Остров Гиппократа

Платан Гиппократа в центре города Кос.

Греческие Острова… Кто побывал там, уже никогда их не забудет! Записки паломника с острова Кос.

Вообще-то в этом рассказе о греческих Островах я вначале и вовсе не хотел даже упоминать о Косе. Чего писать об острове, где лишь валялся на пляжу, прохлаждался в «многозвездочном» отеле да ездил на велосипеде? То ли дело Нисирос с его вулканами и монастырем, не говоря уже о Патмосе , всемирно известном острове Апокалипсиса. Но прошло время, и чувство вины перед Косом возобладало. И я решил рассказать о нем тоже.

Самарский аэропорт «Курумоч». Проходим пограничный контроль и оказываемся на «нейтральной полосе» перед отправлением в Грецию. Путешествие началось уже. Скоро начнутся и неожиданности. А вот и первая из них — с нами летит знакомый священник, протоиерей Алексий Агеев. Настоятель самарского храма в честь Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Летит со своей большой — в семнадцать человек! — семьей. Одних только детей в ней десять! И матушка летит вместе с отцом Алексием… Удивились количеству? Я тоже. Это прихожане Софийской церкви паломничают вместе с ним. А настоящий приход — это и есть семья. Каков же должен быть батюшка, если с ним отпускают детей в возрасте до десяти лет без родителей! Как надо доверять ему и его матушке, чтобы вместе с ними отправить детей в далекую Грецию, на Острова! Ну и некоторые папы и мамы взяли с собой детей. Хорошая у них семья. Настоящий приход. «Мы с Грецией дружим», — скупо прокомментировал ситуацию отец Алексий (все-таки видит во мне журналиста, и если что-то скажет лишнее, потом об этом узнают все…). Каждый год берет он с собой десяток-другой своих прихожан и летят они в Грецию, к святыням. Ну и отдыхают на море, конечно. В Греции есть все! А на Кос их манят в первую очередь Патмос и Нисирос, и еще Родос. (С Родосом отдельная история у них приключилась. Мы туда не поехали — все-таки три часа на сравнительно небольшом катамаране по бурному Эгейскому морю и обратно столько же, то есть весьма не близко. А они рискнули… Почти все! И их «укачало» так сильно, что поездка многим была не в радость. Да и святынь особых они на Родосе не увидели, а руины — они и в Греции руины. Похоже, только отец Алексий сумел удержать в том путешествии бодрость духа. И служил примером для остальных, с непривычки сильно страдавших от морской болезни на том нелегком маршруте. А мы лишь укрепились в решении не плыть на Родос).

В 1998 году мне довелось участвовать в организации паломнической поездки в Италию, в город Бари, к мощам Святителя Николая. Экскурсовод и инициатор поездки москвичка Елена мне тогда говорила, что идея такой поездки посетила ее за границей. Она не раз видела, как по Италии паломничают из города в город, от святыни к святыни католики-прихожане со своими патерами. И ей подумалось: «А почему наши священники со своими прихожанами не совершают паломничество за границу, хоть вот в ту же Италию». И захотелось ей попробовать такое паломничество организовать. Поездка удалась, но развития эта инициатива тогда не получила. А сейчас никого не удивляет уже, что активные Православные прихожане со своим батюшкой пускаются в дальний путь. Да еще деток с собой берут. Еще один рубеж мы с Божьей помощью взяли!

Среди «семьи» отца Алексия оказался молодой мужчина с маленькой дочкой, который вдруг неожиданно так окликнул меня:

— Здравствуй, Антон!

Я ответил на приветствие, совершенно не понимая, кто это меня так хорошо знает, что даже обращается на «ты»… Оказалось, это сильно повзрослевший и «подобревший» за два десятилетия мой хороший знакомый Григорий, который даже одно время — еще в 1991 году! — верстал нам «Благовест» на компьютере. Он отправился в паломничество со своей пятилетней дочерью. Я обрадовался за него. Давно уже он не верстает газет, работает в солидном бизнесе. И вот — активный прихожанин. Как хорошо, что те наши недолгие ночные верстки (сдавали газету мы тогда в основном по ночам, с молодыми спорами «до хрипоты») вдруг проросли во что-то вполне осязательное в его судьбе. И сколько еще таких тайных «благовестовцев» ходит по Самаре! Уже и не счесть. Кто-то работал у нас корректором, кто-то верстальщиком (художником, распространителем и т.д.). Всех и не перечислишь за двадцать-то лет! И каждый, кого хоть немного, хоть краешком, по касательной задел «Благовест», каждый их них ощутил на себе эту могучую светлую волну, похожую в чем-то на греческую, морскую… И эта волна не могла не подхватить и не понести их по жизни дальше и выше. Туда, в самую гущу приходской жизни. Как и Григория, уже слабо узнаваемого на первый взгляд. Но все равно не чужого.

Я вообще-то не точно сказал, что неожиданности начались со мной уже «за границей». Раньше! У стойки регистрации в аэропорту представитель туристической фирмы услышал мою фамилию и как-то странно, с сомнением посмотрел на меня. Словно хотел удостовериться: а настоящий ли я Жоголев? «Но почему вас… трое? У меня по документам с вашей фамилией летят только двое. Вот, смотрите список, Оксана и Егор. Все правильно, Жоголевы. А вы кто?» — объяснил свои сомнения он. Краткое замешательство, вспышка изумления. И — готовый ответ. Оказалось, наши имена стоят чуть ниже в списке. Просто с нами летят еще два человека с довольно редкой фамилией Жоголевы (пять Жоголевых на один маленький Кос — не многовато ли будет?). Однофамильцы? Вряд ли…

Вообще-то я знал и раньше, что где-то в Самаре есть у меня троюродная сестра. Знать-то знал, но знаком с ней не был. Однажды известный тележурналист (еще в начале девяностых) сказал мне при встрече, что работает с талантливой телеведущей Оксаной Жоголевой. Спросил: сестра? Я в ответ промямлил, мол, возможно… Навел справки, оказалось, так и есть, сестра. И мне понравилось, что ее хвалил за талант тот телевизионщик.

Потом на автостоянке возле моего дома (уже середина девяностых) мне говорил охранник, что где-то вот тут же ставит автомобиль (и не то что мою замухрыстенькую «шестерку», а стильную иномарку) молодая симпатичная женщина с той же, что и у меня, фамилией. И тот же вопрос: сестра? Я уже не мялся, кивнул. И попросил показать мне ее, познакомить. Машину охранник показал, а с ее хозяйкой мы разминулись.

Еще охранник мне рассказал, что Оксана (а это была, конечно, она) платит за стоянку сразу за месяц вперед. «Чтобы деньги всегда были»! — так она объяснила ему этот свой жест.

Оксана и ее сын Георгий, Антон и Людмила Жоголевы в аэропорту Коса.

Потом я переехал, и все забылось еще на несколько лет. До похорон тетки. Там моя жена указала на молодую женщину в кучке стоявшей скорбной родни, и спросила: кто это? Я безпроигрышно ответил: Оксана. Так и оказалось. Мы кивнули друг другу, а потом обменялись скупыми любезностями (ведь дело было на похоронах). Даже телефоны не записали.

И вот в аэропорту среди отлетающих — моя сестра. Кто из нас первым узнает другого? Мало ситуаций абсурднее этой.

— А что это за женщина со знакомым таким лицом? У нее как будто слеза застыла в больших глазах с поволокой, — сказала, опять же, Людмила и показала на молодую женщину в очереди за кофе (дьюти-фри). Оксана! (Только сейчас, набрав на компьютере ее имя, вдруг заметил, что пишу эти строки 6 февраля, в день памяти блаженной Ксении Петербургской!)

Она в тот самый момент пристально смотрела на меня и тоже вспоминала, где меня видела.

Уже через три минуты мы сидели за столиком в аэропортовском кафе, знакомились. Она летела с сыном Егором (десять лет) и подругой Татьяной, которая была с сыном Валерой (тоже десять лет, ученик Православной 54-й школы). Тут же Оксана позвонила своему отцу, и мы по телефону сразу стали выяснять степень нашего родства (с ним-то я был знаком немного). Егор и Анна очень обрадовались тому, что наши отели на Косе совсем рядом и можно ходить друг к другу в гости. Что вскоре блистательно осуществилось, и даже с некоторой материальной пользой для нас. Ведь у Оксаны и Татьяны было «все включено», а у нас далеко не все. И «окольцованные» браслетиками наши соседи что ни день подкармливали на пляжу Людмилу и Анну безплатными бутербродами, соками и прочей приятной мелочевкой. А меня обрадовало, что Оксана и Татьяна — прихожанки Свято-Татианинского храма. Татьяна к тому же активная прихожанка. Что вскоре и подтвердилось, когда я застал эту приятную женщину на пляжу, прямо под «грибком» читающей… противокатолический катехизис! Ну, то есть, серьезная компания подобралась.

Оксана на несколько лет моложе меня, но все равно мы одного поколения. Живем в одном городе, и даже круг знакомых довольно близок, как оказалось. И при такой достаточно близкой степени родства, географическом соседстве познакомились мы только на греческом Косе — что само по себе почти феноменально. Такое бывает, наверное, только у русских.

Может, потому сегодня русские и теснимы более сплоченными народами, что понятие «родня» укоротили мы до уже самых-самых близких людей? И вот мы смотрим на Анну и Егора, которые сразу нашли общий язык, обмениваются «аськами» за столом и привыкают к мысли, что они тоже брат и сестра… И задаемся вопросом, почему мы странные такие? Разве такое разделение мыслимо у других народов? Жить в одном городе и не то что не родниться, но даже и вовсе не быть знакомыми друг с другом? И разве только у нас одних так? Примерно так же у многих соплеменников (я специально употребил это слово, которое указывает на общее происхождение, племенную близость).

Причин такому вот русскому «огораживанию» много, но одну я хочу назвать. Кровь значит много, но все же не настолько много, как почему-то принято считать. Условность кровного родства больше и конкретнее понимают именно в тех народах, которые причащаются из одной Чаши Христовой. И это всех делает родственниками по Любви, по Христу. В ком так же, как и в тебе, — Сам Христос через причащение Святых Тела и Крови Христовых, — тот тебе и родня! Все, оказывается, просто… И с годами уже тянет больше не к родне по крове, а к родне по Христу… И хорошо, когда одно с другим совпадает!

Помню, еще на этапе моего воцерковления попался мне египетский Патерик (ох, не нужно бы начинать свою духовную жизнь с чтения о самых горних высотах запредельного Христианства!). И там не то притча, не то просто история поразила. Как один преуспевающий монах шел по пустыни и увидел ручей. А через него никак не могла перейти женщина, в которой он узнал свою родную сестру. Он с риском для жизни перебрался через ручей и подал ей руку (завернув ее плащом, чтобы не было и малейшего телесного соприкосновения с женщиной!), как-то помог ей перейти на тот берег. И когда другие отцы вопросили его об этом поступке, он ответил, что пред Богом его поступок не высоко будет оценен. Так как «сама кровь помогла мне прийти к ней на помощь» (речь ведь шла о его сестре). Вот если бы помог чужому кому, тогда совсем другое дело!

Мы далеко не монахи, но, видно, что-то «пустынническое» есть чуть ли не в каждом русском. Да, в этом отторжении от видимых уз родства проявляется наша земная слабость. Но и духовная сила тоже в этом себя проявляет!

Почему именно сейчас Бог послал мне встречу с сестрой? Это случилось тогда именно, когда душа ее потянулась к храму, к церкви. К Святой Чаше с Телом и Кровью Спасителя Христа.

— Меня сын к вере привел, — рассказала Оксана. — Стал он вдруг сам меня просить отвести его в церковь, окрестить. Наконец, я решилась. Пришла с ним в храм. Вместе приняли мы крещение. И вот теперь как-то постепенно стала прихожанкой. Татьяна мне в этом помогает.

Анна рассказала Егору, что в самарском краеведческом музее имени Алабина есть стенд, посвященный нашему общему с ними предку — купцу-хлеботорговцу Савелию Степановичу Жоголеву. Егор не знал об этом и очень обрадовался известию. Сказал, что обязательно туда сходит с дедушкой и сам все посмотрит.

Скульптура Гиппократа.

Карьера телеведущей у Оксаны не задалась. Оно и к лучшему. Работает скромно в Газпроме, любит мужа, растит сына, молится, чтобы меньше сидел он за компьютером. Почему-то фамилию не сменила, так и осталась Жоголевой. Решение поехать на Кос было у нее спонтанным, но тоже, как и у нас, главным стала его близость к Патмосу.

…Уже на Косе мы выяснили, что никакие мы не брат и сестра. А я ей дядя, она мне всего-навсего троюродная племянница. И стало быть Анна Егору уже и вовсе четвероюродная тётя… Почти что седьмая вода на киселе. Мы с этим не согласились.

Пусть уж так и остается сестрой! Сестрой во Христе, по крайней мере.

Наш отель возле одноименного города Кос называется «Киприотис-Иберостар-панорама». Последнее слово в названии не случайно. Отель находится на холме, и с него открывается великолепный панорамный вид на побережье. Вдали хорошо виден город Бодрум, там, на турецком берегу («Не нужен мне берег турецкий» — этот отрывок из песни то и дело лез в память. И действительно, зачем нам турецкий берег, когда и здесь так хорошо!) Иногда я просто выходил на смотровую площадку и застывал в созерцании этого великолепия. Особенно под вечер.

Но это будет потом, чуть позже. А в первые же часы в гостинице мы с изумлением обнаружили, что во всем огромном отеле нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь говорил по-русски. А мы по-аглицки ни бельмеса. Как быть? Ведь возникла проблема. Под нашими окнами оказалась… лесопилка. Кому понравится ехать в такую даль, чтобы под твоими окнами весь день с визгом строгали доски? Мы тыкались туда-сюда по отелю, пытались хоть что-то кому-нибудь объяснить. Тщетно!

Утором я проснулся с тяжелым ощущением недорешенности вчерашней проблемы. Опять заработала лесопилка. И кругом ходят нерусские люди, которым даже не объяснить моей беды (беда была в основном в моей голове, так как капризничал я от усталости, позади был очень тяжелый трудовой сезон).

И вдруг — все решилось как-то само собой. Моя дочь Анна из холла привела работницу отеля Нину Рюриковну. Она прекрасно говорила по-русски. Так как сама наполовину гречанка, наполовину русская. И полжизни она провела в России. Вот она все и решила. Через полчаса мы уже переселились в более спокойный номер.

— В Греции все на личных связях,— объяснила нам Нина Рюриковна после того, как показала нас одной из работниц отеля. — Вас увидели, вам улыбнулись. Вам пообещали помощь. Все! Будьте спокойны. Значит, будет сделано.

В этом Греция очень похожа на Россию.

Потом она рассказала нам все, что надо знать об отеле и Косе. Знакомство оказалось очень ценным! На наш вопрос, стоит ли брать на день напрокат велосипед, ответила весьма мудро:

— На отдыхе как раз и нужно делать то, чего в обычной жизни не делаешь.

В тот же день мы с дочерью на великах (как в моем детстве!) поехали в город. Люда так и не смогла оседлать двухколесного «коня».

— Как ты догадалась, что Нина Рюриковна говорит по-русски? — спросил я дочь. — Ведь ее речь ты просто не могла услышать (с кем ей тут говорить по-русски?).

Дочь ответила великолепно:

— В ее лице я заметила русинку.

Эта едва заметная «русинка» ее не обманула!

За обедом нас обслуживал официант Василис. Солидный, лет пятидесяти, типичный грек с большим добрым лицом и по-восточному несколько ироничными глазами. Говорил он приятным баритоном. Но не знал как следует даже английского языка. Хотя и на многих языках умел сказать что-то приятное. Мы подружились не сразу. А только когда он заметил, как мы молимся перед едой. Тогда он подошел к нам и представился: «Василис! Ортодокс»! (Православный). И для убедительности широко перекрестился. С тех пор я старался оставить ему побольше чаевых, а он одаривал меня иногда вечерами лишним бокалом замечательного греческого вина. А это и есть знаки уважения, приязни.

Среди гостей отеля кого только не было! Католики, протестанты, иудеи, индусы… Но Православные, видно, заезжают сюда не часто. И потому Василис нас окружил заботой и вниманием. А может быть, подействовали чаевые. Но скорее — и то, и другое вместе. Мы до сих пор в семье с улыбками вспоминаем Василиса. Наше общение мимикой, жестами, обрывками русских, греческих и английских фраз. Может, и он нас еще не забыл.

Кос — остров Гиппократа. Это почти единственный и уж точно самый главный «бренд» острова. Гиппократ родился за 460 лет до Рождества Христова. Первые уроки получил от своего отца, жреца Асклепия (покровителя медицины), но не остановился на этом. Здесь на Косе, в Асклепионе Гиппократ создал прообраз современной медицины. Отделил труд медика от жреческого служения. Сделал первый шаг к научной медицине. Все это происходило как раз на территории современной столицы Коса, одноименного города. И видимым знаком, связующим современный Кос с его славным прошлым, стал так называемый Платан Гиппократа. Даже самые фанатичные экскурсоводы не решаются утверждать, что это «тот самый» платан, под которым Гиппократ исцелял больных. Но важен символ, да и платан действительно очень древний. Может, и впрямь где-то здесь все это было: сотни людей — увечных, хромых, ослабленных недугами, получали помощь от чудо-врача. Наш современник, соотечественник Гиппократа, греческий старец Паисий Святогорец писал, что без просвещения от Господа не мог бы Гиппократ — пусть и язычник по рождению — сделать то, что он сделал, и с чем вошел в историю медицины…

Некоторые выражения Гиппократа стали «крылатыми». Например, эти: «Врач лечит, природа исцеляет», «Пусть ваша пища будет вашим лекарством, а ваше лекарство – пищей», «Жизнь коротка, искусство вечно», «Чего не излечивает лекарство, излечивает железо, чего не излечивает железо, излечивает огонь», «Противоположное излечивается противоположным» (интересно, что современные гомеопаты ответили на основной принцип медицины как раз противоположным: «подобное исцеляется подобным» — но совсем не тому учил нас Гиппократ!)

Герб Ордена Иоанна Иерусалимского сохранился на развалинах крепости в Косе.

Созданная Гиппократом косская школа медицины состояла в первую очередь в наблюдении за больным и создании для него такого режима, при котором организм сам мог справиться с болезнью. Отсюда и один из основных принципов Гиппократа: «Не навреди!» Гиппократу обязана медицина учением о темпераментах человека. По мнению великого врачевателя, общее поведение человека зависит от соотношения четырех соков (жидкостей), циркулирующих в организме — крови, желчи, черной желчи и слизи (флегмы, лимфы). Преобладание желчи (греч. «холе») делает человека импульсивным, «горячим» — холериком. Преобладание слизи (греч. флегма) — флегматиком, то есть спокойным и медлительным. Преобладание крови (лат. sanguis) подвижным и веселым, то есть сангвиником. Черная желчь (греч. мэлан холе) делает человека грустным и боязливым меланхоликом. Гиппократ считал, что каждому типу темперамента соответствует предрасположенность к определенным болезням. Академик И.П. Павлов в связи с этим писал, что Гиппократ «уловил в массе безчисленных вариантов человеческого поведения капитальные черты». К тому же Гиппократ разработал учение о разных стадиях болезни.

А еще Гиппократ лечил вывихи с помощью специальных приспособлений (так называемая «скамья Гиппократа» до сих пор используется в медицине, это прообраз ортопедических столов). Он заложил основы диетологии (научной дисциплины о правильном питании, значение которой в наше время все возрастает и возрастает!). Можно перечислять заслуги его до безконечности. Но главным все равно было иное. Все перечисленные открытия мог бы сделать и кто-нибудь другой. Ну, может быть, на пару веков попозже. А вот то по-настоящему великое, что он оставил, другой бы за него ни за что не создал. Он оставил нам сам образ Врача! Да еще с большой буквы…

Из всего корпуса его сочинений (целых 60 произведений!) особенно значимо самое короткое из них — Клятва Гиппократа! Явившаяся в мир в языческой культуре, эта великая Клятва была почти без изменений, безоговорочно принята Христианским миром! По сути дела, Христианство лишь изменило самые первые строки Клятвы, и вместо обращения к языческим богам Аполлону, Асклепию и другим адресовала произнесенную Клятву Единому Истинному Богу: «Да будет благословен Бог, Отец Господа нашего Иисуса Христа, Который благословен во веки веков; я не лгу».

А далее излагались девять этических принципов, или обязательств. Это обязательства перед учителями, коллегами и учениками («обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями»); принцип непричинения вреда («Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда»); обязательства оказания помощи больному (принцип милосердия); принцип заботы о пользе больного и первоочередной защиты интересов больного; принцип уважения к жизни и отрицательного отношения к эвтаназии; принцип уважения к жизни и отрицательного отношения к абортам; обязательство об отказе от интимных связей с пациентами; обязательство личного совершенствования («Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство») и некоторых других.

Особую важность в наше время вызывают такие слова Клятвы: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария» Эта часть Клятвы вызывает ярость у тех, кто проталкивает в современную жизнь принцип «эвтаназии» (которую Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II назвал «завуалированным сатанизмом»), и ставит заслон абортам, клятвенно запрещая врачу заниматься этим черным губительным делом… Естественно, такая Клятва не могла устроить современных «гуманистов». И вот в 2006 году в США и Европе текст клятвы заменён «профессиональным кодексом». По мнению авторов нового документа, текст, предложенный греческим врачом ещё две с половиной тысячи лет назад, якобы совершенно не отражает реалий сегодняшнего дня. «Во времена Гиппократа не было таких важных принципов работы медиков, как «право пациента на собственный выбор» (читай: на самоубийство или на детоубийство!). В новом тексте исключены запрещения участвовать в абортах, хирургическом лечении каменной болезни («Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом») и корректному обращению с рабами.

В России «Присяга врача Советского Союза», утвержденная в 1971 г., в середине 1990-х сменилась на «Клятву российского врача», а в 1999-м Госдумой был принят и президентом Б. Ельциным подписан новый текст «Клятвы врача России», которую врачи читают в торжественной обстановке при получении диплома. Этот текст обладает у нас в стране силой закона. Он намного нравственнее и гуманнее, чем подобные «профессиональные кодексы» в современных странах «развитой демократии». Например, в «Клятве врача России» четко прописано неучастие в эвтаназии, подтверждены принципы врачебной тайны, отсутствуют указания на то, что террористам можно не оказывать необходимую медицинскую помощь (в США действие Клятвы Гиппократа ограничено судебным прецедентом, согласно которому врачебная помощь террористам и даже потенциальным террористам признана незаконной экспертной помощью в их адрес и является уголовно наказуемой для врачей). Во многом следуя за Клятвой Гиппократа, эта присяга

Крепость Иоаннитов на Косе. Современный вид.

российских врачей, к сожалению, в некоторых пунктах все же уступает первоначальному тексту Клятвы. Нет в ней запрета на совершение абортов, а также запрета на вступление в половую связь врача с пациентом («В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами»). Как видим, все последующие редакции Клятвы Гиппократа являются не восхождением в сторону принципов Христианского гуманизма, а все новыми и новыми большими и малыми отступлениями от них. И все равно современной медицине ни на Западе, ни у нас так и не удалось — и, видимо, вряд ли удастся! — совсем уже освободиться от тех благих и спасительных оков, которыми на века и тысячелетия «сковал» в нравственном отношении своих коллег Гиппократ! Каким же великим был этот человек, сидевший под огромным платаном, что даже спустя почти три тысячелетия мы не смогли подняться выше, чем он! Мне кажется, этот платан в каком-то смысле можно назвать святыней. Платан Гиппократа в центре Коса напоминает миру о той высокой миссии, которую должен нести людям настоящий целитель.

Если кто-то посмотрел фильм «Лувр» современного режиссера, наверное, ему запомнились часто проявлявшиеся в кадре молодые люди в средневековых черно-красных одеждах. Это современные мальтийские рыцари, как их давно уже называют. Трудно узнать в этих приятных молодых людях, которые совершают негромкие дела милосердия, ухаживают за больными, престарелыми, — наследников тех средневековых Госпитальеров, рыцарей Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, которые вписали немало славных страниц в историю Святой Земли и Средиземноморья. Основан этот Орден в 1119 году как католический военный орден, направленный на охранение паломников, которые направляются на Святую Землю. Орден Иоаннитов, или Госпитальеров (не путать с тамплиерами с их мрачной запутанной историей!) основал множество госпиталей («странноприимных домов») для паломников и стал защищать эти свои здания от сарацин. Со временем орден был вынужден сменить резиденцию. Когда Иерусалим пал под ударами мусульман, крестоносцы-Госпитальеры обосновались сначала на Кипре, а потом захватили крупнейший остров Додеканеса — Родос. Там они продержались целых двести лет и покинули его 1 января 1523 года, уступив свои владения турецкому султану. Второй по значению иоаннитской крепостью на островах была крепость на Косе. Сейчас эти довольно сносно сохранившиеся руины стали главной исторической достопримечательностью Коса. К сожалению, высокие стены крепости так и не защитили иоаннитов от войск султана. И свои рубежи здесь они сдали без боя. Переправились с Коса и Родоса на более спокойную Мальту, откуда и пошло современное название ордена (тогда как раньше их называли Родосские рыцари!). Когда Наполеон Бонапарт «попросил» мальтийцев с их острова, они нашли приют в Санкт-Петербурге! А главой ордена объявили нашего пылкого Императора Павла I. Но длилась эта российская эпопея ордена сравнительно недолго. Сегодня Мальтийский орден представляет из себя полугосударственное образование, признанное некоторыми странами. Дела милосердия и в прежние времена, и сейчас являются главной (по крайней мере, декларируемой) задачей ордена… Его история продолжается, но главные события этой истории уже остались далеко позади.

И вот я иду по этим средневековым каменным ходам. Историей все-таки веет от этих древних стен, от герба иоаннитов с изображенным на нем щитом с двумя крестами. Но думаю не об этих рыцарях, нет, думаю о России!

В Православии не прижилась католическая орденская идея. Были у нас казаки (к счастью, и остаются!), эти вольные «лыцари» Православия! Были черносотенцы с их попыткой защищать Православие и Самодержавие мирскими средствами. А вот Ордена у нас не было. Рыцарский орден — это организация мирских людей на духовно-военной основе по благословению Священноначалия и для достижения мирскими средствами духовных целей (я бы так это назвал, но не претендую на «каноничность» определения). Ближе всего у нас к этому подошли опричники Иоанна Грозного. Но их в истории не просто оклеветали, а прямо втоптали в грязь, сделали мировой «страшилкой» на потеху врагам. Так что уже сейчас не просто пробиться к смыслу этого царского замысла. Больше таких попыток у нас не возникало. Если не считать разгромленный в 60-х годах прошлого века Всероссийский союз Христианского освобождения народа (ВСХСОН), созданный Вячеславом Огурцовым. Там «орденская» идея явно прослеживалась! Но развития по понятным причинам так и не получила…

Известный идеолог Монархии, церковный деятель Лев Александрович Тихомиров в начале XX века первым обозначил проблему: русским необходимо создать духовные ордена. Он писал: «Конечно, тут дело касалось не какого-нибудь Иезуитского Ордена, а мысли наши бродили вот над чем. Борьба за наши идеалы встречает организационное противодействие враждебных партий. Мы же являемся разрозненными. Правительственная поддержка скорее вредна, чем полезна (а сейчас и ее нет! — ред.), тем более, что власть, как государственная, так и церковная, — не дает свободы действия и навязывает свои казенные рамки, которые сами по себе стесняют всякое личное соображение. Необходимо поэтому образовать особое Общество, которое бы поддерживало людей нашего образа мыслей повсюду — в печати, на службе, в частной деятельности, всюду выдвигая более способных и энергичных. Очень важное и трудное условие составляет то, чтобы Общество было неведомым для противников, а следовательно, ему приходится и вообще быть тайным…»

Писались эти слова в благополучной (по крайней мере, внешне!) Российской Империи, где Церковь и государство находились в «симфонии»; где Православием были пронизаны все устои общественной жизни. Но спустя какие-то пятнадцать лет все это величественное здание Православной монархической государственности вдруг рухнуло под напором откуда-то вынырнувших ильичей. Выходит, прав был тогда Тихомиров! И его завещание, его призыв к созданию уже на нашей почве чего-то близкого к западным Орденам, возможно, сегодня еще более актуален. Ведь настоящей национальной элиты у нас до сих пор так и не сложилось. А Церковь ведет борьбу за Святую Русь практически в одиночку. Без всякой почти помощи со стороны так называемого «патриотического движения», которое все никак не сложится в настоящую Православную силу.

Быть может, орденские образования на нашей почве принесли бы больше плодов, чем на Западе. Ведь строить надо на почве крепкой, не зараженной ересями западного «латинского» Христианства!

Но вглядываясь с этих стен в суровую нашу действительность, ясно понимаю: никакие ордена, увы, нам не помогут и нас не спасут. Как не спасли они от нравственного упадка и Западный мир. Наш девиз другой, не такой громкий, как у Мальтийцев: «Pro Fidе…» («За веру»), — но зато он евангельский: «Где двое или трое собрались во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18, 20). В этих словах Христа и утешение, и призыв продолжать духовную битву за Россию. Только Христос объединяет!

…Вот и закончился для меня солнечный Кос! Добрый остров, где нет преступлений, полиция не видна, где все улыбаются друг другу и на ломаном русском кричат тебе вслед добрые незнакомые люди: «Спа-си-по! Ка-ра-шо!» Где синее море шумит и не затихают волны. Где солнце не палит, а лишь гладит и ласкает. Кос! Уже дома я прочел то место в Деяниях Апостолов, где говорится и об этом дивном остров. «Когда же мы… отплыли, то прямо пришли в Кос, на другой день в Родос и оттуда в Патру» (Деян. 21, 1). Выходит, Апостол Павел провел на Косе один свой день! И на этом острове ступала его нога, быть может, как раз в том самом месте, где еще недавно ходили мы. Так чего же я удивляюсь тому, сколько доброты и радушия встретил здесь? Есть следы, которые не стираются и не зарастают.

Антон Жоголев