Он выбрал Вечность. Окончание

Десантник Всеволод Петров в афганском плену предпочел смерть, но не изменил своей вере и Родине.

Начало см.

Достойный сын

— Сева был очень ответственный и дисциплинированный, — вспоминает Нелли Константиновна. — У меня не всегда было время ходить на родительские собрания. Просила учительницу: если что, вы мне звоните! Но не о чем было звонить. Учительница говорит: одно могу про Севу сказать — совестливый.

Тридцать один год я не знала ничего о его судьбе. Спасибо вам, Владимир Семенович, что вы все препятствия смогли преодолеть. Я думаю, Сева и назвал свое имя в надежде, что это дойдет до наших, а потом и до меня.

— Память о нем будет жива. И вы всегда будете знать, что сын у вас достойный, — заключил генерал-майор Владимир Семенович Прытков. — Когда вводили советские войска в Афганистан, бывший командующий ВДВ генерал-полковник Шпак командовал полком, в котором потом Сева служил. Вчера в разговоре Шпак сказал мне: «Да, Афганистан многим судьбы поломал».

— Как и любая война… — вздохнула Нелли Константиновна. — Мой отец, дедушка Севы Константин Тимофеевич Поздеев, всю войну прошел. Освобождал Прагу, до Берлина дошел. Был командиром взвода, потом роты. Даже когда умирал и без памяти был, он кричал: «Сашка, танки! Сашка, танки!..»

Папа вспоминал: во время боя не то что ногами вниз — как придется, так и плюхнешься в окоп. Бывало, так затечет тело, что сам и не выберешься после боя, пока не вытащат из окопа. Отец очень аккуратный был, а в окопе грязь. Он палочку вбил на стенке окопа и на эту палочку шинель повесил. И вот немецкий танк прет на наш окоп. Офицер высунулся из люка — даже погон был виден — и бросил гранату в окоп. А она ручкой зацепилась за хлястик отцовской шинели и не взорвалась. Бог сохранил! Папа вернулся, но прожил после войны недолго… У папы были ордена — Красной Звезды, Отечественной войны. Он всю войну был на фронте, в противотанковых войсках.

— О противотанковых войсках говорили: «Смерть врагу, конец расчету!» — откликнулся генерал.

— Да, и папа что-то такое говорил. После демобилизации сослуживец позвал его на Кубань. У нас, мол, там хорошо, сытно… И техникум есть в Усть-Лабинской (сейчас это город, а тогда была станица). Значит, для папы и работа была. Но и на Кубани было голодно. Родители хотели, чтобы я училась в Ленинграде. Решили перебраться поближе к Ленинграду. Тогда просто так поехать, куда захотел, нельзя было. Новгородские учителя, которые перед войной работали с отцом в Чудово, где он был директором школы, — они выслали нам вызов. И мы приехали сюда.

— Так ваш отец до войны уже был директором школы?

— Когда отец окончил институт, поступил в аспирантуру. Мама, Нина Яковлевна, она, кстати, с Волги, из Алатыря, — окончила вуз на год раньше и работала лаборанткой. Жили бедновато, и тут ему предложили ехать в Чудово, директором школы — там для нас было жилье. Когда началась война, Чудово сразу стали бомбить. Наши деревянные дома были прямо у вокзала. Немцы были уже на подходе. Отца назначили начальником эшелона, на котором он должен был вывезти эвакуированных из Чудова. Он еще спросил: «А кормить-то людей чем?» — «Да все равно не доедете!»

Добрались мы до деревни Бирюково в Вологодской области. И там отец работал директором школы, но очень недолго: призвали в армию, отправили на ускоренные офицерские курсы в Кирове. Мы поехали к папиным родным на Урал. В Бирск — есть такой городок близ Уфы. Проезжая Киров, остановились на вокзале, чтобы повидаться с папой. Мне было лет шесть. Помню, вокзал очень был грязный. И меня потрясло то, что всегда очень чистоплотный отец вытер скамейку полой своей шинели.

Всю войну мы жили в Бирске, а потом он за нами приехал. И мы жили около Львова, потом в Кушке, на самой границе с Афганистаном… А там уж папа демобилизовался. Мне посчастливилось, что родители мои были люди честные, порядочные. Так и воспитывали. Своим примером.

…Потом уже, когда мои спутники вместе с Екатериной Огольцевой пойдут устраиваться в гостиницу, Нелли Константиновна покажет мне из окна не то рощицу, не то парк:

— Вот видите — средневековый вал. В войну его использовали как укрепление. По эту сторону вала еще видна траншея, это были немецкие окопы. А по другую сторону — наши. Много наших тогда в боях за Новгород полегло…

Последние фотографии

— А отец Севы жив? — спрашиваю у Нелли Константиновны.

— Нет, шесть лет уже, как умер. Так и не узнал о судьбе сына. У Кирилла сердце было слабое, и хотя мы давно не жили вместе, я старалась поддерживать в нем надежду на то, что сын жив, что найдется.

С пожелтевшей старой фотографии смотрит очень серьезный юноша в армейской форме. Красивое, волевое лицо… И Нелли Константиновна рассказала историю этой очень дорогой для нее фотографии сына:

— Я приехала в Фергану, где Сева был в учебке. Мы с ним шли мимо фотосалона, решили сфотографироваться на память. Зашли. Фотограф увидел, что Сева в кителе без каких-либо значков, и говорит: «А ну-ка сними! Вот у меня китель — все в нем фотографируются». И заставил надеть. Сева не хотел фотографироваться с чужими значками, но фотограф буквально вынудил. Вы, пожалуйста, в газете поставьте фотографию без значков, сотрите их.

Владимир Семенович запротестовал:

— Не надо, не стирайте. Оставьте как есть. Он больше, чем все эти значки, заслужил.

…Когда в редакции мы будем решать, что делать со значками, стереть ли их на компьютере или оставить, эти слова генерала перевесят, и мы оставим фотографию такой, как она была сделана в Фергане много лет назад. Это теперь уже тоже — кусочек истории.

— И вот еще, как я поняла, афганская фотография, где он с сослуживцами… — Нелли Константиновна положила перед нами такой же черно-белый снимок, где Сева сидит рядом с другими бойцами (на снимке он крайний справа во втором ряду). Но Владимир Семенович обратил внимание на лесок за спинами солдат.

— Березы в Афганистане не растут!

— Да? Ну, значит, это тоже в Фергане. Севин командир из учебки приезжал ко мне, он потом и прислал эту фотографию.

— Отец Михаил, посмотри на фото, — попросил генерал. — Может, в районе Кундуза растут березы?

Священник молча покачал головой. Не видел там берез. Значит, этот снимок был сделан еще в Советском Союзе, до отправки Севы в Афганистан.

Бог всё усмотрит

— Нелли Константиновна, вы в каком году из университета уволились? — спросил отец Михаил.

— В 1991-м. Тогда сокращения в вузах пошли. Я преподавала на факультете «История и английский язык», потом английский убрали, а историю оставили. Сначала перешла на кафедру философии завкабинетом и еще пять лет проработала, пока доучивались те студенты, что поступали на иняз. Потом опять пригласили в университет, но проработала я недолго. Перешла в первую в городе гимназию: она считается университетской и носит имя покойного ректора, Владимира Васильевича Сороки.

Я работала до шестидесяти семи лет — просто чтобы забыться, чтобы быть поглощенной делом. Для меня работа была вся жизнь.

Маша, моя крестная, часто говорит: Бог всё усмотрит! Так и получилось. Когда Владимир Семенович позвонил в университет, спросил, работает ли там Иванова, у которой сын пропал в Афганистане, — конечно, сначала не поняли, о ком речь. Коллеги с удивлением обсуждали этот звонок. Почти никого из прежних преподавателей в университете не осталось. Но одна сотрудница вспомнила, как много лет назад в кабинете ректора представитель военкомата строго спрашивал меня: где ваш сын? Я не могла понять, о чем он. Сын мой в Афганистане выполняет интернациональный долг… И вот эта женщина припомнила тот случай, тут-то и сопоставили: Иванова, Петрова — фамилии очень распространенные, за столько лет могли перепутать. Я ведь уже четырнадцать лет на пенсии, девять лет в гимназии — значит, двадцать три года как ушла. Вот действительно, усмотрено Богом. Другой мысли и не может быть.

В Афганистан, на поиск сыновей

Неожиданный поворот разговору придал рассказ Нелли Константиновны о поездке ее с другими матерями в Афганистан — в поисках пропавших сыновей:

— Я ездила с делегацией от Фонда мира. Делегацию возглавлял журналист-международник Иона Ионович Андронов. Он обратился от лица родителей к афганскому руководству с просьбой: мы готовы собирать деньги, драгоценности на выкуп, только бы нам отдали наших детей.

В московском аэропорту мы долго ждали посадки. Видим, худенький чернявый парень. Оказалось — афганец. Настоящий афганец, не наш солдат, которых так называют. И когда узнал, кто мы и зачем летим в его страну, как он возмутился: «Да чтоб вы провалились, да кто вас туда звал!» Всю ночь, пока сидели в аэропорту, он нас поливал проклятиями. Ну а другие афганцы, с кем мы встречались, вроде как искренне благодарны были за то, что советские люди им много чего построили, помогали. Страна же была бедная.

Президентом Афганистана тогда был Наджибулла, он лично принял нас. Был очень вежлив, сказал, что хотел бы нам помочь. Но советские военнопленные разбросаны по разным бандам, к тому же под мусульманскими именами. В одной банде два бывших советских летчика, в других еще кто-то. «И если обменивать пленных, то за одного вашего потребуют отпустить десятки душманов, — добавил он. — А они потом против нас пойдут. Ну мы, конечно, понимаем ваши чувства и постараемся сделать все, что в наших силах…»

Одного советского пленного — он был из Узбекистана, коренной мусульманин — все-таки вызволили. Но это, скорее всего, не Наджибулла сделал. Ездили мы к одному богатому афганцу, у него взрослые сыновья получали образование в Англии, а мужья дочерей — в Советском Союзе. По темноте приехали к нему на виллу. Из охраны у нас один парень, вооруженный автоматом. Нас встретили, проводили в двухэтажный дом. Большая пустая комната, вместо одной стены занавеска. И видно, что из-за нее кто-то подсматривает.

Усадили нас, стали угощать фруктами. Всё подавали нам хорошо говорившие по-русски зятья хозяина. Андронов попросил меня сказать на английском о цели нашего визита. И хозяин ответил: «Постараемся помочь, я вам обещаю». И вот они этого пленного-узбека освободили.

— Уже после вас приезжала другая делегация — от комитета солдатских матерей, — припомнил Владимир Семенович. — В крепости Бала-Хиссар тогда уже стояла афганская нацгвардия. Я был без знаков различия, гости не знали, что я генерал. И вот руководительница делегации напустилась на меня: «Чем вы тут занимаетесь, почему не ищете пленных!» Меня возмутил ее агрессивный тон, и я спрашиваю сопровождающего: «Кто у нее погиб или пропал в Афганистане?» — «Никто. У нее вообще детей нет».

— …Слава Богу, имена наших погибших воинов написаны в храме Александра Невского, — сказала Нелли Константиновна. — И в праздники в нем служат панихиды по убиенным воинам. Иконки Александра Невского дарят родным…

— Это же память! — генерал помолчал, возвращаясь к пережитому в далекие годы. — До своей службы в Афганистане я был командиром 59-й дивизии в Приднестровье. Когда начался вывод советских войск из Афганистана, большую группу бойцов-«афганцев» привезли в нашу бригаду. Чтобы поднять боевой дух, приказал выдать им новое обмундирование. И с военным оркестром, под боевыми знаменами провели их по всему Тирасполю.

Думаю: надо увековечить память погибших. Выбрал из прибывших несколько ответственных ребят, награжденных орденами. И поставил задачу проехать с боевым знаменем все захоронения по Молдавии, с каждой могилки «афганца» взять по горстке земли в гильзу 155-мм боевого снаряда, на которой было выгравировано: здесь находится земля с могил воинов, погибших в Афганистане. Взяли списанный БМП, установили на постамент и заложили под него эту капсулу.

Катя, все больше молчавшая, спросила:

— Владимир Семенович, а есть надежда, что могила Севы найдется?

— Будем искать!

— Спасибо вам огромное, — тихо произнесла мать Севы. — Еще как-то непривычно, что можно голову поднять.

Ровесница Севы

— Бог послал человека-то мне! — Нелли Константиновна с материнской любовью смотрит на Екатерину. — Катя живет в Москве, преподает в Московском государственном педагогическом институте. Вот разве скажешь по ней, что она профессор, доктор наук?

— Никак не скажешь! — смеется Катя. И продолжает серьезно: 

— Я ровесница Севы, мы с ним родились в одном 1965 году. С разницей всего лишь в девять дней. Мы учились вместе с двоюродной племянницей Нелли Константиновны. А сама она в моей жизни появилась уже не как знакомая, а как друг, когда у меня умерла мама, в очень тяжелые для меня дни. Я была совершенно одна, папа жил в Твери. Я не хотела ему говорить о маминой смерти, и мне было очень плохо и одиноко. Нелли Константиновна очень поддержала меня в моем горе, мы сроднились. А теперь она звонит мне — слышу, плачет в трубку. Я бросила все и приехала.

Отец Михаил и Владимир Семенович пошли в гостиницу, оформляться на постой. Нелли Константиновна только и вздохнула:

— Я так боюсь вас потерять, что мне кажется — вот уйдете вы, и я вас потеряю, вы вместе с гостиницей пропадете!

— Мы скоро вернемся, — пообещал отец Михаил.

Повестка в армию

— Может быть, отдохнете, приляжете, — предложила добрая хозяйка. Но какой уж тут отдых! Не для этого я ехала в такую даль. Прошу еще рассказать о Севе.

— Он очень ласковый был, добрый мальчик, — мягкая улыбка проступает на грустном лице матери, и оно кажется совсем молодым. — Очень домашний, послушный. Любимый ребенок, единственный, но не избалованный, не маменькин сынок. Очень не хотел ходить в садик: «Мамочка, я лучше дома один побуду». А как его одного оставить, в два с половиной годика! Однажды пришел с прогулки в садике весь вымокший. Погода была такая, как сейчас, мокреть, а он был в шубке. И воспитательница виновато мне говорит: «Мы замыли грязь…» А потом сказала: «Он так плакал, когда испачкал шубку. Вы, наверное, бьете его?» Бьете!.. Да разве у меня поднялась бы рука на сына! Нет, он так переживал, потому что меня не хотел огорчать. Зато в другой раз он решил: я, когда вырасту, на Людмиле Васильевне женюсь. На молоденькой воспитательнице…

— А в армию Севу, наверное, девушка провожала?

— Не было у него девушки. Он был сдержанный, неразговорчивый — в отца. По молодости я иной раз даже обижалась, что Кирилл мне ничего не рассказывает. А он сказал: «Понимаешь, есть вещи, о которых военные не должны говорить. Я своим молчанием тебе облегчаю жизнь».

Вот и Сева… В школе о нем всегда очень хорошо отзывались, были у него друзья. Интересовались дисками. Это были большие грампластинки с западной музыкой. Песни были на английском языке — я думаю, он еще и по ним учился языку. Он вообще легко учился. В школе все время были благодарности — в основном за примерное поведение. Мы с мамой на день рождения купили ему проигрыватель. Ребята ездили в Ленинград, на свое место сбора, где и обменивались дисками.
И вот они меняются дисками, и вдруг — милиция!.. Как они стреканут кто куда! Сева вернулся в Новгород — коленка сбита, локоть разбит. Через забор перепрыгнул, удирая от милиции…

А когда он пропал без вести, так и друзья пропали. Я понимаю, время было такое… Не сказала бы, что меня упрекали. И ребята-афганцы хорошо относились. Но я это чувствовала во взглядах.

Ему ведь только восемнадцать лет исполнилось, и его сразу призвали в армию. Как раз вышел приказ забирать в армию и студентов. И еще многие спрашивали: а что, Севу исключили?

— Он учился в университете?

— Понимаете, тогда в Новгороде еще не было университета. Они были в Москве, в Ленинграде, может быть, еще в каких-то больших городах. Сева учился в пединституте. Потом началось укрупнение — слили пединститут, сельхозинститут, политех, медицинский… Вот это и назвали университетом. Да и я уходила из пединститута. Потом уж немножко поработала и в университете.

Сева окончил первый курс исторического факультета, перешел на второй. А тут пришла повестка, и уже 9 октября его взяли в армию. Офицер, который за ними приехал, так и сказал нам, что их отправят в Афган. А его еще поругали за то, что он открыто сказал об этом.

«Ты его потеряла. Но не совсем!»

Однажды, когда письма вдруг перестали приходить от Севы, мне приснился такой сон. Вижу на стене большой поясной портрет Севы, в натуральную величину. Сын очень спокойный. Я даже удивилась: мы с мамой так волнуемся о нем, переживаем, а он так спокоен! И слышу мой голос: «Ты его потеряла! Но не совсем. Ты его потеряла. Но не совсем», — так вот повторяет.

— Здесь он потерян. А там… обретен.

— Страшные слова: пропал без вести. Как это вместить? Где он, что с ним? На вечернем отделении пединститута учился мужчина, немного меня младше. А у него сестра замужем за полковником, который служил в Афгане. Ее муж поехал на машине с шофером — и не вернулись. И тоже ничего не известно ни о нем, ни о шофере, ни о машине. И вот говорят — теперь всё реже — о погибших в Афганистане военнослужащих. А там ведь было в начале военных действий около тысячи гражданских — о том, что с некоторыми из них стало, вообще нигде ни слова! Даже родным ничего не сообщили об их судьбе.

— Когда вы летели в Афганистан, не было надежды, что вдруг да найдете сына?

— У меня не было. А одна женщина говорила Ионе Ионовичу: «Если я не привезу своего племянника из Афгана, я не знаю, что сделаю! Я за ним лечу». Она была тетя пропавшего солдата, а мама, очень больная, сама не могла поехать в такую даль.

Я понимала, что страна большая, где мы там будем искать? Ну показали нам: вот тут стояла часть. А во-он там во дворце на горе жил Амин, которого свергли. Ну и что? Ведь даже сотрудники советского посольства в Кабуле все время в подвале сидели, потому что их обстреливали. Помню, один из переводчиков был не то внук, не то правнук Максима Горького. Внешне одно лицо, и голос точно как у Горького. Вот они говорили: «Живем как на лезвии бритвы. Потому что нас мало и в любой момент могут прийти и забрать нас всех…» Не считаясь ни с какими дипломатическими международными правилами.

…Последний день в Великом Новгороде. 6 февраля — день Блаженной Ксении Петербургской. Едем на Литургию в Варлаамо-Хутынский монастырь. Владимир Семенович очень переживает, что не успеваем встретиться с руководством Новгородского университета имени Ярослава Мудрого, поблагодарить за то, что помогли найти Нелли Константиновну, организовали и нашу встречу на вокзале. И — надо же! — в те самые минуты, когда закончилась Литургия, в храм вошли ректор университета Виктор Робертович Вебер и еще несколько сотрудников. Оказывается, ровно 18 лет назад отошел ко Господу и похоронен в монастыре прежний ректор, Владимир Васильевич Сорока. Его коллеги приехали возложить цветы к могиле, помолиться о Владимире Васильевиче. И тут — нечаянной радостью такая удивительная встреча! Мы же могли поехать в другой храм, но Господь все устроил самым лучшим образом. Даже эту встречу.

Комментарий священника Михаила Советкина:

— Часто приходится слышать, что всё в нашей жизни — дело случая, и история то и дело повторяется. Мы, Православные, знаем, что случайно ничего не бывает и всё происходящее с нами — это воля Господа.И вот в моей жизни происходит встреча с генерал-майором Владимиром Семеновичем Прытковым. Он рассказывает о подвиге советского десантника во время Афганской войны и просит помочь найти родственников этого героя. По милости Господа находится мать Всеволода Петрова.

И вот мы уже в Великом Новгороде. Радость встречи, материнские слезы от нахлынувших воспоминаний и такой долгой неопределенности... Поездка в Епархиальное управление Великого Новгорода, расставание и дорога домой. Ничего случайного с нами не происходило, и во всей поездке чувствовалась милость Божия. Господь касается сердца каждого из нас.
Всеволод Петров родился и вырос в Великом Новгороде — городе, по летописи которого можно писать историю Российского Государства. Всеволод воспитывался на героическом военном прошлом своего деда и отца, изучал историю Отечества, где во всех исторических событиях проявлялось жертвенное служение нашей Отчизне ее народа. Воспитанный на этом наследии солдат выбирает смерть, но не изменяет присяге, не предаёт Родину и, считая веру своих предков истинной, не принимает чуждую ему веру. Так и нам надо сохранить свою историю неповрежденной и воспитывать на подвиге наших предков подрастающее поколение. Когда народ русский не отступает от Православной веры, мы непобедимы, яко с нами Бог. Когда у нас есть верующие офицеры, которые берегут жизни солдат и защищают честь без вести пропавших, когда матери воспитывают своих детей согласно традициям наших славных предков, нам никто не страшен. Надо нам помнить о том, что наши враги хотят, чтобы Россия была слабой. Как говорил Александр III: «У России есть только два надежных союзника: русская армия и русский флот!» Сейчас появился третий союзник: воздушно-космические силы. Если будем держаться Православной веры и заниматься воспитанием детей в духе Православия и любви к Отчизне, то у нас будут всегда надежные защитники.

Ольга Ларькина,

г. Самара — г. Великий Новгород.

Окончание