Капельки вечности

Снял шапку…

Когда я приехал работать в Курск, в молодежную газету, перестройка только еще начиналась. И в коридорах местного Дома печати живо обсуждалась судьба журналиста Тишко. Он был заведующим отделом культуры местной партийной газеты «Курская правда». Потом я с ним и познакомился. Не раз мы играли в настольный теннис во время рабочего перерыва. Так вот, за месяц до моего приезда у него умер отец. И перед смертью слезно просил сына отпеть его в церкви. Так и сделал партийный газетчик. Привез гроб с телом отца в храм. Сам в церковь не вошел, только постоял во время отпевания возле храма, но прошел за церковную ограду. И шапку снял. Эту-то снятую шапку ему и поставили в вину. Ладно, мол, отец был старым, и предрассудки имел. Ну а ты зачем же шапку снимаешь?
Начался громкий скандал. Хотели исключить из партии и выгнать с работы (в те годы это означало фактически запрет на профессию). Но вмешались не такие зависимые и пугливые, как большинство из нашей журналистской братии в ту пору, собкоры центральных газет. Татьяна Белая из «Комсомольской правды», еще кто-то. Партийные заправилы побоялись гласности и ограничились тем, что перевели Тишко из заведующего отделом в простые корреспонденты. Мера все же мягкая по тем временам. «А не надо было шапку снимать!» — комментировал потом в курилке это решение один из его гонителей.
А был уже на дворе 1987 год! Всего через год произойдет грандиозное празднование Тысячелетия Крещения Руси. Зазолотятся купола Московского Данилова монастыря. Выйдет в свет первый номер «Московского церковного вестника»… И все-таки наше Церковное возрождение (какое уж есть — всегда хотелось бы большего) — это чудо Божие, а не какой-то якобы «закономерный исторический процесс». Если сомневаетесь в этом, спросите у Тишко. Который снял шапку.

Брежнев

Недавно по телевизору показывали фильм «Брежнев». Сам-то я его не смотрел, так как шел он в пост. Но кто видел, рассказывают, что в нем Леонид Ильич изображен с большой симпатией. Ведь народ не обманешь, и если уж выносит он свой суд, то суд этот, как правило, справедливый. О Брежневе были и анекдоты, и сплетни. Но никто, кажется, не высказался о нем со злобой, с ненавистью. Его даже любили. А народ чувствовал: добрый он человек. И любил он детей, а не заморское дзюдо.
В церковных кругах живет предание, что в последние годы жизни Брежнев покаялся, смирился пред Богом. И даже тайно ездил на исповедь к псково-печерским монахам. Вряд ли это было именно так. Но молва, как правило, угадывает верно: такое, видимо, МОГЛО случиться. А вот с Хрущевым — нет, не могло…
Но помимо гипотез есть и факты. Эту историю рассказали мне люди близкие к тому кругу, в котором она произошла. Слышал я ее если и не из первых уст, то уж по крайней мере из вторых…
На каком-то банкете в Кремле, в последние годы правления Брежнева, были члены политбюро, иностранные послы… Для антуража, чтобы бросить пыль в глаза заморским гостям, пригласили на торжественный обед Патриарха Московского и всея Руси Пимена. Его посадили на самом краю стола — как можно дальше от генерального секретаря. Но Брежнев, хоть и был старый, немощный, все же увидел в глубине зала белый патриарший клобук. И, к ужасу партийцев, старческой нетвердой походкой, ни на кого не глядя, с фужером шампанского в руке устремился к белому клобуку… Все застыли в оцепенении. А он подошел к Святейшему и сказал:
— Мама в детстве брала меня в Дивеево… Там была такая чистота… Такая чистота…
Растрогался от этих воспоминаний и заплакал. Пригубил шампанское и, рыдая, пошел к своему месту во главе стола…
Все присутствующие поняли, о какой чистоте шла речь. Душа его все же тянулась к этой чистоте. Не смотря на прочитанные им и пропитанные отравой тома марксизма.
Русский был человек.

Сила креста

На крестопоклонной неделе выхожу из Петропавловского храма вместе со старенькой прихожанкой, Ниной. Она рассказывает, как ее выжили такие же, как она, старушки с работы сначала из одного храма, потом из другого. «Я их простила, простила, — словно бы убеждает себя она. — Но ведь вот как вспомню — и опять плакать хочется! Ничего, я и на пенсию проживу. Но я не об этом — просто обидно». Жалко мне ее, давно ведь знакомы. Еще со времен, когда ходил в Вознесенский собор. Дошли до остановки, надо бы попрощаться. А она вдруг вспоминает «крестопоклонную» историю — как раз под церковный календарь.
— Папу я похоронила давно, еще в 1949 году. Похоронила его в оградке без калитки. Молодая была — легко через забор перемахивала, чтобы на могиле убраться. А вот лет десять назад на кладбище приехала, подошла к оградке и вижу — неубрано там, все заросло, надо бы порядок навести. Но как перелезть? Стара ведь. Ничего, придумала. Вижу, возле оградки лежит чей-то полусгнивший крест. Приставила его к ограде и по нему решила наверх залезть. А там уж спрыгну как-нибудь. Но только ногу на крест поставила… как что-то вдруг «щелкнуло» в голове. Сознание вмиг отключилось. Гляжу: я уже не на кресте стою, а сижу на земле, облокотившись спиной на соседнюю оградку — метрах в трех от могилы отца. Как я тут оказалась? Что это было? Не знаю. А только поняла я, что великая сила в кресте. Хоть и полусгнивший, а все равно он святой. Разве же можно на него ногами… Видимо, Ангелы взяли меня и перенесли в сторону — не допустили кощунства…

Заживо погребенная

Этот случай мне рассказал давний знакомый, прихожанин того же, что и я, Петропавловского храма. Когда-то давно его бригада делала ремонт в нашем редакционном помещении, с тех пор мы знакомы. А тут вот встретились на службе церковной и потом разговорились.
— Моя теща в Бога почти не верила, — вспоминает он. — Но я все равно подарил ей несколько икон. Одну из них — Пресвятой Богородицы «Неопалимая Купина» — она повесила возле своей кровати. Живет она в деревне, в Ульяновской области. Света в деревне нет по нескольку месяцев, такая там глухомань. Живет одна. Без иконы, говорит, жить тут страшно. Приезжаем мы к ней раз-два в год, не чаще. И вот — телеграмма: срочно приезжайте, случилась беда. Телеграмму соседи прислали, видно, дело серьезное. Утром я выехал, а к вечеру уже подъезжал к селу. Соседи со скорбью рассказали, что две ночи назад неожиданно рухнул ее дом — и … накрыл мою тещу. Вот так и осталась она лежать под завалами. Прошло уже почти три дня. В живых ее найти уже нет никакой надежды. Перекрестился и стал я завал этот разбирать. А когда раскопал вместе с соседями, то вместо изуродованного трупа увидел живую и даже нисколько не пострадавшую тещу. Крыша в ее доме словно бы «домиком» аккуратно накрыла старушку. Помещение образовалось крохотное, даже не пошевелиться, но и не давило ее нисколько. И воздух чудом каким-то проникал в узилище. Просто лежала она в темноте и… молилась. В руке у нее — в темноте нащупала! — была та самая икона Божией Матери «Неопалимая Купина». Мой подарок! «Так я и сделалась верующей в этой темнице, —  вспоминала она. — Ведь одной-то мне было бы там, ой, как страшно. А с Богородицей — нет! Только молилась я ей, чтобы ты поскорее приехал и меня отсюда достал. Вот Богородица и надоумила соседей тебе телеграмму в Самару отравить». Теперь моя теща очень набожная. Вместе с ней молимся, когда приезжаем к ней в деревню. А света там все так же нет месяцами. Но с Богородицей ей не страшно…

Рисунок Ирины Евстигнеевой.

Антон Жоголев

08.04.2005