‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Дорога в Святую Русь

Из воспоминаний молодости.

Из воспоминаний молодости.

Об авторе. Леонид Евгеньевич Болотин родился 5 декабря 1957 года в Ташкентe. С 1968 года проживает в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. С 1984 года занялся распространением православной литературы через ксерокопирование святоотеческих книг, а также книг о святых Царственных Страстотерпцах. С 1989 года по 1997 год был редактором общества «Радонеж». С 1992 года по 1995 год был сотрудником пресс-службы Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева). Был сотрудником общественного движения «Россия Православная». В 2000-2002 годах был московским сотрудником пресс-службы Архиепископа Владивостокского и Приморского Вениамина (Пушкаря). Окончил вечернее отделение исторического факультета МГУ. Женат, отец четверых детей.

Поездка в монастырь

Было лето 1986 года. Моросило. Жемчужно-серый летний вид пейзажей Псковщины вызывал чувство умиротворенности, внутренней тишины, смешанных с грустью или тонкой тоской. Взялся дочитывать начатый еще с вечера в поезде «Печальный детектив» Виктора Астафьева, изданный накануне брошюрой в библиотеке «Огонька». Снова и снова перечитывал судьбу начинающего писателя из милиционеров и по-своему примеривал ее к себе. Помню даже запах сырости того дня, посреди пути вид придорожной часовенки - через закапанное и чуть запотевшее изнутри стекло. И помню настрой ожидания чего-то, со мной еще небывалого… Время от времени отрывал взгляд от страниц, оглядывал наплывающие с дорогой окрестности. Конечно, нынешний правильный паломник в пути читал бы литературу церковную. Был с собой у меня в заплечной сумке патриархийный «Молитвослов», точнее - ксерокс в страничный разворот. В ремесленном твердом переплете он имел размер альбома. Публичное чтение ксерокса в те времена было бы вызовом. Мы все же старались своим видом не привлекать внимания. Изображали, скорее, туристов. Поэтому коротал недолгий путь с «Печальным детективом» в руках.

Автобус подъехал к улице Мира - напротив трехэтажной гостиницы типичной советской постройки. В Печорах уже никакой мороси и сырости не было. И хотя солнышко еще не выглянуло, стало по-летнему совсем тепло. В гостинице мы останавливаться не собирались. Имели недавний опыт проживания в гостинице Дивеева, откуда направили донос о молодых паломниках в Москву. После был звонок из московского горкома партии на работу моему отцу.

Мой однокашник по журфаку имел при себе адрес частного дома неподалеку от монастыря. Там паломникам недорого - по 50 копеек за место - на выходные сдавали койки. Койки оказались дощатыми топчанами с солдатскими одеялами, замусоленными матрасами и подушками в одном из двух или трех крохотных сарайчиков в саду. Мою маму, конечно же, смутила такая «антисанитария». Но виду моим спутникам она даже выражением лица не подала. На ближнем к выходу топчане она расстелила свою куртку, уложила туда задремавшего Митю и рядом с ним прилегла сама.


Успенский собор Псково-Печерского монастыря.

А мы отправились в монастырь. Первым делом направились в Михайловский собор. После мы побывали в Успенском соборе, приложились там к чудотворному Успенскому образу, к мощам преподобного Корнилия, в притворе Пещер приложились к гробницам основателей обители - преподобных Ионы и Вассы. Вошли в сумрак Пещеры. Внимательно выслушали рассказ гробового иеромонаха, показавшего нам в горизонтально углубленных нишах-криптах вдоль стен Пещер отдельные могилы древних и сравнительно недавно почивших отцов. Они были закрыты небольшими плитами с надписанием имен и лет жизни. После с громким железным гулом и скрипом он растворил большие кованые створки ворот в стене. И мы увидели - гробы, гробы, гробы, сложенные друг на друга в «безпорядке», ниже виднелись остатки истлевших гробов. И еще ниже кое-где что-то белело. Подумалось: должно быть, кости совсем древних печерских иноков или же Свет Невечерний…

- Вот эти два гроба (он назвал имена монахов), здесь лежат почившие весной и в начале лета.

Он поманил рукой, чтобы мы подходили ближе.

- Понюхайте! Вы слышите запах мертвечины?

Вразнобой некоторые отвечали:

- Нет!

- Ничего не чувствую!

- Воздух совсем чистый. Лучший, чем на улице…

- Вот именно! - весело продолжал иеромонах. - Потому что никакой смерти нет! Они тут все живые… Но уже в Жизни Вечной… В отличие от нас с вами. Пока мы живем здешней тленной жизнью. Мы-то иногда смердим…

Воздух Пещеры действительно был невероятно свеж. И даже совсем рядом с нагромождением новых и старых гробов ничего не унюхал, кроме тонкого пряного благоухания, напоминавшего тоном лавр и еще кипарис. Незадолго до паломничества из соображений веры по-настоящему бросил курить (раньше бросал ради здоровья, получалось только на время), и нюх, освободившийся от табачной копоти в бронхах, был особенно острым. Из недавних впечатлений было с чем сравнить.

Накануне, в июне, побывал в командировке от редакции в послечернобыльском Киеве. Второй раз в жизни (первый раз еще школьником летом 1972 года) в Лавре посетил Ближние и Дальние Пещеры. Там дышалось без труда. Но в ту пору в Лавре еще был музей, и воздух в Пещерах отдавал то ли резиной, то ли пластмассой от гудящей вентиляции, как в бомбоубежищах гражданской обороны.

Пришел рано утром - к открытию музея. Посетителей почти не было. Шел большей частью в одиночестве. Подолгу останавливался у стеклянных гробниц печерских угодников. Смотрительницы видели, что у мощей украдкой крещусь. Некоторые из них сами предлагали мне украдкой же приложиться к стеклу ростовых мощевиков - преподобных Моисея Угрина, Илии Муромца, Агапита Лекаря, Матфея Прозорливца, Исаакия Юродивого, Нестора Летописца, к гробнице Преподобного Феодосия… И после платочками с оглядкой они стирали след на стекле от моих губ и лба. Но здесь, под Псковом, дышалось совсем по-другому - легко-легко и без малейшего намека на тахикардию.

Осчастливленные таким духовным событием, мы отправились сначала к Иоанновскому роднику и потом к нашему сарайчику - потрапезовать постной снедью. Праздника Преображение Христова еще не было, и яблок или иных фруктов с собой мы не брали. Мой Митя уже проснулся, хозяйка принесла для него и мамы две застиранные чистые простынки. Они с мамой уже что-то поели и прогуливались по небольшому хозяйскому саду, расположенному на склоне холма.

После трапезы мои друзья прилегли отдохнуть перед Всенощной. Повел маму и сына в монастырь, возбужденно рассказывая о своих впечатлениях.

Потом мама с Митей снова прилегли отдохнуть. Свежий воздух Печор их, городских жителей, клонил в сон. От кого-то из верующих уже слышал предание, что в Ноевом Ковчеге его обитатели большей частью спали: Господь насылал на людей и живность что-то вроде анабиоза, зимней спячки, чтобы ими легче переносились тяготы скитания по водам Потопа, а также для снижения потребностей в еде и питье. Так и тут на маму и моего сыночка, непривычных к трудностям первого в их жизни паломничества, Всевышний навевал благодатный сон.

На Всенощной мы любовались самобытным строем церковной службы. Когда вся Печерская братия выстроилась в центре Михайловского собора, мне впервые показали Архимандрита Иоанна (Крестьянкина). После целования Евангелия и елеопомазания для верующих открыли крышку ковчега с десницей святой великомученицы Татианы[*]. Пристроились в очередь. Наконец приложился губами и лбом к святыне. От нее тоже шел тонкий аромат пряного лавра. У нескольких аналоев началась исповедь. Мы с огорчением узнали, что отец Иоанн сейчас не исповедует. Нам же знающие москвичи настойчиво советовали попасть на исповедь именно к нему.

Огорчение прошло, когда уже известный нам гробовой иеромонах поведал, что старец будет исповедовать в Успенском соборе перед ранней Литургией.

Курс на покаяние

Исповедь у старца стала для меня событием судьбоносным. Как нам и обещали, исповеди отец Иоанн принимал ранним утром в Успенском храме возле главной святыни обители - чудотворной иконы Успения Божией Матери. До того мне уже доводилось несколько раз исповедоваться в Москве. И хотя каждый раз исповедь была для меня особым духовным событием, ожидание собственного покаяния у отца Иоанна было связано с какими-то совсем непривычными для меня духовными переживаниями. Меня тогда охватило совершенно необъяснимое, но вместе с тем явственное осознание пребывания вне времени. Было чувство и сознание удаления из повседневной действительности в чертоги Вечности. Притом же наблюдал, что здешнее течение времени существует, что каждого из моих друзей старец исповедует довольно долго, минут по десять или дольше, но в сравнении с восприятием вечности такая длительность была ничтожной.

Именно в таком состоянии духа вслед за своими друзьями подошел к старцу. Стал перечислять отцу Иоанну припоминаемые недавние грехи и тяжкие помыслы. Вот вроде бы высказал все, что упомнил. Но чувствовал, что Архимандрит ждет от меня чего-то еще. Он стал неторопливо спрашивать: был ли я в октябрятах…

- Конечно, был!

- С той поры детей приучали к безбожию. Надо покаяться…

- Каюсь.

- Господи, помилуй! …В пионэрах были? (Старец так и произнес - «в пионэрах». Такое старорежимное произношение мне доводилось слышать у некоторых пожилых людей и прежде, и потом. Но тогда оно как-то особо запомнилось и со временем вошло в собственную привычку.) Клятву произносили?

- Был! Клятву в момент вступления сам не произносил. Но согласие с нею выразил…

- Тоже надо покаяться.

- Грешен, каюсь.

- Господи, помилуй! В комсомол вступали?

- Вступал…

Начинаю сбивчиво объяснять, что с комсомолом получилось случайно - помимо моего желания, что потом билет порвал до истечения комсомольского возраста.

- Все равно…

- Грешен! Конечно, грешен. Каюсь.

- Господи, прости и помилуй!

- В партии состояли?

- Господь миловал…

Дословно не помню, как именно Старец стал объяснять относительно цареубийства. Но то, что Царя и его семью убили хотя бы при соучастии наших предков, понял очень хорошо.

После недавнего посещения Дивеева и последующего чтения о Саровских торжествах 1903 года Царь, Царская Семья стали намного ближе, стали роднее. Дома уже были зарубежные бумажные образки святого Царя-Мученика Николая, всей Царской семьи, подаренные мне князем Зурабом Михайловичем Чавчавадзе во время освящения моей квартиры. Вот только что читано было уже у следователя Н.А. Соколова с особым вниманием об их ужасной смерти в Ипатьевском подвале… И какая-то вина именно моих прадедушек и прабабушек, бабушек и дедушек, родителей, хотя и родившихся уже позже, в 1928 и 1929 годах, в смерти Царской Семьи вдруг стала обретать в моем понимании конкретные черты. Баба Надя ведь рассказывала, как она в 14 лет бежала с другими сверстницами от вокзала вниз с железнодорожной насыпи со злорадными мартовскими криками: «Ура! Царя сбросили!»

Мысль еще во время исповеди: «Бабушку как-то надо уговорить пойти в церковь, объяснить, что в этом надо исповедаться…» Какие-то другие антицарские эпизоды всплывают из когда-то слышанного. Но уже умерших не отведешь в храм. Спрашиваю старца об умерших.

- Вот за них вам особо надо каяться, они сами уже не могут. А их душам гораздо легче станет… И за себя…

Что виновны и мы в одобрении цареубийства и в богоборчестве через участие в октябрятах, пионэрах, в комсомоле, мне теперь становилось ясно. Много позже прояснилось и то, что по совету старца высказанное сейчас на исповеди признание своей вины есть только начало деятельного покаяния, и предстоит путь исправления. Каким будет трудным, долгим-долгим такой путь от детского материализма и дальнейшего рационализма к сердечной вере в Господа Иисуса Христа, путь, в чем-то не завершенный мной и сейчас, конечно, тогда я и представить себе не мог. Но что уже на него вступил, мне стало ясно.

Когда вышел из Успенского храма на монастырскую площадь, меня охватило чувство небывалой свободы и легкости на сердце. Произошло освобождение от тоскливой, унылой тяготы, которую я прежде и не замечал. Когда Господь ее убрал, в утреннем сиянии духовная свобода стала так ощутима, словно только что избежал чего-то страшного и продолжил жить в совершенно новом состоянии. К началу службы в Михайловском соборе по лестнице взлетел как на ангельских крыльях. У паперти уже ожидала моя мама с сынишкой.

Беседа со Старцем


Архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

От собора мы не отходили. Надеялись попросить у отца Иоанна благословение на обратный путь, а если получится, порасспросить о наболевшем.

Вспоминаю последующие мои паломничества в Печоры, то, как бывало трудно подступиться к старцу Иоанну для беседы. Доверенные счастливчики удостаивались беседы с ним в келии. А мне доводилось поговорить только на немногочисленных исповедях и совсем коротко, когда его удавалось «поймать» в монастырском дворе. Он всегда был окружен толпой паломников с сотнями своих вопросов.

Тут же свершилось самое настоящее чудо, непонятное мне до сих пор. Ожидали мы старца под сенями старых деревьев, кажется, лип, неподалеку от лестницы, которая вела от собора на монастырский двор и к братскому корпусу. Предположили, что старец к себе в Братский корпус пойдет именно тут. Он еще и вышел не с северной паперти храма, не там, где его могли ожидать другие паломники, появился вдруг, один - без келейников. Мы сразу пошли навстречу ему.

Своих друзей я не расспрашивал, о чем каждый из них беседовал утром на исповеди. Но, видимо, тема царской России обсуждалась не только со мной. Кто-то из нас сразу спросил:

- Когда исполнятся пророчества Преподобного Серафима Саровского, праведного Иоанна Кронштадтского о воскресении Русского царства?

Отношение к таким пророчествам нас стало волновать еще с осени 1985 года. Тогда все мы по очереди прочитали книгу о Преподобном Серафиме Саровском, незадолго до того изданную Русской Церковью Заграницей, кажется, в Гонконге. Тогда же мы прочитали и брошюру иеромонаха Серафима (Роуза) о будущем России. Но тогда в Псково-Печерской обители прямолинейность и однозначность вопроса выражала, видимо, долю сомнения. Было видно, что старец сразу понял, о чем речь, но ответил не сразу…

- Ах, если бы вы знали, как легко дышится благословенным воздухом Царства, атмосферой монархии! - сказал нам он.

И в самом деле мне вдруг задышалось еще легче. Хотя, казалось бы, куда еще легче, как стало после моей сегодняшней исповеди?! Будто старец своими словами перенес нас в пору своего детства - в Русское Царство - в прошлое… Или и в грядущее?

- Что мы можем знать наперед? Доведется ли нам еще?.. Вот и убиенный наш Государь указывал, где его похоронить: в Петропавловском соборе, а не суждено было ему там лежать…

Кто-то спросил о Патриархе Сергии. Как относиться к нему и к «сергианству»? Мы тогда уже все по кругу прочитали книжку Льва Регельсона «Трагедия Русской Церкви» и были настроены «антисергиански». Тут старец Иоанн поведал нам, что одно время тоже осуждал Патриарха Сергия, но уже через годы после его смерти Патриарх явился старцу в видении: Патриарх в алтаре попенял батюшке, что тот осуждает его, приблизился к храмовому престолу и просветлел.

- И с тех пор перестал его судить.

Отец Иоанн как-то увидел наши тогдашние настроения. Что-то он в них поддержал, а что-то пригасил.

- Больше уделяйте внимания своему внутреннему человеку, а не судите других. Тогда и будет больше ясности у вас… Купите в нашей иконной лавке книжечку «Божественная литургия»… Вдруг потом не получится…

Вот такими были его ответы на наши вопросы. Мне потом и в письме старец указывал на первостепенное внимание к моему внутреннему человеку, а остальное приложится.

Мне не был тогда еще ясен смысл беседы, когда старец говорил о благословенном воздухе монархии, которым ему довелось подышать в детстве, об указании Государем места для своей могилы в императорской усыпальнице Петрограда. Напомню, что в ту пору даже не предполагалось, что менее чем через три года в советских СМИ возникнет тема с так называемыми «екатеринбургскими останками».

Тайна цареубийства, страдальческой кончины Царской семьи тогда навсегда вплелась в мою судьбу, как и тайна псковских событий 1-3 марта 1917 года.

Послесловие к исповеди. Пластмассовая звездочка

Как проходил в первом классе прием в октябрята, я точно уже не вспомню. Но церемония была в преддверии 7 ноября 1964 года. Все же тогда вроде бы никаких «клянусь» не произносилось. Что-то хором лишь «обещали». Возможно, относительно каких-то «правил» октябрят, из которых мало что вспомню («октябрята - прилежные ребята…»). Но по смыслу эти «правила» должны были мало отличаться от принятых еще в 1924 году: «Октябрята помогают пионерам, комсомольцам, коммунистам, рабочим и крестьянам. Октябрята стремятся стать юными пионерами». Мне только кажется, что слова о рабочих и крестьянах в них тогда уже отсутствовали. А о том, что октябрята - будущие пионэры, нам об этом напоминали в школе, когда отчитывали за какие-нибудь проступки.

На темно-коричневые форменки (такие тогда еще носили ташкентские мальчики) и на платьица схожего цвета у девочек нам всем прикололи по красной пластмассовой звездочке с фотографией милого кудрявого мальчика в середке. Конечно, еще с детского сада я уже ведал, что это маленький Ленин. А накануне моего октябрятства, в июне 1964 года во время поездки в Москву отец зачем-то сводил меня в мавзолей Ленина. Ужас от вида мертвеца в светящемся стеклянном саркофаге посреди черного сумрачного помещения меня потом преследовал несколько лет снами и воображением.

Пару раз наблюдать покойников мне до того доводилось. Совсем маленьким видел какого-то соседского дедушку. Он лежал на столе еще не в гробу, со свечой в руках и почему-то в валенках. Потом видел на похоронах другого соседа - еще молодого и доброго дядьку, которого бандиты зарезали на Алайском рынке Ташкента. Конечно, чувство страха о неведомом - о смерти - от тех впечатлений было. Но никаких особых психологических последствий от них не случилось. Вид же ленинского трупа меня потряс, и я старался никак не связывать его адский образ с фотографией в середке красной звездочки. Тогда полупрозрачная красная звездочка мне нравилась. И по тогдашнему младенческому пристрастию грызть всякую пластмассу даже немного погрыз и ее уголки. Обгрызенную пластмассовую звездочку мне велели сменить уже в ярославской школе - в сентябре 1966 года - на менее изящную алюминиевую в центре с грубым «золоченым» рельефом совсем несимпатичного кудряша.

Пионерское заклятье

Новый текст пионерской «торжественной клятвы» был утвержден в 1967 году - в пятидесятую годовщину октябрьского переворота: «Я, (фамилия, имя), вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: горячо любить и беречь свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза». Затем кем-то из взрослых произносилось: «К борьбе за дело коммунистической партии будь готов!» Нужно было бодро и уверенно ответить: «Всегда готов!» Упомянутые в клятве «законы» пионеров СССР, также обновленные весной 1967 года, заучивать наизусть от нас вроде бы не требовалось, но знать их было надо: «Пионер предан Родине, партии, коммунизму. Пионер готовится стать комсомольцем.Пионер держит равнение на героев борьбы и труда. Пионер чтит память павших борцов и готовится стать защитником Родины. Пионер настойчив в учении, труде и спорте. Пионер - честный и верный товарищ, всегда смело стоит за правду. Пионер - товарищ и вожак октябрят. Пионер - друг пионерам и детям трудящихся всех стран».


«Будь готов!» - «Всегда готов!..»

Слова с «клянусь» я и разучивал весной того же 1967 года - к 22 апреля, дню рождения Ленина. Так спрашивалось со всех. Раз или два с запинками по требованию пионервожатой произносил их вслух на общеклассной разучке в кабинете биологии, где иногда прежде проходили наши занятия по природоведению. В кабинете вместо привычных парт с наклонной столешницей и единой для всей парты скамьей были большие лабораторные столы на двоих учащихся со стулом для каждого. Вожатая подняла для читки моего лучшего ярославского друга и соседа по подъезду Вову Кокорина. Тут что-то нашло то ли на Позднякова, то ли на Клепикова, но кто-то из них, когда Вова собирался садиться, вытолкнул из-под него стул. И мальчик шлепнулся на пол. В то время я почему-то стоял в проходе между лабораторными столами чуть позади и глупо рассмеялся гадкой шутке приятелей. Вскочивший на ноги Вова с досады из-за моего смеха схватил меня за грудки и со всей силы толкнул в сторону застекленного шкафа с учебными пособиями. Моя голова расшибла стекло, и мне на лицо посыпались какие-то птичьи и лягушачьи скелетики, на пол попадали баночки с мелкими заспиртованными существами и планшетики с гербариями. Виновными за инцидент пионервожатая объявила меня, Позднякова, Клепикова и еще одного мальчика - сына сотрудника обкома, тоже, как и мы, плохо успевающего шалуна.

За проступок во время разучки клятвы меня и еще троих «октябрят» нашего класса 22-го апреля на общегородском торжестве в Ярославском драматическом театре имени Федора Волкова в пионеры принимать не стали. Когда четвертый класс нашей «английской» школы № 4 позвали на сцену, мы вчетвером понуро остались сидеть внизу - в зрительном зале. В моей печальке дома утешило то, что безпартийная мама-учительница, всегда строго отчитывавшая меня за разные школьные шалости, вопреки своему обыкновению даже словом не обмолвилась, когда я пришел домой без пионерского галстука. И даже ничего она не сообщила отцу.

Ущербная «инициация» меня в пионеры произошла в школьном классе после занятий, когда всех одноклассников уже отправили домой. Было 19 мая - день рождения пионерии. Многие годы спустя я узнал, что это день рождения Царя Страстотерпца Николая II. И вот та же пионервожатая школы, дабы избежать накладок с провинившимися «хулиганами» и траты своего времени, слова «торжественной клятвы» за всех нас четверых произнесла сама. Потом произнесла формулу «будь готов». Мы вразнобой ответили - кто «всегда готов», кто «всегда готовы». А Клепиков ляпнул «всегда здоров», как будто ему сказали «будь здоров». И престарелая пионервожатая повязала нам галстуки. Ни тебе поздравлений, ни памятных подарков и фотографий на память. Разве я мог тогда подумать, что такая ее небрежность - милость Божия для моей души. Возможно, много интересного со мной в последующей жизни и не произошло бы, если бы в торжественной обстановке клялся сам и сердцем искренне принимал проклятие в свою душу.

Когда писал эти воспоминания, пересказал свою историю приема в пионеры моему другу - историку Павлу Геннадиевичу Петину. И получил от него прелюбопытнейший комментарий относительно детской клятвы «жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин». «Обрати внимание, - говорил он, - что после произнесения при приеме в пионеры такого детского “клянусь”, уже при приеме в комсомольцы, в кандидаты и члены партии больше никаких клятв и присяг не требовали. Достаточно было письменного заявления. Значит, такая детская клятва при приеме в пионеры в понимании советских идеологов была духовно достаточной на всю жизнь человека, она уже связывала душу с богоборческой идеологией партии. И понятно, почему отец Иоанн (Крестьянкин) посоветовал тебе покаяться в данной клятве, нарушающей Христову заповедь».

И в самом деле, в Нагорной проповеди Господь Иисус Христос заповедал: «Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе» (Мф. 5:33, 34).

Как же в этом не каяться?!

«И сердцу тревожно в груди…»

С моим приемом в комсомол тоже произошла накладка. В классе был самым младшим. Все наши ребята родились либо во второй половине 1956 года, либо до конца лета 1957-го. И я был единственным, кто родился в пятьдесят седьмом даже не осенью, а в самом начале зимы. Пионерами в классе были все. В комсомол поступало большинство, но уже далеко не все. Так получилось, что все желающие вступить в комсомол были приняты еще весной в конце седьмого класса. Даже те, кто отмечал день рождения летом. Особого рвения вступать в комсомол у меня не было. С начала учебы в восьмом классе просто перестал носить пионерский галстук.

В осенние каникулы гостями школы стали словацкие школьники. Их разместили в московской гостинице «Орленок». Кто-то из приезжих побывал в гостях у моих одноклассников - у тех, кто собирался потом на весенних каникулах поехать в Чехословакию. Но гостей принимать дозволили только тем, кто проживал с родителями в отдельных квартирах. Поскольку мы жили в коммуналке, проблема для меня не стояла. Да к тому же главным условием загранпоездки было обязательное пребывание в рядах ВЛКСМ. С поведением и успеваемостью у меня было неважно, завуч даже угрожала перевести меня в ПТУ, потому и не думал вступать в комсомол. Дома мама тоже на таком не настаивала. А отец слишком был занят своей работой, чтобы вдаваться в детали моей школьной жизни. Но перед зимними каникулами один из моих друзей-одноклассников стал уговаривать меня вступить в комсомол, чтобы я тоже мог поехать в Чехословакию. С деньгами в нашей семье было очень туго. Родители выплачивали ежемесячно на протяжении нескольких лет какой-то большой долг знакомому. От родительских зарплат средства оставались только на скромное прожитье. Потому сам и не рассчитывал на поездку, на которую требовалось сдать то ли 150, то ли 200 рублей. Сумма тогда для нашей семьи совершенно неподъемная. Но из-за моего человекоугодия в характере уговорам друга все же уступил. Тем более он сказал, что даст рекомендацию от себя, а о второй рекомендации договорится с нашим общим приятелем. Сфотографировался для комсомольского билета и еще до зимних каникул подал заявление. На классном комсомольском собрании началось обсуждение моей кандидатуры. Сначала за меня принялись наши строгие девочки, указывая, что я пока недостоин звания комсомольца из-за поведения и провалов в успеваемости. Затем похожим образом выступил один из особо «правильных» парней. Наконец, с критикой в мой адрес стал выступать наш общий приятель, подписавший рекомендацию. А за ним и мой друг. У меня от неожиданного дружеского демарша возникла такая досада, что я больше до конца школьной учебы и не думал о комсомоле. Кстати, наша дружба из-за того случая никак не пострадала. Понимал, что и без его копеечной критики меня в комсомол не приняли бы.

В апреле 1974 года состоялся съезд ВЛКСМ, который решил объявить БАМ всесоюзной комсомольской стройкой. Во второй половине мая, когда в школе уже прозвенел наш последний звонок, в горячую пору подготовки к экзаменам, директору из горкома партии пришла разнарядка, что среди выпускников мало юношей-комсомольцев. Необходимо срочно принять тех, кто хоть как-то к тому был склонен. Тут в школьных комсомольских бумагах усмотрели, что два с половиной года назад я подавал заявление, сдал две фотки. Без моего ведома документы направили в райком. Директриса велела нашей классной руководительнице послать меня в комсомольский штаб Октябрьского района Москвы. Я было заартачился, но по безграничному почтению к нашей Лине Федоровне Архиповой, когда-то юной участнице подполья краснодонской «Молодой Гвардии», уступил ее уговорам и в тот же день в райкоме напротив Первой градской больницы просто через окошко получил комсомольский билет с агитационным проспектом о БАМе. Даже не выплачивал за документ положенный взнос в пятнадцать копеек.

Много позже мне стало понятно, что Лина Федоровна руководствовалась не высокими идейными соображениями, а невысказанным сочувствием к моей судьбе. Более же - сочувствием к моей маме: классная руководительница знала о моем намерении поступать в МГУ и понимала, что у комсомольца шансов поступить больше.

Я даже не помню случая и на работе в Государственном историческом музее сразу после школы, и во время учебы на журфаке МГУ, и потом, чтобы я участвовал хотя бы в одном комсомольском собрании. Может быть, такое и случалось, но в памяти ничего не всплывает. Хотя взносы платил, пусть и нерегулярно, сразу за несколько месяцев, а то и за год. При устройстве на некоторые работы на учет в райкомах вставал, если требовали. При устройстве весной 1982 года в редакционный отдел Медпрома от меня в кадрах потребовали обязательно встать на учет в Краснопресненском райкоме.

Когда в ноябре 1982 года сообщили о смерти Брежнева, в тот же день подал заявление об уходе с работы. Причина была житейская: хозяйка квартиры на Славянском бульваре, которую мы снимали с беременной женой, внезапно отказалась продлевать наше проживание с декабря. И я решил устроиться дворником, чтобы получить временное служебное жилье. Пока искал подходящее место работы, мы жили у моих родителей. Видимо, кадровик из Медпрома сообщил в райком, что я от них уволился. Мне позвонили из райкома с довольно грубым требованием срочно сняться с учета. Раздосадованный таким тоном звонившего, явился в райком, сообщил, что временно безработный, и мне сказали что-то про «летунов». Так как мне не было известно, в каком районе Москвы устроюсь на работу, учетную карточку получил на руки (обычно ее пересылали курьером в другой райком и комсомольцам в руки не выдавали). Тут же отправился в райкомовский вонючий сортир без перегородок. На одном из них орлом сосредоточенно присел какой-то престарелый комсомольский работник в строгом костюме. Не обращая внимания на изумленный взор свидетеля, старательно оторвал свои фотографии с билета и учетной карточки. Положил их в портмоне. Затем порвал документы на мелкие кусочки и спустил их в рокочущее жерло соседнего толчка. Никакого политического смысла в свой поступок не вкладывал. Но испытал какое-то внутреннее удовлетворение или облегчение.

Менее чем через год, 2 ноября 1983 года, я принял святое крещение. Хотя собирался покреститься еще с весны 1978 года, но все как-то не получалось. Конечно, устав ВЛКСМ целиком никогда не читал. Но знал, что среди обязанностей члена ВЛКСМ был пункт: «Вести решительную борьбу со всеми проявлениями буржуазной идеологии, с тунеядством, религиозными предрассудками, различными антиобщественными проявлениями и другими пережитками прошлого». Непомерную, неосознанную духовную тягу в пору пребывания в комсомоле я испытывал. И осознал комсомол как тяготу, когда резко освободился от нее.

Правда, позже, когда устраивался в редакцию журнала «Детская литература», а мой возрастной срок присутствия в комсомоле истекал только в декабре 1985 года, я слукавил и в трудовой анкете записал номер моего бывшего комсомольского билета: набор цифр сохранился в моей телефонной книжке. Туда когда-то на первую специально разграфленную страничку занес номера и паспорта, и диплома, и военного билета, и комсомольского… Сказать местному кадровику и особенно секретарю редакционной парторганизации, что в комсомоле не состою, мне мужества не хватило. Грешен. Каюсь. Господи, помилуй!

В пору воцерковления я не видел, да и сейчас не вижу чего-то неправильного в существовании в Советском Союзе массовых детских, юношеских и молодежных организаций. Они выполняли значительную воспитательную роль, поддерживали патриотизм, организовывали детский досуг, отвращали детей от праздности и влияния улицы, воспитывали вполне приличные советские нравственные принципы трудолюбия, взаимоуважения. Но все они, организованные богоборческой коммунистической партией, в своем духовном ядре несли дух богоборчества. И он поражал сердца молодых поколений. При высоких нравственных декларациях, в тех самых детских и молодежных организациях в конечном счете шло глубинное разрушение духовных основ нравственности. Достаточно вспомнить, что к началу восьмидесятых годов в обиходном ироничном контексте определение молодой женщины «комсомолка» носило пренебрежительное значение. А к самому началу девяностых годов и понятие «комсомолец» стало синонимом предпринимателя-проходимца.

Конечно же, массовые детские, юношеские и молодежные организации нужны каждому цивилизованному обществу. Если в стране отсутствует продуманная программа организации досуга детей и молодежи, проблемы последуют с неизбежностью. Необходимы такие программы и России, имевшей традицию таких организаций и в царское время. И пусть одна из современных детских организаций объединит скаутов, другая «разведчиков», третья «соколов» или «орлят». Лишь бы отсутствовала в них глубоко зарытая богоборческая червоточина прежней ленинской пионерии.

Неразрешимое противоречие

Отец с малых лет старался воспитывать меня материалистом и рационалистом. И я довольно рано стал задаваться вопросом, если все в учении Ленина и его наследников так материалистично и рационально, зачем же вся эта символика с явно иррациональным содержанием - звезды, галстуки, серпы с молотами?! Эти коммунистические символы в своей иррациональности как будто имеют то же религиозное значение для ленинцев, как кресты у религиозных людей. Отец объяснял необходимость коммунистической символики людской потребностью в символах, но его объяснения до меня не доходили. Мне были понятны сугубо материалистические символы в арифметике, с четким значением знаков - плюс, минус, деление, умножение и так далее, но в коммунистической символике я видел противоречие с материализмом. Например, читал: «Пионерский галстук - символ принадлежности к пионерской организации, частица знамени пионерской организации. Три конца галстука символизируют нерушимую связь трех поколений: коммунистов, комсомольцев и пионеров». Не понимал, зачем такое, если все то же самое можно выразить в соответствующих словах-понятиях?! Или: «пионерский значок - в центре пятиконечной звезды профиль Ленина, под ним девиз «Всегда готов!», над звездой три языка пламени разной величины - маленький это пионерия, побольше - комсомол, самый крупный - партия коммунистов». Зачем пламя? И его язычки? Разве без того не ясно идейное единство поколений? Такой подход так похож на религию! Изображение Ленина понятно - он организатор компартии и комсомола. «Красная звезда - символизирует пять континентов, конечную победу коммунизма на всей Земле…» Считаю континенты… Но их же семь. Даже если за единый континент считать Евразию, все равно получается шесть. Значит, на одном из континентов коммунизма не будет? Где? В Северной Америке? Или на Антарктиде? Но почему? Ведь пролетарии всех стран соединятся?

Притом я вовсе не относился с протестом к коммунистической символике. У меня даже было к ней некое уважение. Как понимаю теперь, почти по Тертуллиану: «Верую, потому что абсурдно» - «Уважаю, потому что непонятно». Но на путях наивного и прямолинейного детского рационализма в голове годами оставалось неразрешимое противоречие - материалисты-коммунисты в своей деятельности используют знаки, которые более годятся для религии. Так с логически непримиримым и неразрешимым противоречием я и дожил до краха моего материализма и рационализма весной 1978 года. И только много позже не только понял, но и доказал для себя, что материализм и рационализм Маркса, Энгельса, Ленина - это тоже вполне продуманная во всех частях учения глубоко иррациональная богоборческая религия, и религия со своими тайными культами и «богами». Реальная же духовная суть и механизм тех культов были известны только особо посвященным, которых было гораздо меньше, буквально несколько десятков. В том же масонстве число посвященных гораздо больше, там «посвященность» - все-таки массовое явление.

Примирить совершенно непримиримое, изжить все еще длящееся в России «холодное» противостояние с Божией помощью сможет только Царь. Твердо убежден, что неизбежно подлинное всенародное покаяние в попущении цареубийства и безбожии. Конечно, по моему разумению, такой общенародный порыв возможен только в каких-то исключительных и прежде небывалых в истории России обстоятельствах. Ни в малейшей степени не ведаю, каких именно. Но когда такое покаяние будет множиться, народ усилится дарами Божией благодати. И апокалиптическое пророчество о «стане святых и граде возлюбленном» (Откр. 20:8) именно об этом. Тогда возможно и последующее воскресение русского Царства. Однако совсем уже нет уверенности, что доживу до тех благословенных времен. И все же благодаря той беседе со старцем сам я уже немного подышал легкой и живительной атмосферой прежней царской России. Возможно, лично для меня было и того достаточно.

19 января / 1 февраля 2021 года.


[*] 30 января 1977 года в Псково-Печерскую обитель прибыла святыня - десница святой мученицы Татианы. Ее передал Архимандриту Иоанну (Крестьянкину) его двоюродный брат - иеромонах Владимир (Москвитин), родной брат архимандрита Афанасия (Москвитина), у которого эти мощи хранились ранее. Отец Афанасий служил в селе Спасском Клинского района Московской области. Ему свою святыню передали благочестивые супруги именитого рода, его духовные чада, впоследствии оба принявшие монашеский постриг. Они же в свое время выкупили святые мощи на золотую валюту при разорении Царскосельского государева дворца, где они хранились.


92
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
3
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru