Родное, далекое…

Памятник святым Солунским братьям — равноапостольным Кириллу и Мефодию — у самарского Кирилло-Мефодиевского собора.

«Многое вспомнишь — родное, далекое… »
Из старинного русского романса.

«Мы тоже чтим Богородицу!»

Припомнился случай из теперь уже такой далекой юности.
Сижу на автовокзале в Оренбурге в ожидании автобуса.
— В Сакмару едешь? — осведомилась очень старая, как мне тогда виделось, женщина лет, наверное, пятидесяти с характерным восточным лицом и покрытая платком по-татарски, во всю ширину, а не косыночкой, как это у нас принято.
— В Сакмару. А вы в Каргалу? — в свою очередь поинтересовалась я.
Вообще-то правильнее было сказать «в Татарскую Каргалу», ведь в Оренбуржье есть и просто Каргала, большая станция, где чадят в небо десятки газовых факелов, но автомобильная дорога в Сакмару совсем в другой стороне, и пролегает она как раз через Татарскую Каргалу. Село, где ходила в школу моя мама, где дети не делились на «урусов» и татарчат, а играли дружными компаниями и если уж отчаянно дрались, то не из-за национальных различий. Били подлецов, заступались за обиженных…
«Старушка» оказалась горожанкой, ехала навестить родных. И словно бы ни с того ни с сего сказала мне:
— А мы ведь, татары, тоже верим в Бога — конечно, по-своему, но вашу русскую веру уважаем и Богородицу очень чтим! У нас в родне было, один стал зачем-то хулить Божию Матерь, а в это время его жена на примусе жарила яичницу. Вдруг сковорода как вспыхнула, пламя под потолок взвилось, чудом успели потушить, только яичница сгорела да потолок и стены закоптились. И все накинулись на того человека: «Не смей плохо говорить о Богородице!… » Не-ет, мы Ее очень уважаем!

Желанная пристань

А это было и того раньше, когда я была еще пяти-шестиклассница, вся увязшая в книгах и мечтах.
… Если взять веревки покрепче и туго связать меж собой несколько бревен, получится отличный плот. Если!… Это старший брат Павлик с двоюродным братом Вовкой Агаповым умели строить небольшие плотики, с которых удили рыбу. А моими-то слабенькими тощими ручонками нипочем не затянуть хитрый морской узел. Да и где взять веревки и бревна?
Но если все-таки умудриться построить надежный плот, то на нем уж конечно не составит труда по реке Сакмаре доплыть до Урала, волны сами по течению донесут до Каспия. Вдоль северного берега моря от Гурьева доплыть до Астрахани, подняться по Волге, Волгодонским каналом проплыть к вольному Дону, а там и — Азовское море, и Черное (понт Эвксинский!), и знаменитый Геллеспонт, в котором утонула юная Гелла, соскользнув с барана — Золотое руно… И Эгейское море, полное древних легенд и таинственных мифов.
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал…
— шепчут губы чеканные строки любимой «Илиады».
И Средиземное — синее-синее — море посреди Земли, остров Крит, на котором уж верно сохранились руины Дедалова лабиринта (мне не страшно в них заблудиться: выведет «правило левой руки»!) А дальше — изящный сапожок Аппенинского полуострова, где меня давно заждался дивный Неаполь, где по-итальянски поют:
Прочь все заботы, прочь все печали,
Неаполь чудный, милые дали!
И да покинут вас скорби людские.
Санта Лючия, Санта Лючия!…
А оттуда через Гибралтар — в штормовую даль Атлантического океана. В его неведомых глубинах я непременно отыщу затонувшую в древности Атлантиду! Я точно знаю: она где-то посреди океана, ведь эти участки карт покрыты сеткой тонких красных линий: район сильных землетрясений. И даже гипотеза о том, что Атлантида находилась в Эгейском море и погибла при извержении вулкана Санторин на острове Стронгеле, не обезкуражила: что ж, там и буду искать ушедшую в пучину страну, а потом — все равно поплыву через Атлантический океан, к берегам Южной Америки, в джунгли Амазонии…
И ведь знала, что бывалые морские волки на прочных фрегатах и каравеллах, случалось, терпели кораблекрушения, а мой излюбленный стиль плавания — «топориком на дно» — не заменит ни батискафа, ни на худой конец акваланга. Но все мои географические карты были упрямо прочерчены длинной сплошной линией от собственноручно нанесенной точечки — станицы Сакмарской — до дельты Амазонки.
А однажды мне приснилась странная карта. Крупным планом — небольшой полуостров с извилистой, изрезанной береговой линией, с длинными мысами, что вытянутыми каплями свисали в бледную голубизну моря. Маленький кружочек — и город с непонятным названием, в котором сплелось сразу несколько слов: морская соль и лунный свет, и что-то еще, тревожащее и радующее душу…
Утром я достала маленький атлас мира, перелистала несколько страниц — и застыла в изумлении. Вот же он, крохотный кусочек Греции, мимо которого в своих мечтах я всегда пролетала не глядя — меня он не интересовал. Точно такой же, как во сне, полуостров. И — город Салоники. Это слово приснилось чуточку иным, но это точно было оно! В нем шумели соленые волны, и яростные брызги долетали до моего разгоряченного лица. Приснившийся и ставший вдруг явью город надолго стал желанной пристанью моих надежд. С тех пор маршруты «путешествий» завершались в Салониках. А Атлантида… — да была ли она вообще!
… Уже в институте, взрослая замужняя женщина, я вдруг ощутила однажды, как мощный шквал соленого ветра ворвался в скучающую аудиторию — из забытого детского сна, давно заброшенных географических карт. И виной тому было услышанное:
— Солунские братья Константин, в монашестве Кирилл, и Мефодий отправились к языческим славянским племенам и создали первую славянскую азбуку, стали просветителями славян…
Солунские? Солунь! — так называли славяне греческий город Салоники. А ведь приснившееся (и теперь, через столько лет, уже забытое) слово было так похоже на это название…
Много-много позже я стала ходить в Иоанно-Предтеченский храм и всякий раз вставала поближе к большой старинной иконе святого Великомученика Димитрия Солунского. Глубокая трещина змеилась, рассекая нижнюю часть иконы, но воин-мученик стоял твердо, готовый сразиться с любым врагом. Я прикладывалась к иконе, и губы ощущали едва уловимый вкус солунской соли. Не той ли самой Соли, о которой с трепетом прочла в Евангелии: «Если соль потеряет силу… »
Еще позже я вместе с младшенькими дочками прибилась к тогда еще маленькому деревянному храму в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия — Солунских братьев. С тех пор какие приливы и отливы ни пытаются увести в сторону от наконец-то найденной пристани, сердце всегда стремится к ней. Здесь, надеюсь уже навсегда, брошен мой якорь.
… А три года назад я узнала: в Сакмаре, родном селе моих родителей, был некогда красивый Казанский храм. И один из приделов его был посвящен святому Димитрию Солунскому, покровителю русских воинов, казачьего Оренбургского края. И, значит, не надо было ни веревок, ни бревен, чтобы проделать путь к Желанной пристани. Она всегда была рядом. Только, подобно Атлантиде, погребенной под зыбучим илом на дне глубокого моря, эта пристань ждала своего часа, чтобы восстать в строгой красоте из пучин поругания.
И все эти годы — звала…

Безродная могилка

Давно не видала я рабу Божию Валентину! И вот увидела — обе обрадовались встрече. Когда-то мы часто встречались с ней в Кирилло-Мефодиевском храме. Но с годами Валентина стала чаще ходить в другой храм, поближе к дому: здоровье слабенькое.
— А ничего, живу, Господь держит на земле… — сказала она. И, чуть подумав, добавила: — Может быть, ради Наташи?… Она в войну приехала в эвакуацию и умерла безродной, в Самаре у нее никого не было, и за могилкой ее некому ухаживать. Вот я езжу, убираю у нее могилку, крашу оградку. Ради нее-то, видно, Господь и продлевает дни…

Ольга Ларькина

12.10.2007