Тайна матушки Софии

Мы попросили поделиться воспоминаниями о схимонахине Софии некоторых из наиболее близких ей людей.

Людмила Григорьевна Нагорнова, племянница схимонахини Софии:
— Вся жизнь Таисии Ивановны была тайной. Даже о том, что она приняла схимнический постриг, я не знала. И когда игумен Серафим (Глушаков) с другим священником из Воскресенского храма пришли к нам отпевать ее, я про себя вознегодовала: “Какая схимонахиня София — уж если не знают, как ее звали, так зачем пришли!” Оказалось, что это и есть настоящее имя моей тетушки. Где и когда она была пострижена — теперь, наверное, и не узнать. Она очень много ездила по монастырям.
Таисия родилась на праздник Михаила Архангела, 21 ноября 1909 года. Она была старшей из детей: после нее родились Анна, Елизавета (моя мама), Василий. Горяйновы принадлежали к дворянскому роду, жили в двухэтажном доме в своем поместье, в селе Никольском Поныревского района Курской области — позднее границы районов перекроили, и теперь это Золотухинский район. В доме была прекрасная библиотека, многие книги были на французском языке и латыни — отец Таисии Ивановны Иван Григорьевич свободно владел этими языками. Он был глубоко верующим человеком.
Когда Горяйновых решили раскулачить, один добрый знакомый предупредил их — и родители вместе с двумя старшими дочерьми бежали в Тулу. Остались только дедушка с бабушкой и маленькие Лиза и Вася. Их не тронули, но отняли все! Даже иконы. Оставили только большую икону Спасителя — сорвали с нее драгоценные украшения, — и икону Божией Матери. Все, кто раскулачивал нашу семью, плохо кончили, ни один не умер своей смертью. Особенно один был ярым безбожником, и храм он разорял, сбрасывал колокола. Во время оккупации кто-то донес, будто он связан с партизанами, и его в буквальном смысле слова разорвали.
В Туле Таисия и Анна поселились у какой-то монахини. Тетя Тая всегда поминала ее, а я вот забыла ее имя… Анне в молодости было видение, что одна из них, сестер, вымолит весь род. Она была немало удивлена: как это — вымолит…
А в 1941 году, когда началась война, вся семья вновь собралась в Никольском. Немцы заняли село. Начались расправы. Пришли и к Горяйновым: “Ваш сын воюет против Германии?” — “Да, он в армии”. — “Расстрелять всю семью!” Иван Григорьевич попросил разрешения помолиться перед смертью. И пока они молились, подъехал кто-то из местных жителей, пособничавших немцам. Он и сказал, что Василий — простой солдат и служит подневольно. А Горяйновы сами пострадали от советской власти… Божьим чудом все остались живы.
После войны жили бедно, но всегда привечали странников. Тогда много нищих бродило по миру. Придут в Никольское, спросят — не примет ли кто на ночлег. “Идите к Гришакиным!” — посылали их сельчане. Знали, что в нашей семье с нищими поделятся последней рубахой и краюхой хлеба. Гришакиными семью звали по-уличному. Может быть, по имени моего прадеда?.. Бабушка, Мария Егоровна, была исключительно доброй. Для нищих в доме была выделена отдельная комната. Странников кормили, топили для них баню. И в дорогу с собой давали хлебушка хоть на день-два. Вот в такой семье воспитывалась Таисия Ивановна.
Дедушка всегда очень безпокоился о старшей дочери. И просил других детей: “Таисию не бросайте!” Она жила одиноко, после смерти жениха решила не выходить замуж. Говорят, она очень похожа на одну тетушку по маминой линии, Анну — та пешком до Иерусалима дошла.
Какое-то время Таисия Ивановна жила в Курске, окормлялась у протоиерея Алексия Сабынина. Перед смертью он позвал тетю Таю, и она вместе с тетей Аней поехала к нему. Они долго сидели у него, и он гладил руку Таисии Ивановны, приговаривая то ли Паисия, то ли — Пассия. Может быть, она тогда носила монашеское имя Паисия?.
Тетя Тая переехала жить к брату. Что удивляло, живя в Ленинграде, она ни разу не была в театре! Устроилась работать в трамвайное управление — чтобы больше было свободного времени. Все монастыри, какие тогда только были в Советском Союзе, она объехала. Возвращалась иной раз со слезами: “Как они бедствуют, как там голодно, как трудно!” Всякую копеечку откладывала — и посылала в монастыри деньги, продукты, вещи. Поедет в Пюхтицкий монастырь, в Эстонии купит шерсти, дома свяжет теплые носки — и опять шлет посылочку монахиням. Вот и в Самаре жила — все, что приносили ей люди, шло в монастыри.
Бывала она в Киево-Печерской Лавре и в Почаеве, в Троице-Сергиевой Лавре и Псково-Печерском монастыре. Была знакома с псковским схиигуменом Саввой. Старец Наум уже в последние годы благословлял ее на операцию, но матушка не согласилась. “Все, что Господь посылает, я приму”. И слепоту приняла как дар от Господа.
В Ленинграде мы с тетей Таей зашли в монастырь на Карповке — помолиться у святых мощей праведного Иоанна Кронштадтского, заказать требы. Тетю сразу окружили монахини, они ее хорошо знали.
Вспоминаю — приезжает она к нам, румяная, розовощекая, красивая, в шубке и меховой шляпке. Любила шляпки с вуалью. И долго, до семидесяти лет выглядела очень молодо.
В 1994 году матушка стала жить в моей семье. Она и раньше относилась ко мне как к дочери, даже копила деньги, чтобы купить кооперативную квартиру и жить вдвоем. Но я вышла замуж — и тетя Тая огорчилась: “Подвела ты меня!” И сразу все восемь с половиной тысяч отправила в монастырь. Так и осталась без своего угла.
В Самаре она ездила то в Петропавловскую, то в Воскресенскую церковь, то еще в какой-то храм. Но из некоторых храмов возвращалась с горькими слезами: “Что же это как сокращают службу! Ведь за это перед Богом отвечать придется!”
К ней сразу потянулись люди. И у нее на всех хватало сердечной теплоты, любви, за всех она молилась, всех утешала и давала советы. Лишь однажды я слышала, как она строго обличила одну женщину. А так — всегда она была приветливой и радушной. Людей она любила.
За год до смерти матушки в ее молитвенном уголке замироточила небольшая икона Великомученицы Варвары. У этой иконы треснуло стекло, но я не меняю его — ведь на нем застыла струйка благоуханного мира. Я слышала, что Великомученица Варвара покровительствует монахам…

Иерей Василий Веселов, клирик Христорождественского храма, пос. Волжский (с. Большая Царевщина) Красноярского района Самарской области (ныне иеромонах Спиридон):
— Рано утром в день похорон я приехал проститься с матушкой Софией. Народу в Петропавловской церкви было еще мало, одни старушки стояли у ее гроба. Я удивился: “Старушки, а как надушились!” У гроба ощущался сильный аромат — никогда и нигде я такого не чувствовал. Но они отказались: “Нет, это от гроба так пахнет. От матушки…” По церкви летал голубь, а когда гроб выносили, то, очевидцы рассказывали, вылетел и голубь.
А матушку первый раз я увидел, когда был еще дьяконом, восемь лет назад. Она приехала в нашу церковь. Многие верующие бросились к ней: “Таисия Ивановна, Таисия Ивановна!..” А она сказала: “Мне нужно с дьяконом поговорить, позовите отца Василия!” Она слепая была, но духом прозревала. Со всеми она говорила, а некоторых женщин не допускала: “Нет, нет, мне некогда, я в аэропорт еду, а тут дьякона жду”.
Ну а я — занят был. Алтарников тогда у нас не было, пока я все прибрал в алтаре, — целый час матушка терпеливо ждала. Познакомились, она рассказала, что в Питере жила, где еще побывала, в каких местах… “Ну вот, теперь можно и ехать”, — сказала матушка, села в машину и поехала с церковного двора. Только повернули они не к аэропорту, а в сторону Самары.
Я, как и все, звал ее Таисий Ивановной, до последних дней не знал, что она схимница. И она несколько раз в Царевщину приезжала, и я к ней в Самару ездил с сыном Ульяны Алешей — он тогда еще неженатый был. Она уже ничего не видела. “Отец дьякон, садись, садись поближе…” Сидим, разговариваем. Она мне чайничек и чашку подарила. Чайник и сейчас у меня остался, а чашку я подарил одной болящей. Я еще жил в другом доме, матушка приезжала туда. Отдала мне поминание: “Молись о моих ближних…”
Перед смертью, когда она совсем плохо себя почувствовала, попросила племянницу мне позвонить. Приехал я. Мы с матушкой долго разговаривали, и вся она так и светилась радостью — духом уже готова была к смерти. Как к празднику… У нее и облачения схимнического не было, она об этом скорбела. Когда умерла — тогда уж и сшили.
На могилке у нее мы бываем. Раньше у нее стоял деревянный крест, лампадка рядышком. Служили литию, молились мы у нее. Говорят, что сейчас тот крест убрали — он рассыхаться стал, поставили мраморный памятник. Тоже с крестом, ну не такой, как прежде. Я сам-то после этого еще не был на кладбище. Никак не выберусь…
В последнюю встречу она мне говорила: “Поедешь в Жадовский монастырь, в Санаксары и Дивеево, к Преподобному Серафиму — и я там бывала. Помогай батюшкам в монастырях, и вообще — помогай. Им там трудно… И как времечко будет — так и поезжай туда”.
С такими людьми общаться — такая радость. После этой встречи дня два еще ходишь окутанный этой благодатью, как после Причастия. Когда человек готовится, молится — и Причастие сладким кажется…

Жительница с. Царевщина Ульяна Трофимовна Казакова:
— Первой из нашей семьи с матушкой познакомилась моя двоюродная сестра, Даша Чеботарева. И мы стали к матушке ездить, и какие бы вопросы ни задавали, она на все отвечала. Мы еще только в дверь звоним, а она племяннице говорит: “Это ко мне, с Красной Глинки приехали! Пусти их, пусти”. Она всегда знала, кто к ней едет и с чем.
Однажды мы с мамой приехали к ней в храм. Это было перед Пасхой, на Страстной неделе. Маму очень мучили сильные головные боли. Но матушка не стала и говорить о ее болезни, а сказала: “Как хотите, уговорите старшего сына срочно причаститься. Он у вас погибнет”. Мама и ужаснулась, и не верится такому предсказанию. В Чистый Четверг брат пришел с нами в храм, исповедался, стоял на Литургии. Служба была долгая, исповедников много. И мы с мамой переживали: как бы не ушел он из храма. Но он по матушкиным молитвам смиренно выстоял до конца, причастился.
На родительскую он пошел на могилку к родным и так плакал, так плакал. Словно чувствовал близкий конец. А после Радоницы погиб. Как и предсказывала матушка. Пошел с другом на рыбалку — и оба не вернулись. Я сразу поехала к матушке. И она сказала одно: “Молитесь о нем как о убиенном. Вы его найдете. Больше пока ничего не скажу”. Мама так убивалась, все шла на берег и плакала: сыночек мой здесь лежит! Сердце ее чувствовало. А матушка за нее молилась, чтобы мама смогла перенести это горе. Я спросила: что же мне маме передать? Она низко, до земли поклонилась и сказала: “Земной поклон. И терпения! Это от Господа попущено. Он у вас второй раз умирает”. Я спросила у мамы — правда ли Володя уже умирал. И она ответила, что брат родился мертвеньким, да его откачали.
Где искать брата? Был разлив — от деревни до деревни. Матушка молилась, и нас Господь надоумил — попросили рыбаков на пяти или шести лодках выйти на реку и баграми искать по дну. Сначала подняли со дна Володину тужурку. А на обратном пути рыбаки подняли сети — и видят, он одним мизинцем зацепился за сеть. Так и вытащили его, на четвертый день после гибели. Отпели, как положено, похоронили. Это настоящее чудо — можно ли иголку в стоге сена найти — практически невозможно было отыскать утонувшего брата. А друга его так и не нашли. Матушка трижды спрашивала, как его зовут. Но мы не знали.
Нам матушка сказала: “Убийц не ищите. Брата не вернете, а с них Господь Сам взыщет”.

Ей не надо было слов — она отвечала на наши мысли. Она, незрячая, нас видела. Ну а мы-то не всегда могли понять, к кому идем. Ну старушечка, слепенькая, что-то может подсказать… Иной раз Даша стоит с ней, разговаривает, мне неудобно, что мы задерживаем. Я Дашу тихонько дергаю, показываю: “Пошли, пошли скорее!” А матушка ко мне поворачивается: “Ульяна, да оставь ты ее в покое!”
А один раз меня так лукавый попутал — до сих пор плачу от стыда, я уж и каялась в этом грехе. Матушка была уже плохонькая, не вставала. И вот когда мы к ней подходили, меня будто кто толкнул, и я подумала: “А интересно, чем она болеет? Не перейдет ли ко мне?” А она и говорит: “Ульяна, не бойся, от меня не заболеешь. Я чистая”. Я и тогда, и после сколько приезжала, всякий раз просила у нее прощения. Как только могло такое прийти в голову? После меня сын мой подошел, встал на колени, приложился к ее руке. А она спросила: “Леша, а ты мной не брезгуешь? Я ведь старенькая, у меня все руки в морщинах”. Он ответил: “Да что вы, что вы, матушка, разве можно вами брезговать!” От нее всегда шло тонкое благоухание, неземное, таких духов нигде не найти.
При малейшем горе или радости мы бежали к ней. На работу устраиваться — тоже к ней. И она предостерегала: туда не ходите, на этой работе хуже будет… Матушка молилась, и ее молитвы сразу доходили до Господа. Все напасти развеивались. Я не встречала таких праведных людей
Мама попросила благословения на операцию — у нее была увеличена щитовидная железа. Но матушка запретила: “Сейчас делать нельзя! Ей голосовые связки повредят, и хуже того: после операции она проживет всего восемнадцать дней”. Год или больше прошло — и теперь уже матушка сказала, чтобы не медлили с операцией: “Пусть даже время не тянет, ложится в больницу!” Помолилась за маму, и все прошло благополучно. И только маме сделали операцию в клинической больнице, как вскоре это отделение закрыли. Сколько уж лет прошло, мама чувствует себя, слава Богу, хорошо.
Уже в последние дни матушка говорила, что скоро умрет. А мы спрашивали: “Матушка, на кого же ты нас оставишь?” И она нас поручила батюшке Василию. Матушка его очень любила. И к нам она его устроила на жительство. Я и подумать не могла, что у нас священник будет жить. Но она однажды попросила: “Ульяна, возьмите к себе батюшку Василия жить”. А куда взять? У мамы было семеро детей, сколько внуков, все к ней приходили. Дом небольшой… Но прошло время — и мы построили дом, и все устроилось по ее молитвам.
При мне одна женщина спрашивала: “Что мне с мужем делать? Он уж в годах, а так буянит!” Но матушка ответила: “Ты о муже не безпокойся. О дочке переживай: она у тебя больная!” Женщина испугалась: как это — дочь больная? Она ничего об этом не знала.
И так получилось, что в следующий раз мы опять у матушки встретились с этой женщиной. И она рассказывает: “Я пришла домой и говорю дочери: сходи в больницу, доченька, мне сказали, что ты очень болеешь. А она отвечает: “Мама, у меня рак. Я не открывалась тебе, чтобы не тревожить”. Матушка успокоила: “Дочь у тебя выздоровеет!” И действительно, встретившись с той женщиной снова, мы узнали, что ее дочь пошла на поправку.
Я переживала, что сына заберут в армию, время тяжелое… А у него, оказывается, левая почка была воспалена, я об этом и не знала. И когда мы к ней приехали, матушка говорит: “Алексей, а ты почему молчишь, что у тебя левый бок болит? Надо обследоваться!” Сделали снимки, и оказалось, что у него хронический пиелонефрит. Матушка говорила, что пока его в армию не заберут. И действительно, дали отсрочку. До сих пор не забрали в армию. Как-то она сказала: “Леша, ты такой красивый — я тебе хорошую невесту найду! У нас на клиросе есть очень хорошие девушки”. Но Алексей отказался: “У меня уже есть девушка”. Тогда она наказала ему не бросать свою девушку, иначе она погибнет. Пять лет он встречался с этой девушкой, были у него и сомнения: она из неверующей семьи, — и размолвки случались. Но вот женился — и теперь у них растет сынок, ему уже десять месяцев. Матушкино благословение.
Она нас всегда благословляла. И когда мы просили ее не оставлять нас своими молитвами, она ответила: “Вы мои. Я буду за вас молиться, и вы за меня молитесь”. Все она расскажет, и утешит, и успокоит. Такую, как она, нам уже не найти…
Спрашивали мы ее о нынешних временах, как спасаться. Она отвечала: “Хорошего мало. Молитесь! Если будут все молиться, храмы будут полны, — тогда и спасетесь”.
Она говорила: “У вас в Царевщине в храме полностью службу ведут, нисколько не сокращают. А в некоторых храмах стоишь — аж кровью сердце обливается: куда так спешат?..”
В последний раз я приехала к матушке уже в Петропавловскую церковь, подошла к гробу, попросила у нее прощения. Приложилась к руке — и от матушки такой аромат пошел, такое благоухание!
Мы ездим к матушке на могилку на Рубежное кладбище — когда родительские и ее дни памяти. Зажигаем лампадку, батюшка служит литию, мы молимся. И на душе так легко становится, так радостно, будто у нее в гостях побывали.

Дарья Васильевна Чеботарева:
— Однажды мне сказали, что в Царевщину в храм приедет матушка Таисия Ивановна. И у меня в душе была такая радость — неземная! Подошла я к матушке, а она меня по голове погладила: “Скорбящая!” Так она ласково меня приняла, с душой. Мы к ней стали ездить — сначала в Воскресенский храм, а потом она дала нам адрес, и мы уже часто бывали у матушки дома.
При первой же встрече матушка спросила, как зовут моих родных. Всех — ближних и дальних — приняла под свою защиту, за всех стала молиться. Мою сестру Веру Велемяйкину благословила пойти работать в Петропавловскую церковь, в регистратуру. Вера еще сомневалась: у нее все хорошо было на мирской работе, — но матушка сказала, что надо переходить в церковь. Ей она много наставлений давала.
Матушка учила нас молиться, во всех искушениях уповать на Бога. А как-то в разговоре она упомянула, что сама она при жизни наяву видела блаженную Ксению Петербургскую.
Но мы чаще всего шли к ней со своими житейскими нуждами. И матушка даже без наших слов знала о том, что нас мучает, о чем мы переживаем. Как-то она через Валю Демидову передала мне золотое кольцо с крестом, наказала строго: “Срочно, сегодня же вечером отдайте ей!”
Валя тоже часто ездила к матушке. Надумала она переехать в Дивеево, продать здесь жилье, а там купить другое. Матушка не дала благословения: “Не надо, не уезжай — уедешь своевольно, так большие скорби будут!” Но Валя не послушала — и из-за этого произошло столько бед и неприятностей! Она приезжала, пошла на могилку матушки Софии и так горько плакала: “Прости меня, матушка, что я тебя не послушала!”
Один раз у меня так разболелась нога — сил нет, всю так и выкручивает! Я пожаловалась матушке, а она меня так мягко и обличила: “Что же ты, когда с мужем поссорилась, на него ногой топнула!”
Одну женщину она строго поругала: “Почему ты, когда отец твой умирал, не была с ним рядом — оставила его одного в пустом доме?” Та стала оправдываться, что уезжала к подруге, но матушка со скорбью сказала: “А твой отец так жаждал, так хотел пить — и некому было ему кружку воды подать, губы промочить!”
У моего мужа случилась беда. Дело шло к суду, он сидел в камере. Я туда привезла ему просфору от матушки — милиционеры швырнули эту просфору на пол, а муж поднял ее с благоговением. Он с другим мужчиной на коленях молился в камере. И матушка молилась за него. А мне она сказала: “Тебе придется долго искать адвоката, два раза будут предлагать женщин, но ты не соглашайся. Добейся, чтобы защиту вел мужчина”. Так и получилось. И тот адвокат, который взялся за дело моего мужа, помог ему избежать сурового наказания. По молитвам матушки все обошлось. Я после этого приехала к матушке, сообщила, что все закончилось хорошо. Она очень обрадовалась, встала и со слезами стала благодарить Бога.
В другой раз звоню матушке: “Дочка заболела!” Она сразу: “Нет, у нее нет аппендицита, это отравление. Молитесь, все пройдет”.
Матушка мне часто снится, особенно в дни каких-то искушений — и предупреждает о грозящих несчастьях, и ограждает. Прямо раскинет руки и прячет меня за собой. Не дает меня в обиду. Дня два после этого сна проходит — и такие искушения находят. Ну, думаю, матушка за меня помолится, и все хорошо будет! Так и получается, она меня и сейчас оберегает.
В ночь перед похоронами мы были у гроба матушки в Петропавловской церкви. И вот как она при жизни говорила: “Родненькие вы мои!” — так и собралась вся наша родня у матушки. Читали Псалтирь, молились о ней. И всю ночь слышали, как под куполом храма ворковали голуби.
Для нас она была очень близкая, совсем родная. Я смотрю на ее фотографию и с ней разговариваю. И она слышит! Когда долго ее во сне не вижу, говорю: “Матушка, что же я так долго тебя не вижу, соскучилась!” И она мне снова снится… Матушка для нас так и осталась живая.
А в этом году мы на Пасху к матушке на могилку ездили — христосовались. Привезли с собой огонечек от Чистого четверга, зажгли лампадку. Отец Василий служил литию. И от ее могилки так дивно пахло, земля благоухала. Все этот аромат почувствовали.

На снимках: на обороте снимка схимонахини Софии ее рукой написано: "Драгоценной сестричке Анночке на долгую и добрую память от сестры Таи. 20 ноября 1961 г."; Свято-Никольский храм на родине схимонахини Софии в селе Никольское — в нем, скорее всего, ее и крестили; икона Великомученицы Варвары из молитвенного уголка схимонахини Софии за год до смерти матушки мироточила…

cм. также:

Ольга Ларькина

03.12.2004