«Русское эхо» в гостях у «Благовеста»

Рассказы Православных писателей.

Сегодня в гостях у «Благовеста» — общероссийский литературно-художественный журнал «Русское эхо». Этот журнал издается Самарским отделением Союза писателей России. Редактор журнала, он же председатель Самарской областной писательской организации Александр Громов, хорошо известен нашим читателям по многим публикациям в газете «Благовест» и журнале «Лампада». На страницах «Русского эха» печатаются многие известные писатели, в том числе Валентин Распутин, Владимир Крупин, а также замечательные самарские авторы Борис Сиротин, Алексей Солоницын, Евгений Семичев, протоиереи Николай Агафонов и Сергий Гусельников. Журнал отмечен губернской премией в области культуры и Почетной грамотой Русского Народного Собора (2003 г.).

Редакция журнала находится в самарском Доме журналиста по адресу: г. Самара, ул. Самарская, 179. тел. (846) 333-48-01.

Поджигатель

Об авторе. Александр Никифорович Завальный родился в 1954 году в г. Горьком (ныне Нижний Новгород). С 1979 г. главный библиограф Самарской областной универсальной научной библиотеки. Заслуженный работник культуры РФ, член Союза литераторов России. Автор более чем тридцати книг и сборников: «Раскрытая книга», «Украинские этюды», «Самарские рассказы» и другие. Рассказ «Поджигатель» впервые опубликован в журнале «Русское эхо».

Пламя рванулось вверх, пожирая предрассветную июльскую темноту, и деревня словно обернулась декорацией фантастического спектакля. Горело здание школы, превращенное в казарму для немецких и румынских солдат. Румыны, занимавшие первый этаж, крича и давя друг друга, вываливались из дверей. Подгонявшие их пинками и прикладами немцы стали прыгать в окна.

Через полчаса, когда школа уже догорала, немцы согнали на площадь почти всё население деревни. Вой и причитания баб завершали иллюзию жуткого спектакля. Чёрный «опель», раздвигая толпу в стороны, подъехал к разрушенной церкви. Немецкий майор в очках открыл дверцу и свесил ноги. С заднего сиденья спрыгнул на землю переводчик. Он поправил ремень и по-деловому оглядел толпу.

— Люди! Сейчас сюда будет доставлен поджигатель. Вы должны опознать его. Он совершил страшное преступление против германской армии и будет жестоко наказан.

Не успел переводчик закончить, как раздалось тарахтенье грузовика. Сидевшие в кузове немецкие солдаты столкнули вниз невысокого роста мужчину в разорванном пиджаке. Он упал на четвереньки, неловко поднялся. Повернул покрытое подтёками лицо, и в толпе прошелестело:

— Учитель… Учитель географии.

— Он!

— Ты смотри-ка… Кто б подумал!

— А всю жизнь тихий был…

— Ну вот, — удовлетворённо сказал переводчик, — теперь мы знаем, с кем имеем дело. Что ж вы, товарищ учитель, не пожалели родную школу?

— Я не поджигал, — глухо ответил человек.

— Бросьте прикидываться! Вас схватили сразу около школы. Больше там никого не было. Кто вас послал, отвечайте!

— Я уже сказал…

— Молчишь, мерзавец? Ты своё получишь. Ответь перед всеми: кто заставил тебя спалить школу?

Майор угрюмо взирал на затравленного поджигателя и брезгливо топорщил нижнюю губу. Подозвав переводчика, он что-то негромко сказал.

— Господин майор спрашивает, что тебе лично сделали плохого солдаты германской армии? Или, может, обидели румыны?.. Что молчишь?

— Лично меня, — медленно и отчётливо произнёс учитель, — никто не обидел.

— Да? Но ты всё равно патриот?! Немцы — враги, и ты должен защищать своё социалистическое государство, его вождей и колхозный строй!

— Это делают на фронте красноармейцы.

— А ты подленько решил пакостить здесь!

— Я устал повторять…

Майор махнул рукой, и переводчик наклонился к нему, затем выпрямился с суровостью на лице:

— Господин майор спрашивает вас, селяне, что заслуживает человек, который поджёг здание, где находилось много людей?

В толпе послышался неясный гул.

— Я не слышу ответа.

— А сколько пострадало?

— Это не имеет значения. Господин майор ждёт ответа.

Напряжённая тишина повисла над площадью, и только слышались треск догоравших головешек да нервозные покашливания оцепивших толпу немецких солдат. Майор вновь махнул рукой. Переводчик задал ему вопрос, и майор кивнул.

Взглянув на мертвенно бледное лицо учителя, который, как провинившийся двоечник, стоял с повисшими по швам руками, переводчик неспешно повернулся к людской массе. Его глаза сощурились.

— Господин майор сказал: раз поджигатель отрицает, что он поджигатель, значит, будут определены тридцать заложников. Их казнят, если настоящий поджигатель добровольно не назовёт себя.

Послышалась команда на немецком языке, и солдаты бросились выхватывать из толпы первых попавшихся. Площадь завыла и застонала:

— Мама!!! Мамочка!

— Вася! Пустите его! Вася, родной!

— Что вы делаете, ироды?!

— За что меня? Меня-то зачем… Я не поджигал!

— Не бей его, гад!..

Образовав небольшое кольцо, солдаты загнали туда заложников. От плача, криков, рыданий дрожал воздух. Длинная автоматная очередь вверх отрезвила площадь.

— Ну, что ж, люди добрые, — процедил переводчик. — Будем ждать, пока не найдётся поджигатель. Господин майор даёт двадцать минут.

Невнятный ропот прорвался криком:

— А почему мы должны отвечать?!
Переводчик усмехнулся:

— Так он же не хочет признаваться.

Сотни глаз — удивлённых, недоуменных, возмущённых, укоряющих — уставились в одинокую фигуру, и она вздрогнула, ужаленная обжигающей энергией толпы.

Учитель будто очнулся и поднял осмысленные глаза. Толпа, воспринимавшаяся им как огромное тёмное пятно, стала таять, распадаясь на отдельные, узнаваемые образы соседей, учеников. Почему-то память взялась быстро восстанавливать, кто из них в каком году получил какую оценку по географии. Он удивился, увидев одну из отличниц. Зачем она здесь? Потом вспомнил, что людей согнали немцы… Неожиданно он наткнулся на злобный взгляд, потом на другой, растерянный, опять злобный, испуганный, жалостливый, вопрошающий, злобный… Учитель почувствовал, что кожа его покрывается мурашками, и съёжился.

— Ишь ты! Смотрите! — раздался откуда-то из глубины визгливый женский голос. — Заёрзал!

Её никто не поддержал. Но мрачное молчание произвело впечатление на майора. Он с явным любопытством наблюдал за реакцией людей. Переводчик уловил интерес майора, громко и важно объявил:

— Господин майор напоминает: осталось пятнадцать минут.

— Мама! — истошный вопль пронзил группу заложников. Мальчик-подросток рванулся из кольца, но удар приклада отшвырнул его назад.

— Юрка, сынок! Что вы делаете?! Отпустите ребенка! Юрочка! — женщина забилась в истерике.

Учитель узнал Юру. Мальчишка никак не мог вспомнить на уроке столицу присоединённой недавно Латвии. Один из заложников поднял паренька, прижал к себе его вздрагивающее тело и погладил по голове.

— Пожалел бы парня, — сказано было тихо, в середине толпы, но учитель услышал.

Майор лениво поднял руку и как бы нехотя посмотрел на часы. Этот жест заставил толпу вздрогнуть.

— Да что ж, люди, делается? Из-за одного поджигателя погубят столько народа!

И словно невидимый дирижёр взмахнул палочкой. Толпа взорвалась.

— Когда шёл жечь — нас спросил?!

— Его стреляйте! Учителя… Пустите людей!

— Что молчишь, окаянный?!

— Да забейте его! Антиллигента!

Переводчик и майор переглянулись. Майор протёр очки. Закинул ногу на ногу, и его фуражка повернулась в сторону поджигателя.

Тот стоял, отрешившись от всего, и о чём-то сосредоточенно думал. Неожиданно его брови удивлённо поднялись, он провёл ладонью по лицу. Потом улыбнулся, и толпа растерянно замолчала. Люди начали озираться друг на друга, видимо, ища объяснения этой улыбке. Фары автомобилей освещали шевелящуюся массу, похожую на огромное — без головы и лап — чудовище. Сотни его блестящих глаз снова впились в сморщенную фигурку, силясь понять смысл странной и страшной в своей непостижимости улыбки. Переводчик машинально посмотрел на часы.

— Не надо… Не надо никого расстреливать. Школу поджёг я. Я один. Они все ни при чём.

Где-то завыла собака. Площадь замерла. Майор вонзился глазами в учителя. Он встретил удивительно спокойный взгляд. Словно устав от всего и потеряв интерес, майор отвёл глаза, как-то обмяк, выдавил пару фраз и откинулся на спинку кресла.

Несколько солдат направились к учителю. Он посмотрел на них так приветливо, что те замешкались. Тогда он сам сделал шаг навстречу. Ефрейтор коснулся его плеча стволом автомата и кивнул, приглашая за собой. Учитель застегнул пиджак достал из кармана расчёску и привёл в порядок спутавшиеся волосы. Затем, взглянув в сторону заложников, увидел белое лицо Юрика и уверенно пошёл за ефрейтором. Вслед двинулось еще несколько автоматчиков.

Не то вздох, не то стон вырвался из толпы. Вереница скрылась в темноте. Кто-то всхлипнул:

— А Володьке он за год пятёрку поставил.

Заложники, покинутые солдатами, продолжали стоять на месте. Майор убрал ноги в машину и удобно расположился на сидении. Захлопнулась дверца «опеля» и тут же пространство за церковью глухо дрогнуло автоматной очередью.

В толпе стали креститься.

Ход конём

Об авторе. Анатолий Дмитриевич Улунов родился в 1951 г. на Алтае. Военный врач, участник боевых действий в Афганистане и на Северном Кавказе. Кавалер пяти боевых орденов. Полковник медицинской службы запаса. Заслуженный врач России. В настоящее время работает главным врачом городской больницы в г. Самаре. Прозаик и поэт, автор девяти книг. Член Союза писателей России. Рассказ «Ход конём» впервые опубликован в журнале «Русское эхо».

По итогам проведённого праймериз, признанным лидером народного доверия является… — хрюкнув, приёмник вдруг обиженно умолк на полуфразе. Алексей Павлович, не дожидаясь результатов, с явным раздражением выключил автомагнитолу и наддал газу, невольно стараясь убежать от надоевшей до оскомины политической шумихи и всего, что с нею связано.

«Интересно, а как же они старушкам разъясняют, что такое праймериз, рейтинг, мониторинг? Вот уж словоблудие развели. Во имя чего это всё проводится? Так и хочется сказать, что от лукавого. Слова, похожие на жевательную резинку. Вот где раздолье для юмористов. Только почему-то смешно далеко не всегда. Может быть, слова такие специально подбирают, чтобы непонятнее было, а это похоже на что-то новенькое. А коли новенькое — значит, уже есть надежда на перемены. Своих-то русских слов для этого уже не хватает. А может быть, они их уже и не знают? Э-хе-хе».

Въезжая во двор, Алексей Павлович долго искал место, где можно приткнуть мащинёшку. Иноземные автолошадки презрительно косились на менее удачливых отечественных собратьев.

«Неужели всё это трудами праведными нажито, не жалея, так сказать, живота своего?» — видя это изобилие, рассуждал с собой Алексей Павлович.

Стараясь отогнать мрачные мысли, он взглянул на окна восьмого этажа, с явным удовольствием отмечая, что они светятся, значит — жена дома, а с нею и внучата. Вот уж действительно, эти существа — свет в окошке в нашем суетном мире.

Берёзовая листва приветливо раскланялась с ним, шелестя золотистым ожерельем.

В один миг помолодев, Алексей Павлович заспешил к своему подъезду.

Ещебы: вчера договорились со старшей внучкой, что будет учить её играть в шахматы. Алексей Павлович восторгался энергией внучки и желанием познать всё, что вокруг происходило. Правда, с усидчивостью было сложнее, интересы ребёнка меняются так же стремительно, как и возникают, но она схватывает на лету, при этом бурно реагируя на происходящее. Бурно — означает, что рядом и всегда наготове радость и слёзы, доброта и детский эгоизм, шалость и понятие меры. С ней всегда надо быть настороже. Если шалит — не спускать с неё глаз, если вдруг где-то затихла — туда бежать бегом. Иначе это добром не кончится. Возраст такой. Как-никак — четыре с половиной года. Да и характер уже проявляется. Так что, дед, держи ухо востро.

Со словами и выражениями — тоже.

Как услышит что-то расхожее — сразу оно у неё и на языке. Ещё и младшую научит. Значение слов воспринимает буквально, запоминает надолго, чем порой явно обезкураживает взрослых. И заставляет размышлять… Что, как оказалось, далеко не лишнее в повседневном словесном обиходе…

Вот случай был в сельском магазинчике, куда довольно часто заезжали родители вместе с детьми. Продавец, явно желая сделать ребёнку приятное, предложила поиграть с котёнком, которого приютили в своём нехитром хозяйстве. Машенька, внучка Алексея Павловича, с удовольствием откликнулась на это предложение и поинтересовалась: как же звать котёнка?

— Да тоже Машей, как и тебя, — ласково улыбаясь, безхитростно ответствовала продавец.

— Назовите её лучше Катя, — тут же заявила Машенька.

Катей звали младшую внучку Алексея Павловича.

Взрослые невольно засмеялись на такую реакцию ребёнка.

Маша выждала, когда веселье стихнет, и абсолютно серьёзно заявила:

— Вообще-то животных детскими именами называть нельзя: это неправильно.

Последовала немая сцена и удручённое почёсывание взрослых затылков.

На звонок во входную дверь по— следовал стремительный вопрос:

— Кто там? — не дожидаясь ответа, щелчок поворотного замка и радостный детский возглас: — Деда пришёл! Раздевайся быстрее, сейчас будем в шахматы играть! — ребёнок с восторгом запрыгал по коридору, сметая всё на своём пути.

— Тише ты, егоза, — бабушка укоризненно нахмурила брови, — успеешь ещё наиграться, дедушка сначала должен умыться, покушать, а потом с тобой будет играть.

Алексей Павлович быстро уяснил, что его дальнейшая вечерняя судьба определена, и послушно въехал в домашние тапочки.

Расставлять шахматы — это очень
интересное занятие. Одни только названия фигур чего стоят: сразу попадаешь в сказочный мир, тут и король с королевой, офицеры…

Порядок передвижения фигур по шахматной доске внучка уяснила достаточно быстро, только никак не могла понять, почему конь, которого она именовала лошадкой, мог прыгать через фигуры, а другие нет.

Тот факт, что пешка может стать королевой, искренне заинтересовал Машеньку. И порадовал. Она упорно утверждала, что пешка, наверное, была принцессой, только об этом долго никто не догадывался. У неё был волшебный башмачок, только его не видно под одеждой. Очень хотела, чтобы кто-либо из офицеров оказался принцем…

— Пешка всегда ходит прямо, а нападает на фигуры — в сторону, — дедушка терпеливо объяснял тактику действий фигур на доске. — Если вовремя не уберёшь фигуру, я её съем пешкой.

— Зажаришь и съешь? — любознательно поинтересовалась Машенька.

— Да нет же, это просто так называется действие, если кто-то может срубить фигуру у своего соперника.

— И лошадку тоже?

— Конечно.

Над шахматной доской повисло молчание. Губы ребёнка задрожали, и в следующее мгновенье полились горькие слёзы, сквозь которые прорвалось:

— Не руби моего коня, он такой хороший…

Увы, по миру волшебства прошёлся слон расхожих бытовых выражений, о значении которых уже никто и не задумывается… Больших усилий стоило успокоить ребёнка, объясняя шахматную лексику. Впрочем, какая она шахматная? Прижилась как-то, и вот её последствия… Условились больше не рубить, а выигрывать и только забирать.

— А потом отдашь?

— Конечно, отдам, ты даже сама будешь их потом собирать, считать и складывать.

Дед всячески старался замять огрехи своего преподавания, так ранимо воспринятые ребёнком. Из кухни доносились осуждающие звуки передвигаемой посуды. Бабушка всё слышала и делала выводы. Дед сконфуженно кряхтел. Чувствовалось, что сегодня ему перепадёт на орехи. Но несколько позже. Педагог, тоже мне, нашёлся…

Шахматную школу на сегодня надо было закрывать… Удалось с трудом, но, слава Богу, уже без слёз.

В следующее мгновенье внучки приступили к игре в дочки-матери. Здесь всё, как всегда, по-доброму. Наступило затишье и взаимное понимание, лишь изредка трогательно попискивали переворачиваемые куклы и то, пожалуй, от удовольствия и глубокой признательности…

Приход родителей всегда вызывал искренний восторг. Детский и взрослый. Затем следовало одевание наперегонки. Так же было и на сей раз. Всё как обычно. Тепло, независимо от погоды…

Прощаясь, Машенька поинтересовалась:

— Деда, а завтра мы будем играть в шахматы?

— Конечно, моя дорогая, — дед растроганно умилился вопросу.

— Только не руби моего коня, — губы её опять начали угрожающе подрагивать.

Дедушка подозрительно закашлялся.

После их ухода Алексей Павлович долго не мог определиться с телевизионным каналом. Новости разочаровывали пустотой. Слишком много расхожей фальши и словоблудия. Устоявшиеся выражения. А перед глазами всё время стояли дрожащие детские губы.

Вот тебе и слова с их значениями. В своих, русских-то словосочетаниях не можем до конца определиться, а нам подавай «праймериз, рейтинг». Теперь ещё «модернизацию» при каждом удобном случае стали припечатывать. Где надо и не надо. Сказали бы просто — развитие.

Ну, делаете что-то там полезное и нужное, молодцы. Но зачем же об этом кричать иностранными словами на каждом шагу. Вот это-то и вызывает недоверие и настороженность, а затем и разочарование. Чем больше говорильни, тем больше вреда. И самим себе — тоже.

Травмируем психику с малых лет, а уже про взрослых и говорить нечего. Рубим по живому. Словами, выражениями, а затем — и поступками…

Из кухни доносилось понимающее молчание… Там, по счастью, переживали вместе с ним…

Да, но шахматы-то надо бы собрать. Вон они стоят неприкаянные. Белые и чёрные вперемешку и уже друг другу не угрожают.

Завтра будем играть снова. Будем составлять фигуры и нападать ими друг на друга. Забирать тоже будем, в смысле — выигрывать. А как же — игра такая.

А ещё завтра офицеры будут снова защищать своего короля и королеву. Как мушкетёры, безстрашно и беззаветно. А у пешек будет своя туфелька. Волшебная. И какой-то из них обязательно повезёт…

г. Самара.

Рис. Г. Дудичева