Зарубки на память

Высота бездонная

В Святой Руси правилом было: храм должен быть выше жилища, даже если это дворец. А ныне сколько церквушек наших окружены высотными монстрами. Кажется: затерялась церковь. Издалека идешь к ней — и не видно ее за домами. А зашел — и вдруг все переменилось. Высота в наших храмах бездонная: голову к куполу поднимешь — шапка упадет. Вошел в храм — и по церковным коврикам, как по облакам, шагаешь. На небе побывал.

Вмешательство Божие

В судьбе Слободана Милошевича, в его смерти в застенках гаагской тюрьмы, Божья Рука проявилась слишком явно. Смерть этого человека не только освободила его от издевательств, в ней был дан образец для всех Христиан — перед приходом антихриста. Хотя Слободан не является мучеником за Христа в привычном смысле, но именно его смерть есть прообраз смерти современного христианина, практически уже живущего в царстве антихриста. Оказывается, может один человек, если он защищает правду, противостоять всему «мировому сообществу», всей силе цивилизованного зла и лжи — и победить, не сдаваться до смерти. Несомненно, Слободан отдал жизнь «за други своя» и умер как человек, в чью судьбу на глазах у всего мира вмешался Бог.
Слободан был, по всей видимости, только политик, и странно видеть его смерть в христианском свете — но это так. Недаром на его фотографиях сербы сразу стали рисовать вокруг его головы венчик. Они лучше других почувствовали духовную основу той борьбы, которую в одиночку вел этот человек.
Не случайно в его гаагской камере с ним были Православные иконы…

Скорая помощь

Когда я слышу слова «скорая помощь», я каждый раз вспоминаю два случая из моей жизни. Первый был в далекие аспирантские годы. Мой научный руководитель в Пушкинском Доме, человек уже немолодой, поехал из Ленинграда к своей дочке в Москву — дня на три-четыре. И правда, через четыре дня я встречал его на Московском вокзале в Ленинграде — в цинковом гробу. Оказывается, в первый же день в Москве ему стало плохо: сердце прихватило. Вызвали «скорую помощь». Ехала она к больному около часа. За это время он успел умереть.
О втором случае рассказал мне известный в России батюшка — отец Василий Швец, с которым однажды мне довелось пожить в одной монастырской келье три дня.
— Я мясо не ем с войны. Обет дал не есть мясо — по случаю чудесного спасения.
— Как же это случилось?
— Однажды довелось прятаться от немцев в болоте. Ступнул в одно место, а ногу вытащить не могу. Чем больше стараюсь вылезти, тем больше завязаю. Погружаюсь все глубже и глубже. Вода уже дошла до рта. Спасения не было — ясно, что погиб. Тут я взмолился к Господу: Боже, если Ты мне каким-нибудь образом подашь помощь, я всю оставшуюся жизнь мяса есть не буду. И что же? Как только сказал, нога тут же уперлась в твердый камень, на который я встал. Божья помощь была — мгновенная!

Прелесть наших дней

Сейчас многие пошли в церковь без покаяния. Одна моя знакомая рассказала о своей подруге:
— Так ты теперь ходишь в храм?
— Хожу.
— Исповедуешься?
— А зачем? Мне и так все уже прощено.
— Кем и когда?
— Самим Богом, я это знаю.
— Откуда же ты знаешь?
— По состоянию совести. Совесть меня не тревожит.
Удивляться ли после этого, что эта молодая интеллигентная женщина, вчерашняя студентка, «отводит беду» своей «святой» молитвой и даже утверждает, что в 2005 году
предотвратила мировую войну. А в храм заглянула два раза. Больше не смогла ходить: ей там плохо становится.

Отец Виктор

Есть батюшки в русских селеньях… Отца Виктора, священника одного из сельских храмов Ивановской области, слушаешь, затаив дыхание. В нем постоянно проявляется писатель, и притом шукшинского типа. Рассказывает — только записывай. Кое-что я и записал:
«Я как ветеран холодной войны...»
«Кстати, холодную войну мы выиграли: мы остались русскими и Христианами, в то время как всем уже понятно, что в чаше статуи свободы в Америке «вино демократического блудодеяния». Это «вавилонская блудница».
«Сколько у нас олимпийских чемпионов! Говорят: мы вымираем по миллиону в год, столько-то миллионов у нас алкоголиков и наркоманов. Но оставшиеся-то — олимпийские чемпионы! Нет, нас трудно победить!»
«Какая тебе еще епитимья? Ты в Москве живешь!»
«У нас один фонарь в деревне, и тот Васька по пьянке расстрелял. Наши дети ездили на экскурсию в Москву. Спрашиваю:
— Что больше всего запомнилось? Думаете, Кремль? Нет — безконечные вереницы фонарей на объездной».
«Говорят: надо спасать Россию, церковь и деревню. А надо не так: надо Россию любить, в деревне — жить, а в церкви — спасаться».

«Один возьмется, а один оставится»

Странное было поколение первых советских богоборцев. В нем смешались безусловно богоненавистники и те, кто все же прошел через молитву к Богу.
Поэт Николай Асеев, друг богоборца Маяковского, в одном из писем признавался: «Читал
я часослов в церкви… Читал я часослов, так как голос у меня был звонкий, и священник, преподававший Закон Божий, вначале — как наказание за резвость на уроках, а потом уже по привычке, поручал мне это. Но мне и самому нравилось читать в полумраке церкви,
еще пустой. Ведь часослов читался до службы, перед всенощной, в нашей церкви, Курского реального училища. После, подросши, я пристрастился к чтению летописей, будучи уже в Москве, студентом, посещая библиотеку тогдашнего Румянцевского музея (ныне Ленинскую)».
И что же? Маяковский пустил себе пулю в лоб, а вот Николай Асеев дожил-таки до спокойной старости.

Владимир Мельник

г. Москва

09.06.2006