​Свеча на снегу

Капельки вечности.

См. также...

…Статья мне понравилась. Осталось только дописать в самом конце имя автора — Юлия Попова, г. Самара — и отправить в печать. Что я и сделал. А как только поставил точку, дверь моего кабинета приоткрылась, и я увидел… Юлию Попову. Ту самую. В первое мгновение даже глазам не поверил. Ты? Какими судьбами?

Оказалось, все просто: Юлия с сыном Алексеем от нашего Крестовоздвиженского храма сегодня уезжают в очередное паломничество, на этот раз в Троице-Сергиеву Лавру. И вот решили зайти, раз оказались рядом. Чудеса, вообще говоря, иногда объясняются весьма просто. Но от этого не становятся менее чудесными.

Я похвалил ее рассказ о походе на Старое городское кладбище. Сказал, что статья пойдет в номер. Всё! Ей уже время уезжать. В коридоре нетерпеливо толпились слегка возбужденные паломники. В основном молодые люди. Впереди их ждали заснеженные русские монастыри с их бородатыми послушниками, тесовые трапезные с «монастырскими утешениями» и молитвы, молитвы… Как давно не бывал я в настоящем, вот таком вот трудовом паломничестве! Всё набегами.

Статья Юлии рассказывала о наших самарских подвижниках, упокоившихся на Старом городском кладбище. Когда-то я часто ездил туда, был там, можно сказать, своим. Даже маршрут отработал. Начинал, конечно, с игумении Марии, этой таинственной старицы, словно с неба спустившейся к нам в Самару в середине прошлого века. Потом — схимонахиня Ирина, с прилавка универмага «Юность» шагнувшая на стезю сурового подвижничества. Самарский Благочинный протоиерей Виталий Калашников (на заре туманной юности он в первый раз строгонько исповедал меня и причастил Святых Таин)… Теперь он уже навсегда Самарский Благочинный! С этой должности снять его невозможно. И ведь — было же! было! — самые сложные проблемы решались после этих моих посещений их благодатных могилок. Но прошло уже столько лет. Наверное, все там уже поменялось (на кладбище-то? Да ты что, шутишь?). И вряд ли уже отыщу тех, кто дорог, кто может помочь.

Но что-то все равно тянуло туда. Впереди праздник, три выходных. Почему бы и не попробовать? Тем более что проблемы сегодняшние мои и всей нашей редакции без особого какого-то вмешательства Свыше вряд ли уже могут решиться. Ну так и надо поехать. Попробовать, попросить.

Четвертого, на Казанскую, было ветрено, кружила метель. Не поехал. Залег дома с книгой, читал об игумении Марии. Книгу эту издали мы в 2005 году. С тех пор книга стала библиографической редкостью. Понятно, почему. Судьбы самарских молитвенников до того удивительны, невероятны и с такою любовью выписаны, что эта книга обречена была в момент раскупиться…

А пятого, как раз в Димитриевскую родительскую субботу, метель утихла. Не сразу, лишь к середине дня, заставил себя и все же скрепя сердце (отвык от паломничеств! все только из дома в храм) двинулся в путь. Потащили меня туда за шкирку проблемы, которые днем не дают покоя. Которые и спать-то спокойно уже не дают.

Ворота кладбища вежливо, как волшебный Сезам, отворились перед моей «калиной». Дорога в царство мертвых открылась. Добро пожаловать!.. По свежему, молодому снежку, по укатанной колее — в путь.

Куда ехать, помнил. Поворот, еще поворот. Так! Труба теплоцентрали. Как раз под нее — и в горку. А вот куда дальше, не помнил. Машину притулил возле девятой линии почему-то. Удобно поставил в проем между могил, чтобы не мешала проезду. Хотя… Кому тут нужен проезд? На всем кладбище я один-одинешенек, не считая… Снег, вороны, кресты. Вышел из машины.
А дальше-то куда? Пойду туда вот. Кажется, что-то знакомое синеется. По неглубокому снегу удалился в лабиринты оградок. Не то! Раньше был при дороге столбик с подобием креста. По нему я всегда находил дорогу. Но прошло уже лет шесть, поди. Нет уже тут никакого столбика. Где-то вот тут в 1961 году упокоилась, записанная в похоронной книге под чужим именем, игумения Мария. Так и не раскрыла нам своей тайны. А где точно она лежит, уже мне и не вспомнить.

Стал ходить от одной голубенькой оградки к другой. Тщетно! Самому стало смешно. Легче найти могилу в стогу сена. Не могилу, иглу. И при чем здесь стог сена? Но не уходил, вытаптывал по первопутку вокруг могил свои заковыристые пируэты. Но почему-то спокойно мне было. Хорошо. Тихо! Так тихо бывает только на кладбище. А я устал что-то от шума. Вот с ветки свалился снег. Негромко мягко ухнул, и опять тишина. Прокаркала простуженная ворона. Как в город-то не хочется возвращаться. Суетно там среди живых. Шумно.

И все вот жду здесь чего-то. Сам не знаю, чего. Но краешком сознания догадываюсь: жду как раз его — чуда! И словно вот-вот какое-то знамение Свыше откроет мне путь. Не уезжать же с кладбища не солоно хлебавши.

Но ничего особенного не происходило. Только от тишины малость заложило уши, отвык. Давно не был на кладбище. Как многого важного не было со мной давно!

Вышел на просеку. Наверное, ошибся линией. Надо в другом каком месте искать. Но куда идти? Всюду всё то же. Кресты, могилы. Снег.

Спереди, с конца кладбища, едет автомобиль. Останавливается.

— Садитесь, к выходу подброшу, — предлагает водитель.

— Нет. Я так. Гуляю.

Уехал. Опять тишина.

Смотрю. Все смотрю по сторонам. Где же покоится игумения Мария? Когда-то я показывал сюда дорогу другим. Помню, отвез москвичку с сыном из храма Царственных Мучеников на Бобруйской. А мне вот никто не поможет. Просто здесь некому помочь.

Снова машина — на этот раз от входа. Шагаю в снег, уступаю дорогу. Машина проезжает мимо и останавливается в десяти шагах от меня. Этим-то что понадобилось? Куда-нибудь тоже отвезти предложат? С кладбища некуда дальше ехать. Как бабушка говорила: «на мазарки». Что за слово такое, мазарки…

Выходит из машины женщина моих лет, может, чуть моложе. Лицо круглое, Православное, приветливое. Улыбается мне. Где-то я ее видел?

— Антон Евгеньевич, здравствуйте!..

Вот те на! Известность у меня какая. Раз даже на кладбище узнают.

— Наверное, игумению Марию ищете? Так это не здесь. Чуть дальше. Пойдемте со мной, отведу. Сама тоже к ней приехала. 10-я линия, запоминайте. И вот от этих сосенок направо. Здесь больше нигде других сосен нет. А фамилию крайнюю на могиле я забываю всегда. Сколько ни твержу…

— Ба-ту-рина… — читаю несколько удивленно на крайней могиле. Память подсказывает: у Лужкова, у Юрия Михайловича, жена — бизнес-леди с такой вот фамилией. Дай Бог здоровья ей. Запомнить, запомнить. Про сосны. Про десятую линию. А про Батурину как пить дать забуду. Ой, уже забыл. Бурля… Буда… Вот те на! А, Батури-на!

Шагаю за провожатой след в след, по довольно глубокому снегу. Идем дальше, чем думал. Точно бы без нее не нашел. Не было никаких шансов. Если бы только кто-нибудь сверху, как в детской игре, подсказывал: тепло, холодно, горячо.

— Меня Любовь зовут, не вспомнили? Любовь Пантюхина. Пантюха — так раньше на Руси чашу называли. Два раза у вас в редакции была.

— Что-то припоминаю. Вы мне год назад из Вышневолоцкого Казанского монастыря, где наша блаженная схимонахиня Мария похоронена, подарок от инокини Неониллы передали.

— Я самая… А здесь вас по Божьей милости встретила. Думала — сначала сюда заехать помощи попросить, а уж потом к блаженному Василию на могилу. Это на другом, на Рубежном кладбище. Но что-то в последнюю минуту перерешила. И сначала туда поехала, хотя сюда и ближе. Значит, надо было вам помочь.

— А вы часто сюда приезжаете?

— Часто! Без этого мне никак нельзя. Вот, видите (тряхнула большой сумкой), сколько документов матушке игумении опять принесла. Торговля у меня, бизнес. Одеждой торгую, продуктами. И такие долги!.. Без игумении Марии разве бы я продержалась? А так — приедешь сюда, поплачешься, расскажешь о своем житье-бытье, и наутро, глядь, что-то развиднелось. Какие-то деньги пришли, договоры новые заключила. Я прямо ей на могилу все эти документы кладу… А вот и матушка игумения!

Впереди нарисовалась знакомая могилка. Вся занесенная снегом. Люба ловко сгребает снег ногой и открывает долгожданную калитку. Калитка низенькая и узенькая. Не для таких комплекций, как у меня. Провожатая туда довольно ловко ныряет. Кладет прямо на снег сумку с документами.

— А во второй сумке у меня вода. Потом ее пью. Исцеляюсь.

Тоже ставит на снег, на могильный холмик.

Пытаюсь пролезть в калитку и я. Раньше легко проходил. Шесть лет назад. Теперь что-то не очень. Или это из-за зимней одежды? Да нет, не из-за одежды, на мне ведь плащ. А просто набрал ты, брат, за эти шесть лет объёму. Но все же протискиваюсь, хотя и с трудом. Как верблюд в игольные уши. Люба сгребла сугроб со скамейки и села на нее. Присел рядом и я.

«Ну, здравствуй, игумения Мария!» Когда-то давно, еще в 1996-м, я первым написал о ней в «Благовест». Вписал ее этим в самарский пантеон. Не вписал, впрочем, куда мне. А просто записал, что было велено. Про ее подвиги, советы и чудеса. И вот, сколько лет прошло, а с фотографии смотрит на меня все то же отрешенное монашеское лицо. Сила в нем какая-то неземная.
И тайна. Над ее фотографией кто-то повесил маленькую иконку Казанской Богородицы.

Тем временем Любовь из третьего пакета (да сколько их у нее?! — словно у фокусника в рукаве) достает две свечи. «А я ведь без свечей сюда пожаловал», — подумал с досадой о своей высокомерной непредусмотрительности. Тоже мне, фон-барон. Но и тут позаботилась обо мне Любовь, протянула одну свечу. В другой руке у нее зажигалка.

Почему-то эта зажигалка остановила на себе мое несколько заторможенное от всего увиденного внимание.

— Зажигалка здесь хранится? — спрашиваю с умыслом, чтобы уж в следующий раз свечи привезти и тут их зажечь.

— Нет. С собой принесла.

Беру из ее рук зажигалку. Чирк — и вспыхивает огонечек. Подношу к нему свою свечу. Потом от моей зажигается свеча Любови. Она уверенно втыкает свою горящую свечу в снег, рядом с крестом. Я делаю то же. Свечи наши ровно горят, ветер стих совершенно. А может, и не было его, ветра-то. Молчим. Любовь дает мне время как следует помолиться. И тоже молится. Каждый — о своем. Такие разные, едва знакомые, но вот оказались в этот зимний день на этой скамеечке рядом с крестом на могиле игумении Марии.

— …Я каждый год к Марии Ивановне на день ее памяти в Вышний Волочёк езжу. Из Самары там только я и Владимир каждый год бываем. Остальные наездами. (Владимир — это мой добрый знакомый Владимир Филиппович Пономарев. Редкий год, когда он не приезжает потом к нам в редакцию с дарами от матушки Марии Самарской.) А день свой начинаю с того, — продолжает Любовь, — что диск включаю… Ну, помните? Вы же мне сами его дали, когда у вас в редакции была. Владимира Осипова диск, «На русском рубеже» называется. И я всегда по утрам смотрю фильм про Блаженную Марию Самарскую. С этого и начинаю свой день. С ее благословения.

— А давно вы начали сюда приезжать?

— Недавно. Это особая история. Только в этом году, 13 апреля, было мне это открыто. С компьютером я на «вы», даже включаю редко. Раз, может, в месяц, а то и реже. А тут как раз 13 апреля проснулась и сразу за компьютер села. Решила почему-то вдруг «Благовест» в интернете почитать. И попала как раз на вашу статью, Антон Евгеньевич. Статью про игумению Марию. Прочла, впечатлилась прочитанным. И вдруг сообразила: да сегодня же день ее памяти — 13 апреля! Видите, на табличке даты ее жизни: «1859 — 13 апреля 1961». Поняла я, матушка игумения меня зовет. Поехала сразу сюда, на кладбище. Попробовала найти могилу по описаниям в статье. Но не тут-то было!.. Плутаю, плутаю, как вот вы только что. И никак. А тут смотрю, парни сидят, работники кладбища. Были среди них и нерусские. И вот один (кажется, как раз нерусский) мне и говорит: «Вы что, могилу святой ищете? Она вон там, давайте вас провожу… Мы уже у нее утром сегодня побывали. Помощи попросили». И отвел меня как раз к ней. С тех пор хотя бы раз в неделю, как свободный час выпадет, еду сюда. И на такси, и как вот сейчас, с шофером. А от нее уже еду на Рубежное, к блаженному Василию. Он тоже здорово помогает! Вот только сегодня ради вас маршрут поменяла — сначала к нему поехала, а потом уж сюда.

Потом Любовь пошла к машине: «там вас подожду». Деликатная какая. Дала мне еще в тишине помолиться. Я несколько раз уходил было, но возвращался к могилке. Давно тут не был, под строгим игуменским взглядом. Разболтался без строгости. Ну, и накопилось многое. Потом наконец вышел на просеку. Попрощался с Любовью, поблагодарил. Ее машина уехала. А я — вот хитрец, опять пошел к той могилке. Свечи наши все еще горели. И это выглядело чем-то удивительным. Когда-то давно, во время панихиды, я здесь увидел, как ветер задул свечу в руках у прихожанки, и потом свеча вспыхнула снова. Сама! Своими глазами видел. И не я один. А наши вот свечи спокойно горели среди безлюдного, тихого кладбища. Как перед иконой в храме. И когда уходил — все еще горели свечи. Может, и сейчас еще там горят.

Этим же вечером после церковной службы парковал возле дома машину. Все закрыл, проверил и вышел на тротуар. Тут в темноте меня окликнул немолодой прилично одетый мужчина. Пьяненький, незнакомый.

— Дайте же сорок рублей… Ну пож-ж-алуйста… Домой не пустят… — и что-то еще невнятное смущенно бормотал. Вот как приперло-то. Полез я в сумку за кошельком. Не столько из сострадания, сколько от неожиданности. Просто не приготовился отказать. В кошельке полтинника, как всегда, не оказалось. Не везет мне на сдачу. Достал, ладно уж, сотню. Протянул просящему. А он… он глазам не верит — от такой-то малости. Спасибо, шепчет, благодарю… И в ответ протягивает мне что-то. Не привык еще просто так вот брать. Что он там предлагает взамен? Коробку сигарет (кажется, «Мальборо», для просящего все-таки удивительно) и зажигалку. Не курю, отодвинул предложенное. Не надо. Хотя… подождите. Зажигалку возьму. Спасибо! — Вам спасибо!

И мы расходимся в разные стороны.

Вот и я оказался теперь с зажигалкой. Кручу ее в руке. Понимаю — откуда мне этот подарок.

И зажигалочку эту я буду всегда теперь в машине держать. Если с первого заезда что-то не получится, снова туда поеду. Просить. И тоже, как вот Любовь, буду туда ездить. Если проблемы опять одолеют. Тут-то мне зажигалка и пригодится.

Будет чем свечку зажечь.

Все предусмотрела игумения Мария!

Антон Жоголев. 

P.S. Прошли праздники, начал я отписывать все это. И тут как раз звонок. Это Юлия Попова позвонила. Вернулись они из паломничества. Все там сложилось молитвенно, хорошо.

— Представляете, у мощей Преподобного Сергия Радонежского в Лавре с какой-то паломницей в очереди рядом стояли. Слово за слово, сказала ей, что приехала из Самары. А она мне и говорит: «Там Антон Жоголев «Благовест» издает!» Оказалось, она много лет выписывает нашу газету. Живет во Владивостоке!

В духовном мире нет времени, расстояний.

Сделай только шаг, и вдруг такое откроется…