Простые истории

Снежный ход

В середине января в Самаре выпал обильно снег. Власти сделали все возможное, но чрезычайной ситуации избежать не удалось. Транспортные артерии города на время были парализованы…
На днях по утопающим от снега улицам города мне пришлось возвращаться с работы домой пешком. Транспорт стоял в снежном плену. Кто-то еще надеялся и ждал на остановках автобус или трамвай, но большинство уже с таким положением смирилось и топало так же, как много веков назад наши предки, привыкшие возвращаться пешком с тяжелых трудов.
Многие двигались по занесенному метелью трамвайному пути.
Темный ручей людских фигур, жизней, судеб протекал в белоснежной пустыне сугробов в едином строю перед Богом.
Одна женщина мне сказала, что за 24 года рабочего стажа первый раз домой идет пешком. Люди следовали с работы усталые, всем хотелось тепла, еды и комфорта, но для этого надо было немало пройти. Ведь город у нас большой, вытянутый вдоль великой реки.
Но были и довольные такой вот прогулкой. Два молодых человека философствовали на тему, что хоть от компьютера на воздухе немного отдохнут. Шпалы и рельсы были настолько занесены снегом, что некоторые удальцы катили по ним на снегоходах. Я загляделась на них. Здорово! Летишь, как птица, снег волной от полозьев. В этот момент меня кто-то пихнул в спину и сказал:
— Нашла время, когда стоять.
В мою сторону пахнуло резким тяжелым запахом. Мужчина шел и агрессивно толкал всех на своем пути. Как-то не вписывался он во всю эту смиренную и умиротворенную ходьбу самарцев. И решила я попробовать научиться любить и такого вот гражданина. И помолилась за него.
В жизни нет случайностей, и не случайно Господь послал нам этот снег, бездорожье и некоторую беззащитность.
И царило что-то такое в воздухе, и люди были несколько растеряны. И привычный круг земной суеты, когда работа, транспорт, дом, вдруг был прерван. Господь будто вырывал нас из колеса суеты сует, в котором бежим подобно белке…
И все удивились величию Всевышнего, явленного нам в виде неба и снега.
Наконец-то многие остановились и побыли просто под Богом. Насладились чистейшей красотой и задумались о Нем. О тех вечных вопросах, на которых всегда стояла и стоит наша матушка Русь.
Когда мои ноги утопали в сугробах, я подумала, что Господь хочет как-то нас разбудить и спасти нас имиже весть судьбами.
И вечером этого дня в магазинах не было хлеба, молока, не проехали машины, не добрались. Но не хлебом единым жив человек.
Храмы были открыты. И там стояли, молились бабушки, поминая святыми словами и тех, к которым по бездорожью не могла пробраться «скорая помощь».
Ведь для чего-то был парализован огромный мегаполис — может, чтобы в нем стало меньше парализованных душ?
Такого массового шествия горожан, оказавшихся вдруг перед стихией беззащитными, я не видела никогда. Господь будто вывел людей на покаянный крестный ход. Напомнил нам, что не все зависит от нас. Может, в этом все дело?
Как бы то ни было, домой я добиралась долго. И было время подумать и помолиться о многом в этот заснеженный день.

У могилы отца Иоанна

— Помилуй, помилуй, помилуй, …милуй, …милуй… — разносилось над могилой Самарского батюшки — протоиерея Иоанна Букоткина, в зимнем тихом дворике женского Иверского монастыря.
За крестом из черного мрамора бабушка стоит, только сапоги и видно. Черные, замки сломаны, бечевкой замотаны.
— Прости, помилуй внучек моих. Прохода не дают. Помолись о них Богу, отец Иоанн. Помолись о Жанне, Ирине, Елизавете. Прости их. Бьют, обзывают — помилуй их, отец Иоанн. Помолись, помолись…
От пивзавода, что через дорогу, солодом потянуло, едковатый запах. Так и хочется от него отделаться и вдохнуть чистого, свежего воздуха. Справа, где строится новый храм монастыря, послышался разговор — вернулись рабочие. Они принялись вбивать сваи, и все вокруг превратилось в гул.
Бабуленька у могилки никаких перемен не замечает. Все твердит молитву, что песню. Песню жизни своей. Бедная, никому не нужная, внучками избитая, видно, одним только словом и спасается. П-о-м-и-л-у-й.
— Помилуй, помилуй, помилуй. Помилуй внучек моих любимых, родных. Старая я, старая, не успею помолиться. Прости их, отец Иоанн, помоги им женихов хороших найти. Господи, помилуй внучек моих. Прости нас, прости. России помоги. Помоги нам не погибнуть от врага лютого, помоги. Внучек моих помилуй, помилуй…
Намолиться впрок стремится, не для себя — для них, для внучек. Когда Господь призовет ее, чтобы Жанне, Ирине, Елизавете из молитвенных закромов защита в жизни была.
— Помилуй, помилуй…
— Бабуль, денежку возьмите, — может, не совсем уместно сказала я.
— Что ты, я у святых мест денег не беру.
Палочку взяла и вниз по ступенькам.
— Денег-то я не беру, я работаю. Силы-то еще есть.
Вышла к ограде монастыря, а там ее темный мешок дожидается. По снегу потащила. В нем весело позвякивали, судя по звону, стеклянные пустые бутылки.
— Бабуль, теперь уже не у святой могилы, да и за оградой храма, возьмите денежку.
Поворачивается и смотрит чуть улыбаясь. Глаза — сама доброта. Ресницы влажные, от снега, наверное…
— Спаси-и Господи тебя, вну-у-чень-ка, — нараспев сказала она.
Пошла, палочкой стук-стук по асфальту и ногами зашаркала. Сапоги черные «прощай молодость» бечевочкой серенькой перевязаны.

Бабушка, бабушка… Кто же помолится за нас, за внучек, когда вас, бабушек, не будет?
Или к тому времени (тут меня пронзила догадка!)… мы сами… станем… этими бабушками?..

Рис. Германа Дудичева

Ольга Круглова

01.02.2008