Введение во храм

Новая крупинка писателя Владимира Крупина.

Сегодня после службы, выйдя из храма, разговорился со знакомой прихожанкой. Она обычно стоит дежурной у икон, в коронавирусное время протирала их антисептиком. Поправляет горящие свечи, убирает догоревшие. Всегда приветливо здоровались, но близко знакомы не были, а сегодня вот она рассказала, каким образом пришла в церковь.

- Мне сейчас за шестьдесят…

- Да не может быть!

- Может. За шестьдесят. А в церковь до пятидесяти ни ногой. Относилась к религии с уважением, но не приучали нас. Отец военный, переезжали. Он сошелся, разошелся, потом еще раз. А мама умерла рано. Новые мамы хорошо ко мне относились, но икон в доме не было. На работе была подруга Соня, она-то и тянула: «Ирин, да это ж такая красота, такая радость». Согласилась, пришла с ней вечером на службу, постояла, ноги онемели, одна усталость. Стою, что говорят, слов не разбираю, но, конечно, хорошо очень поют. И запах от ладана - прямо не надышаться, такой замечательный. Но устала. И не втянулась. А Соня не отступает, агитирует: «Пойдем еще на воскресную. Там и мужчин много». А я к тому времени, как и отец, сошлась, разошлась. Детей нет, тоскливо. А чувствую себя молодой, думаю, может, кто на меня посмотрит. Тем более Соня, подруга, она начитанная, говорит, что у Карамзина, по-моему, если не забыла, такое выражение: где же может девушка увидеть своего суженого, только в церкви. Соня даже платок на работу принесла, чтобы им на службе покрыться. Красивый. Еще к Тысячелетию Крещения Руси выпущенный. Я и так и так примерилась, повязалась у зеркала. Очень понравилось. А то я всё в шляпках, а в платке прямо русская красавица. Решила идти. Думаю, дай еще подчепурюсь. Стрижку сделала. У меня парикмахер хороший и косметичка всем заряжена. Мы же как: если не накрасишься с утра, прямо как голая идешь. Ну, вот. Одежда тоже приличная. Мне же не на кого деньги тратить, только на себя. У отца пенсия военная. Пораньше встала, перед зеркалом как следует посидела, пошла. Какой праздник был, забыла. Потом вспоминала, не вспомнила, но решила, что это было именно Введение во храм. Так и стала думать, и сейчас думаю. Получилось-то именно введение.

Интересно, что стояла на службе как-то легко, с интересом. Конечно, слов многих не понимала, но так всё красиво: дьякон входит, выходит, свечи впереди дети несут, батюшка весь такой представительный. Два хора: постарше которые справа, помоложе слева. Вроде как соревнуются. Оба очень хорошие. Но я же смирно стою, по сторонам глазами не бегаю, только когда вынесли Чашу золотую, Причастие, тут я очень смотрела. И видела, как идут. С каким чувством. Видно, что все, начиная с детей, они первые пошли, все переживают и идут как за каким лекарством, вроде того. А мужчин подходящих не заметила. И поняла вдруг, что мне это и не надо. Ну какой мне муж, детей уже не будет, не те годы, а иначе зачем муж. И как-то успокоилась. И очень захотелось, это я помню, захотелось причаститься. И ко Кресту со всеми подошла. Мне батюшка даже по голове им пристукнул. И я даже и не обиделась.

Да, вот, просфорка мне досталась. Тут уж Соня помогла. И молебен с водосвятием! Людей в церкви убавилось. Хор тоже уменьшился. Вынесли большую чашу с водой, по краям свечи горящие. Люди хору подпевают. Мне стыдно, слов не знаю. Уж теперь-то! Трижды батюшка Крест в чашу погрузил. Из нее в маленькую чашу налили, ее перед батюшкой несли, он большую кисть в нее макал и людей обрызгивал. Я же этого слова: окропление - не знала. Он идет, кистью взмахивает, брызги на всех летят. Тут еще солнце из окон - красота! Прямо радуга. Вижу, как все радуются. К нам приблизился, кисть намочил и размахнулся. Я испугалась, ведь я вся накрашенная: глаза, губы, щеки нарумянены, напудрены. Да, досталось. Так мало того - он опять кисть в чашу опустил, вознес ее надо мной и меня, одну из всех, окатил. Понимаете? Урок давал. Сразу после водосвятия короткая была молитва, потом узнала, называется лития. Соня свечку зажженную дала, держать на память о матери. Держу, а уже сама не своя, чувствую, течет по лицу святая вода.

- Слёзы текут.

- Да, скорее всего, и они. Выходим. Перед выходом большая икона под стеклом, потом узнала: Архангел Михаил, и в этом стекле, как в зеркале, я отразилась. Ой, позорище! Ой, такая страхолюдина. - Женщина Ирина засмеялась. - В общем вот так. Я платок развязала и им, как полотенцем, лицо вытерла. Вот такое мое воцерковление.

- Да, не любит наш батюшка накрашенных.

- И очень правильно: зачем лицо краской пачкать. Не надоела я вам своим рассказом?

- Это же мне в радость такое слушать.

- Тогда и еще дослушайте. Мы же с отцом совсем уже не общались. А тут, когда я стала в храм ходить и причащаться, то решила ему позвонить. Я же его о здравии всегда поминала, маму о упокоении. Позвонила. Чувствую - рад. «Дочка, я один остался. Не переживай, жениться больше не буду». - «Пап, говорю, давай вместе к маме съездим». В смысле, на кладбище. «Давай, давай». Приехали. Он с цветами. Совсем старенький. «Давай, пап, маме хороший крест поставим». А я, конечно, уже заказывала ей заочное отпевание. Заказали, поставили. Настоял, чтобы мы в контору кладбища зашли, чтобы место ему около мамы выделить. Да там, думаю, и мне будет хорошо. И говорю отцу у маминой могилки: «Переезжай, папа, ко мне».

- И переехал, и вместе в храм ходите.

- Точно, - засмеялась Ирина. - Как вы угадали?

Владимир Крупин.