Меня поймут отзывчивые и любящие сердца

Константинопольский дневник мыслителя Владимира Ильина.

В 1920 году приват-доцент Киевского университета потомственный дворянин Владимир Николаевич Ильин из-за пожарищ революции был вынужден покинуть Родину. И вот он в Константинополе. В прежней жизни остались занятия философией, партитура оперы, одинокая мать, любимая девушка… Впереди - неизвестность, чужбина. И вот 30-летний философ и богослов, публицист, композитор старается осмыслить то, что ему пришлось потерять. Записывает в свой «походный» дневник порой едкие и всегда неспокойные глубокие мысли. Этот дневник доктора Богословия Владимира Ильина полностью будет опубликован в журнале «Лампада». А пока фрагментарно знакомим с переживаниями первых месяцев эмиграции автора книг «Преподобный Серафим Саровский» и «Арфа царя Давида». Печатается по «Ежегоднику Дома Русского зарубежья им. А. Солженицына. 2021-22 гг.»

Константинополь, 1920 год.

Сколько бы тысяч лет ни прошло еще до дня последнего свершения, учение Господа нашего Иисуса Христа будет всегда новым, и Новый Завет Его всегда новый, потому что могучим и вечно новым началом вторгается он в вечно старую, вечно истлевающую и разлагающуюся плоть. Плоть живет смертью, старостью, дух вечно юн, вечно творит. Я имею здесь в виду не плоть, освященную образом и подобием Божиим, но плоть, оскверненную злым хотением рассудка, соблазненного дьяволом и говорящим «нет ничего, кроме плоти». Тогда голос мировой Истины отвечает на это: твоя плоть сгнила, и нет более уст, глаголющих - «всё есть плоть».

Теперь для меня стало окончательно ясно и очевидно, что самое важное, несоизмеримо более важнее всего прочего - религия. Ибо она определяет судьбу человека навсегда. Всё прочее во времени - одна религия в вечности. Это очевидно. Но как мало, как тускло видят эту очевидность. Для меня очевидна и качественная сторона этой истины - святость и правота христианско-православного исповедания религии. Благодарю Тебя, Господи, что Ты сподобил меня узреть эту истину и написать об этом. Дай мне сил и впредь для прославления имени Твоего Святого!

Был на Вербной всенощной. Опять светлый праздник на чужбине… Господи, верю и надеюсь, что преложишь Ты гнев на милость, и наступят дни, если не для нас, то хотя для наших детей - когда мы будем поминать Твои святые страсти и честное Воскресение Твое дома у родных очагов, на родной земле. Мамочка моя! Да смягчит тебе Господь горечь одиноких праздников! Да даст Он тебе провести их тихо, мирно, безмятежно в надежде нашей скорой встречи!

Господи! Смягчи, преобрази и исправь сердца злодеев, распинающих ныне народ Твой русский… И если нет на это воли Твоей, то покарай их карой Иуды Искариота, Иезавели, Корея, Дафана и Авирона. Да свершится суд Твой праведный!

Еще мольба к Тебе, Господи! Дай силу мечу слова моего, силу, карающую врагов Державы Твоей Святой! Ты видишь, Боже, что я - рыцарь Св. Твоего Духа - слабый, но любящий Имя Твое святое безпредельно и неизменно. Как Твоего древнего пророка, ревность по Тебе снедает меня! Люблю Тебя, Боже! Почитаю Страсти Твои, люблю Воскресение Твое, Славу Твою люблю, Боже!

Сущность русской революции можно формулировать так: не потому свергнут царь, что произошла революция, а потому произошла революция, что свергнут царь. Что же касается до правительства с демагогами, то оно и свергнуто не было. Оно развалилось по собственной неопытности. Отсюда иллюзия легкости и безкровности революции.

Для [большевистского] социализма как для абсолютного нигилизма чрезвычайно характерна ненависть к настоящему и любовь к подмене. Не имея возможности сразу вовлечь соблазненное им человечество в бездну собственного небытия, они придумывают, так сказать, унию бытия с небытием - царство миража скудости, царство ненастоящего, царство подделки: вместо религии Бога - догматизированный атеизм, вместо ума - хитрость, вместо науки - начетничество, вместо искусства - тенденциозное кропание, вместо свободы - произвол, вместо государства - коммуна, вместо чиновников - комиссары, вместо наград и пожалований - отдача на позор и разграбления, вместо торговли - спекуляция, вместо законов - декреты, вместо наказания - месть, вместо мужества - наглость, вместо афиш - тайна, вплоть до суррогатов пищевых веществ. Получая эти подделки, человечество без особого сожаления расстанется с ними и очутится лицом к лицу с бездной у жерла, девиз которого «конец всему» или «всё сначала» - что, по существу, конечно, одно и то же.

Но отрицающие - сами себя отрицают: [большевистский] социализм - величайший подделыватель, контрафакт, самая величайшая подделка, контрафакция. И потому, моя бедная мятущаяся душа, во имя Бога успокойся! За сказавшим «Я есмь Сущий» (Исх. 3:14) и ты получила свое бытие, и никаким миражам князя мира сего не убить тебя. Проще будет петь ликующие гимны возрадовавшейся вселенной - новому небу, новой земле и их Виновнику!

Для профанов в музыке придумана цыганщина, для профанов в литературе - бульварные и тенденциозные романы, для профанов театра - фарс и оперетта, и наконец, для профанов науки и философии - теософия и оккультизм. В общем, для профанов придуманы суррогаты. Суррогат - это спекуляция на принципе наименьшей траты сил, так сделать, чтобы «этак как-нибудь не учиться и не думать». Ну а желающих «уважения и денег» больше, чем нужно. Вот они и просвещают почтеннейшую публику: им респект и деньги, почтеннейшей публике - безделие. Как похожи оккультисты и теософы своей поддельностью на социалистов с их склонностью к суррогату.

Начало ХХ века - славнейший период в истории русского искусства, в равной мере как для музыки, так и для литературы. Особенно для последней. Роскошный ослепительно прекрасный дворец нового русского искусства был уже почти закончен, пока рука вандалов-революционеров, в своей дикой ярости обрушившаяся на культуру прежде всего, святотатственно коснулась белых мраморов этого дворца. И сделали это не одураченные, голодные и нищие плебеи, а профессора, приват-доценты, публицисты-газетчики: Пыпины, Чаговцы, Ожеговы, Александровские^[1] - вовсе не темные массы, а просвещенные и великолепно знающие то, что они делают, служители зла, и тем сознательно внушившие толпе вздорные и преступные мысли, глушившие в ней светлые и поддерживавшие темные инстинкты.

Большевики переименовали различные московские улицы в улицы Герцена, Белинского, Огарева и проч. - лишнее доказательство того, что большевики есть дело исключительно интеллигентское. Земский врач, пятикурсный студент - хотя и оставляет по целым месяцам неразрезанным медицинский журнал, на казенные средства выписывавшийся N-ской земской больницей, - зато писал безчисленное множество рассказов с направлением - громивших хозяйственную деревню и восхвалявших хулиганов и воров, за это он скоро приобрел патент на «популярность» на страницах безчисленных направленческих газет и журналов - толстых и тонких, а «Нива» собралась издать полное собрание его сочинений, о чем и оповестила почтеннейшую публику. Однако этот проект не удался, ибо направления прихлопнули не только «Ниву» и все журналы (они свою службу отслужили и теперь были лишни и даже вредны), но и самого «доктора» - он был на фронте и не успел вовремя снять погоны.

К десятилетию со дня смерти Л.Н. Толстого (1910 г. - 7 ст.ст. ноября 1920 г.). Не великим старцем земли русской, а великой загадкой земли русской надо было назвать Л.Н. Толстого. Его игра антиномий - антиномии самой России. Разгадавший их - разгадает загадку российского сфинкса. Один из величайших художников - один из величайших разрушителей художественных ценностей (и своих прежде всего). Последователь [лишь на словах] Христа - и безбожник, каких не бывало. Величайший рационалист - и один из первых отрицателей науки - «того, чем люди живы». Характерно, что известные стороны учения Л. Толстого, стяжавшие ему славу отрицателя и лишь увеличивающие блеск его положительной стороны, его удивительного творческого дара, будучи восприняты людьми - превращают его последователей в жалкую безцветную слякоть у подножия этого великана. Такое положение вещей вряд ли может быть лестным для Толстого, ибо его назначение, как и назначение всякого гения, на гранях мира «Не снисходить, а возвышать» (А. Фет). Утрата своего лика, своей индивидуальности - жесточайшее оскорбление, какое только может нанести мнимый «последователь», «поклонник» своему кумиру. Поэтому будем восхищаться литературным даром Толстого, но не будем толстовцами. Его противоречия, его антиномии будят мысль, будят совесть. Будем же мыслить, будем совестливы! И этим почтим его память.

В глубине русского духа восстал из праха и пепла Достоевский - поистине совесть русского народа - в противоположность безсовестному обскуранту - гр. Л. Толстому - тьме и хаосу русского бунта. Достоевский и Толстой - антиподы русской души.

Меня поймут и оценят только униженные и оскорбленные - настоящие оскорбленные, чуткие, отзывчивые, любящие сердца, и настоящие униженные, те художники, писатели, композиторы, и ученые, и инженеры, которые вместо того, чтобы служить каждый в своей области - хотя бы тому же пролетарию, - чистят сапоги Ивану Ивановичу своему и чужому - потому что их дети голодны. Меня поймут и сочувственно отзовутся даже из своих могил тени певца, не спевшего песен своих до конца, кому надоел вой шакалов и кому хочется отделаться от этого воя для вдохновенья, для звуков сладких и молитв. Меня поймут все те, кто дружно гребет Во имя прекрасного // Против течения^[2]. Они вместе со мною скажут: Пускай на пенье мне ответят воем звери, - С святыней над челом и песнью на устах, С трудом, но я дойду до вожделенной двери. И в этом их отрада - их, униженных и оскорбленных. В душе моей, как в океане, Надежд разбитых груз лежит. Одна ли Таня, одна ли мечта о величии Родины, одна ли безумная нежность к матери… нет, их не сосчитать!.. разве не разбиты мои мечты о музыке, о науке, о литературе? Ведь я мог бы многое свершить во всех трех областях, а что я свершаю и свершил… Мне нужны покой и созерцание, а судьба треплет меня немилосердно из стороны в сторону, шатает как былинку… Господи, спаси, Господи, смилуйся!