Под Твою милость…

Девятой пятницы по Пасхе ждешь, как чудесного праздника. Праздника, для которого еще надо потрудиться, надо выстрадать, пройти теми самыми путями, что некогда были проложены боголюбивыми предками в их неустанном хождении по Руси — к святым местам, отмеченным особой Божией благодатью. И трепет невольно пробегает по струночкам души: не этими ли тропами ходила — и ныне обходит Свой удел Сама Пресвятая Богородица. Как по дивеевской Канавке, что, сказывают, видна даже из космоса — огненным колечком в самом сердце России. А места, где явились миру чудотворные иконы Божией Матери, — как стремится к ним Православное сердце!
Было время — из Самары пеши шли паломники к Святым Ключам, где встречала их явленная Табынская икона Божией Матери, покровительница всего Уральского края и ближнего к нему Поволжья. А родное мое Оренбуржье издавна и доселе чтит этот дивный образ как одну из главных святынь. Стал мне особенно дорог этот образ с темными, едва различимыми ликами Божией Матери и Младенца Христа. Второй раз даровал Господь эту милость — побывать в крестном ходе с Табынской иконой Божией Матери.

…И вновь — Стерлитамак! Уже знакомый город, где на дальней окраине все так же радушно встречает Рождество-Богородицкий монастырь. Под покровом этой обители находится и изумительно красивый храм на Святых Ключах. Прошлой осенью настоятельнице монастыря, тогда монахине, ныне — игумении Наталии с сестрами пришлось вступить в неравный бой с администрацией крепко оседлавшего эти святые места курорта. Под предлогом создания единого архитектурного ансамбля и природного ландшафта ретивые управленцы решили… снести святой источник и поставить свою кирпичную коробку-купальню, куда простой паломник уже не войдет. Изволь-ка за вход заплатить хозяевам!.. Действовали по-большевистски быстро, без ведома монастыря. Мол, потом уже ничего не изменишь… Подогнали поближе трактор, чтобы в ночь осуществить свой план. Да не тут-то было! Господь помог — верные люди успели предупредить матушку Наталию. Когда трактор подошел к источнику, перед ним живым щитом встали насельницы обители во главе с матушкой Наталией. "Умрем, а источник губить не дадим!" И не столько последующее заступничество высокопоставленного вельможи спасло источник, сколько вот это стояние не убоявшихся бульдозера послушниц Божией Матери.
Трудно Православному монастырю в провозгласившей себя мусульманской республике. Тем более, когда приходится вступать в конфликт с влиятельными хозяйственниками. Курорт — он ведь реальную выгоду приносит. А то, что и больных-то здесь лечат самовластно захваченной, полоненной Божией благодатью, — не волнует людей далеких от веры. Вот и воздвигаются барьеры на пути автобусов с паломниками из Магнитогорска, Челябинска, Уфы, самарского Нефтегорска, многих ближних и дальних городов и сел. В первой битве за источник победили Православные. Будет ли она последней? Как знать…
Я поздравляю матушку Наталию с возведением в сан игумении и с получением ею ордена Святой Равноапостольной княгини Ольги. И в свою очередь получаю радостное известие: наутро крестный ход отправляется в Усолку прямо из Никольского собора монастыря.
Утром 12 июня в соборе состоялся молебен, батюшка благословил нас в дорогу. Несколько километров шло наше "малое стадо" по Стерлитамаку, встречая где — недоуменные взгляды, где холодную враждебность. Но были и другие, поджидавшие впереди, чтобы поклониться, — а уж мы донесем их поклоны к Владычице Табынской. Одна старушка, выйдя из ворот, стала со слезами молиться — видно, невмочь ей идти с нами в дальний путь, а душа-то рвется, душа плачет.
Остаются позади тихие улицы города, бурная речка Стерля… Одна молитва сменяет другую. Хорошо! Вышли мы посуху, а за городом за нас принялся дождь. Он то моросил потихонечку, то отступал — и налетал с новой силой, обрушиваясь целыми потоками воды. Старушек и почти всех детей увезли вперед на машине, только пятнадцатилетняя Галя упрямо отказывается ехать. И ни слова, ни полслова о стертых до крови ногах…
С тревогой смотрю на хрупкую, бледную красавицу Людмилу. Мне уже рассказали о ее недуге. После операции в онкологии уже все женщины, лежавшие вместе с ней в палате, упокоились в земле, а она, выписанная из больницы умирать, — пошла в церковь. И вот уже три года живет — наконец-то познав, что такое настоящая жизнь, что спасение только в Церкви.
От одной из паломниц услышала такую историю:
— Нам одна бабушка рассказала, как мимо них несли икону — еще в прежнее время, — и девушка, которая 17 лет была слепой, прозрела. Исцелилась одержимая, которую несколько здоровых мужиков силком подтащили к образу.
Вот бы и нам, многогрешным, отверзла Владычица наши духовные очи, изгнала бы гнездящиеся в наших сердцах обдержащие страсти!
…А Петровское-то — вот оно, рукой подать! Умытое дождичком, обогретое солнышком. И узнаем: крестный ход, вышедший 11 июня из Ишимбая, уже здесь, в Петропавловской церкви. Сколько родных лиц! И щедрой наградой за все тяготы самого длинного дня крестного пути — подарок: "От нашего Владыки Никона, благословение паломникам" — знакомый уфимец протянул мне несколько голубых иконок, изображающих убиенного за Христа и Царя Григория Нового (Распутина) и святого великомученика Цесаревича Алексия.
Петровское — наверное, самое гостеприимное село на пути крестного хода. Уж здесь не оставят без пищи и крова, не откажут в воде… Приютившие нас четверых Валентина и ее дочь Ольга не знали, как угодить желанным гостям, чем порадовать. Вдосталь накормили и напоили душистым чаем, натопили баньку.
Валентина рассказала, как три года назад тяжело заболел ее муж. Врачи сказали: не жилец! А двое детишек Ольги тайком от взрослых ушли в спальню, встали на коленях перед иконами и, заливаясь слезами, стали бить поклоны: "Господи, помилуй дедушку!" Отмолили — слава Богу, Петр жив и достаточно крепок, хлопочет по хозяйству, ловит рыбку, как святой покровитель его и всего села — Апостол Петр.
Утром — снова в путь. Во главе идущих — отец Валентин из Ишимбая, отец Роман из татарского села Уруссу, еще два батюшки. Один из них, грузный, тяжело ступает больными ногами, но — идет и ведет за руку шестилетнего сына. У Коленьки в самом начале пути порвалась обувка, и ножки заболели от неудобной ходьбы. Сердобольные паломницы предложили отправить мальчика вперед на машине, но отец Валентин вместо этого поставил Коленьку нести (вместе с тремя взрослыми) икону. Лучшее лекарство! Коленька идет уже в новеньких кроссовках — подарили в одной деревеньке. Обувь оказалась точнехонько впору, будто по мерке подбирали. Теперь мальчик бодро шагает рядом с отцом.
На одной из остановок в пути меня познакомили с человеком, глядя на которого трудно было поверить, что за плечами у него долгая и очень трудная жизнь.

Петр Николаевич Шибалов, паломник из Салавата (вот он, на снимке слева), рассказал:
— Родом я из Мелеузского района Башкирии, а деревни нашей нет — снесли. Тут она была невдалеке — через гору, за стекольным заводом, вот по этой речке. Рос я, как все ребята, нормальный, здоровый. Отец у нас был не кулак, но и не бедный — две лошади, три коровы. А в колхоз не пошел. В 37-м году, знаете, тогда гонения были — ну его как зажиточного и посадили, у нас все отобрали — и хлеб весь выбрали. Нам ничего не оставили, только капусту и картошку. Старшие дети поразбежались, а мы, два младших брата, остались с матерью. Мне тогда сколько было — я с 29-го, значит, восемь лет было, девятый. Другой брат был на три года постарше. Отца возили: в Мелеузе налупят — в Стерлитамак увезут, там налупят — в Мелеуз… Так и возили. Осенью забрали, весной отпустили. Он пришел еле живой, говорит: "Дети, я вам уж не кормилец. Или побирайтесь, чтобы с голоду не помереть, или идите пасти". Ну мы в один голос: "Пасти, но не побираться!" И стали мы пасти.
Взялся я пасти, а старший брат помогал. В конце сорок второго брата забрали на фронт, я один пас. Тогда мы в лаптях ходили, промокнешь — ничего, пока вдвоем были, кто-то один остается со стадом, другой сбегает, переобуется в сухое. Ну а когда я один стал пасти, тут уж стадо не оставишь без пригляда. Ноги я и застудил. Согнулись они в коленках и не разгибались. Я ни в школу ходить не мог, никуда. Еле-еле на костылях передвигался.
Ну и вот мать обрекается: повезу я его в Табынск! "Давай, сынок, как-нибудь учись ходить!" Вот я на костылях выйду за огороды на речку, там и плачу, и прыгаю — не умею ходить никак! Хоть бы одна нога действовала, я бы упирался как-нибудь, а то ведь ни одной, считай, нет, обе они у меня крючком согнуты… Ну половину деревни я кой-как проходил на костылях.
И мать меня потащила. Как мы добирались до Стерлитамака — долгая история… В церкви мы помолились, батюшка объявляет: в два часа ночи выход. Тогда верующих разгоняли, милиция не давала крестными ходами к Табынской ходить. В два часа ночи люди пришли, быстро собрались и ушли. А я куда за ними — один квартал только и смог проковылять, как уж все из глаз скрылись. Мы с мамой остались и еще одна бабушка — толстая такая, старенькая. Мать в слезы: "Куда мне теперь с ним? Хоть назад ехай!" А бабушка ей говорит: "Нет, сваха, пойдем! Я помогу, довезем! Айда потихоньку…"
Пошла она потихоньку, я ковыляю за ней. Вывела она нас на трассу Стерлитамак — Красноусольск, отрезала ломоть хлеба, подняла — и голосует, останавливает проезжающих. Кто едет — машина ли, трактор или на лошади — останавливает: "Пожалуйста, подвезите! Видите, мальчик у нас какой… Хоть километр, хоть два провезите!" Вот так мы и добрались за день до Красноусольска. Наши-то из Стерлитамака пешком шли, а мы — за бабушкин хлебушек — доехали. Как она матери говорила: "Ты не плачь, мы раньше их доедем!" — так и получилось. В Красноусольске она завела нас куда-то, там нас покормили и баню истопили, как гостей приняли. Отдохнул я и до Святых Ключей допрыгал. На Святых Ключах, где сейчас церковь, там был госпиталь. А внизу протекал источник. Его огородили и туда не пускали никого. У ворот разрешали купаться. А матери уж больно охота было прямо в родник меня засунуть. И вот опять мы солдату дали кусочек хлеба — он меня и пустил. Мать меня в воду — я оттуда, она меня туда — я оттуда… Вода ледяная, холодная, соленая. Ну все ж-таки она меня три раза окунула. Потом на меня рубашку кое-как надела, я портки натянул — весь мокрый, прозябший. Она мне и говорит: "Бежи сынок на гору, погрейся, бежи!" Я, как ошпаренный, выскочил, ничего сам не понял — гляжу, я уж на горе стою. Тут до меня и дошло, что это ведь я сам, своими ногами добежал! Кричу: "Мама, мама!.." Не могу вспоминать… Не могу, простите… Как вот вспоминаю, так и слезы текут… С горы-то бегом, на гору бегом — не нарадуюсь!
Тут мы на ночь остались. Пошли молиться — лежала там большая береза, метров двенадцать, вся она была воском залита от свечей. У нее мы и молились. Мать меня тычет: "Ложись, поспи, завтра не встанешь!" Ну я долго не мог уснуть, потом чуть только задремал — мать меня будит. Думал, опять милиция — нет, все стоят, молятся тихонько. А мама зовет: "Идем, сынок, посмотришь что…"
Я иду. Вижу, батюшка стоит читает молитвы, а рядом женщина лежит. А женщину, по-моему, эту — или другую, не знаю — видел я, как днем к источнику одну бабу мужики тащили и за руки, и за косы, и за подол — за что только можно было уцепить, тянули. Она не идет к этому месту, к источнику, орет нечеловеческим голосом. Вот ее дотащили и бросили в ручей. Мне все было интересно, я с горы подбегал посмотреть, как она потом лежала вся мокрая, вода с нее течет, синяя… И вот не знаю, эта ли женщина или другая теперь лежала у батюшки. Как мертвая, только губами шевелит. Батюшка дает ей тридцатку — она была с Лениным — та губами ее целует, аж засосала. Подносит ей крест к губам — она как харкнет на него! Тут меня мать увела оттуда, не стали мы больше смотреть на одержимую.
Так меня в сорок четвертом году в первый раз Божия Мать исцелила. А недавно я инфаркт перенес, лежал в больнице. И после уже дома едва не умер от диабета. Сыну говорю: "Вези меня к Божией Матушке! Она вылечит". И правда — стало намного легче. Божия Матушка на руках всю жизнь несет меня. Я даже и люблю Ее, и боюсь: вдруг, думаю, прогневаю Ее — и опять таким стану…
По дороге Петр Николаевич несколько раз подходил к носилкам с иконой, нес ее, и уже у самого подножья горы близ Святых Ключей, у входа в пещеру, когда начался молебен с акафистом Табынской иконе Божией матери, — Петр Николаевич был в числе четверых мужчин, державших на плечах носилки с иконой. Молебен был долгий, да еще отец Валентин обратился к паломникам с прочувствованным пастырским словом — и 72-летний Петр внешне не выказывал усталости, стоял твердо, оправдывая свое славное твердокаменное имя.
Как отзывчива на молитву Божия Матерь! Как близка Она терпеливым страдальцам… И чудесами Своими укрепляет людей в вере, а не знающих Бога — вразумляет.
О том, какими знамениями сопровождался крестный ход в прошлом году, мы писали в "Благовесте" № 13 за 2000 год. Но о еще одном я узнала лишь теперь, от отца Валентина Попова. В деревне Бердышлы, примерно на полпути от Ишимбая до Петровского, Православные поведали, как год назад крестный ход прошел их деревню, и пастух-татарин с неприязнью посмотрел вслед: "Делать-то им нечего, вот и ходят!" И обомлел: прямо над паломниками, раскинув над ними руки, шла по небу величественная Женщина… Если бы рассказал об этом русский, еще усомнились бы, а тут — мусульманин засвидетельствовал великое чудо.
В этом году многие видели на Святой Горе в утро Девятой пятницы, как играло солнце — будто на Пасху. А паломница из села Шакша своими глазами увидела накануне вечером, во время всенощной, появившийся над церковью сотканный из облаков правильный восьмиконечный крест — и рядом образ Божией Матери с Младенцем! Это видение было недолгим, но какой-то мужчина, говорят, успел заснять фотоаппаратом облачную икону.
…Даст Бог — и в пятый раз, и в десятый будут совершаться возрожденные крестные ходы к Табынской Владычице. На Уральском Афоне, где Небо так близко, будут молиться Православные своей верной Заступнице и Избавительнице от бед, да Своими молитвами спасет она народ русский.