Блаженный Василий Иванович /окончание/

Начало здесь

Инокиня Амвросия и инокиня Макария (Куликовы), родные тетки самарских священников Александра, Сергия и Илии Куликовых, как и Мария Дмитриевна Букоткина, рассказывают о Василии Ивановиче, вспоминая все новые и новые эпизоды. Его необычные поступки, странный облик, неповторимая манера говорить врезались им в память. В их личной судьбе отец Василий сыграл исключительную роль.

Инокиня Макария: Мы выходим из Петропавловского храма, а там стоят деревянные бочки с просфорами, и их раздают. Отец Василий с иронией говорит нам: «берите больше, берите больше!». К чему это? А сейчас сами просфоры печем, их порой не хватает, все время вспоминаем его слова — он знал, что мы будем сами просфоры печь для храма Божией Матери "Умиление" (в Новокуйбышевске Самарской области) и ворчать — «много берете».
А познакомились я с ним так. Он к нам подошел перед службой, внуков моих обнял. Кончилась служба — опять к нам подходит. Мы таких людей знали, к маме много ходило юродивых, наш отец иерей Илия Куликов был священником. Отец Василий нам сразу понравился. У него был необычный вид, благородный. И внутренне, и внешне он был очень добрый, мягкий, любящий. Говорим ему: «Отче, оставим вам адрес, приезжайте к нам» — «А я сейчас к вам поеду». Поехал с нами и так и остался у нас. Это было в 90-м году, незадолго до его кончины. Как только он пришел к нам, сразу нашел чеканку в коридоре — "Адам и Ева", хоть там темно, и поцеловал ее. Зашел в комнату, тут же нашел фотографию отца нашего иерея Илии и тоже поцеловал. Значит, отец наш стяжал благодать у Бога.
С его приходом наша жизнь сильно изменилась. Он ночами не спит, говорит, говорит. «Ну что ты все говоришь?»— «А ты меня благословляла молчать? Если я замолчу, то камни возопиют».
Василий Иванович сам купал моих внуков. У него был высокий кипарисовый крест, он нам его потом подарил. Посадит детей в ванну, поставит крест в воду. И пока он их купает, крест в воде стоит! Мы думали, может, это дерево такое. Ставим сами крест в воду — нет, не стоит, плавает.
Мы поехали с Василием Ивановичем на кладбище к нашим родителям. Был первый день Пасхи. Он говорит нам: «К Букеткину поедем!» Так он называл отца Иоанна Букоткина. «Василий Иванович, нам надо родителей навестить». Шумит: «Все равно вы их не найдете, поехали к Букеткину, я вас с ними познакомлю. К Букеткину надо ехать и к нему как священнику ходить». Мы не послушались, поехали на кладбище. Идем, Василий Иванович вдруг поворачивается в сторону одной могилы: «Петя-петушок, лети, бабушка рада будет». Я, грешная, подошла и проверила — и вправду могила отрока Петра! Идем дальше — смотрим, у свежей могилы столько народу, и все плачут. Василий Иванович идет бормочет: «О, всего истыкали ножами, испороли, изрезали». Я опять про себя: «Господи, прости, пойду-ка я проверю». Прихожу, спрашиваю, чего так плачут, а мне говорят: «Всего его истыкали, изрезали, молодой» — точно как Василий Иванович сказал. А могилки родителей мы не нашли. Ходили, ходили — нет могилок! Их нашел Василий Иванович, но мы так устали, что уже решили уехать. Об их могилах он сказал: «Единственный светлый угол». А наших родителей Матрену и Илию Куликовых он никогда не видел.
Он жил у нас почти год. Возьмем его в храм да и оставим, думаем, хоть сегодня выспимся, — нет, смотрим, по двору идет наш Васенька. "Не возьмете меня — такси найму и к вам приеду. Меня к вам отец ваш иерей Илья прислал. Сказал мне: "Научи моих, как ходить в храм, как молиться, как жить". Моего мужа Владимира он обличил, и тот его потом так чтил, говорил: «Ни один человек на свете не знал этого моего греха».
Однажды мы взяли Василия Ивановича на дачу, побыли там, я говорю мужу: «Отвези его в город, мы от него отдохнем". А отец Василий не хочет уезжать. Но я настояла, и они поехали. Дорогой у них сломалась машина, они ее долго чинили, наконец, приехали к Анне Ивановне, у которой он жил, а ее дома нет. Приехали назад. Бежим навстречу друг другу и смеемся.
Отец Василий подарил мне икону Никиты Новгородского. А я поставила ее на полку и забыла о ней. Он приезжает, ни слова не говоря снимает икону и кладет себе в карман. Это потому, я поняла, что я ни разу не обратилась к святому с молитвой.
Однажды мы приехали осенью на дачу, и я нашла в траве несколько ягод клубники виктории, помыла и подаю ему –«съешьте». Он взял самую хорошую ягодку — и выбросил. Мне стало так жалко, я пошла, нашла ее и съела. Что со мной было! Думала, умру, такие были сильные боли. А он ходит: «Вот-вот, вот-вот!» Не послушалась его. Ягоду, видимо, крыса коснулась или змея. Там у нас ужей много было, он их выгнал, после него ни одной змеи нет. Когда мне совсем плохо стало, я легла в комнате, дверь закрыла, он подошел к двери и молился. Мне стало легче, легче, я встала и пошла. А Василий Иванович: «Вот-вот, вот!»
Как он пел! У него был бархатный голос, он любил петь и у него после этого настроение поднималось надолго. Пел псальмы — духовные Православные стихи, которые пишут монахи. Особенно любил про библейского Закхея:

Завтра, завтра в дом Закхея
Гость таинственный придет,
и бледнея и немея
перед ним Закхей падет.

Инокиня Амвросия подхватывает рассказ сестры.
Я увидела Василия Ивановича в Петропавловском храме, а у сестры познакомилась с ним и пригласила его к нам. Он согласился. Привезли его сюда домой в Новокуйбышевск, и сразу он начал обличать мои грехи. А я еще думаю: «Это не мои грехи, у меня нет таких», разговариваю, смеюсь. Он широко открыл рот и меня передразнил, я сразу перестала смеяться. Все были дома, а потом разъехались, мы остаемся с ним в квартире вдвоем. Думаю: «Кто его знает, я же его вижу всего во второй раз». А он сидит и говорит: «Свадьбы не будет!» — «Василий Иванович, прости Христа ради!».
Ночью он не спал, молился. У него на коленях были кровавые язвы, он молился на коленях. Днем приляжет ненадолго — и сразу встанет, не знаю, когда он спал.
Возьмет у меня Псалтирь почитать, подчеркнет что-то, выпишет. Переписывал как-то всю ночь, его тетрадь утром дочь подняла — она вся мокрая от слез.
Читаю Евангелие и думаю: как это верблюд может пройти через игольное ушко? А он идет мимо и говорит мне: «Не через обычное игольное ушко, это когда верблюдов загораживали, был проход, и его называли "игольное ухо", верблюды не могли через него пройти».
Пришла к нам знакомая Раиса Федоровна. У нее были проблемы с детьми: сын не женат, то одну ему сосватает, то другую — толку нет. С дочерью — то же самое. Она Василию Ивановичу ничего не говорила, сидим пьем чай. Он вдруг ей говорит: «Не своди и не разводи, виноватой не будешь». Сын ее так и не женился.
Ко мне пришла в гости знакомая, я усадила ее за стол, угостила домашней ватрушкой. Василий Иванович в спальне был, гостью не видел. Она ушла, а он мне выговаривает: «Знай, кого сажать за стол!» А она матерщинница.
Я всегда и с уважением и со страхом к нему подходила. А вдруг я что-то неправильно делаю? Я часто пекла ватрушки. И вдруг он говорит мне: "И в коридоре ватрушки". То есть идет милостыня не туда. И правда, на работе меня часто просили: "Ильинична, испеки ватрушку", а там гулянка с выпивкой.
Наставишь на столе всяких яств, Василий Иванович с каждой тарелки себе понемножку молча собирает и складывает все вместе — чтобы не чувствовать вкуса. Ел он мало. А не пригласишь, сам к столу не пойдет.
Приготовила ему еду и оставляю, ухожу на работу. «Ты меня не закрывай, я тебе сам открою». Я-то знаю, как он откроет! Анна Ивановна с Павлом Григорьевичем, у которых он жил, приходят домой, звонят, стучат ему — не открывает. Они прочитают «Живый в помощи», 50-й псалом, все молитвы перечитают — он подойдет к двери и все равно не открывает: «Не эта молитва!». Еще, значит, надо читать. Думаю, мне тоже так придется стоять под дверью и все молитвы вспоминать.
Спим на даче долго, он нас будит: "Ромашки уже пропели "Отче наш", а вы все спите".
Я была у сестры, Василий Иванович сказал мне: "Иди проводи детей". Игорек впереди, Наталья за ним, а я иду за ними, сама молитву Богородице читаю. Василий Иванович мне говорит: «Видишь, как Матерь Божия дорожку-то им стелет! Подняла — опять положила, так они и дошли».
Он сам ездил к Анне Ивановне и Павлу Григорьевичу. «Где тут остановка Антузистов?» Многие слова по-своему произносил. Выйдет всегда правильно. "Отец Василий, откуда ты знаешь остановку?" — « А я посмотрел в окно, увидел профиль Павла Григорьевича, он всегда меня встречает». Павел Григорьевич никогда его не встречал, это Ангел Господень показывал ему его остановку.
Василий Иванович редко говорил, как мы с вами. Но в этом бессвязном потоке слов обязательно поймаешь то, что тебе нужно. Спросила: «Василий Иванович, как тебя понять, что же делать нам?» — «Первое слово лови!». Батюшка Иоанн Букоткин мне говорил: «Ты слушай. То, что тебе нужно, он скажет».
Мы знали его всего года два-три, быстро он нас оставил, ушел. С его приходом к нам решились все проблемы у детей, я просила его помочь, подойду к нему, плачу, а он: «Ничего-ничего, все будет хорошо». Правда, все хорошо, благодарю Бога, благодарю отца Василия, его молитвами все у нас устроилось. Я очень ему благодарна, он нам духовно помог.
Однажды мой сын уехал на машине и пропал. Я прошу Степаниду, чтобы она спросила у Василия Ивановича, где мой Юра. Она спрашивает, а он: «О, трах, бух!», с таким воплем. И на второй день двоюродная сестра Лидия, дочь Степаниды попадает в аварию. Она вылетела через лобовое стекло и упала в нескольких сантиметрах от бетонированного постамента. Василий Иванович заранее молился, чтобы Лидии полегче было. У нее были переломы, но  — жива. Я сразу же поехала в Самару, к Василию Ивановичу. Он мне: «Ты где ходишь, давай скорей сюда!» Видно, что всю ночь стоял на молитве, глаз у него красный, даже загноился. «Где она, в какой стороне больница?» Крестил эту сторону, крестил. «Ну как, Василий Иванович?» — «Ничего, ничего». Он ее вымолил, она быстро поправлялась. Я-то безпокоилась о своем сыне, а с ним все в порядке оказалось, он к друзьям заехал, аварию Василий Иванович Степаниде предсказал.
У одной нашей родственницы рос зоб. Василий Иванович смотрит на него: "Ох, какой растет!", а сам бочком его все крестит, крестит. И зоб исчез.
Одна женщина сделала тридцать поклонов: десять — Спасителю, десять — Богородице и десять — Николаю-Угоднику. Василий Иванович заходит в комнату и говорит: "Ох ты, три торта получила!"
Внук сидит, читает Евангелие. Василий Иванович идет: «Пей, пей живую водичку!» Высокий, коренастый. Волосы прямые, длинные, гладкие, черные, как воронье крыло. Волосы у него были необыкновенные, бархатистые. И даже в последние годы жизни не было ни одной сединки. Красивый был — и духовно, и внешне. Он всегда одевался в синий короткий плащ — вместо схимы. Не снимал его ни зимой, ни летом, в рубашке его редко можно было увидеть.
Говорил нам: «Как опасно вы ходите!» Это что мы ходим без молитвы.
Ехала я как-то к Анне Ивановне его купать и по дороге Иисусову молитву читала. Только вошла, он руку поднял: «Как раз сто!» Сто молитв по дороге прочитала.
Мы ходили с ним на поминки к Матрене Васильевне. Он встал на колени, читает и читает, а я стою — тесно, мне негде на колени встать. «Встань на колени!» — «Да мне негде встать». Палкой стукнул — «Вставай на колени!» Я кое-как сползла на пол, встала на колени. Вскоре начал бузить. Они кричат: «Кто его привел?! Увидите его отсюда». Нас на кухню завели да скорей покормили. Заходит Василий Иванович в ванну, а там старые электрические провода в краске, он их стал наматывать, мне говорит: "Надо нам с тобой, надо». Хозяйка Матрена Васильевна нас провожает, а он не уходит, смотрит так на нее. Она тоже смотрела-смотрела на него и дала ему рубль. Тогда рубль много стоил. «А-а, дала рубль-то!». Слава Богу, дала блаженному рубль. Через два дня она умерла. Видимо, этими проводами он ее смерть предсказывал.
В Петропавловке он по всему храму ходил, везде хозяин был. Подойдет к канунному столу, возьмет что-нибудь и глядит. Нужны ему эти куски. Бабка вылетает: "Ты что?!" Кто-то передаст хорошую свечу, бабка только ее поставит, а он свечу цап и в карман. Значит, свеча такая. Она за ним, а он бегом бежит. За ним бегут, он оглядывается.
Одна женщина передала для Василия Ивановича молоко. Он кружку поднял, посмотрел: «О, не с одним мужем спит». Так и подтвердилось, муж ее потом бил и другой бил.
Отец Василий обличал людей, живущих нечестиво. Блудниц: едет в трамвае — и хватает ее за зад, незнакомую женщину. Кто тайно выпивает — дает ему денег на похмелье. Его не раз за это били. Его бил один высокий сторож в Петропавловке, пинками. Отец Василий пришел домой: «Посмотри!», а на теле у него отпечаток сапога. Он сказал этому сторожу: «Меня гонишь — и тебя выгонят». И того скоро уволили из Петропавловки.
Василий Иванович собрал посылку в Псков и наказал мне: «Иди пошли ее оттуда, где ты работаешь». А туда далеко идти, я решила пойти поближе. По дороге упала, а на почте посылку у меня не приняли — лишний вес. И я с этой посылкой так и пошла пешком туда, куда он меня послал. А там меня все знают и посылку приняли. «Ой, Василий Иванович, как я упала!» — «Я ж тебе сказал, иди на свою работу». Мы собирали с ним посылки: кому кирпич положит, кому кости, кому один ботинок или один сапог, сломанные игрушки. Наберет всегда так, что вес тяжелый. Люди идут, получают посылку и несут эту тяжесть домой, откроют — а там нет ничего, только смысл. Письма ему многие писали издалека, обращались к нему за помощью.
На Преображение я освятила яблоки и даю одно большое Василию Ивановичу: "Помяните нашу бабушку Варвару, у нее память". — "А сколько лет как она умерла?" — "Пятьдесят". — "Столько лет не могли ей помочь! Как ей тяжко, как тяжко!" Тут мы стали ее поминать, заказывать обедни, сорокоусты. Он и говорит: "Варвара ваша вышла уже и идет, к вратам уже подходит, и Сергий недалеко", а это ее муж.
Инокиня Макария тоже вспомнила: Собрались как-то вместе, я спрашиваю про теток мужа, Анну и Александра, они умерли уже. Он: "У-у! У-у! Горят-то как! Становитесь все на колени!" Мы все с детьми и он тоже встали на колени. Он молился, может быть, минуты две-три, и говорит: "Видели? Вот стоят, в волдырях все, вытащили их!" Вот какая сильная молитва праведника!

Свой рассказ продолжила инокиня Амвросия:
Я хотела переехать в Самару, чтобы ходить каждый день в храм, были какие-то сложные варианты с обменом, а Василий Иванович так мягко говорит: «Все не тая». А через несколько лет рядом с нами построили храм во имя иконы Божией Матери "Умиление", пеку для него просфоры.
Василий Иванович нам в дом перед смертью нанес столько всего: деревенскую пряжу, носки шерстяные, продукты, иконы разные, все в угол складывал. Ничего не разрешал выбрасывать. Газеты привезет — чтобы ни одна газета не пропала, там же фотографии людей, это лики Божии, газеты в туалет не разрешал класть. Мог принести и положить в комнату газеты в кале — каково? Это надо было терпеть. А мы собрались делать ремонт, собрали все и отвезли к Анне Ивановне, теперь жалеем. От него у нас осталось много икон и крестов.
Василий Иванович оставил в Новгороде, где он раньше жил, свои поминания и очень страдал из-за этого, все ходил и заглядывал в ящик в церкви, где поминальные книжечки лежат — нет ли его книжечки. И вдруг приходит домой и говорит: «Анна, ты поверишь, мне прислали мои поминания!» Он нашел их там. Ангел ему их принес.
Мы ездили в Киев, я с внуком, а Лидия со своей дочкой. Василий Иванович советовал нам ехать: "Хорошо съездите!" Мы в гостинице не смогли устроиться и неделю жили в монастыре в Покровском храме. Утром в пять часов нас поднимают на молитву, после службы идем по святым местам, вечером снова на службу. Исповедывались, причащались. Приехали, я звоню ему — "Скорей, скорей приезжайте, очистились, очистились!"
Василий Иванович говорил: «Идут к Чаше, а не наши». То есть идут к причастию без смирения, без покаяния и не получают прощения от Господа. Он говорил: «Смирение — тайфун».
Я причастилась в Петропавловском храме, а на следующий день мы снова пришли в храм. А там тот же священник — настоятель отец Симон (ныне епископ Мурманский) исповедует. Отец Василий говорит мне: "Иди!" — "Он же заметит, я только вчера подходила". — "Иди!" Священник меня спрашивает: "Вы вчера были, почему подошли опять?" — "Василий Иванович послал". — "А, тогда исповедуйтесь". Он чтил Василия Ивановича. Отец Василий говорил: "Священники причащаются каждый день. И вы так причащайтесь. Если вас заметили в этом храме, что часто подходите, идите в другой храм".
После смерти Василия Ивановича мы с Анной Ивановной разбирали его вещи и нашли поминания. Кто возьмет? Никто не захотел, а я взяла. Сдала в храме его плюшевый мешочек с поминаниями — пропали. Еще раз сдала — пропали. Осталось двадцать четыре поминания. Он поправки в них делал, ударения по-своему ставил, имена писал по-юродивому. На родительскую субботу отдаю ребятам их читать. Один взял, говорит, всю службу читал, в каждом поминании так много имен. Отец Василий просил молиться за них.
Анна Ивановна что-то делает на кухне, а он сидит в комнате и кричит ей: «Анна, тебе шестьдесят шесть?» — «Нет!» — «Шестьдесят шесть». Она в шестьдесят шесть лет умерла. Знала, что умрет. Хорошо уйти, имея такого заступника, ни одна застава не остановит.
Василий Иванович умер тоже в шестьдесят шесть, в сумасшедшем доме. Он сильно заболел, Анна Ивановна Богданова, у которой он жил, говорит мне: «Бери отпуск и будешь с нами». Я взяла отпуск и была у них. У Василия Ивановича приступы начались, она сказала, что ему надо подлечиться в психбольнице. Сам он говорил, что попадает в психбольницу только в том случае, если он там кому-то нужен. Мы с Павлом Григорьевичем вызвали «скорую», поехали. Приехали, все оформили и пошли проводить его в корпус. Он идет, прихрамывает: «Больница, ни одной скамейки нет». Он ослаб, у него была отечность, одышка. «Василий Иванович, ну давай постоим!» Немножко постоим и опять идем. Положили его, побыли мы с ним и ушли. Анна Ивановна ходила к нему каждый день. Я тоже приду, покормлю его и ухожу.
Мне всегда было жаль, что его привязывали к кровати. Положат, руки вот так выпрямят и привяжут капроновыми чулками — «а то он упадет». Он не сопротивлялся. Врач к нему очень хорошо относилась, говорила мне: «Это не простой человек. Но очень тяжелый, очень больной, долго не проживет». А мне на работу уже выходить. Обычно мы расставались так: "Прости меня, Василий Иванович, Христа ради!" — "Бог простит". А 15-го августа прощание было каким-то долгим: Василий Иванович все обнимал меня, голову свою ко мне клонит — как прощается. Но я тогда этого не поняла. Всегда уходила, просила прощения у него, а на этот раз не попросила. Уехала домой, утром звонит дочка: «Мама, ты не расстраивайся. Василий Иванович умер». Ох! Я сразу поехала туда. Мне дали одежду — одеть его. А он такой грузный, как же я его одену? Кричу: «Василий Иванович, помоги! Ангел-хранитель, Василий Великий, помоги, одна я не одену его!» И Василий Иванович как будто сам поворачивался, помогал мне. Одели, положили его в гроб. Голова у него никак не лежит. Что делать? Поворачиваюсь — вижу, на скамеечке подушечка, как положено, с крестом. А не было только что ничего на этом месте. Я положила эту подушечку под его голову — не качнулась голова. Приехали к Анне Ивановне: «Когда ты успела сшить подушечку?» — «Какую подушечку? Я не шила». Тоже Ангел принес.
Он сказал: "Когда будут поминать странника, все разбегутся". Так и было на поминках, никто почти не смог прийти, пришла только матушка Мария Дмитриевна Букоткина..
Наши знакомые ездили к нему на могилку. Молились, пели, читали, как уходить, свечи погасили. Оглядываются — свечи горят! Погасили, отошли — опять свечи горят!
Василий Иванович меня вылечил. Мои ноги еле ходили. Я поехала к нему на кладбище, побыла там, помолилась и взяла земельку с его могилки. Натирала ноги земелькой, не вытирая ее. И стала ходить.

Духовное чадо блаженной схимонахини Марии (Матукасовой) Александр Алмазов недавно привозил в Самару мироточущую икону старицы. Привез и не знает, куда сначала ехать. Позвонил в Дивеево одной блаженной, она ему говорит: «К Васильку, увядшему цветку». Он думает — о ком речь, никакого Василия здесь я не знаю. Люди ему подсказали, что речь идет о блаженном Василии. Юродивые называют себя цветами, «увядший цветок» — значит умерший. Александр рассказывает, что привезли на Рубежное кладбище икону Марии Ивановны, поставили на могилу Василия Ивановича к кресту. Только священник начал служить литию, зашумели деревья, и луч солнца упал на икону, осветив ее так, что трудно было смотреть. Всю литию икона сияла ярким неземным светом.
При жизни Мария Ивановна и Василий Иванович были знакомы, хотя внешне почти не общались. Но, видимо, в духе хорошо знали и любили друг друга.

Безумный для мира, он и умер для мира как безумный — в Самарской психиатрической больнице. Видимо, Богу было так угодно, чтобы блаженный Василий умер в психиатрической больнице на ул. Нагорной, отверженный при жизни, среди самых отверженных на земле людей.
Блаженный Василий Иванович Иванов тихо умер, никого не позвав, в 5 часов утра 16-го августа 1991 года. Заместитель главного врача Самарской психиатрической больницы Владимир Николаевич Востокин рассказал мне, сверившись с больничным листом, что Василий Иванов лежал у них трижды — два раза в 1990–м году и летом 1991 года. История его болезни скудна. Вот что в ней записано. 1925-го года рождения, прописан в Псковской области. Родственником записан Лобачев Павел Григорьевич. Привозили его в больницу его знакомые, которые назывались его родственниками. С их слов записано, что он скитается, живет из людской милости. Приходила врач Анна Ивановна и принесла его паспорт, в котором были две справки ВТЭК, где он записан как инвалид войны I группы. Но он не получает ни пенсии, ни пособия, живет за счет милосердия окружающих, жил у нее. Приводили его в запущенной одежде, которая требовала санитарной обработки. На шее у него висели крестики, иконки. Трудно было понять, что он говорит. Все время молился, повторял: «Господи Иисусе Христе». При поступлении на вопрос врача, кто он, Василий Иванович ответил: «Я  — советский человек, я  — свой человек, сейчас я усатый» (может быть, потому, что в больнице усы и бороду сбривали — прим. авт.).
При последней госпитализации говорил, что из телевизора выскочила змея и начала его душить. Дежурный врач отмечает: "суетлив, стремится встать, куда-то идти, что-то говорит о своем, разобрать невозможно. Инструкции врачей выполняет плохо. У него безсонница, заговаривается, раздражителен. Все документы потерял».
Предоставленный сам себе, пишет далее врач, он что-то бормочет, жестикулирует, с кем-то разговаривает. Ночью не спал, был возбужден, кричал кому-то.
…Василий Иванович, что ты нам кричал?
"Все ответы — с религиозной окраской». Как жаль, что врачи, не будучи верующими людьми, не записывали эти слова, в которых была мудрость небес. Врачи оценили его как слабоумного. У него же был ум Христов, истинный и праведный.
«Никаких данных о себе не сообщает. Никто из врачей контакта с ним не смог установить. Видимо, это последствие травмы головного мозга". Врачам было трудно при постановке диагноза, ведь их пациент был "неконтактен, не говорил ничего о себе".
Никогда юродивые не сообщали миру о себе ничего. Их внутренняя жизнь и даже внешняя история их жизни были скрыты от мира. По словам одних, блаженный Василий родился и вырос в деревне, об этом написано в первой публикации о нем в книге «Подвижники Самарской земли» в статье «Христа ради юродивый Василий Иванов» (автор — тогда журналист, а ныне иерей Игорь Макаров). По другой версии, он жил в Ленинграде. Как бы то ни было, однажды он отрекся от мира.
Подвиг юродства — "род жизни, который превосходнее всех", принимали на себя люди, уже утвердившиеся в духовной жизни. Наверняка Василий Иванович прошел духовный путь под руководством опытного старца, прежде чем решился пойти ругатися миру. Истинные юродивые делали это не самовольно, а по особенному призванию Божию. Нет сомнений, что Василий Иванович действовал не от себя, а подобно древним пророкам, был проводником воли Божией. С тех пор началась новая история его жизни, в миру, но неотмирная.
Но продолжим читать историю болезни. Развилась пневмония, острая дыхательно-сердечная недостаточность. Его лечили, но он на глазах таял. «Тревожный, говорит одну и ту же фразу: «Мальчишки все спят». Спали апостолы, когда Христос молился ночью до кровавого пота в Гефсиманском саду, дремлем и почти все мы. Еще одна запись в «истории болезни»: "Незадолго до смерти: всю ночь не спал, галлюцинировал, с кем-то разговаривает, ищет что-то руками, что-то шепчет, ничего не понять". Может быть, блаженный Василий разговаривал в этот момент со святыми угодниками. И продолжал молиться в своем последнем земном приюте, привязанный к койке, за тех, кто его привязывал, за врачей и больных, за близких и дальних. В психбольнице Василия Ивановича привязывали к кровати, распиная, хотя он был тих и смирен. Безумный мир распинает своих блаженных, чьей молитвой он только еще и жив. Но сладок этот крест для избранников Божиих. И блаженны мы, что есть еще среди нас эти избранные чистейшие сосуды Божией благодати.
У матушки Амвросии хранится старый Псалтирь в желтой обложке, с крупным шрифтом. Его Василий Иванович читал и делал в нем отметки. В 45-м псалме он ставит галочку карандашом у слов «отъемля брани до конец земли, лук сокрушит и сломит оружие, и щиты сожжет огнем», слово «сожжет» подчеркнуто. Что прозревает Василий? В 36-м псалме он подчеркивает: «и не видех праведника оставлена, ниже семене его просяща хлебы. Весь день милует и взаим дает праведный, и семя его во благословение будет». Так он и жил, приняв на себя подвиг юродства — весь день миловал и взаим давал. Не потому ли так тянулись к нему, так верили и надеялись на его заступничество люди, которые понимали, что это за человек. "
У матушки Амвросии сохранился кошелек блаженного Василия. Старый кожаный кошелек, а в нем небольшой складень с иконой Пресвятой Троицы и молитвой. И больше ничего! Учиться от блаженного Василия главному — иметь в своем жизненном "кошельке" икону да молитву.

Когда готовился этот материал, в редакцию "Благовеста" передали письмо от рабы Божией Нины, певчей на клиросе храма во имя иконы Божией Матери "Умиление" г. Новокуйбышевска "В журнале "Духовный собеседник" в N 1 за 1995 год я впервые прочитала о подвигах и чудесах Христа ради юродивого Василия Иванова, описанных Игорем Макаровым. Я стала искать новые сведения о его жизни и встретила людей, лично знавших блаженного Василия. Все, кому бы я ни рассказывала о нем, загорались желанием почитать о нем, поехать на его могилку. У нас на клиросе храма в честь иконы Божией Матери "Умиление" создалась группа почитателей блаженного Василия, моих сестер по вере, это Светлана, Ирина, Валентина и Алевтина. Мы часто поминаем его, посещаем, обычно летом, его могилку. Там мы читаем акафист. Всегда испытываем огромное желание побыть рядом с ним подольше, уезжаем с необъяснимым чувством радости, духовного подъема и отрешения от мира. Это состояние длится долго.
На первые поминки блаженного Василия 16-го августа мы решили собраться у меня. На маленьком столике я поставила его фотографию. Поминки были утром, а придя вечером домой, я увидела, что карточка наклонилась, как бы в поклоне. Я поправила и укрепила фотографию, но, зайдя через какое-то время в комнату, увидела, что все укрепления лежат на полу, а фотография снова стоит, сильно наклонившись, как бы в поклоне. А до этого она стояла месяцами без всяких подпорок. Я приняла это как благодарение за помин.
Однажды я попросила инокиню Амвросию благословить меня крестом, который носил блаженный Василий при земной жизни. Она благословила, и как густое облако, меня надолго окутало тепло.
Когда я прошу о чем-то блаженного Василия, то это совершается как-то особенно быстро.
В моей жизни были тяжелые обстоятельства, когда во мне нарастали тяжелые грешные эмоции. И я услышала его голос, когда обращалась с молитвой к нему: "Простить, простить, простить надо".

На фото: Блаженный Василий Иванович; Могила блаженного Василия Ивановича на Рубежном кладбище г. Самары.

См. также

Людмила Белкина

27.06.2002