‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Алиса в стране шоуменов

Глава из нового романа известного самарского писателя Алексея Солоницына.

Глава из нового романа известного самарского писателя Алексея Солоницына.

Я сейчас работаю над книгой, которая будет состоять из ряда рассказов, объединенных одной идеей, выраженной в стихотворении Федора Тютчева «Эти бедные селенья». В нем, если вы помните, говорится о том, что «… всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».
Вот и в моей книге речь пойдет о наших земляках, живущих в городе на Волге в конце XX века. События будут происходить на улице Ленинградской, где кипел-шумел рынок и сталкивались люди самых разных возрастов и профессий. В одном из старых домов на этой улице живет художник, через его судьбу и встречи с самыми разными людьми и будет показана жизнь нашего народа. Читатели мои знают, что Кручинском я назвал город на Волге, который похож и на Нижний Новгород, недалеко от которого я родился, и на Саратов, где прошли мои детство и отрочество, и на Самару, где я сформировался как писатель и где прошли мои зрелые годы, наполненные многими событиями, главнейшее из которых — воцерковление.
«Свет Христов просвещает всех» — такова главная мысль книги и тех глав, которые я предлагаю вниманию читателя и которые будут еще продолжены.
Алексей Солоницын


К поезду отец Василий Беднов приехал несколько ранее, занял свое место в купе первым. Удачно разместив свои сумки и пакеты, отец Василий уселся у окна, выложив на столик церковные газеты и книги для чтения, а также все необходимое для вечернего чаепития.
Он уже приготовил спортивный костюм и подумал о том, что, может, стоит переодеться, не дожидаясь попутчиков, как в коридоре раздался звонкий девичий голос, затем мужские басовитые голоса, и дверь в купе с треском растворилась.
В купе протиснулся бритоголовый атлет, неся впереди себя огромную сумку наподобие тех, что носят хоккеисты для своего спортивного снаряжения. Бухнув сумку на сиденье, атлет глянул на 
священника, вежливо поздоровался и задом вышел из купе, уступив место другому бритоголовому, поменьше ростом, но такому же коренастому и крепкому, в такой же кожаной расстегнутой куртке и джинсах. Он поставил на сиденье сумку чуть поменьше первой, но тоже внушительных размеров.
— Позвольте побезпокоить вас, — сказал он, обращаясь к отцу Василию. — Разместиться…
— Пожалуйста, я выйду.
— Если нетрудно.
В коридоре отец Василий увидел темноволосую девушку тоже спортивного вида, тоже в кожаной куртке и высоких, до колен, кожаных сапогах. Вечерело, лампочки в вагоне светили приглушенно, но все же отец Василий увидел юное гладкое лицо брюнетки с гордо вздернутым носиком и гладкой прической, прямой челкой почти до бровей, болезненно кривящийся ярко напомаженный рот.
Под нижнюю полку сумки не уместились, и один из атлетов легко забросил их в верхний отсек, что расположен над дверью. На сиденье девушка поставила пакеты, а на столик как-то отчаянно бросила сумку.
— Ну вот и все, Аля, — сказал тот, что был повыше и помощней плечами. — Располагайся.
— Я хочу покурить.
— Пожалуйста, пойдем.
Купе находилось близко к входной двери, и отец Василий в окно видел, как девушка вышла на перрон в сопровождении бритоголовых. Она закурила и что-то сказала просяще, но мужчины отрицательно покачали головами.
Проводница делала вид, что не слушает разговор пассажиров, а сама внимательно прислушивалась и изучала их. Девушка нервно курила и что-то спрашивала, отец Василий не слышал, но видел, как девушка возмущенно жестикулировала.
Потом она вернулась в купе, а высокий атлет остановился у двери.
— Ну что, Аля, счастливого пути.
— Дод, это несправедливо, — голос девушки неожиданно прервался. — Ну пожалуйста, Дод, я перекантуюсь у Кати.
— Не могу, Аля. Ты же знаешь.
— Что я дома скажу? Неужели ничего нельзя сделать?
— Ничего.
— Дод, ну пожалуйста. Еще есть время. Давай смоемся.
— Нет, Аля. Ты должна ехать. Все.
Девушка отвернулась к окну, и в это время раздался голос по трансляции, что поезд Москва — Кручинск отправляется через пять минут и что провожающих просят выйти из вагона.
Атлеты вышли, но остались стоять у входа в вагон.
Девушка вынула платок и приложила его к глазам, не глядя на провожающих, которые пошли вслед за тронувшимся в путь составом.
Как только поезд набрал ход, девушка оживилась.
Она внимательно осмотрела отца Василия, улыбнулась ему сквозь слезы и представилась:
— Алиса. А вас как звать?
— Василий… Петрович.
— А можно просто Василий? — она улыбнулась еще приветливей, но улыбка вышла деланная. — Я вас попрошу, Василий, снимите, пожалуйста, сумку.
— Какую?
— Большую.
Сумка оказалось тяжелой, с трудом отец Василий спустил ее вниз.
Алиса сняла куртку, оказавшись в желтой блузке с накладными кружевами. Она расстегнула на сумке молнию и принялась доставать оттуда вещи, одни откладывая в сторону, другие опять засовывая в сумку.
Вот она достала сверкающий золотистый купальник, расправила его так, что отец Василий невольно увидел этот наряд, усыпанный блестками, как чешуей.
Затем появился серебристый лифчик с висящими на нем стеклянными шариками, позвякивающими, когда она его рассматривала. Он был отложен в сторону, как и трусики такого же вида.
Свитера, брюки, кофты то откладывались, то опять отправлялись в сумку.
Отец Василий старался не глядеть за этими странными манипуляциями. Он взял в руки книгу, но все равно видел, что девушка продолжает рыться в сумке, извлекая оттуда в большом количестве и косметику, и белье.
«Артистка, что ли?» — подумал отец Василий, тщетно пытаясь сосредоточиться. — Зачем она все ворошит?»
— Фен не положили. А где бигуди? Нет, это ужасно! — она в отчаянии бросила на сумку верхнюю и нижнюю одежду и закрыла лицо какой-то попавшейся под руку рубашкой, опять всхлипнув. — Скажите, какая ближайшая остановка?
— Рязань.
— А когда?
— Через три часа.
— Так. Я успею. Сойду в Рязани и вернусь назад. Оттуда в Москву есть поезда?
— Конечно. Только сейчас вечер… Хотя много поездов проходящих.
— Так. Василий, достаньте мне и вторую сумку. Я сейчас соберу все необходимое, а остальное отправлю с вами в Кручинск. Вы же туда едете?
— Да.
— Вы поможете мне? Ведь поможете?
— Конечно. Только вы не торопитесь. Подумайте, что вам следует делать в первую очередь. Что взять с собой, если…
— Да я вообще не знаю, что они в сумки натолкали!
— Подождите, прежде всего вам надо успокоиться. Надо как следует обдумать, как вам следует поступить. Сосредоточьтесь. Взвесите все «за» и «против».
— Вы, наверное, педагог.
— В некотором роде.
— Психолог?
— Отчасти.
— Но я не знаю! — в отчаянии сказала Алиса и опять заплакала.
— Подождите, не ревите. Вот полотенце, вытритесь. Насколько я понял, вас насильно отправили в Кручинск.
— Да.
— А вы хотите остаться в Москве.
— Да.
— Зачем же отправлять вещи со мной? У вас же есть жилье в Москве?
— Понимаете, он меня выселил, — она совсем по-детски высморкалась, вытерла полотенцем гордый носик, глаза. — Квартира его, он снимал ее для меня. Там было все, что нужно. И вот он взял и выгнал меня.
— Я, конечно, не имею права, но уж коли мы заговорили…
Отец Василий всегда в таких случаях, когда с ним откровенничали прихожане разных возрастов, открывая сокровенное, строго, внимательно смотрел собеседнику прямо в глаза, стараясь как можно больше расположить его к себе, показывая, что ему вполне можно довериться. Но в церкви на нем были ряса и крест, а сейчас черный свитер и брюки. И все-таки его лицо, строгое, участливое, внимательные, глубокие карие глаза, бородка, пусть и редкая, но придававшая ему солидность, заставили Алису перестать сокрушаться. Да и характер у нее был такой, что ей требовалось выговориться.
— Понимаете, он, Эдя, то есть Эдуард Семенович, владелец клуба. А я у него работаю. То есть работала танцовщицей. Все шло великолепно, мои номера были главными в программе. — На минуту ее лицо осветила улыбка. — Ну, почти главными. Многие мне говорили, что в клуб ходят посмотреть на меня… Ну, и все другое тоже, но Эдя сам говорил, что я стану звездой, и он ни в чем мне не отказывал. Ну, подарки и все такое… Вы понимаете. Но за мной стали многие ухаживать, и вот этот, Боря, ресторатор, просто прохода мне не давал. Не то чтобы он особенно мне нравился, но мужчина видный, приятный даже… И вот…
— Вы изменили Эдуарду, — помог отец Василий Алисе.
— Это еще как сказать, кто кому изменил! — внезапно оживилась Алиса, и глаза ее заблестели. — Во-первых, Эдя женат и не собирался разводиться, это он мне сразу сказал. Поставил условие — я только его и больше ничья. А Боря… хотя он тоже женат, видела я его жену. Да все они такие, им лишь бы сами знаете что…
— И этот Борис вас соблазнил.
— Вчера закрыл меня в гримерке. Эде кто-то сказал, что я с Борей. Он прибежал, стучится, а Боря не открывает. Потом открыл. Драться они не стали, но Эд сказал, что мы уволены. В общем, вот так…
— И после этого он решил вас отправить в Кручинск.
— Ну да, к маме. Приказал своим громилам меня из Москвы отправить в 24 часа.
В купе вошла проводница, предложила чай. Отец Василий сразу же согласился, потому что в суете сегодняшнего дня не успел не то что пообедать, но даже перекусить.
— Вот что. Давайте подкрепимся, а потом решим, как поступить.
— Согласна, я тоже проголодалась.
Алиса отодвинула груду вещей в угол сиденья, стала доставать из пакета еду. Обнаружилась и маленькая бутылка коньяка, кофе, закуски. И отец Василий запасся провизией, правда, у него не оказалось таких деликатесов, как у Алисы.
Когда он выкладывал содержимое из пакетов, Алиса обратила внимание на ряд предметов явно церковного назначения. Это были иконки, календари, коробочки с лампадками и другой утварью, которую он накупил перед самой дорогой и потому не упаковал в дорожную сумку.
Еще раньше она разглядела книги отца Василия с Православной символикой и подумала, а не священнослужитель ли он. Теперь, увидев иконы и красивые коробки с крестами, она спросила:
— А вы… не священник случайно?
— Случайно нет. А не случайно отец Василий.
Она улыбнулась растерянно:
— А я-то… сразу не догадалась. Вы уж извините меня.
— Не извиняйтесь. Вы в таком состоянии, что тут не до церемоний. Будете кофе? А я предпочитаю хороший крепкий чай.
— А можно… коньячку?
— Путешествующим можно. Тем более потерпевшим кораблекрушение.
— Ну, пусть так, — Алиса окончательно успокоилась. — Вот не думала, что мне придется вот так беседовать со священником.
— И я не думал, что мне придется трапезничать с танцовщицей. Можно, Алиса, я задам еще несколько вопросов. Чтобы помочь вам.
— Задавайте, — щеки у Алисы разрумянились, носик не сопливился и опять горделиво был поднят, как и вся головка девушки.
— У вас есть прописка в Москве? Есть где остановиться?
— Я думала, у Кати. Но она может испугаться. Эд наверняка проверит ее квартиру.
— Вот видите. И все другие адреса ваших подруг он тоже проверит. К тому же они наверняка работают в его клубе.
— Да, — Алиса вздохнула. — Он бывает таким жестким, что с ним не поговоришь. О прописке я несколько раз начинала, а он все одно: «Подожди, еще не время»… «Что, тебе плохо живется?» — и в таком же духе. Ну, и я перестала этим интересоваться, потому что квартира моя, вернее, его, была комфортная. Машина, шофер…
— Понятно. Других близких знакомств вы не успели завести. Сколько вы в Москве?
— Скоро два года.
— Денег накопили?
— Нет, они как бы мне особо были и не нужны. Потому что Эд все покупал, а зарплата расходилась…
— Два слова о Борисе. Он у Эдуарда работает?
— Да. Но собирается открыть свое дело.
— То есть он Эдуарду конкурент, и они скрытые враги.
— Пожалуй, — Алиса поставила чашку с кофе на стол, вытерла губы. — А вы умный, отец Василий. А ведь такой молодой, — она улыбнулась, показывая свои белые зубки. — Сколько вам лет?
— Обо мне поговорим потом. Вот что, Алиса. Укладывайте свои вещи в сумки, и я их поставлю наверх.
— Почему? Мы проехали Рязань?
— Нет, Рязань будет примерно через полчаса. Но вам нельзя там выходить. Потому что вы не знаете, к кому пойдете в Москве. К тому же ночью. Приедете к маме, там и решите, как дальше жить.
— Но что я ей скажу? Я все время твердила, что у меня жизнь идет отлично. И вдруг являюсь как побитая собака. С вещичками…
— Что поделаешь, Алиса. Уверен, Эдуард все вашей маме рассказал. Представил вас, скажем так, не в лучшем виде.
— Да? — она на секунду задумалась, личико ее приняло строгое выражение. — Эд может…
— Значит, вам надо все рассказать маме как есть.
— Да она с ума сойдет! Будет такое…
— Ну и что же. Материнское сердце все поймет и простит. Ведь она вас любит больше всего на свете.
Опять Алиса внимательно посмотрела на отца Василия, и выражение ее лица говорило: «Откуда вы все это знаете?»
Священник грустно улыбнулся:
— Это так нетрудно понять, Алиса.
— Выходит, он победил? Ну нет, я так легко не сдамся.
Она вынула из сумочки пачку сигарет, зажигалку.
— Пойду покурю.
Как только девушка вышла, отец Василий быстро переоделся, разобрал постель, приготовившись ко сну. Вечерние молитвы он решил прочитать про себя, когда Алиса уляжется спать.
Она вернулась и, осмотревшись, снова принялась перебирать вещи, сортируя их одной ей понятным способом.
— А после Рязани какая будет большая остановка?
— Ночью, в Рузаевке. Это узловая станция, оттуда поезда идут на юг, на север, восток.
— Впервые слышу. Ничего, Рузаевка так Рузаевка. Пусть.
Лицо ее выражало решимость.
— Ну ладно, сойдете вы в Рузаевке. Ночь, неизвестно, когда будет поезд на Москву. Может, придется ждать утра. Сидеть в зале ожидания. Вокзал старый, скамейки деревянные. На них спят и храпят несчастные люди. Есть и негодяи, которые к такой девушке, да еще одной, да дорого одетой, конечно, проявят интерес. Милиция далеко…
— Я все равно вернусь в Москву!
— Пожалуйста. Повидаетесь с мамой, созвонитесь с кем надо о новой работе, и тогда поезжайте себе на здоровье.
Она прекратила перебирать вещи.
— Новую работу не так-то просто найти. Для этого надо жить в Москве.
— Вы же говорили, что почти стали звездой. Значит, в ваших кругах вас уже знают.
— Да, но вы не понимаете, что… как бы вам объяснить…
— Клуб у Эдуарда какой? Ваши номера какие? — поинтересовался отец Василий.
— Клуб ночной. Люди приходят отдохнуть, повеселиться. Народ разный, иногда бывают и знаменитости. Вот недавно приходил один очень известный господин из Думы, — она хихикнула в кулачок. — С молоденькой такой чувишкой…
— С кем? — не понял отец Василий.
— Ну, с девушкой, такой смешной… У нее платье модное, здесь вот так, — она показала, как сделан вырез на воображаемом платье, — а грудей-то совсем нет, плоская такая, как доска. Умора!
— Я вас не прошу описывать наряды посетителей. Вы расскажите лучше о себе. Что вы танцуете? Наверное, какие-нибудь экзотические танцы, скорее всего…
— Нет, ничего такого у нас не наблюдается. У нас танцы со стриптизом.
Отец Василий не сразу нашелся, что сказать.
— Так вы… стриптизерша?
— Можно сказать и так, — спокойно ответила Алиса. — Но лучше нас называть танцовщицами. Потому что настоящий стриптиз очень красив. Надо в танце постепенно показывать свое тело. Представьте — музыка, ты в луче света, движения то быстрые, то замедленные — почти как в классическом танце. Все зависит от музыки. Я подготовила несколько композиций — одну на музыку французских шансонье, а другую — на песни Элвиса Пресли. Шансон я еще в училище танцевала, а другие здесь выучила. Классно получилось — хореограф был вполне приличный. В каком-то хорошем театре работал, кажется, в Питере.
Поезд остановился.
— Рязань, — сказал отец Василий.
Алиса посмотрела в окно. Ничего не увидела, так как их вагон остановился далеко от здания вокзала.
— Наверное, вы правы. Утро вечера мудренее, — и она стала засовывать, теперь уже без разбора, свои вещи в сумки.
Отцу Василию пришлось поднимать сумки наверх. Потом он стоял в коридоре, смотря в черное окно и думая об Алисе.
Это были невеселые мысли. Совсем недавно, проходя одной из главных площадей Кручинска, он остановился в недоумении. Вечерело, и уже зажглись зазывные неоновые вывески магазинов, кафе и ресторанов.
На угловом двухэтажном дворянском особняке, где раньше находилось общество «Знание» и куда он ходил слушать лекции московских знаменитостей, ярко светилось: «Ночной стриптиз-клуб «Услада». Прыгающими огнями рисовалась раздевающаяся танцовщица. Ужаснувшись увиденному, он подумал тогда, что надо обязательно написать в газету, в администрацию города, еще куда-то, чтобы пресечь это безобразие.
Он тогда быстро пошел вперед, подальше от площади, которая раньше называлась Алексеевской, в честь Святителя Алексия, Митрополита Московского. Потом стала площадью Революции, и памятник Ленину здесь поставили вместо порушенного памятника Императору Александру Второму, освободителю крестьян, который бывал в Кручинске.
Отец Василий тогда почти бежал по улицам, торопясь уйти от этого нового облика своего родного города. А теперь вот перед ним предстала и сама представительница этой новой культуры, которой он не принимал и даже ужасался.
«Ей ведь и двадцати нет, — думал он об Алисе. — Училась в нашем училище. В театре не оставили, или сама не захотела остаться… Кто-то ей подсказал про Москву, про Эдуарда этого. Может, подружка Катя, про которую она говорила. Вот и все — прощай, театр, балет… Мама, наверное, мечтала увидеть девочку свою на сцене. Конечно, в «Лебедином озере»…
Дверь купе отворилась, отец Василий увидел Алису в розовой с синими цветочками пижамке.
Она строго сказала:
— Я лягу на верхнюю полку. А вы ляжете внизу. Так будет лучше. А то еще что-нибудь выйдет.
— Что выйдет? — не понял отец Василий.
— Ну, всякое.
— Какое — всякое?
— Такое. Какой вы непонятливый. Как хорошо, что к нам никого не подселили.
— Могут подселить в Рузаевке.
— Ну, пусть тогда занимают нижнюю полку, — она ловко забралась наверх, устроилась под одеялом.
Лег и отец Василий. Опять попытался читать, но смысл прочитанного убегал от него.
«Да что такое… Надо сосредоточиться… так… я остановился на двадцатой странице… вот здесь, кажется…»
— Что вы читаете, отец Василий? — спросила Алиса, повернув свою головку к священнику.
— Книга называется «Добротолюбие». Здесь собраны поучения святых отцов, примеры из их жизни.
— И какие это примеры? Можете что-нибудь прочитать?
— Нет, вслух читать я не буду.
— Ну тогда расскажите что-нибудь. Повоспитывайте меня.
— А вы не лишены юмора.
— А вы?
— С юмором у меня плоховато. И вот даже пример хороший не идет на ум… Все мне вспоминается Саломия, дочь Иродиады — она ведь была умелая танцовщица. Да вы эту историю, конечно, знаете.
— Саломия? Или Саломея? Кажется, опера такая есть.
— Насчет оперы — не знаю. А вот про Иоанна Крестителя — знаю.
— Так расскажите.
— Ладно, раз вы хотите…
Он вздохнул, сосредоточился.
— Иоанн был пророк, жил в пустыне и говорил о скором пришествии Христа, Спасителе всех людей…
Отец Василий сел, опустил голову, будто увидел сейчас то, о чем говорил. Сквозь темное окно иногда мелькали проблески огней. Они пробегали, как всполохи, по лицу священника. Стук колес задавал ритм его рассказу:
— Царь Ирод при живом своем брате Филиппе женился на его жене Иродиаде. Иоанн объяснял народу Иудеи, что ими правит прелюбодей. Неудивительно, что Иродиада возненавидела Иоанна. Царь заключил пророка в темницу — больше ничего не мог сделать с ним, потому что Иоанна любил и почитал народ… И вот однажды, когда у Ирода шел пир, и много знатных вельмож возлежало с ним, он попросил дочь Иродиады, Саломию, танцевать для него. И обещал ей за это все, чего она ни пожелает. Саломия согласилась — по всей видимости, она очень хорошо танцевала. И потом — представьте, что на пиру танцует не кто-нибудь, а царская дочь…
Отец Василий поднял голову, увидел внимательное лицо Алисы. Ирония исчезла, и взгляд изменился.
— И вот она пляшет, — продолжил отец Василий, — и все пирующие в восторге ей рукоплещут… А Иродиада говорит дочери: «Проси у него голову Иоанна. Пусть принесут ее сюда на блюде».
Саломия так и поступила. Все замерли от такой ужасной просьбы. Ирод не может отказаться от своего обещания — ведь он великий царь, должен держать слово… И приходится ему отдать приказ принести на пир голову Иоанна…
— Какой ужас, — Алиса впервые узнала эту Евангельскую историю. — Вот бы такой балет поставить…
Отец Василий словно очнулся:
— Балет! Иоанн — Креститель Господень и Его Предтеча, понимаешь, кто он такой? Он первый после Богородицы предстоятель перед Христом, первый за всех нас молитвенник!
— Ну и что? В кино о Христе говорить можно, картины рисовать — сколько угодно, а почему в театре нельзя?
— Потому что… — начал было отец Василий, но глянул на Алису, которая, разгорячившись, смело смотрела на него, и осекся. Помолчав, резко сказал:
— Нельзя — и все.
— Нет, а вы объясните — почему? Разве балет — не искусство? А как же Плисецкая, Уланова? Да и современные балерины, которых весь мир обожает? Да взять хоть Васильева и Максимову. Вы их видели, конечно.
— Нет.
— Ну вот, что же спорить. Балет — это же чудо что такое! Сама красота, грация, совершенство! Стриптизу, конечно, далеко до настоящего балета, но это тоже искусство!
Она с вызовом смотрела на священника, даже немного наклонившись вниз.
— Я заметила, что вы переменили свое мнение обо мне, как только узнали, что я стриптизерша. Но скажите, что плохого, если люди любуются красотой женского тела? В клубе запрещено посетителям заигрывать с артистами. А мы разве не артисты? Разве наш танец не искусство? Просто у нас это пока еще в новинку, вот все и думают, что если ты стриптизерша — значит, делаешь что-то позорное. Да и к балету многие так относятся. Вот вы, грамотный человек, и то против балета.
— Да я не против самого балета. Я против того, чтобы святых людей изображать в балете!
— Но ведь Саломия не святой человек! А наоборот. Можно через танец показать, как она угождает Ироду. А может, и соблазняет его. Сама того не понимая!
Отец Василий поерзал на сиденье, не зная, что возразить — слишком наступательными были доводы Алисы.
— Не знаю. Может быть, ты и права, но стриптиз все же нельзя путать с классическим балетом. Сама говоришь, что в танце можно выразить сложное чувство. А в стриптизе что, кроме похоти? Прости, конечно, но когда на глазах у публики женщина разнагишается, это есть непотребство, ведущее к самым низменным чувствам.
-Что? — возмутилась Алиса. — Эротика — непотребство, как вы изволили выразиться? А нам педагоги в училище другое говорили. И они были нисколько не глупее вас! Вот скажите: Венера Милосская — что ей, одеться? А эта, как ее, у Рембрандта, кажется…
— Даная, — машинально подсказал отец Василий.
— Совершенно верно, Даная. Она лежит голая. И ничего. Все смотрят и восхищаются. Ну?
— Да пойми ты, Алиса, — уже несколько собравшись и сменив тон, мягче сказал отец Василий. — Да, есть великая живопись. У того же Рембрандта, например, масса картин на библейские темы. Но ведь это живопись! Как бы другой мир, отстраненный от нас рамой. Другое измерение возникает, поняла? А тут прямо перед тобой живая женщина обнажается. Это же интимное дело только двоих, которые любят друг друга, друг другу дали клятву быть вместе всегда — перед самим Богом! Вот тогда они могут остаться обнаженными друг перед другом — но только наедине, на брачном ложе…
Алиса рассмеялась.
— Вы, отец Василий, в облаках витаете, и жизни совсем не знаете. Так мужчина и женщина относятся друг к другу только в старых романах.
Она спустилась с полки, накинула на себя куртку. Взяла со столика сигареты и зажигалку.
— Опять курить?
— Да, а что? — она игриво улыбнулась. — Курить — здоровью вредить?
— Совершенно верно.
— Ох, вы хуже моей мамы, — и она вышла из купе.
Отец Василий чувствовал себя как проигравший сражение. И оттого неприятно стало на сердце.
«И чего я ввязался в спор? И с кем? Охо-хо. Сказано: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Но тут же вспомнились слова Христа: «Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию»…
Легко по книжке рассуждать. А вот она не по книжке живет, а по правилам этой ресторанной жизни. И попробуй тут поспорь… Да, но я обязан хотя бы высказать свою точку зрения! И я ее высказал. И хватит!»
Он лег, потушил ночной светильник над головой и закрыл глаза. Слышал, как Алиса вошла в купе, как забралась на свою полку. Щелкнул выключатель ее ночника, и в купе стало темно. Отец Василий уже заканчивал читать про себя молитвы, как услышал голос Алисы:
— Вы спите, отец Василий?
— Да, сплю.
— Можно спросить?
— Спрашивайте.
— А Бог в самом деле есть?
— И не сомневайся.
— Но как это доказать?
— А зачем доказывать? И кому?
— Ну… самой себе, хотя бы.
— Ладно. Мы про Крестителя говорили… Ирод понес наказание?
— Не знаю.
— Знаешь. Кого называют иродами? Предателей, то есть самых последних негодяев. Он проклят на веки вечные. Что может быть страшнее?
— Да, но я же спрашивала…
— Подожди. Ирод слышал голос совести, который ему говорил: «Нельзя казнить Иоанна, нельзя прелюбодействовать, нельзя гордыню свою ставить превыше всего»… Но он поступил вопреки совести — то есть предал Бога.
— И что?
— Как что? Голос совести — это и есть голос Бога. Вот и рассуди сама, есть Бог или нет.
Алиса отозвалась не сразу.
— Как просто.
— Да, Алиса. Самая большая мудрость как раз в простоте. Вот по совести и поступай в своей жизни. Все, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Проснулся отец Василий, как обычно, рано. Умылся, прочитал утреннее правило, потом сел чаевничать. Алиса сладко спала.
Волосы ее разметались по подушке, легкий румянец выступил на свежих, чистых щеках.
Отец Василий старался не шуметь, но дверь все равно открывалась со скрежетанием. Однако и это не разбудило Алису.
«Да она совсем еще ребенок», — подумал отец Василий, глядя на девушку и невольно улыбаясь.
Он все подготовил к завтраку, заварил свежий чай. Дожидаться Алису он не стал и попил чаю с печеньем, оставшимся с ужина. Стал читать «Добротолюбие», и мысли его не разбегались, как вчера.
Миновали мост через Волгу, и только тогда Алиса проснулась. Он вышел из купе, посмотрел в окно на знакомые, родные места. Листва уже облетела с деревьев, поля замерли, первый ледок появился на рукавах Волги, которые здесь становились широкими весной, а к осени мелели, превращаясь в потоки.
Вот и деревня, где жила его бабушка, и куда он приезжал почти каждое лето. За деревней лес, речушка с таким непоэтичным названьем Моча. Местные ударенье ставили на первом слоге, чтобы как-то облагородить речку, а приезжие, смеясь, произносили названье речушки с ударением на втором слоге.
Моча все же с заводями, с ветлами по берегу, где, усевшись под ними, можно и порыбачить. А потом купаться, нырять. Есть обрывистый берег, где они мальчишками ловили раков, иногда и по ведерку. Правда, с годами раков становилось все меньше и меньше, а река мельче. Потом и рыба перевелась. Остались разве что ерши и красноперка — наловить теперь можно только для кота. Речку погубил завод, дымивший красноватым дымом в соседнем городке.
Приезжал сюда отец Василий и юношей, когда учился в авиационном — здесь хорошо было готовиться к экзаменам. А потом приезжать стал реже. В семинарии, куда он пошел учиться уже работая на заводе, поселили в общежитии. Отлучаться можно было по разрешению.
Когда он объявил родителям, что идет учиться в семинарию, они не удивились — Василий с детства ходил в храм или с матерью, или с бабушкой. Она специально приезжала в Кручинск помолиться — в деревне и в соседнем городке церкви стояли порушенными. Больше всех обрадовалась решению любимого внука идти в семинарию именно баба Надя — даже заплакала от радости. Жаль, что не дожила до его рукоположения. То-то был бы для нее праздник…
Отец Василий с волнением смотрел на убегающие за окнами поля, лесок, речушку, вспоминая бабу Надю, за упокой души которой он молился почти каждую службу.
Шептал молитву он и сейчас.
Дверь отворилась, Алиса пригласила отца Василия в купе.
— Вы мне поможете с сумками? Встречать придет одна мама, помощников она не нашла.
— Помогу, это не проблема. Проблема в другом, Алиса. Сейчас мы расстанемся. Но я не хочу, чтобы наша встреча прошла для тебя безследно. Вот, возьми на молитвенную память иконку Богородицы. Называется «Избавительница от бед». Это список с нашей чудотворной — она находится в церкви, в селе неподалеку от Кручинска. Многим Богородица помогла — поможет и тебе, если будешь Ей молиться и поверишь в Ее помощь. Как молиться, я тебе расскажу, если придешь в наш храм, — он объяснил, как найти его церковь. — Вот и все, Алиса. Была ты в стране шоуменов, а можешь прийти в страну чудес — только не вымышленных, а реальных. Запомни это.
Алиса держала в ладонях икону Богородицы и боялась пошевелиться.
— Спасибо, отец Василий.
За окном показалась платформа, на ней встречающие.
— Мама! — вскрикнула Алиса.
Отец Василий увидел женщину, которая бежала вдоль поезда, заметив в окне дочь.
Поезд, сбавляя скорость, остановился.
Алиса первой вышла из вагона и сразу же оказалась в объятьях матери.

Алексей Солоницын

Рис. Германа Дудичева

12.03.2009
908
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
2
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru