Важно научиться видеть сердцем

Интервью с самарским иконописцем Виктором Чемирзовым.

Самарский иконописец Виктор Вартанович Чемирзов почти весь год живет в селе Винновка. А где еще и жить иконописцу, как не в таком месте! На таинственной Самарской Луке, правом берегу Волги, где еще сохранилась первозданная дикая природа. Где небо, горы и река словно сошлись в одной точке — уютном Винновском овраге среди прибрежных Жигулевских гор.

Еще в XVII веке появилась здесь деревушка со звонким названием Винная-на-ключе. В 1770 году построили жители деревянную церковь в честь Казанской иконы Божией Матери. Деревня стала селом и именоваться начала возвышенно: Богородское-Винновка. В сороковые годы XIX века владелица этих мест знаменитая Анна Алексеевна Орлова-Чесменская начала строить новую, каменную церковь на месте старой, сгоревшей во время большого пожара в селе. Строительство завершили в 1851 году.

Рассказывают, что после революции у стен церкви большевики расстреливали Православных верующих. Омылась винновская земля кровью мучеников. В 1930 году храм закрыли.

И только в 2003 году началось восстановление Свято-Казанской церкви. А еще началось и строительство большого Свято-Богородичного мужского монастыря в честь Казанской иконы Божией Матери.

Плывешь на теплоходе по Волге вниз от Самары к Винновке и не устаешь любоваться рекой, ее изгибами и плесами, берегами — и особенно правым, с неприступными Жигулями, полыхающими яркими осенними красками — желтым, оранжевым, красным.

И вдруг за поворотом среди нерукотворной красоты возникает белоснежное чудо монастыря и отдельно стоящей Свято-Казанской церкви. Словно не люди их построили, а Кто-то спустил с Неба на землю, как главное связующее звено, как главную ноту в музыке вселенной, как скрепу неба и земли, села, реки и гор.

И словно были эти храмы здесь всегда, без них Винновку представить уже невозможно. Появилось у Винновки еще одно название — Волжский Афон. Очень уж похож монастырь с его комплексом построек на афонские монастыри, эти форпосты Православия, смотрящиеся в воды Эгейского моря. Теперь и в Винновке по берегу стоят Православные храмы и колокольня под куполом-шлемом, смотрятся в синие волжские воды, призывают крестами на грешную землю небесную благодать, освящают пространство колокольным звоном.

Еще в 1970-х годах Виктор Вартанович Чемирзов купил в Винновке домик. Ездил сюда с семьей отдыхать, рыбачить. Тогда еще не мог он знать, что через несколько десятилетий решат тут построить большой монастырь. И Митрополит Самарский и Сызранский Сергий предложит именно Виктору Вартановичу расписать винновские храмы. Предугадать свой путь на земле человек обычно не может. Но его знает Тот, Кому ведомо все. Кто зрит сердце. И если человек тянется к Богу, то происходят чудесные «совпадения» и «случайности». В 1995 году блаженная схимонахиня Мария (Матукасова) молитвенно благословила Виктора Чемирзова писать иконы. В ту пору у него была большая, счастливая семья. Его супруга Марина была талантливым, творческим человеком. С тех пор много воды утекло в нашей широкой и многоводной Волге. Виктор Вартанович овдовел. Подросли сын и дочь. И с той поры у самарского иконописца всегда есть важные заказы…

Виктора Чемирзова на Винновской пристани я увидела сразу. Он встречал своих друзей, но все же согласился два часа стоянки теплохода уделить беседе с журналисткой. Поводить меня по монастырю и рассказать о своей иконописи. Он сразу направился в домовый храм монастыря в честь Троицы Живоначальной, предназначенный для монахов.

— Мы уже четвертый год его расписываем, — сказал он.

— Так долго? Он же небольшой…

— Работаем здесь с весны до ноября — в теплое время года. Сначала мы расписали храм в честь Казанской иконы Божией Матери — я, мой сын Александр, дочь Ольга и зять Максим. Зимой расписывали храм в честь Державной иконы Божией Матери — подворье этого монастыря в Самаре. В Троицком храме за три года расписали купол, алтарь и центральный свод. Сейчас расписываем западную стену, в следующем году будем расписывать хоры, балкон.

— Как вы стали иконописцем?

— Рисовать я любил с детства. Когда мы играли с друзьями, я всегда предлагал: «Будем рисовать!» Одного друга так и настроил тоже стать художником. У меня отец художник, писал всю жизнь декорации для Волгоградского театра музыкальной комедии, других театров. Мы жили в Волгограде. В четвертом классе я сам пошел во Дворец пионеров и записался в художественную студию. А в четырнадцать лет, в 1964 году, поехал учиться в Пензу в художественное училище. Родители не отпускали: куда ты в другой город? Я там действительно и помучился, и даже голодал. Семья у нас была большая, родители помочь не могли. Сначала на квартире жил, потом уже в общежитии. Когда учился в Пензе, в те годы появились первые альбомы с древнерусскими иконами. Я смотрел их и удивлялся этому необычному, глубокому мировосприятию. Потихоньку собирал иллюстрации, вникал. Потом служил в армии в Самаре (тогда Куйбышев) и с 1970 года стал жить в Самаре, работал в Художественном фонде. Когда стали возрождать Православие, один священник, который восстанавливал храм, предложил мне его расписать. Мне очень интересно было попробовать, приехал я к нему, а он сказал: «Только в академическом стиле». Он тоже был профессиональным художником.

Я подумал-подумал — и отказался, мне этот стиль не близок.

Но расписывать церкви в древнерусском стиле, к счастью, мне пришлось уже скоро. Мне предложили расписать домовый храм в честь преподобных Кирилла и Марии Радонежских Самарской Духовной семинарии. Сначала я написал большую их икону, которую повесили на улице перед входом. Сейчас там другая. Потом мы начали с сыном Александром расписывать храм. В то время в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре я познакомился с руководителем иконописных мастерских Лавры игуменом Мануилом (Литвиновым). Он приезжал к нам в семинарию, я показывал ему свои эскизы, он меня наставлял.

После росписи храма в семинарии Владыка Сергий дал нам мастерскую. У меня были ученики. Мы с ними расписывали небольшую церковь в честь Преподобного Сергия Радонежского на улице Авроры в Самаре. Сейчас уже там большой храм. Духовным наставником у нас тогда был Игорь Макаров, редактор журнала «Духовный собеседник». А потом его рукоположили и дали приход в поселке Прибрежном. Он построил там деревянный храм в древнерусском стиле. Храм получился просто изумительный. Заходишь в него как в корабль, ковчег. Мы с учениками там писали иконостас, иконы Великомученика Георгия Победоносца, святых страстотерпцев князей Бориса и Глеба, Державную икону Божией Матери.

Служба в Прибрежном идет неспешно, звучит знаменный распев, и такая радость! Настраивает на молитву знаменное пение.

Моя дочь Ольга тоже любит такое пение. Она окончила регентское отделение в Духовной семинарии Екатеринбурга и уже сама изучила знаменное пение, собрала Литургию из знаменных распевов. Пела знаменным распевом в Державном храме в Самаре и здесь в Винновке.

— Как вы определяете, удалась вам работа или нет?

— Сложно сказать. Иногда знаешь точно, что удалась. Когда в семинарии я расписывал Троицу и уже заканчивал третьего Ангела, пришел глаз кисточкой подправить, только поднес кисточку, а Он раз — и моргнул. И улыбнулся. Мне так показалось. А в душе был такой восторг: все, значит, закончил.

По всякому бывает. А когда настроя нет, ничего не получается.

— Вы настрой сами создаете или просто ждете, когда придет вдохновение?

— Создается он разными путями. Первое — попоститься, пойти на службу, причаститься Святых Таин, помолиться… Особенно перед началом работы важно помолиться, настроиться. А когда устаешь от работы, иной раз надо просто переключиться, — пойти на рыбалку, на Волгу.

Если был большой перерыв в работе, каждый раз начинаю писать, и как будто не моя рука. Силой заставляешь себя, делаешь, делаешь — и расходишься. Всегда борьба. Бывают искушения, тяжелые моменты. Недавно все бросил и на какое-то время
уехал — не мог ничего делать.

— А радостные моменты бывают?

— Их вроде бы мало, но они запоминаются на всю жизнь. Когда я расписывал алтарь в Казанском храме, написал на восточной стене большую Казанскую икону Божией Матери. Когда работаешь в алтаре, испытываешь особое благоговение, и работа часто удается. Я хотел, чтобы эта икона «держала» весь храм, иконостас был невысокий, и ее было видно всем. Но иконостас поставили высокий, и эту икону видят только те, кто находится в алтаре. (Виктор приоткрыл для нас боковую дверь в алтарь, и мы увидели фреску Божией Матери. Ее огромные грустные глаза с невыразимой любовью смотрели на нас — прим. авт.)

Владыке Казанская икона очень понравилась. Всего два раза он меня похвалил. Первый раз — когда я написал для храма Георгия Победоносца храмовую икону Великомученика Георгия и Святителя Алексия, Митрополита Московского и всея Руси. Владыка пришел в мастерскую, увидел эти иконы и воскликнул: «Великолепно!»

— Насколько иконописец волен в том, что он делает?

— Когда я расписывал крестильню в Покровском кафедральном соборе, воду Иордана «пустил» полосой по всему храму и через купальню. В купальне крестят, а Иордан туда как бы вливается. А в Троицком храме я эту идею развил. Написал с одной стороны крещение Спасителя, с другой — крещение Руси. И вода тоже идет через весь храм. Люди стоят в церкви, словно в водах Иордана. Есть определенные каноны росписи храма, которые строго соблюдаются. Вверху — Спаситель, Небо, Апостолы, Евангелисты. А потом уже идет к земле, изображают святых, их жития. А как писать — это каждый решает по-своему. Но сначала нужно все хорошо изучить.

— В вашем стиле нет тяжеловесности и «живописности» от западного реализма.

— Этот стиль каноничный, древнерусский. Он родом из Византии. Но там к плоскостному изображению, обратной перспективе тоже пришли не сразу. От Византии эта иконопись уже пришла на Русь.

— В чем ее высота?

— На Западе в период Возрождения стали утверждать, что такая роспись — примитив, а нужно писать натуралистично, настоящее мастерство якобы в этом. А на самом деле у древних авторов и рисунок намного лучше, и пластика. И главное, совершенно другой взгляд на Бога и мир! Древние мастера в иконах стремились передать Дух Божий, рассказать о Боге. А когда пишут академическим стилем, получается как бы зеркало. Мы в зеркале видим отражение опять же земное. Зеркало — это иллюзия, там же нет ничего. А в древнем иконописном стиле все держится на символах. Через символы, ритмы, пластику Дух Божий передается. Древнее плоскостное изображение — это и есть окно в горний мир.

— Кто из иконописцев вам близок?

— Преподобный Андрей Рублев и Дионисий. И более древние мастера, имен которых мы не знаем — они не подписывали свои работы. Андрей Рублев и Дионисий тоже не подписывались, это история сохранила нам их имена. Сейчас у нас некоторые иконописцы ударяются в крайность, твердят: надо возродить византийский стиль. А он тоже разный. Там немного другой дух. На Руси византийский стиль приняли и дополнили, обогатили, даже дальше пошли. Любовь к Богу и любовь к людям, легкость, светозарность — это все расцвело в иконописи на Руси. Хотя в византийской иконописи тоже много своих достижений.

— Вы ставите перед собой сверхзадачу, когда работаете?

— Задача всегда определенная: достичь того, чтобы люди, глядя на роспись, на иконы, почувствовали Святой Дух. Чтобы им не просто понравилось. Не развлекать икона должна. Бывает, к иконам в академическом стиле подходят и умиляются. А к иконе в древнерусском стиле они же так запросто подойдут, и им неуютно становится. Потому что в ней есть свет, и они в этом свете видят свою грязь. А это неприятно. Там не внешняя красивость, а внутренняя духовная красота, свет Божий. Фаворский свет, и он просвещает тебя. И тебе может сразу стать не по себе, если не подготовлен. Любовь Божия не только радует, но и жжет.

— Это живое общение с иконой! Так и к святым людям подходят, всегда с трепетом, а вдруг обличит. Икона, выходит, человека экзаменует. А вы иконы пишете?

— Я расписываю храмы, и на другую работу времени нет. Но как-то муж с женой из Чапаевска, которые потеряли дочь, упросили меня написать две большие иконы для подарка храму. Я писал эти иконы, когда выпадал свободный час-другой. Потом другая женщина заказала еще одну икону в этот же храм. Если праздник, эти люди звонят и благодарят, приезжают оттуда ко мне. Для меня это поддержка, я знаю, для чего работаю.

— От ваших работ ощущение света, нежности и чистоты линий. Сокровенности, тишины.

— Внешне должен быть покой. Никаких мельтешений. Линии не должны быть ломкими, а с другой стороны, ленивыми. Они должны быть красивые. В фигурах святых — никаких страстей, эмоций. А внутри должна быть энергия. Это чувствуется, передается зрителю.

Главное — любовь и только любовь. Пишешь так, чтобы ни один элемент иконы Троицы не перечил другому, все в любви находились, в высшей гармонии. В настоящих иконах все тона и цвета не спорят друг с другом, пластикой все линии между собой родные.

Но сам эту гармонию не всегда ощущаешь. Ждешь, ждешь этого состояния — раз! А иногда нет этого чувства. Самое мучительное, когда нет этого состояния, а тебя гонят, надо писать. И так тяжело потом. Смотришь — не то. Переделывать начинаешь.

Однажды в такую тяжелую минуту Виктор Вартанович долго смотрел на небо, на облака, плывущие над селом, и вдруг увидел: из облаков вырисовался огромный светлый Ангел. Лик, крылья. И склонился к земле. Нечаянная радость! Иконописец воспринял это как знак помощи небесной.

— А иконопись, в свою очередь, влияет на вас?

— Благодаря ей по-другому на мир смотришь. Иное восприятие мира и Бога. В иконах — обратная перспектива, она уводит человека от земного. Мы с вами обычно смотрим на мир как земные люди: вот идут линии (он показал на линии дороги, которая шла от монастыря к Волге — прим. авт.). Они идут четко, тут они больше, вдалеке меньше, там кончаются. В академических работах перспектива уводит вдаль, и человек воспринимает изображение как робот. Там вдали — неизвестно что. Неизвестность.

А как только научишься смотреть сердцем, так сразу, наоборот, все не уменьшается, а вот так разворачивается. Как посмотришь на все сразу — перспектива исчезает, жизнь разворачивается перед тобой! Смотришь на мир открытыми глазами, и он вливается в твое сердце. (Виктор показывает это характерным для него жестом, округляя руки и словно вбирая ими в себя весь мир — прим. авт.) А это происходит через веру, через старинную иконопись.

Людмила Белкина

Фото автора.