Капельки вечности

Снег идет…

Недавно по новостному телесюжету показали, как журналистка опрашивает горожан:
— Скажите, вам хорошо, что в Самаре до сих пор нет снега? (конец ноября)
Молоденькая девушка отвечает:
— Конечно, хорошо. Снег прическу портит. Да и грязь от него будет. А я уже взрослая, в снежки не играю.
Потом журналистке встретилась старушка.
— Почему, как вы думаете, снега до сих пор нет?
— По грехам нашим…

Олег Иванович Губертов живет в самарском селе Большая Глушица. До недавнего времени вел там на местном телевидении Православную передачу «Путь». Теперь не ведет. Недели две назад он зашел к нам в редакцию в валенках, как дед мороз. И было странно видеть на его валенках городскую грязь, а не снег. Сказал нам, что его очень тревожит отсутствие снега: озимые могут пропасть. Не говоря уже о садах-огородах. Каждый день обходит он свои деревенские «сотки» с молитвой… Сказал — и уехал в свое село. А я наконец обратил внимание на странность происходящего: да ведь Губертов прав! Ни в августе, ни в сентябре, ни даже в октябре не выпало ни капли дождя. Не было дождей и в ноябре. И вот уже декабрь, а снега все нет. Горожанам-то меньше забот, нам на машинах легче шнырять по городу. Нет заторов. А вот Олег Иванович в своей Глушице обходит огород с молитвой и тревожно, выжидающе взирает в небо. Потом он позвонил опять.
— Зайцам без снега плохо! — начал он разговор.
— Каким, — говорю, — «зайцам»? Безбилетникам, что ли?
— Да нет же, зайцам настоящим, — пояснил он. — Охотники у нас в районе жалуются: ходили по зайцам и ни одного не пристрелили — их вдруг не стало! Они ведь, зайцы, в основном озимыми питаются. А озимые вымерзли из-за отсутствия снега и им теперь есть нечего…
И снова я с тревогой поглядел в окно. Унылый городской пейзаж, сиротливый предзимний съежившийся город. Снега нет. И стало как-то тревожно не только за зайцев.
Снег пошел через несколько дней — 12 декабря. Хорошо пошел. Так, что трамваи в Самаре встали и на дорогах образовались «столичные» пробки. И все равно на душе было светло. Вспомнился Губертов с его зайцами. С его крестными ходами по огороду.
А позвонил он 13-го, когда снег у нас продолжал валить, несмотря на нелепые прогнозы синоптиков.
— До нас только сегодня дошло! Вчера еще снега не было! — «рапортовал» он радостно в телефонную трубку. — А сейчас валом валит!.. Вот, лопатой дорожки разгребаю. Теперь, может статься, все нормализуется. Простил нас Господь. Послал благодать.
Поговорили о том, как город далеко от села. Что так и не удалась историческая «смычка», и то, что для горожан проблемы, грязь и «пробки» на дорогах, для селян — вопрос выживания… Да и сам я, разгребая от снега свой автомобиль, мучительно решал для себя вопрос, с кем я: с зайцами или не с зайцами… Они далеко, а проблемы — близко.
— Я две недели молился, чтобы Господь дал снега, — в конце разговора признался Губертов. — Горячо молился, как только мог…
И Господь дал много снега. Ведь, наверное, не один Олег Иванович молился об этом.
Мы-то всегда полагали, что снег идет сам по себе! Но без молитвы его бы не было. Вернее сказать, ничего бы не было… Просто всегда кто-то о снеге молился. И вот пришел наш черед.
Вспомнились строки известного стихотворения:

Снег идет, и все в движенье — 
Убеленный пешеход.
Удивленные растенья…

Гостиница «Россия»


Однажды в жизни я ощутил себя «большим человеком» — на целых три дня!
Было это лет восемь или девять назад. Мне предложили командировку в Москву и забронировали комнату в гостинице «Россия».
В той самой «России», где раньше когда-то живали депутаты съездов, передовики, дипломаты… Гостиница находится возле самого Кремля — кусочек его даже был виден из окна моего номера. А еще был виден старинный храм, вернее, его купол — так как мой номер был выше него.
Вот я вхожу в это величественное (хотя и несколько обшарпанное ныне) здание. Еду в широченном лифте, рассчитанном, видимо, еще на членов ЦК! Иду по широкому коридору вдоль безконечной вереницы комнат. Все тихо, солидно, и даже некоторая обшарпанность вполне вписывалась в атмосферу той уже ушедшей эпохи — с неизменной газетой «Правда» под дверью гостиничного номера по утрам, с буфетами, где у передовиков с мест неестественно расширялись глаза, с уверенностью в завтрашнем дне, наконец. Тогда это умели! Впрочем, всего в двух-трех местах на всю страну…
И вот я вхожу в свой номер. Все тут обычно, прилично, знакомо. Вскоре я уже бегал по делам, а вечером, прогулявшись по заснеженной Красной площади, уважая себя, побрел в свой номер. Удобно, согласитесь, когда временный дом твой возле Кремля.
…Ближе к ночи раздался звонок. «И кому я тут мог понадобиться?» — тревожно подумалось мне, когда снимал трубку. И вдруг услышал нечто странное. Немолодой женский голос предлагал мне в номер «девушку» для развлечения. Я вежливо ответил, что это совсем не нужно, и положил трубку. Думал, на этом все и закончится. Но не тут-то было…
Через полчаса позвонили опять. Тот же голос, то же предложение. Но только сказано было бойчее, как-то нахрапистее. Я опять ответил отказом и дал отбой. Уверенный, что более мне уже никто не позвонит. Выключил свет и забылся в дреме. Разбудили вскоре. Потом опять. Где-то уже после двух-трех часов осады (телефон не выключался — розетки не было!) опять позвонили. Голос уже был другой, помоложе…
— Я та самая «девушка»… Сейчас к вам приду… Вы только откройте… Не пожалеете…
Кажется, я ответил чуть резче, чем это принято в кругу «уверенных в завтрашнем дне» господ.
После этого вроде бы не звонили. Но я незримо ощущал, что дверь моя, закрытая на ключ и еще на цепочку, находится под прицелом. Что с меня и спящего, за дверьми, быть может, не сводят пристальных и колючих глаз… Снились кошмары.
Все утро я был под впечатлением от ночного приступа. Молился избавить от искушений вражиих. Просил друзей-москвичей помолиться. Но они, спящие преспокойно в своих постелях, к моей просьбе, похоже, не отнеслись всерьез.
— Кто не хочет грешить, того не заставишь, — бросил мне на ходу один из них. Им и невдомек было, как мерзко, склизко мне было соприкасаться со всей этой гнусью… Да еще и не ощущать себя защищенным даже за дверью с замком и цепочкой. Возвращался в гостиницу с чувством какого-то омерзения, но готовым к борьбе. Уже не радовали ни приглушенные звуки солидного заведения, ни полуяркий свет, ни вежливые горничные. А в каждом солидном постояльце подозревал «клиента». И все мне казалось, что маски вот-вот окажутся сброшенными и через пару часов начнется опять!
Мне позвонили всего один раз, и не слишком настаивали.
На третью ночь не позвонили вовсе.
Наверное, молитва подействовала.
Уезжал я утром. И когда выходил из широких дверей «России», увидел необычное зрелище. Целый батальон заспанных «жриц любви» усталыми натруженными походками шел к специализированному автобусу. Их, оказывается, привозили и увозили! Все было тут по-столичному солидно, продуманно, и вместе с тем очевидно.
Когда через несколько лет я услышал о том, что Лужков во что бы то ни стало хочет снести гостиницу «Россия», я сразу смекнул, в чем тут дело. Видимо, долготерпение Господа оборвалось, и более не желает Он выносить этот срам возле главной Российской святыни — Красной площади, сердца страны!

Антон Жоголев

16.12.2005