Дневник приходящих мыслей

Известный писатель протоиерей Николай Агафонов делится с читателями своими сокровенными размышлениями.

Вначале хотел назвать эти заметки «Дневник писателя» и сразу же подумал: эко куда тебя, брат, заносит, Федору Михайловичу подражать? А почему бы и нет? Почему бы у великих не позаимствовать доброе. Еще лезло на ум название «Мысли вслух». Неплохо, так ведь уже тоже было, а хочется чего-нибудь оригинального. А что я собственно собираюсь делать? Записывать свои мысли? А кому они нужны, кроме меня самого? Да и мне нужны ли они? Мне, пожалуй, может быть, и не очень, да куда от них денешься? «Я мыслю, следовательно, существую» — с этим высказыванием Декарта трудно не согласиться. Да, от мыслей, пожалуй, никуда не денешься, но почему непременно вслух? Для чего публичность сокровенных мыслей? Да просто хочу поделиться с теми, кому это интересно, вот и всё. Нет, не всё. Делиться нужно только добрым, а уверен ли я, что мои мысли будут добрыми? Не очень уверен, потому буду их оценивать своей внутренней сердечной цензурой.

* * *

Не верю я тем писателям, которые всех уверяют, что пишут исключительно для себя. Зачем для себя писать? Просто размышляй и наслаждайся, так нет ведь, пишешь — значит, рассчитываешь, что хоть один человек да прочтет. Лицемерить не собираюсь и признаюсь сразу: пишу с единственной целью, чтобы написанное мною было востребовано читателем. Чтобы мои книги прочитало как можно большее количество людей. Чтобы и после смерти моей эти книги читали. А если бы знал, что читать не будут, то ни за какие коврижки не сел бы писать, потому как я несносный лентяй. Мама мне не раз говаривала: «Лень, сынок, вперед тебя родилась», — а маме я верю.

* * *

«Гений и злодейство — две вещи несовместные», так ли это? Можно ли подвергнуть сомнению эту мысль, которую Пушкин вложил в уста Моцарта? Гениальность — это суперталант, а всякий талант, несомненно, от Бога. Но сколько мы видим талантливых злодеев? Разве не может гений совершить злодейство? По моему твердому убеждению — может. Денница был светлым Архангелом, но возгордился и пал, став темным сатаною. Разве Лев Николаевич Толстой не был гениальным писателем? Был. Но, возгордившись своей славой, отпал от Матери-Церкви, — и посмотрите, что он написал гениального после своего восстания на Святую Православную веру? Да ничего. Гений, совершивший злодейство, лишается дарованной Богом гениальности. Она у него просто отнимается. Вот потому тысячу раз прав Александр Сергеевич Пушкин: «Гений и злодейство — две вещи несовместные».

* * *

«Закон и благодать» — эти вечные темы нашего бытия. Две тысячи лет прошло, а мы все еще остаемся подзаконными людьми. Все еще не совлечем с себя «ветхого человека». Горько об этом думать, но нам оказывается уютней и проще в «ветхозаветной одежде». Новозаветная одежда жмет, в ней нам неудобно, непривычно, трудно. А «ветхозаветный халатик» накинул на себя — комфортно и спокойно на душе.

Нет, пожалуй, не спокойно, «ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ин. 1, 17). Законом спастись нельзя. Праведность от Закона — это внешняя праведность книжников и фарисеев. Если можно было бы спастись Законом, то Спаситель был бы не нужен. Ветхозаветные заповеди — это уголовный кодекс древнего Израиля. Государственный закон, нарушение которого каралось смертью. Но и в наше время убивать, красть, лжесвидетельствовать, прелюбодействовать невозможно без риска преследования уголовным законом или общественным осуждением. А вот если я ненавижу врагов своих, то мне не грозит осуждение общества, ни тем более преследование уголовного права. «Ненавидь врагов сколько твоей душе угодно», — скажет наше христиански-гуманное общество, да еще и сочувствовать тебе будет. А если ты на женщину посмотрел с вожделением, разве за это посадят в тюрьму? Нет. В мыслях можешь даже изнасиловать ее, и ничего тебе за это от людей не будет. А вот суд Божий, суд твоей совести, которая, как известно, голос Божий в душе человека, тебя ждет.

Заповеди Христа Спасителя не подвластны человеческому суду, а лишь суду Божьему. Царство Христа не от мира сего, и Его Заповеди — это не Закон, а Благодать, ведущая к вечному блаженству. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».

Зачем же мы меняем вечное Блаженство на временный земной комфорт, ведь прекрасно знаем, что обмен далеко не равнозначный? Знаем, но делаем, потому что нам хочется пожить в свое удовольствие, как евангельскому блудному сыну.

Ох уж, скорей бы бежать, бежать без оглядки из этой «страны далече», где правит Закон, а не Благодать. А пока нет особых потрясений, нам уютно и в нашей «ветхозаветной одежде Закона». И вот об этом горько думать.

* * *

Христос говорит: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга». Почему она «новая»? Ведь заповедь о любви к ближним дана еще в Ветхом Завете. Сам же Господь говорил, что эти две заповеди, любви к Богу и любви к ближнему, были самые главные в Законе и пророках?

Может быть, здесь дело в том, кого понимать под своим ближним? Ветхозаветная заповедь любви к ближнему звучит так: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19, 18). И так вроде бы все ясно, эта заповедь подразумевает под ближним только «сынов народа твоего», то есть исключительно иудеев. Когда же законник по поводу этой заповеди вопросил Христа: «кто есть ближний мой?» — то Господь рассказал ему притчу о милосердном самарянине. В притче Он показал, что ближний — это любой человек, вне зависимости от национальности, нуждающийся в нашей милости и любви.

Но новизна заповеди Христа о любви все же не только в этом новом понимании ближнего. «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13, 34). А как же Господь нас возлюбил? Ведь не как Самого Себя: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). Вот она, Божественная высота! Вот она, новизна заповеди: не как самого себя, а больше. Любовь, не ограниченная ничем, это жертвенная любовь. Это новая заповедь Христа.

* * *

В 1991 году меня назначили ректором во вновь открываемую Саратовскую Духовную семинарию.
В епархиальном управлении сохранились некоторые документы Саратовской семинарии конца 1950-х годов. Я принялся их изучать.

Читаю докладную записку ректора Саратовской семинарии протоиерея Кремлева в Учебный комитет при Священном Синоде за 1960 год. В ней ректор дает отзывы о преподавателях семинарии. При этом ректор доводит до сведения начальства, что помощник инспектора иеромонах Филарет (Денисенко) внес раскол в корпорацию преподавателей, а иеромонах Иоанн (Снычев), преподаватель гомилетики, чрезмерно увлекается «старчеством».

Прошли годы и десятилетия. Оба иеромонаха стали Митрополитами. Один из них устроил раскол на Украине, отпал от Церкви, а другой стал подлинным духовным вождем России.

Прочитав докладную записку ректора, я подумал: привычки молодости иногда становятся фатальным явлением в старости.

* * *

Все алтарники делятся на две категории: очень трудолюбивых и очень ленивых.

Прихожу я как-то в алтарь помолиться Великим постом. Череда служения была не моя, потому молился в левом приделе. Служащий батюшка произносит коленопреклонные молитвы, и я вслед за ним отбиваю земные поклоны. Ковра в левом приделе нет, вот и приходится опускаться на холодный, к тому же твердый кафельный пол алтаря. Мне это, естественно, не нравится. Я подзываю алтарника и прошу его принести какой-нибудь коврик. Алтарник недовольно морщит нос, но все же идет за ковриком. Приносит коврик и предупреждает, что тот пыльный.

— Почему же ты его не вычистил? — возмущаюсь я.

На это алтарник резонно замечает, что пыль, мол, имеет свойство постоянно оседать, а если бы он этот коврик даже и почистил вчера, то сегодня он все равно был бы пыльным.

Я ему говорю:

— Вот послушай историю. Однажды знаменитый английский писатель Свифт во время путешествия остановился в трактире. Переодевшись к ужину, он напомнил слуге, чтобы тот не забыл почистить его сапоги. Слуга же отвечал: «А зачем, господин, их чистить? Завтра ведь все равно запылятся». — «Хорошо», — согласился Свифт и заказал трактирщику ужин только для себя одного. Слуга скромно заметил, что он тоже хочет покушать. «А зачем тебя кормить, ты ведь все равно завтра проголодаешься?»

Алтарник внимательно выслушал мою историю, задумался, а потом спросил:

— А этот ваш Свифт был христианином?

— Да, — отвечаю я, — хоть и не православным, но христианином.

— Теперь понятно. Был бы православным, то никогда бы грязные сапоги выше человека не поставил.

* * *

Враги, «взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 52).

Заповедь «не убий», которой так любят козырять пацифисты всех мастей, к защите Родины не имеет никакого отношения. Эта заповедь, данная Богом через Моисея Ветхозаветному Израилю, лишь воспрещает убивать своего «брата», то есть ближнего, а не вооруженного врага, идущего убивать твоих близких. Нарушение заповеди «не убий» как преступление уголовное во все времена подвергалось судебному преследованию. «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Мф. 5, 21-22). И убийство, и напрасный гнев согласно новозаветной заповеди подлежат суду Божию. Но в первом случае кроме Божьего суда преступник подвергается еще и уголовному наказанию через представителей государственной власти, которые не напрасно носят меч (см. Рим. 13, 4) и обязаны защищать жизни людей от убийц. Когда же само государство подвергается внешней угрозе, когда враг идет в твое Отечество, чтобы убивать твоих близких — детей, родителей, братьев и сестер, — на защиту должен встать каждый способный носить оружие.

Православное сознание отвергает толстовское учение «о непротивлении злу насилием» как недостойное звания христианина, призванного активно бороться со злом во всех его проявлениях. Нет большего лицемерия и ханжества, чем оправдывать свою пассивность ко злу заповедью Христа: «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5, 39). Иносказательный образ «второй щеки», предлагаемый Христом в Нагорной проповеди, — это призыв человека к незлобию и умению прощать личные обиды. Те же, кто пытается истолковывать заповедь буквально, как полную пассивность ко злу, скорее всего, невнимательно читали Евангелие, а там рассказывается, как «один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику? Иисус отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин. 18, 22-23). Христос не подставил второй щеки, а с достоинством поставил на место обидчика, не дав ему далее наносить оскорбление Сыну Человеческому.

* * *

Сейчас много говорится о необходимости патриотического воспитания молодежи. Нам, писателям, надо бы тоже об этом подумать. Например, популяризация темы духовного подвига времен смуты XVII века через историческую беллетристику — это же такой широкий простор для наших русских Вальтеров Скоттов. Но, увы, где они? Пока, к сожалению, нашей современной исторической прозе эта задача оказалась не под силу. Духовного подвига и духовного искания современная историческая беллетристика не знает. К вершинам художественной выразительности исторических романов прошлого пока так никто и не приблизился. Может быть, действительно оскудела наша земля талантами? Или просто время для таких романов еще не пришло?

* * *

XXI век так и не стал моим временем. Честное слово, я почему-то ощущаю себя в этом айфонно-компьютерном мире пришельцем из прошлого. И это не потому, что мне чужды достижения технического прогресса XXI века. Я каждодневно пользуюсь компьютером и мобильным телефоном. Это очень удобно. Но меня все равно не покидает ощущение, что мы все более и более становимся рабами этого технического прогресса.

Но, слава Богу, я знаю простой и надежный способ побывать в прошлом, скажем, в начале XX века. Туда я могу направиться в любое свободное время. Для этого не нужна машина времени. Когда я устаю от суетливой мишуры нашего времени, то ухожу побродить по улицам старой Самары…

Протоиерей Николай Агафонов.