​«Пророк без чести»

На Православной выставке в Самаре церковный историк протоиерей Георгий Ореханов представил свою новую книгу о Льве Толстом.

Давайте вчитаемся в эти неожиданные все-таки слова из Предсмертного дневника святого Иоанна Кронштадтского:

24 августа 1908 года. Доколе, Господи, терпишь злейшего безбожника, смутившего весь мир, Льва Толстого? Доколе не призываешь его на суд Твой?.. Господи, земля устала терпеть его богохульство.

6 сентября. Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы, Которую он похулил ужасно и хулит. Возьми его с земли — этот труп зловонный, гордостию своею посрамивший всю землю. Аминь.

Что это, прямо скажем, молитвенное заклятие святого Иоанна Кронштадтского не было произнесено под влиянием минуты, ясно хотя бы уже по тому, что между двумя этими похожими высказываниями прошло целых две недели. А в конце второй записи поставлено церковное: «Аминь». То есть сам святой Иоанн Кронштадтский своим словам придавал не какой-то лишь только литературный, но и вполне сакральный, церковный смысл. Как ни странно, моментального (внешнего) результата святой тогда не добился. И отлученный от Церкви граф Лев Николаевич Толстой на два года пережил святого. Хотя и, возможно, именно такая вот молитвенная эскапада святого праведного Иоанна Сергиева из Кронштадта удержала от покаяния умирающего Толстого на станции Астапово, от допуска к нему оптинского старца Варсонофия (а не злые лишь козни секретаря писателя, носившего говорящую саму за себя фамилию Чертков).

А вот еще одна цитата, из книги «Миросозерцание графа Л.Н. Толстого» очень ценимого мной доктора Богословия Владимира Николаевича Ильина:

«Лев Николаевич Толстой был человек с «ободранной» совестью, мало того, вместе с Достоевским он, несомненно, являл совесть земли Русской, и его тяжба с Церковью была кажущейся. Это очень походило на борьбу Иакова с Богом. На деле он вступил в «прю» не с Церковью, но с псевдоцерковной теплохладностью, псевдоцерковной полицией и бюрократией и со всем тем, что покрывало себя в Церкви личиной лицемерия и совершенно погашало Дух любви. Здесь в Льве Толстом, несомненно, говорил пророк и обличитель по правде Божией и Евангельской. Но сверх того великий писатель был еще и ревнитель правды Божией «не по разуму», хотя и говорил, будто бы, от имени разума, на деле же элементарного рассудка, от четырех правил арифметики, там, где требовались дифференциалы и интегралы… Покуда он говорил по Божьей совести, он правильно пророчествовал и правильно обличал. Когда же переходил из области морали в область метафизики, для которой нужны специальные знания и специальная одаренность, естественно, он жестко и больно падал».

Заметим, кстати, перекличку слов о «пророческом даре» Толстого в этом высказывании — и в названии книги о нем (о которой речь пойдет дальше).

Вот между этими двумя почти что взаимоисключающими одна другую высказываниями и пойдет разговор о книге «Пророк без чести» и о самом графе Льве Николаевиче Толстом.

Хотя… позволю себе еще одну цитату. Известный абсурдист Даниил Хармс оставил нам множество хамоватых «литературных анекдотов». Один из них я приведу целиком, уж простите меня за это.

«Лев Толстой очень любил детей, а взрослых терпеть не мог, особенно Герцена. Как увидит, так и бросается с костылем и все в глаза норовит, в глаза. А тот делает вид, что ничего не замечает. Только говорит: «О, Толстой, о!..».

Сам этот дерзкий анекдот, читанный мной еще в студенческую пору, как и другие подобные (и про Пушкина, и про Гоголя, да про всех, почитай, великих), совершенно с годами забылся. Осталась только в памяти короткая фраза-восклицание в конце: «О, Толстой, о!..» — которую я (спросите у моих сотрудников, подтвердят) довольно часто к месту и не очень к месту повторяю. Такое вот «слово-паразит» у меня с некоторых пор заимелось. Выражает оно крайнюю степень смущения и восторга от этого смущения (одновременно). Так и в Страстную Пятницу — заканчивалась у нас верстка очередного, Пасхального номера газеты. Естественно, дело шло с искушениями, как же в такой день и без них? — и я то и дело восклицал свое уже ставшее коронным: «О, Толстой, о!..». И вот довосклицался: вдруг позвонили из Москвы, из рекламного агентства. И попросили разместить в газете объявление о том, что в Самаре, сначала на Православной выставке, а потом и в крупном книжном магазине пройдет презентация книги доктора исторических наук, преподавателя Свято-Тихоновского Богословского института протоиерея Георгия Ореханова (г. Москва). Он написал книгу о Льве Толстом…

Оставалось только воскликнуть: «О, Толстой, о!..» — и конечно же, согласиться.

Прежде чем рассказать об этой книге, о встрече с ее автором, поделюсь своими рассуждениями на заданную тему.

Когда я в перестроечном 1987 году по распределению приехал в Курск, в редакцию молодежной газеты, вскоре меня познакомили с частым гостем редакции Сергеем Малютиным. Это сейчас он — главный специалист Центра духовной культуры и кинематографии имени М.С. Щепкина Госфильмофонда, Заслуженный работник культуры, член Союза писателей России… А тогда... тогда он имел репутацию интеллектуального смутьяна и находился как бы «под подозрением». Несколько лет назад отчебучил он что-то до того несуразное, даже и вовсе непредставимое, о чем тогда всё еще говорили в курилке разве что шепотом. Мы познакомились, и я сразу как-то расположился к этому умному, образованному киноведу. Как-то в хорошую минуту я решился расспросить его о том «письме в ЦК», которое стоило ему преподавательской работы в престижном вузе. Он мне уже доверял тогда и потому рассказал.

— Я ведь в кино пришел по необходимости (он тогда возглавлял крупнейший в городе и только что со скрипом разрешенный властями видеосалон). А так-то я филолог. Хотел заниматься литературоведением, писал диссертацию по Льву Толстому. А тут… В 1978 году отмечалось очень широко 150-летие со дня рождения Льва Николаевича Толстого. Должны были выйти новые книги о великом писателе. Мне тоже хотелось поучаствовать… Но вот прочел в юбилейные дни в газете «Правда» большую речь Леонида Ильича Брежнева о Льве Толстом, и меня на этом «взорвало». Не выдержал! Сам не знаю, с какой целью, — а просто больше не мог молчать. Не захотел с этим безобразием больше мириться. За один вечер написал письмо в ЦК, где в пух и прах разбил доводы престарелого генерального секретаря. Постарался показать, что сегодняшние наши правители-коммунисты никак не могут быть наследниками и продолжателями идей Толстого. По духу они противники его. …Поплатился! С работы тут же убрали, и глазом моргнуть не успел.

История давно забытая. И тем не менее… Сейчас уже Сергей Дмитриевич Малютин вряд ли бы стал за «отлученного от Церкви» Толстого так самозабвенно заступаться. Ведь давно и всерьез пришел он сам в Церковь. А все же ведь его как раз на Толстом тогда «взорвало»! Значит, все же было что-то такое подлинное в богатом литературном и идейном наследии графа…

Великим постом пришлось мне полежать на больничной коечке. В хирургическом отделении. Не сахар… Чтобы хоть чуточку отрешиться, хотя бы не слышать стонов только что прооперированных соседей по палате (и самому переключиться от дум о своих болячках), включил компьютер. И тут же схватился, словно за обезболивающее лекарство, за скачанный дочерью еще во время ее учебы в школе роман Толстого «Война и мiр». Включил наугад — и затаился, начал слушать в наушниках аудиокнигу… И — шутка ли? — угодил как раз на то место, где Пьера Безухова на станции в Торжке вербует в масоны высокопоставленный старик-«вольный каменщик». Скажу честно: потрясло. Я, конечно, что-то смутно помнил из школьной программы. Но мог ли я тогда правильно понять этот текст? Тут же куда-то отошли на задний план и моя послеоперационная боль, и «охи» товарищей по несчастью…

Что удивило? Какая-то поразительная готовность, даже легкость, с которой искренний и порывистый Пьер (а по-нашему все-таки Петр) воспринял высокопарные разглагольствования старика-масона… Видно было, что душа героя давно ждала хоть какой-то весточки с Неба. Задыхалась без нее. И тут вместо разговора о Боге, о вере, о Церкви к нему подкрадывается серьезный такой, опытный старикан, с совсем другим разговором. Об «Архитекторе Вселенной», о «тайне», о «храме Соломона». Вроде бы — и о духовном тоже, но как-то совсем не о том. Но Пьер, изголодавшийся по духовному, вцепился и в это, как голодный выхватывает из рук, не разбирая, не пробуя на вкус, — вместо хлеба суррогат из соломы и лебеды… И слушая сцену этого масонского обращения, удивлялся вот чему: в центре Православной державы, где на каждом постоялом дворе — образа, где в каждом селе — храм, масон с легкостью завладевает не только умом, но даже и сердцем неофита… Который дожил уже до зрелых лет, но так и не встретился еще с настоящей проповедью о Христе. По крайней мере, с такой проповедью, которая могла бы затронуть его за живое… Никто, вот до этого старика-масона, еще не говорил с Пьером как власть имеющий… Уже тогда Православие для людей высшего «света» сделалось каким-то лишь внешним украшением, декором, почти не затрагивающим души. Результат известен: обвал 1917 года…

А как удивительно точно описывает Толстой посвящение Пьера Безухова в «вольные каменщики»! Страшно делается не только герою книги. Сначала Пьер чувствует некое даже и благоговение от соприкосновения с «тайной» ордена, испытывает что-то похожее на то, что испытывал в детстве в храме на исповеди (ничего себе сравненьице!). Но потом это чувство благоговения вдруг сменяется совсем другим чувством — жутким животным страхом… ужасом… Душа его плачет о погибели… И он хочет бежать куда глаза глядят… Но не бежит, боясь лишь осуждения «обществом». Потом согласно обряду (а Толстой описывает детально, со знанием дела) от него требуют отдать посвящающему все имеющиеся у него предметы. Пьер наивно полагает, что сейчас он должен отдать тайному обществу все завещанные ему от графа Безухова несметные богатства. И готов внести этот вклад… Но нет, тут не столько за деньгами пришли, сколько за его душой. И пока лишь требуют отдать им всю имеющуюся у него в кошельке наличность (остальное будут забирать постепенно, без суеты). Требуют снять с себя все, что есть на теле (имеется в виду в первую очередь крест, которого, скорее всего, Пьер тогда и не носил). Такая вот жуткая инициация-посвящение… И что же? Он легко расстается с деньгами, с часами, с серебряной табакеркой. И только один предмет словно бы оказывает сопротивление этому страшному посвящению запутавшегося Пьера так называемому «Архитектору Вселенной». Обручальное кольцо! — оно никак не хочет сниматься с его жирного пальца. Эта деталь в романе Толстого меня особенно поразила своей духовной точностью… Смотрите: брак у Безухова был несчастливым, и Элен оказалась совсем не той, кого бы он мог полюбить. Да и женили его, считай, обманом. И тем не менее — это был законный, венчанный брак. И кольцо обручальное было на нем единственным предметом, который напоминал Пьеру о Церкви, хотя бы внешне пока еще связывал его со Христом. И именно это-то кольцо он никак не мог стянуть со своего пальца. С трудом одолел… А дальше уже пошло как по маслу…

Сильно писал граф Лев Николаевич!

На этой же Православной выставке, за день до презентации книги, к стенду газеты «Благовест» подошла женщина примерно моих лет. Она с тревогой в голосе заговорила о предстоящей встрече со священником — автором книги о Толстом. Оказалось, ее 23-летняя дочь Раиса, филолог по образованию, прочла несколько книг Толстого — и после этого сняла с себя крест (ну точно как Пьер Безухов снял в романе обручальное кольцо). И сколько теперь ни бьется ее мать, сколько ни молится, так еще до сих пор ее дочь крест на себя и не надела. Она хочет (дочь) прийти на встречу со священником. Хочет задать ему свои вопросы. Я не просто так указал здесь имя заблудшей. Помолитесь о ней те, у кого найдутся для этого силы.

…И так вот тоже влияют на нас по сей день книги Льва Толстого. Вспоминаю заплаканные глаза той женщины. Сколько в них боли за гибнущую дочь!

Воинствующий непротивленец

22 апреля на Православной выставке в ВЦ «Экспо-Волга» в Самаре состоялась встреча с протоиереем Георгием Орехановым, автором книги «Лев Толстой. «Пророк без чести». Книга эта вышла совсем недавно в издательстве «Эксмо». Далее я привожу выдержки из выступления и ответов на вопросы отца Георгия Ореханова:

— Я не ставил перед собой задачу ни очернять, ни обелять Толстого, — так начал протоиерей Георгий Ореханов встречу с самарцами. — Задача очернить Толстого совершенно безсмысленна, потому что, хотим мы того или не хотим, но книги Льва Николаевича все равно будут читать до тех пор, пока вообще жив человеческий род. Потому что это выдающийся писатель. Но и заниматься апологией Толстого задача тоже безсмысленная. Потому что Толстой в этом не нуждается, и отлучение его от Церкви было исторически неизбежно. Толстой сам вел себя так, что это отлучение обязательно должно было произойти. К этому все шло. В книге я лишь постарался объяснить читателям суть его жизненной трагедии.

Книга о Толстом названа необычно — «Пророк без чести». Основой для такого названия служат, конечно же, слова Христа из Евангелия от Матфея: «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» (Мф. 13, 57). Но почему Толстой назван пророком? Конечно, если он и «пророк», то не в ветхозаветном смысле — никаких событий он не предсказывал. Но каким-то загадочным образом Толстой по-прежнему присутствует в нашей жизни, откликается на события нашего времени… И многие люди обращаются к его трудам в поисках ответа на современные вопросы. Все это придает книгам Толстого большой авторитет.

А в свое время Толстой озвучивал для своих русских читателей те идеи, которые на тот момент уже были очень популярны в Европе, это идеи секуляризма и антиклерикализма. Критика Церкви и традиционного представления о Христианстве пришли в Россию в первую очередь через Толстого… Но почему же он назван в моей книге «пророком без чести»? Толстой был при жизни самым известным русским писателем и, по всей видимости, вообще самым известным русским человеком начала ХХ века. Первый цветной фотопортрет, сделанный в России в 1908 году, был фотопортрет именно графа Льва Николаевича Толстого. А ведь можно было бы первый цветной фотопортрет сделать с Императора Николая II или премьер-министра Столыпина… Но известный фотограф Прокудин-Горский решил, что нужно сделать самым первым цветной фотопортрет именно Толстого. Да, этот человек был очень знаменит и популярен. И тем не менее, Толстой был «пророком без чести», потому что он пользовался популярностью и славой вовсе не за проповедь своих моральных взглядов. В своем моральном учении он руководствовался Нагорной проповедью Христа. А еще он проповедовал отказ от мяса, спиртного и табака, воздержание от греховных связей с женщинами. Учил не сопротивляться злу силой. Но никто из его читателей не стремился следовать этой его программе. Его моральное учение никого не волновало. Парадоксальным образом эта проповедь морального образа жизни была близка как раз Православным людям, но они не могли воспринимать Толстого как своего учителя за его резкие антицерковные высказывания. А слава к Толстому пришла потому, что он был активным критиком государственной Церкви. Он первым озвучивал для своих современников те противогосударственные и противоцерковные тенденции, которые и без него уже существовали в жизни. Он их лишь наиболее ярко обозначил. Это были взгляды не только Толстого, он не был бунтарем-одиночкой, но многие и многие интеллигентные люди уже думали так же, как он. Историк Данилевский очень точно написал: «Мысли и идеи Толстого — это воздух, которым мы дышим». Очень многие вокруг мыслили как Толстой. Чехов, Лесков, Блок… Некоторые из них еще и дальше шли в своем отрицании Церкви и государства.

И все-таки, почему без чести? А потому, что Толстого почитали как раз за то, что для него самого никакой ценности не представляло. Его почитали как автора великих романов. А также за то, что он являлся критиком русской Церкви и государства. А для него было важным совсем другое — моральное учение, как оно изложено в Евангелии от Матфея в Нагорной проповеди Христа.

…Ленин очень точно назвал Толстого «зеркалом русской революции». Парадокс заключался в том, что, проповедуя непротивление злу, Толстой оказался на стороне тех, кто уже вскоре, в том числе и опираясь на его труды, разрушил русское государство, пролил реки крови, а также во многом порушил русскую культуру. Ленин посвятил Толстому пять статей, в которых доказывал, что идеи Толстого не могут служить опорой для большевиков, но толстовские методы вполне могут им пригодиться. Что уже вскоре и произошло… В какой-то мере Толстой ответственен за то крушение исторической России, которое произошло вскоре после его смерти.

Можно ли простить Толстого?

В феврале 1901 года Святейший Синод заявил, что Толстой не является членом Церкви и не может являться им, пока не покается в своих грехах и в своих сочинениях, носивших антицерковный характер. И вот даже в наше время немало людей обращается с письмами в Московскую Патриархию с просьбой пересмотреть решение Синода об отлучении от Церкви Толстого. В 2010 году в очередной раз такое письмо было отправлено в Патриархию потомками Толстого, среди которых есть очень достойные церковные люди. Это письмо было отправлено в год столетия со дня смерти Льва Толстого.

Но что значит простить Толстого? Предположим на минуточку, что Церковь простила-таки Толстому его заблуждения и публично об этом заявила. И что с завтрашнего дня Синодальный акт от февраля 1901 года отменяется. Но это значило бы, что на следующий день можно будет прийти в Православный храм, служить по Льву Толстому панихиды, литии, поминать на Литургии. Но как Церковь может совершать над ним такие действия, которые самому Толстому казались совершенно безсмысленными? И Церковь, всякий раз получая такие письма с просьбами простить Толстого, снять с него отлучение, вынуждена терпеливо объяснять, что это сделать невозможно в первую очередь потому, что этого не хотел сам Лев Николаевич. А Церковь не может совершать что-то с человеком вопреки воле самого этого человека.

Я вам напомню очень важный Евангельский эпизод, который мы недавно вспоминали на Страстной седмице. Христа распинают между двумя разбойниками, и один из них Христа поносит, а другой кается в своих грехах. И тому разбойнику, который кается, Христос говорит знаменитые слова: «Ныне со Мною будешь в раю». Обратите внимание: второму разбойнику, который не каялся, Христос ничего не говорит, и ничего не отвечает на его хулы. И возникает такой вопрос. А почему бы Христу и второго разбойника тоже не взять в рай? Ведь наш Господь Иисус Христос милосердный, Он всех любит, Он же Богочеловек. Почему бы Ему не простить и второго разбойника? А произойти это не могло, потому что сам второй разбойник этого не захотел.

И Христос, и Церковь никогда не совершают с человеком того, чего не хочет он сам. И так как сам Толстой не хотел, чтобы его прощали, и в своем завещании написал, что очень просит не хоронить его по Православным обрядам, то отмена этого акта об отлучении Толстого была бы абсолютно недопустимой. И к тому же это было бы проявлением неуважения к памяти великого русского писателя. И такого неуважения к воле писателя Русская Православная Церковь проявить никак не может.

Святой против Льва

Всем известно совершенно непримиримое отношение святого Иоанна Кронштадтского к Толстому. Известно также и несколько резких отзывов Толстого о святом Иоанне Кронштадтском. Эти великие современники были антиподами. Смысл жизни Толстого заключался в том, чтобы объяснить людям: Церковь не нужна. По его превратному мнению, Церковь является препятствием на пути к прогрессу, к духовному возрастанию, и для духовного совершенствования человека, по его мнению, «посредники не нужны». А смысл жизни отца Иоанна Кронштадтского, наоборот, заключался в том, чтобы показать русским людям: без Церкви нет спасения. В Дневнике отца Иоанна Кронштадтского есть очень яркая запись. Известно, что Кронштадтский пастырь старался каждый день совершать Божественную литургию. И вот однажды из-за болезни он пропустил служение Литургии, и написал: «Когда не причащаюсь, я умираю». Так он очень кратко и ярко выразил свое жизненное кредо. Без церковных Таинств, и в первую очередь без Причащения, жизни для него не было.

А для Толстого все наоборот. И для него «таинства не нужны». За год до смерти, тоже в своем дневнике, Толстой делает совершенно противоположную запись. Это страшная, кощунственная запись, и простите меня, что здесь ее привожу, но все-таки ее надо знать, чтобы понять его взгляды. «Как бы не придумали они (представители Церкви — ред.) чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я «покаялся» перед смертью. И поэтому заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении — ложь».

Страшно! Такие жуткие слова…

Читать ли нам Толстого?

Мне часто приходится выступать в Православных гимназиях, и меня спрашивают, нужно ли Православным молодым людям изучать Толстого. Можно ли его романы читать нашим детям? В первую очередь имеют в виду «Войну и мир», «Анну Каренину», входящие в школьную программу «Севастопольские рассказы», а также мной очень любимые повести Толстого «Казаки» и «Хаджи-Мурат». И я раньше как-то обтекаемо отвечал на это, уходил от прямого ответа. А сейчас, по прошествии уже многих лет, я говорю уже совершенно определенно: «Вы должны быть счастливы, если ваши дети читают Толстого». Сейчас мы находимся в такой ситуации, что надо всячески приветствовать, если дети будут читать «Войну и мир», «Анну Каренину»… Хотя, на мой взгляд, «Анна Каренина» по своему очень глубокому замыслу недоступна для понимания молодых людей. Ее нужно читать уже после сорока лет, не раньше. Не забудем, что другой великий писатель, Достоевский, назвал «Анну Каренину» самым выдающимся романом XIX века. Не случайно он это написал как раз в тот момент, когда писал свой роман «Братья Карамазовы», другой выдающийся роман XIX века.

Я был счастлив, когда узнал, что моя младшая дочка в шестнадцать лет три раза прочитала «Войну и мир».

Мы не представляем себе, в каком положении находится сегодня наша молодежь. Для нее и хорошие книги, и хорошее кино, и театр хороший недоступны — все это ей заменили социальные сети…

Русская литература XIX века является вершиной мировой культуры. Потому что, с моей точки зрения, ничего выше «Анны Карениной» и «Братьев Карамазовых» (если не считать Евангелия и других религиозных текстов) человеческий ум не создал и уже не создаст. По крайней мере, так показывает современная ситуация, например, с экранизацией произведений Толстого. От одной экранизации к следующей мы видим не возрастание, а наоборот, падение все ниже и ниже… Мы уже посмотрели фильм «Анна Каренина» с Кирой Найтли в главной роли, и нам казалось, что ниже падать уже некуда. А оказалось, что можно упасть и ниже… А вот недавний фильм с Лизой Боярской в роли Анны Карениной я смотреть уже просто не стал… Для меня это слишком…

«Воскресение Христово видевше…»

Иногда слышу мнение, что Толстой якобы не отрицал учение Христа. Но ведь в Евангелии он выбирал лишь то, что считал правильным. А правильной он называл в первую очередь Нагорную проповедь, считал именно моральное учение Христа основой Евангелия и всего Христианства. Но с Православной точки зрения главным в Евангелии является Воскресение Христово. Как говорил Апостол Павел в Первом послании к Коринфянам: «А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (15, 14). Можно проповедовать самую высокую мораль, но если бы Христос не воскрес, все это ничего бы не дало. И проповедь самой высокой морали была бы безсмысленной. И Апостол Павел пишет, что в таком случае мы были бы самыми несчастными из людей. Потому что вокруг живут люди, не верующие в Воскресение Христово, живут себе как хотят. А мы ради Христа пребываем в самоограничении, посте, молитве…

Толстой не верил в Воскресение Христово. И Евангелие в «редакции» Толстого кончается смертью Христа на кресте (он ведь кощунственно советовал читателям взять карандаш и вычеркнуть из Евангелия вообще все чудеса). Толстой считал Христа простым Человеком, моральное учение Которого божественно, потому что оно, парадоксальным образом, является также и учением Бога-Отца. Как-то вот так у него все это совмещалось. И это неверие в Воскресшего Господа Иисуса Христа привело его к страшной жизненной трагедии.

Толстой, опять же, каким-то парадоксальным образом, весьма уважал религиозного мыслителя Николая Федоровича Федорова. А тот в центр своего учения поставил как раз Воскресение Христа и последующее воскрешение всех людей. Федоров с трудом терпел Толстого, чувствуя в нем глубокое неверие. Но вот однажды, когда Федоров окончательно убедился в том, что Толстой отрицает самое главное в Христианстве — Воскресение Христа, — то он полностью разорвал отношения с писателем. Они встретились в Румянцевской библиотеке в Москве, где Николай Федорович Федоров работал библиографом, и Федоров не подал руки писателю-еретику.

— Давайте хотя бы простимся по-человечески!.. — умолял его Толстой.

Но Федоров прогнал его прочь:

— Я не могу с вами даже разговаривать, даже находиться рядом с вами не могу после того, что о вас узнал…

…Радикально, но, наверное, правильно!

Бегство Толстого

Святой Иоанн Кронштадтский писал, что Толстой похулил Духа Святого и потому уже не сможет покаяться. Это предсказание святого сбылось…

После 48 лет семейной жизни Толстого с супругой Софьей Андреевной (по-земному это был вполне счастливый брак, у них родилось восемь детей, семь из которых выросли), 82-летний писатель почувствовал, что уже больше не может находиться с женой под одной крышей. Ведь он по сути дела оказался под ее домашним надзором — она все искала подлинник завещания Толстого, подписанный им незадолго до этого тайно, в лесу. Осматривала даже его сапоги, копалась в одежде, не говоря уже о бумагах на письменном столе. Все это было для него непереносимо. И куда же он побежал из ставшего вдруг опостылевшим родового имения? — Туда, где у него имелся опыт любви.

Он побежал в Оптину пустынь. Знал, что его там встретят, выслушают. Знал, что его там любят.

Из всех русских писателей, бывавших в Оптиной, — а это и Гоголь, и А.К. Толстой, и Достоевский, и Владимир Соловьев, — Лев Толстой чаще каждого из них бывал в этом прославленном своими старцами монастыре. Толстой приезжал в Оптину пустынь не менее шести раз. Первый раз он посетил обитель в 12 лет, когда там хоронили его тетушку. В последний раз он приехал туда за несколько дней до своей смерти.

До этого он уже общался с великим старцем Оптинским преподобным Амвросием. После их беседы старец о нем сказал: «Горд очень…». Да, Толстой был очень гордый человек. Но и его все равно безотчетно тянуло в Оптину.

Убежал из «родового гнезда», из Ясной Поляны, где прошла вся его жизнь, и приехал в Оптину пустынь. Так появилась возможность для обращения Льва Толстого. Случись это, и судьбы России могли быть совсем иными… Но Оптинский старец преподобный Иосиф (Литовкин) тогда был тяжко болен и не смог встретиться с Толстым. Да он вряд ли даже и знал о том, что писатель приехал в монастырь.

А когда через несколько дней уже Толстой умирал в Астапово (без Ясной Поляны, без опеки супруги его богатырское здоровье сразу же пошатнулось, — да и жесточайший духовный кризис дал о себе знать), к нему из Оптиной пустыни приехал другой старец — преподобный Варсонофий (Плиханков), готовый принять его покаяние. Но младшая дочь Толстого и все тот же проворный Чертковъ не допустили священника к гибнувшему Толстому. И писатель даже вряд ли и знал о том, что священник из Оптиной пустыни приехал к нему на станцию Астапово. Ситуация повторилась с полной симметрией: в монастыре о приезде Толстого не знал больной старец, а в Астапово о священнике не знал больной и умиравший писатель…

Покаяния Толстого быть не могло. И оно так и не наступило.

Подготовил Антон Жоголев.