​Исцеление сержанта

Рассказ-быль.

Об авторе. Протоиерей Леонид Коркодинов — настоятель усольского прихода в честь Святителя Николая Чудотворца в селе Усолье Шигонского района Самарской области. А еще отец Леонид пишет рассказы для взрослых и детей. Автор книг «Жаркое из шоколада», «Ванины рассказы», «Непростой фонарь». Родился в 1976 году в г. Пермь.

В воскресенье, перед вечерней поверкой, сержант Крашев и два солдата шумной, веселой компанией вернулись из увольнения, а во вторник сержант внезапно слег с температурой. Весь понедельник прихрамывал на одну ногу, постанывал и хмурился. В ночь поднялась невысокая температура.

— Серег, что это с ним? Простыл или заражение какое? — спросил утром дневальный Степа, подойдя к Сергею Седову.

— Да где ему было заразиться. Вместе в воскресенье на пляже были. Женька и я с Викой своей. Димка за нами еще в тот день увязался. На пляже народищу тьма. Сам понимаешь, жара стоит — не в кабаках же сидеть. Духотища. Было как всегда: купались, загорали. Я, правда, отходил на часок, Вику на автобус провожал. Ей надо было пораньше вернуться домой. Она сессию сдает, готовиться надо. Вот, Степка, дембельнусь, и сразу с Викой свадьбу сыграем… Тебя, дружбан, обязательно приглашу, — Сергей обнял за шею друга и шутливо надвинул ему фуражку на нос.

— Хорошо, буду приглашения ждать… — улыбнулся Степа, поправляя головной убор. — А мне что майору докладывать? Будет на построении сержант или нет?

— Думаю, к вечерней поверке оклемается… — предположил Седов. — Наверное, командир наш на солнце перегрелся. А с ногой у него может быть что-то серьезное, а вдруг не оклемается. Ты видел его ногу?

— А что с ногой? Он вроде хромал вчера…

— Он вечером сапог снял, прямо еле-еле стянул, а там кошмар: кожа лопнула и слезла, ступня распухла, вся в каких-то пятнах. Мезинцев сразу мазь какую-то откопал и бинт. Мать, говорит, дала от загноения. Ну, намазали, перебинтовали. Всё ж лучше, чем ничего.

— Может, в медсанчасть ему обратиться, пока не поздно? — обезпокоился Степа. — А то… вдруг гангрена? Тогда ампутация или вообще кранты…

— Что, уже хороните? — сержант, опираясь на дверной косяк, вышел в коридор к тумбочке из спального кубрика. Солдаты при виде командира по привычке выпрямились.

— Да ты что, Женёк, мы ж тебя знаем! Не первый год вместе сапоги топчем. Прорвемся! — Сергей был рад увидеть друга на ногах.

— Да мне сейчас сапоги не то что топтать, надеть и то не получается… — сержант устало выдохнул. Лицо его было серым, почти землистого цвета, немного опухшим от постоянного напряжения. На больную ногу он почти не наступал.

— Товарищ сержант, где наша не пропадала! — сказал бодро дневальный Степа и одернул гимнастерку. Взгляд его машинально уловил, что одна ступня у сержанта была замотана в бинты.

— Ладно, бойцы, я, как видите, для строевой пока не годен. Отлежусь, но вы не особо радуйтесь и другим передайте. Вместо себя назначу ефрейтора Кузнецова — он не хуже меня дело знает. Погоняет вас как следует. И чтобы к военному смотру были готовы! Потом, на гражданке, расслабитесь…

— Ты, главное, поправляйся, а мы не подведем! — Сергей, подойдя вплотную, подхватил командира под мышки и повел его по коридору в сторону бытовки.

Нрав у нашего сержанта был крут. Часами он любил погонять солдат по плацу, заставляя отрабатывать упражнения до посинения. Но и в обиду своих не давал. Мы его недолюбливали как строгого начальника и уважали одновременно.

К вечеру сержанту стало хуже. Он молча лежал на кровати и смотрел не моргая в панцирную сетку верхнего яруса и о чем-то думал. На соседней койке сидел Седов с тарелкой в руках. Граненый стакан с горячим чаем стоял на тумбочке.

— Давай, подкрепись, Женёк. Салаги постарались, картошки нажарили. Запах дома… — Седов с блаженной улыбкой на лице поднял глаза в потолок.

— Скорее общаги, — перебил сержант. — Слушай, Серег, а Лёнька у нас вроде в церковь часто ходит?!

— Ну да. Печенье, булочки всякие притаскивает оттуда. А ты к нему в тумбочку заглядывал? Не тумбочка, а иконостас с хоругвями. Прикинь, я тут еще слышал от Лёхи Духова, что он ему говорил по секрету, мол, после армии пойдет на священника учиться. А что?

— Да нужен он мне. Позовешь?

— Не вопрос. Он как раз на «тумбочку» дневальным заступает. Сейчас позову.

* * *

— Рядовой Коркин по вашему приказанию прибыл! — подойдя к кровати больного командира, я отдал честь.

— Вольно, — Женька рукой указал мне, чтобы я сел. Тут я заметил, что больная нога у него разбинтована.

— Лёнька, помолись за меня Богу, пусть поможет ногу исцелить.

Он взглядом указал на распухшую, непонятного цвета ступню.

— А ты веруешь? — удивился я. Просто мы были одного призыва, но за неполные два года речь о вере у нас не заходила.

— Верю, что Бог поможет!

Я ответил, что помолюсь обязательно, и добавил: «Только верь!»

В этот момент я почувствовал угрызения совести. Она, совесть, говорила: «А что же ты сам не помолился за больного — без его просьбы?»

И действительно, я себе казался таким правильным, а попавшего в беду товарища оставил без помощи. Пусть даже и были на него какие-то обиды. «Какой я после этого христианин?» — думал я.

Через час я отдал команду: «Отделение, отбой!» — и мое дежурство началось. Мне нравилось дежурить ночью. Тихо, спокойно, есть время написать письмо домой, время что-то почитать, постирать и, главное, помолиться без посторонних глаз.

Когда все уснули, я взял свой солдатский молитвослов — материнское благословение. После вечернего правила «На сон грядущим» прочитал обычные молитвы за болящего воина Евгения. Сделал три земных поклона перед металлической иконкой Казанской Божией Матери, которую всегда носил в нагрудном кармане. Потом взял ее, прошел в спальню и положил икону под подушку спящего страдальца. Возможно, я делал что-то не по канонам — просто от души очень хотел ему помочь.

Отстояв половину ночи на «тумбочке», разбудив второго дневального, я вытащил свою любимую иконку из-под подушки больного и отправился спать.

Утром все проснулись от громкой команды: «Отделение, подъем!» Всё наше подразделение, в количестве двадцати четырех человек, через сорок пять секунд построилось в коридоре.Удивлением для всех было то, что сержант Крашев стоял в строю со всеми вместе, а на ногах у него были оба сапога! А ведь еще вчера не то что сапог, тапочек тяжело было надеть. Это было чудо! Как за одну ночь смогла нога вернуться в свое прежнее состояние?!

После этого случая сослуживцы меня зауважали и даже стали немного побаиваться. Лишний раз не решались со мной спорить.

— Вдруг еще какую-нибудь «порчу» наведет… — поговаривали они. А я, грешный, немного этим суеверным страхом их пользовался. Но перед Богом в том уже давно раскаялся.

* * *

Свой армейский молитвослов храню как реликвию. Иногда листаю замусоленные страницы, два года гревшие мою душу вдали от дома. В конце молитвослова был помянник, в который я записал имена всех своих родных, и каждый день за них молился, вспоминая их лица. Сейчас вспоминаю своих армейских друзей и молюсь теперь и за них.

А перед моими глазами, на полочке в красном углу, стоит та самая маленькая металлическая иконка Казанской Божией Матери.

Рисунок Александры Чефелевой.