральского города — Вадимом Винером, руководителем центра "Судьба Династии", сумевшим внести свой вклад в развенчание "екатеринбургских останков", — так что и эту встречу случайной не назовешь. Имя этого в ту пору молодого человека нашумело на всю страну, когда сумел он добиться приезда в Россию японского эксперта Тациу Ногаи — и тот доказал, что "екатеринбургские останки" и несомненно царская кровь на платке, пролитая будущим Императором Всероссийским в Японии от удара саблей, — имеют разные ДНК.
Но ведь есть еще утро! И я решил рискнуть — поехать ни свет ни заря в урочище Четырех Братьев. Заснул быстро, заранее сложив вещи в чемодан. Но ночь прошла необычно. Во сне мне явился… Царь! Сейчас-то я понимаю уже, что все двигалось именно к этому — что он явится мне в какой-то момент. И сдернет занавес, чтобы обнажилась суть происходящего…
Вот какой сон мне привиделся в екатеринбургской гостинице. За столом сидят несколько человек и я среди них, а с нами — Царь! Не могу описать ту светлую, несколько даже простодушную доброту, какую он излучал. Но это простодушие почему-то нисколько не мешало его величию. Был он в парадных царских одеждах, как на иконе, и немного "сказочен", как и положено Царю. Светясь чудной улыбкой, он рассказал нам, что один священник сказал своей прихожанке не сыпать в пищу много соли, по вкусу. Она в разговоре посетовала на него Царю. "А я ей посоветовал столько соли сыпать, сколько нравится", — сказал нам во сне Царь Николай. И еще добавил, что нехорошо все время настаивать на своем да требовать себе подчинения…
Я проснулся чуть раньше, чем меня пришла разбудить горничная. И под впечатлением сна стал собираться в дорогу. На вахте внизу — вот чудо! — дремал таксист. И он сразу же согласился ехать со мной хоть на край света. Мы немало поблуждали по лесным дорогам в поисках монастыря, так как приехали затемно. И вот такси, сверкнув на снегу желт-ками фар, растворилось в ночной темени. Я остался один в темноте и тишине. Незабываемое мгновение. Словно бы Бог вот сейчас творит мир из "ничего" — а я при этом присутствую, как негласный свидетель… Потом я пошел на слабенький свет вдали, как оказалось, льющийся из одного монастырского храма….
Встречал меня сам настоятель — в ту пору иеродиакон Сергий (Романов), ныне иеромонах. Спустя время он будет удален из этого монастыря, говорят, — за происшествие с певцом Розенбаумом, который подарил монастырю сруб (думаю я, от чистого сердца ведь подарил!), а отец Сергий в этом даре заподозрил что-то недоброе. Потом мне показали этот сруб — и ничего тревожащего я в нем не заметил. Но может быть, мне просто было "не открыто", не знаю уж. Но тогда созидал обитель именно он — диакон с царской фамилией Романов. И именно он встретил меня перед службой в храме. Оказалось, всю ночь идут там Божественные литургии — сначала в одном монастырском храме, потом в другом, в третьем… Я попал на Литургию в главный храм монастыря, Никольский, где хранится Царский крест — великая святыня этой обители. Как только закончил интервью с отцом Сергием (а я успел и это! Отец Сергий даже рассказал о поразительном случае, как Господь через неизвестного блаженного в Москве предсказал ему сугубое служение Царской Семье…), началась Литургия. Мне довелось — и тут я по понятной причине не могу сказать всех подробностей — на исповеди пережить немало из того, о чем прикровенно и мягко предупреждал меня во сне Царь. Пришлось и изумиться — когда после исповеди у молодого батюшки (уверен, что это достойный служитель алтаря! Других и не может быть в таком месте!) вдруг неожиданно с грохотом и, главное, ни с того ни с сего повалился набок подсвечник, и все его кинулись поднимать… Словно свалила его некая невидимая рука… Никогда не забыть мне эту дивную "царскую" Литургию! Этой неизъяснимой сладости причащения Святых Христовых Таин, которых сподобил меня в таком месте Господь по ходатайству Его верного служителя Царя Ни-колая… Когда рассвело, Литургия уже подходила к концу. И передо мной открылся дивный мир из сосен и резных, словно сказочные терема, деревянных храмов. Но вскоре мне предстояло ехать обратно в город — там на железнодорожном вокзале, в камере хранения, уже дожидался меня загодя оставленный чемодан. До поезда оставалось совсем немного времени.
Путь от монастыря до железнодорожной станции я проделал пешком. Шел по лесной дороге, испытывая какое-то щемящее чувство. Хотелось и плакать, и ликовать одновременно. Вот уж воистину чудо так чудо! Враги Православной России думали здесь уничтожить саму память о Царе — и вот их усилия привели к обратному. На этом месте созидается монастырь, который непременно станет (да что там: уже стал!) великой русской святыней.
Все дела в Екатеринбурге я завершил и уже с легким сердцем шел по привокзальной площади к вагону поезда на Самару. Как вдруг повалил сильный снег. И весь вокзал оказался укрыт тонким покрывалом из белой пороши. Вагон мой уже был близко, и вот где-то совсем рядом, словно бы прямо за зданием вокзала, раздался сильнейший грохот, от которого даже задребезжали окна и откликнулась протяжным воем сигнализация на припаркованной рядом машине. Одиночный удар грома среди зимы! Удар этот гулким эхом прокатился по вокзальной площади. Словно из огромной пушки выстрелили на небесах! Словно Императорский салют в Петропавловской крепости! Гром среди зимы, среди снега… Теперь-то я догадываюсь — это Царь устроил мне на вокзале свой Государев салют! Значит, все цели, которые поставил передо мной святой Царь на эту поездку, были выполнены. Кроме одной, которую выполняю сейчас, спустя годы все же решив рассказать о чуде… Так вот с почестью проводил он меня из города, теперь уже навсегда связанного с его Царским именем.

На фото: монастырь во имя Царственных Страстотерпцев на Ганиной Яме.

Антон Жоголев

03.09.2009