«Кто поистине хочет увидеть Бога сердцем — увидит Его»

Недавно на интернет-конференции газеты «Благовест» в теме «Уныние в пост» неизвестная нам Анна написала латиницей следующее: «Хочу вам посоветовать одно чудодейственное средство (от уныния — ред.): чем вам тяжелее в жизни, тем активнее славьте Бога — очень хорошо читать хвалебные псалмы! Дьявол ничего так не боится, как прославления Господа, ибо для того-то он нас и вводит в уныние, чтобы творение перестало славить своего Творца. Жертва хвалы самая угодная Богу. В чем же жертвенный характер хвалы? В том, что иногда очень трудно маловерному человеческому сердцу от души славить Господа! И еще нам нужно всегда помнить: Христианство — религия для грешников, но не для простых, а для прощенных. Поэтому: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю — радуйтесь» (Флп. 4, 4) — слова Апостола Павла. Нам не о чем горевать, ибо «верен Призывающий вас» (1 Фес. 5, 24). И если мы верим, что после искреннего покаяния наши грехи прощены, то чего же нам еще надо? Думаю, проблема в том, что некоторые Христиане слишком надеются на свои силы в подвиге спасения, а это переоценка себя, то есть гордыня. Подвиг Христианской жизни только в одном: знать без малейшего колебания, что мы своими силами одного волоса не можем сделать белым или черным, — и поэтому верить в абсолютное всемогущество Бога. Если все остальные люди вынуждены совершать трудоемкое восхождение по лестнице, то у нас, Христиан, есть «лифт» — Божья Рука, если только, конечно, мы не опасаемся, что лифт этот вдруг где-то застрянет между этажами и из этих соображений не утруждаем себя лестницей… Через Христа мы превращаемся из ползающих тварей в летающих, и иногда на головокружительных высотах. Но только через Господа Иисуса Христа, а не своими заслугами. Да, трудно славить Бога среди скорбей, трудно верить, что лодка не утонет в неистовствующих волнах. Но мы должны помнить — самое утлое суденышко просто не может утонуть, если там плывет Иисус Христос, даже спящий…»
После прочтения этих слов мне захотелось познакомиться с их автором. Оказалось, Анна Джинчарадзе — профессор философии и теологии, живет в Канаде, но уже шесть лет преподает в Европе, сейчас находится в научной командировке в Люксембурге. А родом она из Грузии, откуда уехала вместе с родителями, когда ей было 12 лет. Она имеет два высших образования (второе — музыкальное, по классу фортепиано), автор множества статей (к сожалению, на русский язык они пока не переведены) по средневековой философии и онтологии, по истории раннего Христианства и даже по проблемам соотношения научного и религиозного взглядов на сотворение мира. Сейчас она пишет диссертацию в Сорбонне (Франция) на тему о доказательствах Бытия Божия в патристике. А в сентябре уезжает в США, где будет преподавать на кафедре средневековой философии и теологии… И всего этого наша бывшая соотечественница достигла в возрасте всего 28 лет!.. Поводов оказалось достаточно, чтобы я отправил Анне Джинчарадзе в далекий Люксембург перечень вопросов для интервью нашей газете…

«Христианство — религия постоянного боя»

— Вы родились в Грузии и с двенадцати лет живете за границей. Что явилось причиной отъезда? Грузия тогда была частью советской империи, и потому уместен вопрос: к какой национальной культуре вы себя относите: грузинской, русской, западноевропейской?
— Грузия в момент моего отъезда — в 1990 году — была центром бурных событий, замешанных на межнациональном конфликте, что и явилось причиной отъезда, а скорее отважного побега моих родителей. Мы были грузинско-русской семьей, и нам не было места в «империи Гамсахурдиа». Я отношу себя к трем культурам: русской, североамериканской и западноевропейской. Европа все же — колыбель Христианской цивилизации. Меня всегда коробит собирательный эпитет «Запад», так как Европа и Америка являются на сей день двумя совершенно разными и во многом противоположными мирами. Слишком разное мировоззрение европейцев и американцев в целом. Поэтому для меня и существует три раздельных блока: Россия, Америка и Европа.
С другой стороны, убеждена в том, что истинное призвание Христианина — это вселенскость. Так как внутренняя динамика Христианской свободы, дарованной Христом, превосходит всякую локальность, любое «мелкопоместничество». На определенном этапе своего восхождения к величию Божественной Истины Христианин не может однозначно отождествить себя с той или иной культурой, с теми или иными рамками человеческого мировосприятия — просто потому, что все они слишком тесны, чтобы вместить то бурливое, всегда молодое вино Христа, которое прорывает сотканные нами ветхие мехи и уносит нас на просторы той Истины, которая делает подлинно свободными (Ин. 8, 32).
Человеку свойственно не только строить дом, но и ставить забор, который, безусловно, защищает, но и загораживает вид в даль.
Господь учитывает эту нашу слабость, поэтому Он начал строительство Своего Царства с маленькой закваски — горстки избранных людей, искусственно созданного через Ветхий Завет народа, чтобы потом от него скисло все тесто, вся необъятная жатва человечества. Как трудно было иудеям того времени раскрыться навстречу этой вселенскости, понять, что истина Божья — дар для всех людей, и для них, и для язычников! Даже у Апостолов Павла и Петра были некоторые разногласия по этому поводу! Но как терпелив Господь к нашей немощи, что Он все же взрастил и взращивает Свою истину среди нас, так что она становится большим деревом, под которым могут укрываться птицы небесные…
— Как проходило ваше религиозное становление? Трудно ли оставаться Православной на Западе? Есть ли в Люксембурге Православный храм?
— Мои родители сознательно пришли к вере в возрасте семнадцати лет, так что воспитана я была в осознанном Христианском духе, что в условиях того времени было нелегко. Должна заметить, что Христианин куется в трудностях и взаимная дружба Бога и человека тоже познается в беде. Не думаю, что вера нашей семьи была бы настолько крепка без испытаний иммиграции, которые, как известно многим, превосходят любые человеческие силы.
Думаю, что Христианству, как это ни звучит парадоксально, как раз легче выживать среди враждебно настроенного мира сего — тогда оно выживает по-настоящему, борясь за свою сущность, — чем в условиях теократических государств, где все вроде Христианское, тогда как на самом деле это просто мир сей маскируется выгодной на данный момент идеологией. Так что считаю, что Христианам сегодня не следует слишком стремиться к теократии, Христианство — религия постоянного боя, это всегда — невидимая брань. Христос показал нам пример, вовсе не став кесарем, как этого желали и чем соблазнились многие Его последователи. Нет, Его Царство однозначно порывает с миром сим, поэтому Православие несовместимо с видимой победой на земле.
«И вечный бой, покой нам только снится…»
Там отдыхать будем…
В Люксембурге есть Православный храм Русской Зарубежной Церкви с горсткой прихожан и престарелым священником; сейчас я посещаю этот храм.

«Средневековье отличает гармония между разумом и верой»

— Вы преподаете философию в Люксембурге, причем специализируясь на средневековой религиозной традиции. Есть ли у студентов и преподавателей интерес к этой теме?
— Здесь, в Люксембурге, я не преподаю философию, а только занимаюсь исследовательской работой на кафедре. Интерес к медиевистике, как ни странно, гораздо выше в Штатах и в Канаде, где этой теме посвящено огромное количество исследовательских институтов, ассоциаций и всевозможных кафедр. В Европе все более «камерно», но интерес имеется — время эйфории просвещения давно миновало, и люди возвращаются к источникам, хотя и пытаются иногда истолковать их на свой лад.
Мой интерес к средневековой мысли был вызван тем фактом, что это время, особенно период зрелого средневековья — XIII-XIV века — отличается удивительной гармонией между философией и теологией, между разумом и верой. Вообще, строгое разделение сферы познания на философию и теологию — феномен возрожденческий и послекантовский. Кант провел непреодолимую черту в дотоле целостном существе человека между рациональным началом с одной стороны и морально-религиозным — с другой, примитивизировав их оба. Этим объясняется факт, почему протестантизм полностью лишен мистической теологии, заменяя ее исключительно моральными установками и буквальным объяснением Священного Писания. Но проблема в том, что Христианские теологи всех деноминаций, а также многие простые Христиане унаследовали этот образ мышления, когда рациональное противопоставляется мистически-религиозному, и наоборот. Русская религиозная философия пыталась преодолеть этот барьер, но изначальная гармония все же не была этим достигнута.

«Россия — сфера будущего»

— Как воспринимают сегодняшнюю Россию ваши коллеги по университету, студенты?
— Россия остается для всего Запада в целом далекой, непонятной планетой, на которую возлагаются какие-то надежды, но не в скором будущем. Россия всегда вызывала противоречивые впечатления: восхищение и недоумение, любовь и некое пренебрежение. Россия — сфера будущего, она еще не сказала свое слово в истории, не выполнила своей миссии. Ее Ангел только распростирает свои крылья. Русский народ находится на стадии самоосознания, самоопределения. Он только сейчас входит в прямо-таки физическое осуществление того, что есть свобода, что с ней делать и как направить ее на созидание, а не на разрушение. Россия западными странами воспринимается как сильный, красивый, но в силу практически непрерывного заключения в клетке неволи пока во многом еще диковатый зверь. Да сохранит Господь красоту и девственность русской души и да приведет ее к полной зрелости! Считаю, что каждая нация имеет свое призвание в строительстве Царства Божьего, каждой из них дана своя миссия, свой талант, и каждая из них призвана самореализоваться в своей области, употребить данный залог в оборот, осознать и победить свои заблуждения и, наконец, бережно положить свой плод в ларец сокровищ Истины. Домостроительство тайны, о которой говорит Апостол Павел, гораздо более глубоко, чем мы это себе можем представить. Многоразличная премудрость Божья проникает все и дает шанс спастись каждому. Кто знает, может, в лице России зажжется миру следующий маяк Христианской цивилизации?!

«Ранние Христиане поразились бы нашему бездействию в достижении святости…»

— Вы профессионально занимаетесь историей раннего Христианства. Эта эпоха всегда будет интересовать людей, ведь тогда закладывались основы Христианской цивилизации. О каких сторонах духовной жизни ранних Христиан сейчас нам всем необходимо вспомнить?
— Христианство первых веков прежде всего отличается апологическими, то есть самозащитными чертами. Оно, как нежный, но упорный росток, вынуждено было пробиваться не только сквозь заросли огромного количества религиозных, философских, а позднее и гностических течений Римской империи, но к тому же и отбиваться от как будто бы «своих», то есть иудеев, в глазах которых оно считалось презренной сектой. Если учесть, что сама иудейская религия далеко не пользовалась уважением среди образованных и начитанных римлян ввиду якобы «примитивности» риторического стиля Библии (римская элита доверяла только изысканному стилю), то можно себе представить их отношение к секте иудейства, как тогда воспринималось Христианство! Большая заслуга апологетов — Христианских философов того времени — состоит в том, что они, будучи вынуждаемы «дать отчет своему упованию», рационально систематизировали истины Христианской веры, в некоторых случаях даже имитируя классический римский стиль написания с целью завоевать доверие интеллигенции. К такому маневру прибегнул, в частности, Минициус Феликс — первый Христианский автор, пишущий на латыни; свое емкое апологетическое послание он написал в стиле Цицерона.
Нам есть что позаимствовать у первых Христиан: силу их веры прежде всего, затем непосредственную простоту их внешней религиозности. Располагающие пышными, зачастую сложными и непонятными большинству обрядами, религии Римской империи презирали Христианскую веру за ее обрядовую простоту. Что же это за религия, у которой нет ни храма, ни утвари, ни мистических инициаций! Преломление хлеба и общая молитва? Но это было слишком просто даже для прагматичного римлянина. Думаю, что в наше время все Христианские деноминации несколько увязают в своей церковной «субкультуре» и обрядничестве. Мы должны научиться быть более духовными, обряд и все видимое, внешнее воспринимать не иначе как средство сближения с Живым Богом, а не как ритуал с зачастую едва ли не магическим оттенком.
Думаю, что ранние Христиане поразились бы нашему бездействию в достижении святости, учитывая те идеальные внешние условия, в которых мы живем. Вопреки распространенному мнению, мы живем в самое «выгодное» для Христианства время: с одной стороны, Христиане не преследуются явно, чтобы думать лишь о выживании, а с другой стороны — и не становятся на победный пьедестал, рискуя потерять горение веры, как уже было упомянуто выше. Мы имеем возможность проповедовать Евангелие, располагая в то же время полезными нам врагами, которые бросают вызов нашей вере, испытывают и тем самым укрепляют ее. С другой стороны, ранние Христиане безусловно удивились бы богатству современной церковной традиции, количеству написанных книг, различных духовных направлений и т.д. Удивились бы красоте храмов и вообще всей нашей богатой Христианской культуре! Ранний Христианин чувствовал бы себя в нашем храме на Литургии, наверное, почти так же, как Юлий Цезарь перед экраном интернета…

«Ты бы не искал Меня, если бы ты еще не нашел Меня»

— Вы изучаете богословские доказательства бытия Божия. Но ведь известны слова Флоренского, что «истина не доказуется, а показуется». «Если есть «Троица» Рублева, то, значит, и Бог есть». Могут ли убедить кого-то научные доказательства того, что мир сотворен Богом?
— Безусловно, что «Бога не видел никто никогда» (Ин. 1, 18). Утверждение того, что Бог «не доказуется, а показуется», высказал уже Августин. До Бога невозможно дотянуться силлогистическим, дискурсивным методом, то есть неоспоримо вывести Его существование из эмпирической реальности, оперируя рациональным анализом. Бога можно только раскрыть, обнаружить в себе, так как Он там всегда есть и «не в рукотворенных храмах живет» (Деян. 7, 48). Паскаль говорил от имени Бога: «Ты бы не искал Меня, если бы ты еще не нашел Меня». Мы не можем искать того, чего не знаем, поэтому одна уже конституция нашего разума носит на себе печать существующего Бога.
«Бог — это то, больше чего себе нельзя представить», — говорил Ансельм Кентерберийский, указывая этим на тот факт, что, если существование границы нашего разума обязательно, то обязательно и то, что за этой границей. Иными словами, неоспоримость высказывания: «Я мыслю — значит, я существую» неминуемо ведет к утверждению: «Я мыслю Бога (как запредельное моего существующего разума), значит, Он — есть!»
На эту тему написано необъятное количество литературы с разными мнениями, но факт остается один: как может объект, превосходящий мысль, быть менее совершенным, чем сама мысль?! Если же он более совершенен, значит, и сама мысль человеческая для него — объект.
Вывод: из обязательности существования нашего логоса (мысли) следует обязательность высшего Логоса. А впрочем, думаю, что доказательства — всего лишь подмога человеческому разуму, ибо кто хочет поистине увидеть Бога сердцем — увидит Его, а кто не хочет видеть ничего, кроме материально ощутимого и позитивистского, тот не увидит Бога даже пришедшего во плоти.
— С какими духовными людьми — старцами, духовниками нашей Церкви — вы встречались за рубежом? Кто из них повлиял на Ваше мировоззрение?
— Особых подвижников встретить не пришлось, но я благодарна светлому образу ныне ушедшего отца Сергия из церкви Святителя Николая в Монреале, куда привозили мироточивую икону брата Хосе Муньоса, а также доброму, простому и широкому сердцем отцу Николаю Забелину из Воскресенской общины в Мюнхене, который верно и преданно несет свое служение Богу и людям, один справляясь со всеми службами. На мое духовное становление и мировоззрение повлияла в основном Христианская литература различных времен и жанров, но прежде всего — Евангелие, единственно в котором сокрыта вся высота и глубина Божественной мудрости.

Сказочное княжество

— Расскажите о духовной жизни этого крохотного европейского княжества — Люксембурга.
— Это государство хоть и мало, но весьма насыщенно; в нем удивительно гармонично сочетаются элементы и северной, и южной, и центральной Европы. Это объясняется географической близостью региона Фландрии (север Бельгии и юг Нидерландов), продолжительным испанским «игом», благодаря которому превалирующий архитектурный стиль Люксембурга — испанский ренессанс, и, наконец, французским влиянием. Эта земля всегда была брошенной перчаткой между правителями сильных стран. Но итог положительный — букет ароматов культур и говоров (помимо английского — три официальных языка: французский, немецкий и люксембургский, являющийся франко-мозельским диалектом).
Монарх Люксембурга Генри I играет скорее трогательную роль дани прошлому, участвуя в народных празднествах и приветствуя восторженную толпу с балкона своего буквально табакерочного дворика, так как сегодняшняя жизнь страны находится под контролем всем известного Жан-Клода Юнкера — премьер-министра сказочного государства. Однако коренные люксембуржцы, которых по сравнению с подавляющим количеством иностранцев, живущих и работающих в стране, очень мало, отличаются несколько ностальгическим укладом жизни, включая все ее стороны. В городе Люксембурге стоит замечательный храм в честь Девы Марии Утешительницы, где каждое воскресенье, а также по праздникам можно услышать замечательное пение большого хора; каждый год в мае со всей Европы происходит двухнедельное паломничество к чудотворному Образу Божией Матери, сопровождаемое ярмарками и концертами. Так что общая обстановка весьма религиозна, но все это проходит несколько инерционно — в церковь многие ходят скорее потому, что это является неотъемлемым элементом национального самосознания, нежели личным убеждением. И монархия скорее вписывается в эту всеобщую статичность. Наблюдается большой разрыв между ностальгической, религиозно-фольклорной реальностью и постмодернизмом, скептической знатью.
Европа, безусловно, нуждается в новой евангелизации, но слишком сильно прошлое, чтобы его аромат мог быть начисто заглушен всего лишь несколькими десятками лет декадентства.
— Бываете ли вы на родине, следите ли за вестями из России? Чем могут помочь России наши бывшие соотечественники, волею судеб оказавшиеся за рубежом?
— С момента отъезда я была в Грузии два раза, а в Москве — восемь лет назад проездом. Сейчас не лежат пути через Россию, но, конечно, хотелось бы бывать почаще в тех краях. Стараюсь с помощью интернета следить за общей обстановкой, но, как известно, личных контактов ничто не заменит. Дай Бог, чтобы как можно больше человеческих душ обрели спасение и смысл жизни. Думаю, что помощь соотечественников за рубежом может выразиться двояко: прежде всего в предостережении перед совершением ошибок Западной Европы; хотелось бы, чтобы Россия не споткнулась в очередной раз на том же самом, не толковала бы превратно демократию, делая из нее произвол греха, а затем, пожиная плачевные плоды, не тосковала по коммунизму, не обманывалась бы видимой победой веры, помнила, что и на этом пути дьявол достаточно хитер, чтобы расставить свои сети.
С другой стороны, хочется предостеречь и в обратном: не пугаться всего западного как заведомо отрицательного — западная культура располагает многим истинным, что можно было бы перенять. Иная позиция была бы горделивой переоценкой себя, так как ничто земное не совершенно. Самые мудрые цивилизации не считали ниже своего достоинства заимствовать все положительное не только у соседей, но даже и у завоеванных культур.
Св. Иустин говорил от имени Христиан: «Все, что когда-либо было сказано в пользу Истины, — все наше». Надо сказать, что выходцы из России уже многим обогатили те культуры, в которые интегрировались. Мне кажется, что Россия несказанно бы возросла, позаимствовав, например, западную культуру уважения к личности каждого человека именно как неповторимого образа Божьего.

Антон Жоголев

См. также

14.07.2006