В монастыре

Рассказ инокини Софии (Кореневой).

Инокиня Тамара бежала по двору монастыря к воротам. Ее довольно короткие каштановые волосы развевались на весеннем ветру и блестели в лучах вечернего солнца. Старенькая игумения догоняла свою келейницу и пыталась крикнуть «остановись», но не справлялась с дыханием и нервами и едва шевелила губами. Инокиня оглянулась, бросив на игумению косой недоброжелательный взгляд, и вот уже ее ноги в обтягивающих черных джинсах завернули за ворота монастыря. Когда игумения выбежала за ограду - увидела, как мать Тамара села в монастырский внедорожник, и через несколько секунд машина, набирая скорость, помчалась прочь.

Инокиня София (Коренева) в монастыре.

Игумения Анна вернулась в трапезную, села на скамью за паломническим столом и зарыдала.

К ней подбежала молоденькая послушница Маргарита, которая расставляла тарелки с едой на столы, и испуганно спросила:

- Матушка, что с вами?

- Дура я, дура! - только и смогла сказать матушка.

На следующий день за трапезой игумения рассказала сестрам:

- Наша казначея инокиня Тамара собирала с благодетелей деньги на монастырь и клала их в свой карман, ну что ж, теперь обзавелась московской квартиркой. И на машине монастырской ездит, где хочет. И неизвестно вообще, как она живет.

После этих слов прекратился стук ложек о тарелки. В трапезной повисло злое молчание. Сестры осуждали мать Тамару. Вдруг в тишине послышался плач. Все обернулись. Плакала благочинная.

- Что с тобой, мать Ирина? - спросила игумения.

- Мать Тамара позавчера подарила мне свою скуфейку, - сказала мать Ирина и со слезами посмотрела на матушку.

- Скуфейку и все ее облачения надо сжечь, почему ты не благословилась взять вещь? - спросила игумения подавленно.

Мать Ирина молча печально смотрела на игумению.

Ночью инокиня Тамара много курила в еще не обставленной и почти пустой квартире в недавно построенном многоэтажном доме. Она бросила эту старую привычку в монастыре, но сейчас она к ней опять вернулась. Было тягостно еще и оттого, что в неустроенной квартире нигде еще не висело зеркало. Она невольно искала зеркало взглядом и не находила. «Как в доме покойника завешивают все зеркала», почему-то думала с тревогой и от этой тревоги еще больше курила.

Утром инокиня надела белый платок и длинную белую юбку и поехала к правящему архиерею. Она оклеветала матушку, подмешав к правде ложь. Представила даже какие-то финансовые документы, умело подобранные.

На следующий день за игуменией приехала машина. На сборы дали два часа. Настоятельница безпомощно сложила вещи. Она волновалась и забыла много нужного в своей игуменской келье. Матушку увезли в дальний монастырь в качестве рядовой сестры. Сестры плакали...

Через три дня назначили настоятельницу из другого монастыря.

И вот новая матушка, вчера еще благочинная далекой малоизвестной обители, поднялась по каменным ступеням старинного крыльца игуменского дома и позвонила в дверь. Через минуту дверь открылась, и вышла худенькая сестра с бледным одухотворенным личиком.

Новая матушка сказала:

- Я - исполняющая обязанности настоятельницы этого монастыря, мать Татьяна, могу я видеть мать благочинную?

- Это я. Благословите, матушка, - тихо и робко сказала мать Ирина и сложила руки под благословение.

«Какие же сестры здесь кроткие!» - подумала матушка Татьяна.

Время текло. Через неделю мать Алевтина с послушницей Маргаритой мыли окна в библиотеке.

- А какая новая матушка у нас, просто ангел! - сказала Маргарита, расстилая на подоконнике клеенку.

- Да, милость Божия, что нам ее послали, - ответила мать Алевтина и вытерла с окна потеки тряпкой в пухлой руке.

Матушка проходила по коридору мимо библиотеки и случайно услышала эти слова. Чтобы не возгордиться от похвал, она стала мысленно укорять себя: «Дрянь, обжора, лентяйка», - хотя эти слова совсем не соответствовали ей.

После послушания мать Алевтина спросила:

- Рита, ты видела Крест, который нам привезли?

- Нет, а что, уже привезли?

- Да, еще вчера. Сходим, посмотрим?

Они вышли из старого кирпичного дома и прошли по аллее, а затем по мокрой светло-зеленой, искрящейся на солнце траве. На земле, в траве около постамента лежал белый мраморный поклонный Крест. Его еще не успели установить.

Маргарита сначала горячо улыбнулась, а потом огорчилась.

- Ты что? - спросила инокиня Алевтина.

- Да вот, думаю о нашем Господе, Его ведь апостол Иуда предал. Вот и мать Тамара так же предала матушку Анну? Как Иуда? Так же?

Мать Алевтина вдруг закрыла лицо рукавом и заплакала.

- Бедная она, мать Тамара, несчастная! - с большим состраданием сказала мать Алевтина.

Маргарита замерла. Она подумала: «А разве может быть жалко ее, предательницу? Жалеть ее? Не может такого быть!». И тут ей тоже стало ее очень жалко. И всех стало жалко…

Недавно прошел дождь, и по траве стекали крупные капли воды, каждая из них отражала по лучику солнца. Пели птицы, множество птиц, особенно хорошо пели два соловья - один на березе, другой на осине. Пожилая паломница в серо-голубом фартуке прошла мимо с тачкой свежескошенной травы для коров. Маргарита подняла голову и посмотрела мокрыми от слез глазами в небо - какое же сегодня небо глубокое! И светлое. А говорят, Иуда на осине удавился… Может, просто легенда такая. И вот потому-то осина дрожит с тех пор от малейшего ветерка. А береза, увидев все это, от ужаса побелела. Может, и правда так было. Удивительна эта особенность нашего народа всё объяснять Евангелием. Вот только откуда в Палестине березе взяться?.. Из глаз отчего-то снова потекли слезы.

Но соловьи всё пели, а небо было синим-синим, каким бывает только в самом начале лета.

Инокиня София (Коренева)