От рассвета до заката

Запоздалое прощание с поэтом Сергеем Щёлоковым.

Сергей Щёлоков со своей последней книгой.

Вот все-таки же он до меня дозвонился. Уже оттуда, и далеко не сразу. Откуда обычно не дозваниваются. И сказал нараспев, как стихи читал: «Так, мол, и так, Антон Евгеньевич. Очень нехорошо, что столь поздно вам сообщаю, но - умер. И лучше так, чем совсем не сообщить». Положил трубку.

Спустя два года, в соцсетях… Вчера вот только узнал о его смерти в ноябре 2021-го. Окликнул, тем не менее.

Неудачный пример, признаюсь в том. Пример того, как наш «Благовест» не смог помочь. Вот ему мы светили под ноги, светили, а он всё равно заблудился в трех соснах. В трех вязах увяз. Берега попутал. Поплыл совсем не туда.

Сергей Щёлоков появился в «Благовесте» в самом первом году газеты. В 91-м, прямо вот в сентябре-октябре, после второго или третьего выпуска. Мы тогда с Игорем Макаровым сидели в здании старого ТЮЗа. Комнатка, съеденная плесневым грибком. И много газет вдоль всей стены пачками. А он как раз поступил в самарский госуниверситет, на первый курс филологического факультета. Помню, на нем был желтый вельветовый пиджак.

Принес стихи. Стал нас навещать. Однажды позвонил (мне домой позвонил, в редакции первое время даже телефона не было). Сказал торжественно:

- С праздником!

- С каким праздником? - удивился я.

- Ну как. У вас же в газете, в Святцах написано: сегодня день (и назвал имя малоизвестного святого). Вот с этим праздником.

Выходит, каждый день у нас праздник? Мы тогда к этой простой истине еще не подошли.

А меня вот удивляло его «славянофильство на словах» (оно нас и сблизило, славянофильство). И при этом совершенно западническая поэтика его стихов (от Мандельштама до Бродского, и еще пара-тройка громких имен, среди которых случайно затесался Высоцкий). Как это сочеталось в его душе, ума не приложу. С его бы взглядами да Рубцову припевать! А он уходил в лингвистическую заумь. Видно, внутренний мир души находится глубже так называемых убеждений. И это несоответствие когда-нибудь должно было жахнуть. И, по-видимому, жахнуло. Просто я не застал того.

Мы опубликовали всего одно его стихотворение. Восемь строк, два четверостишья. Но помню эти стихи до сих пор наизусть. Прошло более 30 лет, заметьте. А написал их 17-летний почти подросток. Мог бы стать поэтическим православным «Лелем».

Потом он перестал к нам ходить. Увидел меня где-то на улице и с выражением отметил: «Какой вы стали красивый, Антон Евгеньевич!» - Антону Евгеньевичу тогда шел 26 год. «Красивыми никогда мы не были, а вот молодыми были», - ответил я. Но дело не в том. Он тогда правильно подметил. Православие начало и меня преображать изнутри. Оно всех преображает. Даже таких, как я, - если только его хоть чуточку впустить в сердце.

А он был дерзкий, талантливый, легкокрылый. С ветерком жил тогда. Нам всем до поры до времени ветер дует в спину. Потом это проходит. И тот же ветер уже бьет наотмашь в лицо. Независимо от маршрута.

Совсем пропадал парень. И я, кажется, знаю почему. У него был «учитель». Самарский богемный деятель Андрей Темников. Этакий мэтр стиха. Писал, говорят, сказки. Меня отчаянно не любил. Передавали, придумывал обидные рифмы к моей фамилии. Еще бы! Православие давало выход, которого там боялись и не хотели. Он и выбрал Сергея, сделал свою «ставку». Возился с ним, ставил поэтический голос. Собрал команду талантливых юнцов при каком-то литобъединении, и знаете, как он их назвал? «Мелкие бесы». Печальнее всего то, что они приняли это как самоназвание. Сергей и себя записал в эту самую когорту, точнее будет сказать, в легион, на паях с еще парой-тройкой юных дарований. А на ком бес хоть раз посидел, у того потом всю жизнь шея кривая. Это мне один старый священник сказал.

«Благовест» и «мелкие бесы», это как-то совсем не сочетается. Нам стало не по пути. Но он же не мог просто так уйти, обязательно хлопнул дверью.

Прислал мне через пару лет свои ёрнические стишата. Где всё про меня талантливо обсмеял. Сначала под псевдонимом прислал. А потом не поленился раскрыть псевдоним, словно бахвалился. И получилось точь-в-точь как у «мелкого беса».

Жоголев жене сказал,
поперхнувшись супом:
Будь Распутин либерал,
Я бы был Юсупов.

Жоголев жене сказал:
Все вы так, Сиротины,
Тесть мой тоже либерал,
Человек без родины.

И что-то еще в этом жалком виде. Про Распутина - не случайно, он был с ног до головы оболганным, а мы таким сочувствуем. Вот и старались докопаться до правды. Неспроста и про моего тестя, известного Православного поэта Бориса Сиротина. Его счастливая поэтическая звезда долгие годы была предметом нескрываемой зависти всех этих «псевдобродских» (или «недобродских», а то и «послебродских»). Потому что мой тесть писал русские стихи, а не на русском только, как пишут они. Как простить такое.

Не то чтобы я обиделся. Просто стало неловко за Сергея, как будто нечто неприличное случайно за ним подсмотрел. В редакции про стишки сказал: «Это семинаристы накропали». Хотя бы теперь сниму с них (теперь уже, наверное, маститых протоиереев) этот напрасный поклеп. А Щёлоков словно добавил щёлочи и теперь вот ждал моей химической реакции. Не дождался.

Когда про тебя пишут плохонькие стихи (а про меня не только он писал), значит, что-то ты делаешь очень правильно.

Но даже и в этих жалких стишках все-таки больше жизни, чем в его же помпезных и мертвых словах. Как вот эти:

Золото моё,
Как день глубок,
Каждый сверчок
Знает назубок
Твой слог,
Взмывающий шесток -
И колотый мрамор в раю.
А я пронзаю только твою
Землю обетованную.

И пусть вас не смущает обилие всяких там псевдодуховных словес. Всё это игра на понижение, надо же от чего-то отталкиваться. Кончается эта игра всегда прямым кощунством (хотя, на мой взгляд, в этом для них нет нужды: само творчество таких поэтов в основе своей разрушительно):

Вначале слово да не Божье
как черепицей по металлу
Вначале слово было ложью
да и в конце ничем не стало

Дальше, как говорится, некуда. Простите за скверную цитату!

Увиделись потом всего раз, на улице. Его родители жили на одной улице со мной. На остановке встретились. Он был с женой и трезвый. Сергей тогда был молодой сельский учитель (чтобы законно в армию не идти). Но в деревне не задержался, пробыл там ровно столько, сколько необходимо. Зря. Лучшие свои и наиболее живые стихи Иосиф Бродский написал во время ссылки в архангельскую глухомань. Сам это признавал. Русский воздух целителен для всех этих, как бы сказать, каскадеров стиха. Поздоровались как чужие. Поговорили о том о сём. Был вечер. Подъехал автобус. Всё. Уже когда автобус увозил Сергея, я заметил на автобусе надпись: «Самара - Лета». И номер - 666. Шучу.

…А надо было схватить его за грудки, повалить в снег и трясти, прижимая его лысым затылком к снежной куче, приговаривать:

- Разве для этого был тебе дан талант! Разве для этого?!

А я только вежливо улыбнулся.

Он уже тогда начал серьезно пить. И катился в поэтически-мрачную бездну. Из мелкого (не стану уточнять кого именно) становился крупным уже. От того и печаль в глазах. Так часто бывает с теми, кто, сами того не подозревая, отошли от Христа. Я этого про Сергея не знал, но догадывался.

Сегодня до поздней ночи слушал безконечную университетскую радиопередачу о нем. Разные голоса - знакомые мне (Айдаров, Перепелкин) и незнакомые, охранники и преподаватели, горе-литераторы и литературные величины - наперебой рассказывали о поэте. И всё, в общем, стало понятно. Как в проруби. В проруби всё ведь понятно уже. Его последняя книга называлась «Вброд». Но это была уже прорубь. Пьянки, развод, игромания, долги, скитания, снова женитьба, переезд в Тольятти, некий призрак славы…

Потом увидел его последние видеозаписи. Там уже законченный жрец темного культа такого рода «искусства» (не от слова ли искуситель?). Не зря сказано: искусство требует жертв. Ох, не зря.

Стихи его невозможно читать. Их вообще не надо читать. Да и не стихи это, а сборник заклинаний. Сплошное шаманство, только бубна не хватает. Сам он предпочитал другое слово - радение. («Дайте мне порадеть над вашим новым сборником...» - «Нате вот, порадейте пару дней»). Он должен был сам читать и тем и оправдывать, и объяснять свои стихи. Это не литература, камлание на кофейной гуще. Словесное чародейство. Где слово распыляется на множество словесных брызг. Где смыслы расщепляются и создают всевозможные иллюзорные сочетания, как в калейдоскопе. Такие стихи подлинное несчастье. Они могут приносить только горе.

У меня есть родственница, успешная (что, вообще говоря, случается довольно редко) художница-модернист. Вроде бы не такая уж и опасная это затея. Ну, играет с цветом, с формами экспериментирует. Чего-то такое придумывает с претензией на оригинальность. Но однажды пришла в гости к другим родственникам, уговорила позировать, написала портрет. В своем, разумеется, стиле. Они потом полгода болели. Колдовство всегда колдовство, пусть и неосознанное. Оно опасно и тем, кто шаманит, и тем, кто под это шаманство приплясывает. Все - жертвы поэтического демона. Такого рода искусство как светское чародейство.

Мелкий бес только притворяется мелким. Бесы мелкими не бывают. Преподобный Серафим Саровский про бесов говорил: они гнусны, и даже самый мелкий из них способен на одном своем когте крутить всю Землю… Если позволит Христос. А Он не позволит, можете не сомневаться.

В одном из последних интервью Сергей сказал: «Я верующий христианин… Плохой верующий, в смысле каноническом, но верующий». И тут же добавил, что верит не как поэт, не в стихах, отдельно от стихов. Важное признание. Как поэт, сказал он в том интервью, смешивает все религии и верования в кучу. И его не заботит, что получилось от этой гремучей смеси.

Зато были выступления в Питере среди таких же чародеев стиха. Было к нему внимание круга избранных - Рейна, Кривулина, Горбаневской... Про него говорили даже, что по его стихам будут изучать потом нашу эпоху… В своих интервью многозначительно, тихим голосом рассуждал о творчестве, для наглядности чертя пальцами что-то на своих ладонях. «Свой дар я ощутил в четырнадцать лет… Мои стихи мне самому понравились… Вот этот сонет написал в семнадцать...» Стоит ли это растерянной жизни? Брошеного сына, пьянкой съеденных лет? Бес расплачивается с такими вот чародеями и книжками, и многоочитыми интервью. А вот когда крестишь его с верой, бес ощетинивается и пятится, и пытается загрызть.

У писателя Чапека есть забавный рассказ «Поэт». На дороге случилось какое-то происшествие, начали опрос свидетелей, одним из них оказался поэт-декадент. Он даже написал стихотворение, разумеется, в своем стиле, о том, что увидел на дороге. Но как в нагромождении пустых словес и безчинных образов разобрать то, что реально было?..

То же и с нашим Сергеем. Давайте приглядимся к его стихотворению «Посвящение генералу Струкову». Это про всем самарцам известный Струковский сад. В нем в 1907 году впервые был исполнен вальс «На сопках Манчжурии». Чем же дорого поэту такое важное место?

Что плутаешь?
как угол втесался в сад,
слева парус поник -
три сплина через плечо.
По какому дереву постучать хотят,
постучать без кавычек -
лакеи генерала?
Темное пиво в киоске.
Дорожка зала
для господских танцев вымощена лучом.
Луч кончается.
Что блудишь,
закат считаешь?
Впереди покоится монастырь.
Конькобежец скользит -
и в душе его алый шарик.
Только черными полосами растаешь.
Кто ко мне постучался и остыл?
Мне вода - постель,
кто поспать мешает?
Генерал-губернатор пьет теплое пиво дна.
Я иду по могиле -
шаг вправо,
сад влево -
сплин глубоко в часовне.
Вот карточные долги окна:
загораются клетки.
Следы папиросной пыли
на крученом виссоне.

Это не стихи, а вызывание духов. И от реальности здесь нет ничего, за словами - пустота.

В конце жизни Сергей отказался от знаков препинания. А потом и от выпивки (вряд ли получилось), и от стихов. Стал ли от этого другим, как узнаешь.

Хороший ли был он поэт? Отвечу так: он был сильный шаман. И воздействие от его стихов, когда читает их сам автор, довольно-таки ощутимо, даже и смягченное экраном компьютера. Представляю, как сильно это было вживую. Но это не поэзия! Это магия, и как от всякой магии ничего после нее не остается в душе, кроме пепла, когда воздействие прекращается.

Да, о пепле. Жена Сергея отвезла тело почившего поэта в нижегородский крематорий. Такое вот было его завещание. Странное для христианина. К тому же и далеко ведь.

А закончу его стихами из «Благовеста». Записываю по памяти, и могу оказаться не совсем точным:

Пока пугали благовестом
И воплотившимся Христом,
Россия - Божия невеста -
Жила Рождественским постом.

И от рассвета до заката,
От воплощения до нас,
Нас ждал вознесшийся куда-то
В непостижимость Крестный Спас.

Антон Жоголев.