​Православная Церковь и власть в ХХ веке: от конфронтации к диалогу

Об авторе. Сергей Львович Фирсов — доктор исторических наук, профессор кафедры философии религии и религиоведения философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Читает курс лекций в Санкт-Петербургской Духовной Академии. Мы публикуем его доклад, прочитанный на Всероссийском форуме «Наследники победителей» в Самаре 22 мая с.г.

20 января 1918 года Совет народных комиссаров во главе с В.И. Лениным принял декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», согласно которому Церковь не просто «отделялась» от государства — она не получила прав частного религиозного общества, теряла права на владение собственностью, более не имея и права юридического лица. Все ее имущество объявлялось «народным достоянием». Обучение Закону Божьему в тех учебных заведениях, где преподавались общеобразовательные предметы, запрещалось. В.И. Ленин лично заменил первую статью проекта декрета, гласившую, что религия есть частное дело гражданина страны, положением об отделении Церкви от государства. VIII (ликвидационный) отдел Народного комиссариата юстиции проводил в жизнь отделение Церкви от государства.

Декрет вызвал отрицательную реакцию членов Поместного Собора, которые, со своей стороны, не представляли возможности раздельного существования Церкви и государства в России. Воспринимая большевиков как узурпаторов государственной власти, многие церковные деятели не могли представить, что те пришли «всерьез и надолго».

Первоначально большевики ошибочно полагали, что, разрушив административную церковную структуру, можно достаточно легко и быстро «освободить» трудящиеся массы от религиозного «дурмана», к тому же имея такое средство давления на иерархию и клир, как открытые гонения и террор. В то время никто из большевистских лидеров всерьез не рассматривал Русскую Православную Церковь как возможного союзника власти. Свидетельством этого можно считать антицерковные кампании 1918-1920 годов, в том числе и эпопею по вскрытию гробниц Православных святых. «Кавалерийская атака» на Русскую Православную Церковь не принесла тех результатов, на которые надеялись большевики, религиозность населения существенно не снизилась(1). К тому же и церковное руководство, не поддаваясь «искушениям» гражданской войны, сумело занять позицию аполитичности: 8 октября 1919 г. Патриарх Тихон заявил, что «Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение», что служители Церкви «должны стоять выше и вне всяких политических интересов»(2).

Первоначально большевики ошибочно полагали, что, разрушив административную церковную структуру, можно достаточно легко и быстро «освободить» трудящиеся массы от религии.

Во второй половине 1921 года Поволжье охватил страшный голод. Поводом для новой антирелигиозной кампании стало изъятие церковных ценностей под лозунгом сбора средств для помощи голодающим. Сопротивление верующих насильственному изъятию ценностей, имевших богослужебное назначение, вылилось в начале марта 1922 г. в столкновение с властями в г. Шуе. Инцидент привлек внимание Ленина, написавшего по этому поводу «строго секретное» письмо членам Политбюро ЦК РКП(б). «Мы должны именно теперь дать самое решительное и безпощадное сражение черносотенному духовенству, — указывал Ленин, — и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий»(3). Это письмо стало реальной антицерковной директивой: именно с весны 1922 г. можно вести отсчет планомерной государственной работе в этом направлении. Более того, ее осуществление перешло в руки чекистов: вплоть до конца 1930-х гг. органом борьбы с Церковью стало VI («антицерковное») отделение секретного отдела ГПУ, получавшее инструкции от руководителей партии. В ЦК РКП(б) была создана антирелигиозная комиссия, координировавшая антицерковную деятельность различных учреждений.

Тогда же власть сумела добиться внутрицерковного раскола Русской Православной Церкви, поддерживая противников Патриарха Тихона против его сторонников — «тихоновцев». Получившие в дальнейшем наименование «обновленцев», иерархи и священники, выступившие против Святейшего Патриарха Тихона, целиком и полностью поддерживали действия советских властей, при содействии которых сумели даже провести два «собора» в 1923 и 1925 гг.

Власти решали стратегическую задачу полного уничтожения религии, а потому любые контакты с «церковниками» рассматривали как временные соглашения,
ни к чему их не обязывающие.

Государственная власть, исходя из собственных прагматических соображений, в 1922 г. de facto отказалась от декларированного 20 января 1918 г. принципа отделения Церкви от государства. С тех пор вмешательство во внутрицерковные дела стало носить систематический характер. Как показали 1930-е годы (особенно вторая их половина), ничто не гарантировало от возможного погрома и церковные структуры обновленцев, а их самих — от репрессий.

Власти решали стратегическую задачу уничтожения религии, а потому любые контакты с «церковниками» рассматривали как временные соглашения. Это стало ясно еще при жизни Патриарха Тихона: ГПУ не желало явного усиления какого-либо церковного «направления», в том числе и своих временных союзников обновленцев.

Осознав, что раскол не привел к распаду Русской Православной Церкви, власти стали добиваться контроля над ее кадровой политикой, в обмен предлагая легализацию органов церковного управления. В мае 1927 г., через два года после кончины Патриарха Тихона, заместитель Патриаршего местоблюстителя Митрополит Сергий (Страгородский; 1867 — 1944), позднее ставший Патриархом Московским и всея Руси, получил регистрацию Временного Священного Синода и смог приступить к организации работы высшего церковного управления. Ценой полученной регистрационной справки можно считать знаменитую «Декларацию» от 29 июля 1927 г., в которой заявлялось, что Церковь «не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим правительством», «что Советская власть — действительно Народная Рабоче-Крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая»(4).

Новый строй не мог терпеть идейно чуждую силу, даже несмотря на политическую лояльность Церкви.

С тех пор светская власть получила возможность влиять на кадровую политику Русской Православной Церкви, удаляя неугодных иерархов и клириков, используя полномочия высшей церковной власти. В этой связи полагаю возможным говорить о своего рода извращенном атеизмом «византийском наследии» — стремлении государства, в данном случае богоборческого, оказывать влияние на ход внутрицерковных дел и, одновременно, стремлении, по крайней мере, части Православно-церковного Священноначалия найти себе место в государственно-политической структуре страны.

Церковь вновь, как и до переворота 1917 г., оказалась подчинена государству. И хотя до октябрьского переворота государство называло себя Православным и поддерживало Церковь, а после переворота — боролось с религией, суть взаимоотношений отчасти осталась неизменной: религия не признавалась личным делом гражданина, а в своих отношениях с религиозными институциями светская власть всегда была идеологически мотивирована. «Декларация» 1927 г., как показало ближайшее будущее, не спасла Церковь от последующих репрессий, лишь обострив противостояние внутри самой Церкви, многие иерархи которой категорически не приняли линию Митрополита Сергия. К тому же и советские властители никак не скрывали своего отношения к «реакционному духовенству». Новый строй не мог терпеть идейно чуждую, несмотря на политическую лояльность, силу.

Спустя два года после опубликования «Декларации» Митрополита Сергия советское руководство подготовило и официально утвердило постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» (от 8 апреля 1929 г.). В постановлении указывалось, что религиозные объединения регистрируются только в виде религиозных обществ или групп верующих, что эти общества и группы не пользуются правом юридического лица, что «регистрирующим органам предоставляется право отвода из состава членов исполнительного органа религиозного общества или группы верующих отдельных лиц». Отдельно оговаривалось, что имущество, «необходимое для отправления культа» и переданное по договору верующим, вновь приобретенное или пожертвованное, является национализированным и находится на учете в соответствующем совете или исполнительном комитете(5). Это постановление, с небольшими изменениями 1975 г., действовало вплоть до принятия осенью 1990 г. Закона РСФСР «О свободе вероисповеданий».

В 1930-е годы власть всячески подогревала антирелигиозные настроения, публикуя в центральной прессе статьи погромного содержания. Наиболее одиозные из этих статей были собраны в брошюре «О контрреволюционной деятельности религиозных мракобесов» (М.: ОГИЗ — ГАИЗ, 1938). Не случайно, думается, появился с течением времени термин «безбожная пятилетка», интересный с психологической точки зрения — ведь сами власти ни о какой «безбожной пятилетке», в течение которой нужно было полностью подавить религиозность, публично не говорили. Действительно, систематическое истребление всего, что так или иначе было связано с религиозным, прежде всего Православным, прошлым Российской Империи, велось открыто и комментировалось в печати.

Об отношениях государства и Церкви в период Великой Отечественной войны см. здесь

Как политик Н.С. Хрущев рос в годы разгромных антицерковных выступлений. Восстанавливая «ленинские нормы» в партийной и государственной жизни и развенчивая «культ личности», он воспринимал Церковь как исторический рудимент, отношение к которому должно быть по-большевистски непримиримым. И хотя период между 1954 и 1958 гг. оказался самым благоприятным для Русской Православной Церкви после 1947 г., причина этого — не позиция нового коммунистического лидера СССР, а отвлечение внимания от религиозной проблематики из-за выяснения отношений в высших эшелонах власти. Как только Н.С. Хрущев освободился от «антипартийной группы», борьба с религией стала стремительно набирать обороты. Правда, эта борьба носила не столько репрессивный, сколько преимущественно идейный и административный характер, а ее цель идейно разбить религию была столь же недостижима, как и реализация коммунистической утопии.

Однако эта идеологическая борьба имела для Русской Православной Церкви весьма плачевные результаты: к 1963 г. число Православных приходов по сравнению с 1953 г. сократилось более чем вдвое. При этом, чтобы «успокоить» Патриарха Алексия I, естественно, противодействовавшего закрытию приходов, в свойственной тогдашним правителям лукавой манере по распоряжению правительства Московской Патриархии предоставили автомобиль «Чайка», а в 1962 г., в связи с 85-летием со дня рождения Святейшего Патриарха, наградили четвертым орденом Трудового Красного Знамени(6). С конца 1950-х гг. власти приступили к целенаправленной кадровой политике по качественному изменению состава духовенства, содействуя понижению богословского и общего образовательного уровня клириков. Сократилось число духовно-учебных заведений — действующими остались лишь три семинарии (Московская, Ленинградская и Одесская) и две академии (Московская и Ленинградская).

Ни о какой «безбожной пятилетке», в течение которой нужно полностью покончить с религией, официальные власти публично не говорили. Но это следовало из их действий.

При этом на конференциях и симпозиумах за границей и в СССР церковные лидеры добивались принятия всевозможных деклараций в поддержку мира во всем мире, показывая себя патриотами социалистического Отечества. Русская Православная Церковь даже в годы хрущевских антирелигиозных гонений продолжала оставаться внешнеполитическим соратником советского государства. В марте 1956 г. с Патриархом Алексием I беседовал председатель Совета Министров СССР Н.А. Булганин, а два года спустя, в мае 1958 г., — и первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев, сменивший Булганина на посту главы правительства. И в первом, и во втором случаях речь шла об активизации внешних церковных контактов. Характерно, что Хрущев поддерживал оживленную переписку с «красным» Папой Римским Иоанном XXIII.

Отдел внешних церковных сношений (ОВЦС) далеко не всегда мог реализовать политико-стратегические установки советского руководства. Делегация Всемирного Совета Церквей (ВСЦ), прибывшая в декабре 1959 г. в Москву для переговоров о вступлении Русской Православной Церкви в ВСЦ, отказалась подписать совместное коммюнике «О борьбе за мир, разоружение и запрещение ядерного оружия» (в представленной Московской Патриархией формулировке). Не осуществился план организации Всеправославного Совещания в Москве. Международная деятельность Русской Православной Церкви получила отрицательную оценку правительства, обвинившего в произошедшем курировавший Церковь орган — Совет по делам Русской Православной Церкви. Совет, в свою очередь, обрушился с критикой на Митрополита Николая (Ярушевича).

В СССР государство было антирелигиозно по своей сути.

Противостояние достигло апогея в начале 1960 г., когда в ответ на угрозы со стороны властей Патриарх Алексий I 16 февраля на Конференции советской общественности за разоружение произнес речь об исторических заслугах Церкви в России и заявил о происходивших тогда гонениях против Русской Православной Церкви. В подготовке текста выступления принимал участие Митрополит Николай — один из немногих членов высшего церковного руководства, открыто протестовавший против начавшихся в стране антирелигиозных преследований. В итоге он вынужден был покинуть пост председателя ОВЦС, а вскоре лишился и кафедры Митрополита Крутицкого, будучи отправлен на покой. Отправили в отставку и председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова, назначив на его место партийного функционера В.А. Куроедова.

Новым руководителем ОВЦС стал Епископ (а в дальнейшем Митрополит) Никодим (Ротов; 1929 — 1978) — один из наиболее выдающихся церковных деятелей советского периода, сделавший все возможное для выживания Русской Православной Церкви «внутри советского организма, а не вне его — так, чтобы Церковь смогла сыграть активную роль в обществе тогда, когда государство осознает ее необходимость», — как писал протопресвитер Виталий Боровой. Поэтому, как полагал протопресвитер Виталий Боровой, Митрополит Никодим «считал внешнюю деятельность не столько ценой, которую приходится платить, сколько желательной для Церкви возможностью. Международная деятельность и престиж, который она приносила Церкви, усиливали ее позиции в отношении к государству»(7). Но любые инициативы церковного руководства должны были согласовываться с советскими чиновниками. Именно они определяли меру «идеологической пользы» и «идеологического вреда», получаемых от контактов с религиозными организациями страны (прежде всего — с Русской Православной Церковью).

По словам М.И. Одинцова, в 1980-х годах работавшего в Совете по делам религий, именно на этот Совет с конца 1965 г. было возложено проведение церковной политики. «Используя историческую аналогию, — пишет М.И. Одинцов, — можно говорить о «возрождении» системы дореволюционного обер-прокурорства: ни один мало-мальски важный вопрос деятельности религиозных организаций не мог быть решен без участия Совета по делам религий. Но одновременно сам Совет действовал в тех рамках, что определяли высшие партийные и государственные органы»(8).

Со сказанным можно согласиться только с одной оговоркой: обер-прокуроры Священного Синода, даже если и были иногда людьми малоцерковными (что случалось, например, в XVIII веке), все же считались личными представителями Православного Императора. Задачей обер-прокурора была защита Церкви «от враждебных на Нее поползновений». Конфессиональная ориентация государства определяла и положение Православной Церкви. В СССР государство было антирелигиозно по своей сути. И прагматичный Сталин, и «субъективист» Хрущев могли допустить только одно: использование Церкви в решении тех или иных своих политических задач. Совет по делам Русской Православной Церкви, преобразованный в середине 1960-х годов в Совет по делам религий, организационно обслуживал эти задачи.

После отставки Хрущева в октябре 1964 года отношения Русской Православной Церкви и советского государства несколько улучшились: ослаб жесткий контроль за совершением обрядов, резко выросло число треб. Смягчение государственной политики было продемонстрировано правительством буквально через несколько дней после октябрьского пленума ЦК КПСС. 19 октября Митрополит Никодим (Ротов) и Епископ Питирим (Нечаев) стали официальными участниками правительственного приема в честь запуска космического корабля «Восток». Вскоре, в январе 1965 г., Президиум Верховного Совета СССР принял постановление «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих», результатом чего стали освобождение и реабилитация ранее осужденных священнослужителей и мирян. Тогда же были остановлены две антирелигиозные издательские серии — «Ежегодник музея истории религии и атеизма» и «Проблемы истории религии и атеизма». Кроме того, в феврале 1965 г. председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин отправил в адрес Патриарха Алексия I поздравительную телеграмму по случаю 20-летия избрания его на Патриарший престол.

Однако стратегические цели коммунистического руководства в отношении религии не претерпели каких-либо изменений. Положение не изменилось и после кончины в апреле 1970 г. Патриарха Алексия I. Новый Первосвятитель Патриарх Пимен (Извеков; 1910 — 1990), избранный Поместным Собором 1971 г., не имел возможности как-либо изменить церковно-государственные отношения в лучшую сторону. Более того, свое отношение к Церкви советские власти беззастенчиво продемонстрировали буквально сразу после избрания Патриарха Пимена, пригласив делегатов Собора и его гостей в Большой театр, где шла антиклерикальная постановка «Сказка о попе и работнике его Балде». Соборяне вынуждены были терпеть это унижение, полагая, что их уход может быть истолкован как проявление нелояльности — со всеми вытекающими отсюда последствиями (театр покинули лишь Грузинский Патриарх Ефрем II и Митрополит Японский Владимир). Патриарх Пимен, прошедший сталинские лагеря, старался не выходить из официальных рамок сложившихся церковно-государственных отношений(9).

В 1977 г. в СССР была принята новая Конституция, 52-я статья которой регулировала отношения власти и верующих, декларативно признавая свободу совести, «то есть право исповедовать любую религию, отправлять религиозные культы или не исповедовать никакой религии, вести атеистическую пропаганду».Права на религиозную пропаганду Конституция, разумеется, не предусматривала. Религиозное мировоззрение рассматривалось как противостоящее идеологии коммунистической.

Кризис коммунистической идеологии неминуемо должен был выявить интерес общества к альтернативной — религиозной системе идей, способствовать появлению новых форм государственно-церковных отношений в стране.

В годы перестройки власти изменили свое отношение к значению Русской Православной Церкви в истории России, позволив широко отметить 1000-летие Крещения Руси. В июне 1988 года состоялся Поместный Собор, прославивший многих новых святых, в их числе — благоверного князя Димитрия Донского, блаженную Ксению Петербургскую, преподобного Амвросия Оптинского. По заказу Русской Православной Церкви Гостелерадио и Госкино изготовили шесть фильмов о церковной жизни, восемь кинолент находились в производстве. «Мелодия» по заказу Церкви выпустила юбилейную серию грампластинок, а Гознак отчеканил памятную настольную медаль. В интервью газете «Известия» Патриарх Пимен сообщил, что в 1987 году было зарегистрировано 16 новых Православных общин и что Русская Православная Церковь активно участвует в деятельности Советского фонда мира, куда она перечислила около 30 миллионов рублей(10). О новом этапе государственно-церковных отношений свидетельствовали и правительственные награды, врученные летом 1988 г. группе священнослужителей «за активную миротворческую деятельность и в связи с 1000-летием Крещения Руси». 15 иерархов были удостоены орденов Трудового Красного Знамени и Дружбы народов, четыре человека (три архиерея и один мирянин) получили почетные грамоты Верховного Совета РСФСР.

В 1988 г. в СССР было зарегистрировано более пятисот религиозных обществ, большинство которых, разумеется, были Православными.

Вскоре после празднования 1000-летия Крещения Руси Патриарх Пимен скончался. На Поместном Соборе в июне 1990 г. новым Предстоятелем был избран Митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер; 1929 — 2008). С его именем оказался связан наиважнейший новейший период церковной жизни. В начале патриаршества Алексия II был принят Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий» (в октябре 1990 г.), статья 3-я которого заявляла о праве «каждого гражданина свободно выбирать, иметь и распространять религиозные или атеистические убеждения, исповедовать любую религию или не исповедовать никакой и действовать в соответствии со своими убеждениями при условии соблюдения законов государства». Статья 18 Закона констатировала, что религиозное объединение есть юридическое лицо, для получения регистрации которого гражданам необходимо подать заявление с приложением устава в Министерство юстиции или его органы на местах (статья 20)(11).

На первую же Пасху Святейшего Патриарха Алексия II в Богоявленский кафедральный собор столицы пришел Б.Н. Ельцин с супругой, в то время бывший председателем Верховного Совета РСФСР. Это свидетельствовало о том, что в Русской Православной Церкви власти увидели значительную моральную силу, не считаться с которой невозможно. 10 июля 1991 г. Патриарх Алексий II принял участие в инаугурации первого Президента России Б.Н. Ельцина.

В августе 1991 г. Патриарх не поддержал ГКЧП, 20 августа выступил с заявлением, посвященным отходу «от верховной власти в стране» М.С. Горбачева. Заявление призывало народ и воинство «проявить выдержку и не допустить пролития братской крови»(12). Спустя несколько часов, в 1.30 ночи 21 августа, Патриарх подписал новое обращение, в котором констатировалось, что хрупкий гражданский мир взорван («Церковь не благословляет, не может благословить беззаконные, насильственные, кровопролитные действия»). Наконец, 23 августа Алексий II обратился с посланием, которое можно охарактеризовать как окончательное размежевание Русской Православной Церкви с идеологически ангажированным советским прошлым. Все Православные извещались, что Промыслом Божиим в августовские дни окончился период истории, начатый в 1917 году. Победители 1917 г. характеризовались как люди, отвергнувшие все абсолютные нравственные начала, забывшие духовные истоки и смысл человеческого существования, уверенные в том, что никогда ни перед Богом, ни перед людьми не понесут ответственности за свои деяния. «Коммунистическая идеология, как мы убеждены, никогда более уже не будет государственной в России. Она попыталась вновь силой навязать себя народу, но народом же была насильственно отвергнута».

Два года спустя, когда разгорелся конфликт между законодательной и исполнительной властями страны, Церковь попыталась стать посредником: в Даниловом монастыре Москвы при участии Святейшего Патриарха состоялись переговоры представителей противоборствующих сторон, которые, однако, не привели к соглашению. Верховный Совет был разогнан силой, пролилась кровь. В сложившейся ситуации в октябре 1993 г. Священный Синод принял постановление, запретившее священнослужителям баллотироваться в депутаты Государственной Думы и Совета Федерации (хотя в дореволюционной Думе были депутаты Епископы и священники, а в годы перестройки народным депутатом избирался и сам будущий Патриарх — тогда Митрополит Ленинградский).

Столкнувшись с новыми реалиями, Священноначалие оказалось перед необходимостью иначе, чем в синодальный и в советский периоды, решать вопрос о политической деятельности клириков, не желая давать церковную санкцию на их участие в парламентской деятельности. Патриарх Алексий II в диалоге с государством стал выступать с позиций морального авторитета, а не идеологической силы, преследующей те или иные интересы. Увеличилось и число Православных приходов: если на исходе 1989 г. Московская Патриархия имела около 11 тысяч приходов, то к концу 1994 г. общее их количество приблизилось к 16 тысячам. В начале 1997 г. Русская Православная Церковь располагала уже 18 тысячами приходов, почти 400 монастырями и 50 подворьями.

О принципиально ином отношении нового Российского государства к Русской Православной Церкви свидетельствовал и новый закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», принятый осенью 1997 г. В его преамбуле, где заявлялось о светском характере государства, подчеркивалась особая роль Православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры.

Свое видение церковно-государственных отношений Церковь показала в принятых на юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви», гласно заявив о том, в каких случаях Церковь может призвать свою паству к гражданскому неповиновению. Тем самым было четко указано, что Русская Православная Церковь имеет представления о пределах политической лояльности государству. «Основы социальной концепции» показали, как (и в чем) Священноначалие видит возможности церковного соработничества с государством, показали, как понимаются исторические традиции, что для Церкви приемлемо, а что — нет. На Соборе 2000 года Русская Православная Церковь причислила к лику святых в сонме Новомучеников и Исповедников Российских Царя Николая II и его семью, что, несомненно, стало не только церковным, но и политическим актом. Ранее Первоиерарх четко высказался о Декларации Митрополита Сергия 1927 г., что Русская Православная Церковь не намерена впредь идти по старому «советскому» пути.

(1) Перепись населения 1937 года показала, что, несмотря на давление, угрозы, фальсификации большая часть населения своих религиозных убеждений не скрыла. Верующих среди граждан в возрасте от 16 лет и старше оказалось больше, чем неверующих (55,6 млн верующих и 42,2 млн неверующих, 0, 9 млн отказалось отвечать на вопрос об отношении к религии). См. В.Б. Жиромская. Отношение населения к религии: по материалам переписи 1937 г.// Труды института российской истории РАН. М., 2000 г.

(2) Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти. 1917 — 1943 / Сост. М. Губонин. М., 1994. С. 163 — 164.

(3) Ленин В.И. Письмо В.М. Молотову для членов Политбюро ЦК РКП(б) // Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 192.

(4) Акты… С. 362.

(5) См.: Постановление Всероссийского центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров о религиозных объединениях / В кн.: Щипков А. Во что верит Россия. Курс лекций. СПб., 1998. С. 250, 251, 252, 254.

(6) Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 371.

(7) Ювеналий, митр. Крутицкий и Коломенский. Человек Церкви. К 20-летию со дня кончины и 70-летию со дня рождения Высокопреосвященнейшего митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима, Патриаршего Экзарха Западной Европы (1929 -1978). М., 1998. С. 106.

(8) Одинцов М.И. Русская Православная Церковь вXX веке: история, взаимоотношения с государством и обществом. М., 2002. С. 161.

(9) Одинцов М.И. Русская Православная Церковь вXX веке.

(10) Тысячелетие. Беседа с Патриархом Московским и всея Руси Пименом // Известия. 1988. 9 апреля. № 100 (22272). С. 3.

(11) Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий» / В кн.: Щипков А. Указ. соч. С. 265, 270, 271.

(12) Заявление Патриарха Московского и всея Руси Алексия II // ЖМП. 1991. № 10. С. 2.