Пережитое

Дневник Православного мыслителя Владимира Ильина.

Доктор Богословия Владимир Николаевич Ильин.

Владимир Николаевич Ильин… Это имя сегодня мало что скажет Православному читателю. А жаль! Как бы ни была богата наша духовная культура, забывать такие имена нельзя. Для начала: Ильин доктор Богословия - научную степень присвоил ему Патриарх Московский и всея Руси Алексий I. Еще он автор книги «Преподобный Серафим Саровский» и двух книг по литургике. И, наконец, главное: он сочинитель великолепных статей о религиозных исканиях русских писателей, поэтов, композиторов. Эти статьи вошли в его книги «Пожар миров» и «Арфа царя Давида»…

И все же до недавней поры имя Владимир Ильин было полностью изглажено из нашей национальной памяти. Казалось, что навсегда. Но начиная с 1990-х годов о забытом, оболганном, отовсюду изгнанном и обсмеянном мыслителе-эмигранте, которому коллега-философ Николай Бердяев когда-то даже «отказал в доме», вдруг вспомнили на его родине. Его книги стали выходить одна за другой. Началось со сборника статей «Эссе о русской культуре». А дальше напечатали главные его труды - о русских писателях. И книгу о Серафиме Саровском тоже перепечатали. А совсем недавно церковное издательство «Познание», сопряженное с именем Митрополита Илариона (Алфеева), перепечатало книгу Ильина «Запечатленный гроб. Пасха нетления: Объяснение служб Страстной недели и Пасхи». Не скажу, что прямо вот триумфальное, но все-таки возвращение в русскую культуру Ильина неожиданно состоялось. Его имя всплыло из забвения. И это едва ли не чудо.

Так кто же он такой, Владимир Николаевич Ильин, - мыслитель и богослов, которого до сих пор еще нередко путают с его популярным тезкой философом Иваном Александровичем Ильиным. Хотя кроме фамилии, а также глубокой Православной веры и общей нелегкой эмигрантской доли у них было мало что общего.

Статья, посвященная ему в Православной энциклопедии, начинается так:

Ильин Владимир Николаевич (16 августа ст.ст. 1890/91, деревня Владовка Радомысльского уезда Киевской губернии - 23 октября [по другим данным, ноября] 1974, Париж), философ, богослов, литературный и музыкальный критик, композитор. Родился в имении деда Николая Петровича Чаплина. Отец - Николай Александрович Ильин, крупный чиновник финансового ведомства, исследователь творчества Шекспира, застрелился еще до появления на свет сына. Николай Александрович, местный предводитель дворянства, дал пощечину губернатору, после чего застрелился. Мать Вера Николаевна с сыном и родителями переехала в имение Ивань Слуцкого уезда Минской губернии. Вышла замуж за директора слуцкой гимназии М.М. Ивановского, филолога-классика, привившего Ильину любовь к древним языкам. Но вскоре Вера Николаевна развелась с мужем. Вторым отчимом Ильина стал управляющий отцовским имением поляк Нарцисс Аницетович Дубинский. Повзрослев, Ильин выгнал из дома отчима-самодура. Мать осталась одна без средств к существованию, умерла в возрасте 46 лет, когда сын был уже в эмиграции.

С любовными переживаниями матери накануне ее третьего брака связано обращенное к ней пророчество святого Иоанна Кронштадтского, которое Ильин считал полностью сбывшимся. Вера Николаевна приехала в кронштадтский Морской собор на Литургию, служил праведный Иоанн; хотя он никогда раньше не видел ее, но заметил в огромной толпе и, отозвав в сторону, сказал: «Слушай! Оставь все это… Теперешний твой муж очень хороший человек, любит твоего сына… А это - пройдет… обойдется. Но если ты меня не послушаешься и будешь настаивать на своем - окажешься глубоко несчастной на всю твою недолгую жизнь, и твой сын - тоже!» Помолчав немного, он с состраданием посмотрел на нее и прибавил: «Впрочем, я знаю, ты меня не послушаешься… Вот тебе моя фотография… Вспоминай обо мне, а я буду за тебя молиться…» (На этом месте давайте на минутку остановимся. По какому-то особому смотрению Божию, но внешне совершенно вроде бы случайно, именно человек с роковой для Ильина фамилией, Андрей Юльевич Дубинский много способствовал тому, чтобы состоялась эта публикация «Дневника» Ильина. Андрей Дубинский москвич, специалист по архивному делу, генеалогии, автор книги «Данные архивов духовных учебных заведений по генеалогии православного духовенства XIX - начала XX века» (2005 г.). Совершенно не знаю, имеет ли наш московский безкорыстный помощник какое-то, пусть и отдаленное отношение к отчиму Ильина Н.А. Дубинскому - это как раз вопрос из разряда генеалогических, то есть по специальности нашего добровольного помощника - но такое «странное сближение» не могу считать чисто случайным. И надеюсь, что эта публикация, пусть уже и не на земле, а в Вечности, послужит примирению двух фамилий, двух людей, при жизни бывших непримиримыми врагами - примирит Ильина и его второго отчима Дубинского, как бы то фантастически ни выглядело из нашего земного «измерения»! Редакция «Благовеста» выражает глубокую признательность А.Ю. Дубинскому за содействие в подготовке этой публикации - А.Ж.)

Ильин поступил в Императорский Киевский университет св. Владимира. Окончил естественное отделение физико-математического факультета и философское отделение историко-филологического факультета, а также Киевскую консерваторию. В 1918 г. стал приват-доцентом Киевского университета. В 1919 г. покинул Россию, через Одессу перебрался в Константинополь. Ильин был приглашен на должность профессора в Православный богословский институт Преподобного Сергия Радонежского в Париже, где вплоть до 1941 г. преподавал литургику, апологетику, средневековую философию. В 1934 г. женился на Вере Николаевне Пундик (1912-2004), активной участнице Русского студенческого христианского движения, выехавшей с семьей из Ленинграда в 1925 г. Венчал супругов духовник Ильина протоиерей Сергий Булгаков на Сергиевском подворье. После смерти философа его вдова Вера Николаевна приложила много усилий для издания его наследия. У Ильиных было двое детей - дочь Елена и сын Николай.

С середины 1930-х годов начали ухудшаться отношения Ильина с коллегами по Сергиевскому институту. Это было связано с участием Ильина в газете «Возрождение», занимавшей консервативно-монархическую позицию. Это привело не только к уходу Ильина из Сергиевского института, но и к оставлению Константинопольской юрисдикции (в которой находился с 1931 г. Митрополит Евлогий (Георгиевский) и все сотрудники института) и переходу в приход во имя Трех Святителей юрисдикции Московского Патриархата.

В 1941-1942 гг. Ильин подолгу жил в Берлине, занимаясь в университетской библиотеке, общался с настоятелем православного прихода архимандритом Иоанном (Шаховским), а также с протоиереем Александром Киселевым. В послевоенное время Ильин читал лекции на апологетических курсах в церкви Московского Патриархата, в Православном богословском институте св. Дионисия, принимал участие в работе Русского студенческого христианского движения в качестве лектора. С 1949 г. преподавал в Парижской консерватории, писал музыку - среди его произведений две оперы, написанные на либретто «Черной маски» Л.Н. Андреева и «Страшной мести» Н.В. Гоголя. Умер Ильин в Париже. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В 2005 г. по завещанию вдовы философа его личный архив был передан сыном Николаем Владимировичем Ильиным в Дом русского зарубежья им. А.И. Солженицына в Москве.

Далее я вынужден написать о самом трагичном, самом, можно сказать, двусмысленном периоде жизни Ильина, - 1941-42 годах. И если верна английская пословица, что у каждого есть свой скелет в шкафу, то тем, кто охоч до таких вот поисков, такой «скелет» у Ильина удобнее всего попробовать поискать как раз здесь. И по какому-то неожиданному стечению обстоятельств, за которым видится Промысл Божий, дневники Ильина именно этого самого драматичного периода его жизни первыми пришли к нам в редакцию. То было время, когда мыслитель вынужден был не по своей воле оставить семью в оккупированном нацистами Париже и отправляться в командировку в Берлин. Это произошло тогда, когда нацистская Германия напала на СССР, началась Великая Отечественная война. Ильин крайне болезненно переживал за жену и дочь, оставшихся в захваченном фашистами Париже. И в этом проявились не только особенности его характера, его повышенная чувствительность, за этими треволнениями стояли тяжелые обстоятельства места и времени. По его дневнику мы видим, как болезненно и как покаянно переживал он это тяжелейшее время.

Исследователь наследия Ильина, заведующий кафедрой философии МГУ А.П. Козырев так вот деликатно пишет о том парадоксальном периоде его жизни: «Не содействовали улучшению и без того скандальной репутации Ильина и его командировки в Берлин. В 1941-1942 гг. Ильин подолгу живет в Берлине, занимаясь в университетской библиотеке». А вот что пишет об этом спустя время сам Ильин: «Так как семья моей жены Веры Николаевны была еврейского происхождения, то по занятии Парижа и части Франции немецкими войсками в 1940-1941 гг. на меня и на мою жену посыпались доносы по «арийскому параграфу». Жену мне удалось спрятать, но сам я был арестован и увезен в Берлин, где от меня потребовали, чтобы я писал в угодном для наци духе. Я отговорился тем, что мог писать только на музикологические темы, мне дали музыку».

И это еще мягко сказано! По сути дела, его жена, крещеная еврейка Вера Николаевна и шестилетняя дочь Елена остались в Париже заложницами у нацистов. Веру Николаевну поставили на учет как «неблагонадежную», то и дело вызывали в гестапо, и каждый такой визит туда мог для нее окончиться за колючей проволокой. А сам Ильин оказался у немцев в духовном рабстве, не по своей воле отправился в Берлин и не имел разрешения оттуда уехать. Там он тянул время, делал вид, что работает над книгой о Бетховене и других гениях немецкой музыкальной культуры (к слову, «под дулом автомата» книгу о немецкой музыке он так и не написал, хотя эта научная работа, несмотря на недобровольный характер труда, иногда его увлекала). Стоит отметить, что в годы войны в СССР не была запрещена музыка немецких композиторов-классиков, и по радио между сводками «от советского информбюро» с сообщением о положении на фронтах в войне с фашистской Германией могла звучать музыка немецких гениев - Бетховена или Баха. А в Германии в годы войны русская музыка была под запретом.

И все же вынужденное из-за страха за семью согласие работать над книгой о немецкой музыке Ильин переживал как свое грехопадение, о чем неоднократно (хотя и не прямо) писал в своем дневнике. 31 марта 1942 года, во вторник Страстной седмицы он в отчаянии пишет: «За мои безчисленные грехи и особенно за грехи прошлого года, последствием которых явилась долговременная разлука с семьей, ныне постиг меня тяжелый удар: мне отказано в отпуске. Я вполне пожал последствия своих гнусностей, того, что сам пропустил к себе проклятого сатану. Но да сокрушится его злоба силою Честнаго и Животворящего Креста. Не предаждь меня до конца, незлобиве Господи, грядый ныне на вольную страсть. И сохрани рабу твою Веру и младенца Елену молитвами Пречистой Твоей Матери и всех святых Твоих!»

После войны Парижский суд выдал Ильину полностью оправдывающий его документ. 4 января 1947 г. Второй постоянный военный трибунал (Париж, казарма Рэйи) «вынес в вашу пользу постановление об отсутствии состава преступления». В документе сообщалось, «что наветы против вас были чистейшей диффамацией», что он, Ильин, «не только никогда не занимался пропагандой в пользу немцев, но, напротив, был арестован и депортирован в Германию, где подвергся заключению в течение двух недель, а потом был задержан в Берлине, где и болел какое-то время». Судебным следователем трибунала было установлено, что Ильин не может быть обвинен в чем-либо. Вот так. Хотя сам Ильин, судя по некоторым записям в дневнике, судил себя за тогдашнее малодушие гораздо строже. Но это судебное решение полностью оправдало Ильина и дало ему возможность спокойно жить и умереть в Париже. Дало и нам счастливую возможность с чистым сердцем прикоснуться к его литературному наследию. Иначе грош цена была бы всем его самым глубоким и сокровенным мыслям, если бы за ними стояло предательство своей страны и своего народа. К счастью, этого не случилось. Заблуждения, возможно, в самом начале войны и были, как у многих эмигрантов в ту пору, и он о них скорбел потом долгие годы. Но не было пособничества, не было предательства. А в дневнике он прямо пишет о том, что корни немецкого нацизма языческие, антихристианские. Пишет, не особенно страшась того, что эти строки прочтут тогдашние его соглядатаи в Берлине. Ведь антихристианство и дремучее язычество в нацистской среде не считалось чем-то отрицательным, даже наоборот.

Но почему же так мало и так сдержанно пишет Ильин в своем дневнике военных лет о событиях Второй Мировой войны? Ответ прост: он находился тогда в плену у немцев. Этот плен был не совсем обычный. Не зря же он в это самое время вынашивал замысел автобиографической книги с названием «Концлагерь на воле». Он и был тогда заключен в такой вот странный «концлагерь на воле». И любая неосторожная запись в дневнике могла бы послужить причиной его ареста и заключения в концлагерь, но уже не на воле, а в самый настоящий, за колючей проволокой. Но ведь не все рождаются героями. Кто-то рождается мыслителями или композиторами. И потому Ильин даже в своем дневнике, который по определению является самым интимным, самым искренним и сокровенным литературным жанром, даже в своем дневнике тех лет был вынужденно осмотрительным. И только в особые периоды военных потрясений прорывалась на страницы дневника сердечно переживаемая им мировая трагедия, страшная боль войны: «…Ночью. О, ужас, ужас! А кровь льется, льется, льется… Господи, смилуйся!» - пишет он 5 января 1942 года.

Да, его дневники нужно уметь правильно читать. В одной его записи приведен случай, как его дневник был забыт им в гостинице в Кельне (а может быть, и предусмотрительно оставлен им, чтобы «успокоить» бдительных надсмотрщиков? Как знать…) - и был ему любезно возвращен в целости и сохранности (конечно же, внимательно просмотренный теми, кому полагалось следить за неблагонадежными и недобровольными «гостями» Германии). Вот эта запись: «Вчера вечером придя от Всенощной, (…) я застал у себя на квартире посылку (…). Там был мой дневник. Который я оставил в Кельне во время моей осенней поездки в Париж и рукопись сочинения о Халкидонском догмате» (запись 7 декабря 1941 г.). И если бы в том дневнике было выказано прямое сочувствие союзникам по антигитлеровской коалиции, его участь могла бы оказаться плачевной. И главные его книги так и не были бы написаны.

Можно не сомневаться в том, что Ильин через всю жизнь пронес «совершенную ненависть» (см. Пс. 138:22) к большевикам. Изгнанный ими с горячо любимой Родины, он не простил ленинцам того безбожного эксперимента, который они во имя безжизненной марксистской теории проделали со страной, залив Россию кровью. И тем не менее, в этих дневниках военной поры мы почти не находим записей, в которых бы его ненависть к большевистским вождям нашла выход. Видно, он почувствовал: когда общий враг продвигается к Москве, а Ленинград оказался зажатым в кольце блокады, не время сводить счеты с идеологическими противниками в СССР… Только один раз он все же не выдержал и дал волю эмоциям. Это случилось, когда ему рассказали о том, как взрывали Храм Христа Спасителя в Москве. Не смог сдержаться…

Следить за ходом мысли Ильина - духовное наслаждение. Его оценки парадоксальны и вместе точны. За его взволнованными строками чувствуется неподражаемое дыхание гениальности. Его мысль идет вглубь явлений. Поразительно разносторонние дарования Ильина (от богослова до литературного критика и композитора) дает ему понимание жизни в объеме, оценки даются с точки зрения Вечности.

Дневник мыслителя - всегда переплетение сиюминутного с Вечным. Но ведь и жизнь наша точно такое переплетение?! Так что же тогда такое дневник как литературный жанр? Наверное, это остывшая лава жизни. Давно уже житейские волнения отпустили Ильина. Остались для него в далеком-далеком земном прошлом. Вот почему его дневниковые записи я решил озаглавить - «Пережитое». Дал им полюбившееся Ильину название для книги о его жизни, которую он намеревался написать, но так до конца и не написал.

Наша публикация - первое знакомство с дневником Ильина. Раньше эти записи нигде не публиковались. И уж конечно дневники Ильина проделали далекий путь из Парижа в Москву не для того, чтобы пылиться в архивах. А чтобы их прочли те, для кого они на самом деле и предназначались: Православные читатели в России. К сожалению, лишь малая часть его дневниковых записей нами подготовлена к публикации. В Доме русского зарубежья хранятся еще несколько объемных тетрадей неизданных дневников Ильина. Ксерокопирование этих архивных материалов стоит немалых денег. Может быть, кто-то из читателей захочет нам в этом помочь? Ведь дело это для русской духовной культуры очень важное. Мы будем признательны, если кто-то из вас пришлет в редакцию деньги для дальнейшего ксерокопирования дневников Ильина (речь идет о сумме примерно в сто сорок тысяч рублей). И тогда публикация его дневников с Божьей помощью будет продолжена. А сейчас полагаем начало этому делу.

Антон Жоголев.

Дневник Владимира Ильина

Из архива Дома русского зарубежья имени А.И. Солженицына в Москве.

1941 г.

Париж, Франция. Ночь с 29 (16) на 30 (17) сентября. Канун дня св. мучениц Веры, Надежды, Любви и матери их Софии. Канун именин моей милой Верунечки, покойной мамочки и покойной бабушки.

Ровно неделя, как я приехал в Париж. Для меня это неслыханное чудо милости Божией. Не помню, как поезд остановился в Париже, на Гар дю Нор, как носильщик взял мои вещи, как я сел в метро, как вышел на Эколь Милитер, как поднялся по знакомых мне ступенькам на второй этаж, как в ответ на стук в дверь раздались голоса Зинаиды Львовны, Верочки и Аленушки, как я обнял мою Верунечку и Аленушку. Вот я сижу теперь в моей комнате, чудно убранной и устроенной Верунечкой, и пишу эти строки. Верочка возится на кухне, откуда доносится вкусный запах. Малютку я отвез в деревню, ибо теперь теплая погода. Господи, помоги мне скоро опять увидеть ее.

Теперь попразднство Воздвижения Креста Господня. «Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое поем и славим!» Господи, молитвами Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, силою Честного и Животворящего Креста и молитвами Святителя Николая Мирликийского чудотворца и всех святых заступи, помилуй и сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену на многие лета!

Вот я сижу на диване, вспоминаю свои безчисленные грехи, слышу, как Верочка возится в кухне, стучит принадлежностями, и понимаю, что в этом стуке - неслыханная милость Божия. Лишь теперь понял я, что значит возненавидеть свой грех!

5-го октября (22 сент.). Воскресенье. Верунечка поехала в Гарансьер за малюткой. Я остался один с Зинаидой Львовной, тоскую и пишу пастораль № 2 для скрипки и фортепиано. В эту пастораль я ввел тоскливый мотив из моей оперы - «Страшная месть» - на текст Гоголя. Это мотив моей тоски по Верунечке. Я никогда не предполагал, что любовь и тоска могут быть так сильны. До сих пор не верю себе, что я дома, в гнездышке, свитом моей ненаглядной деточкой, и должно быть не поверю этому счастью до тех пор, пока не придется ехать обратно. А время мчится с ужасающей быстротой. С мучительно-невыносимой сладостью вспоминаю я все детали моих предотъездных хлопот в Берлине и все детали моей поездки до Кельна, детали поездки из Кельна в Париж - и сердце замирает, и я совсем, совсем испускаю дух... Господи, благодарю Тебя за этот брак! Да будет он благословенным!

13 окт. (30 сент.). Канун Покрова Пресвятой Богородицы. Ровно три недели, как я приехал в Париж и не могу до сих пор этому поверить. Пресвятая Богородице, сохрани нашу семью под Твоим Покровом.

15 (2-го) окт. Вчера на празднике Покрова Богородицы был в церкви и причащал малютку. Сегодня виделся с о. Сергием [Булгаковым]^[1] в парке Бют Шомон.

19 (6) окт. Воскресенье. Вчера вечером был у Вышеславцева. Он мне рассказывал про взрыв большевиками Храма Христа Спасителя в Москве^[2]. Мною овладел ужас как бы от убиения праведника, и я закричал (…). И я понял до конца правду Божьего гнева.

26 (13) окт. Воскресенье. Всю неделю проболел - печень, желудок и проч. Страдания были большие. Теперь у меня чувство, которое Бетховен выразил в своем квартете в «Благодарственной песне Божеству от выздоравливающего». Это есть вместе с тем выздоровление от жизни с ее грехами и соблазнами.

Сегодня (вернее завтра) шестилетие со дня рождения Аленушки (27 окт. 1935).

Господи, благослови и сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену молитвами Пречистой Твоей Матери и всех святых Твоих. Аминь.

28 (15) окт. Послезавтра я должен ехать. Боже мой, как скоро прошел месяц! Как я люблю свою семью, а надо расставаться, и какие житейские хлопоты и трудности впереди! Господи, помоги мне и заступи нас силою Честного и Животворящего Креста.

30 (17) окт. Через четверть часа должен ехать на Гар дю Нор. Господи, пошли нам скорую встречу и сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену.

Архимандрит (позднее Архиепископ) Иоанн (Шаховской).

2 ноября (19 окт.). Вчера приехал в Берлин. Всю дорогу молился о Верочке и Аленушке. Пошел к о. игумену Иоанну Шаховскому^[3], побеседовав с ним, получил благословение. Мы вместе пошли в церковь (субботняя всенощная). В церкви я встретился со своими друзьями и пошел опять к о. Иоанну Шаховскому. Там я встретился со знакомым по Парижу. Я ужинал у о. Иоанна, пил чай, а потом пошел спать на квартиру к Татьяне Владимировне Косинской. Теперь 9 ч. утра, я встал, полный тоски и молитвенных воздыханий. Господи, сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену!

Сегодня воскресенье. Если Бог даст, пойду в церковь. Стараюсь не допускать глубоко до сердца воспоминаний о моей поездке в Париж. Это слишком остро, болезненно и невыносимо сладко, особенно теперь по контрасту с горечью разлуки. «Печальней ничего не может быть, чем вспоминать о счастье в дни несчастья». Эти безсмертные строки Данте вполне применимы к моему теперешнему состоянию духа. Стараюсь думать о моей будущей научной работе, о музыке. Господи, помоги мне, Пресвятая Богородице, спаси нас!

6 Ноября. Четверг. Перебрался на новую квартиру. Все время думаю о Верочке и малютке. Все время молюсь о них. Пресвятая Богородице, спаси и сохрани их под Твоим Святым Покровом.

Вечером поужинал, сижу в тепле и содрогаюсь при мысли, что, наверное, Верочка с малюткой сейчас в холоде и голоде. Что я могу сделать кроме непрестанной молитвы. Но эта непрестанная молитва, произносимая даже устами, может многое, Пресвятая Богородице, помоги!

...Думаю о том, что кроме Бетховена явного, громового и потрясающего титанизмом на почве революционной романтики, есть Бетховен потаенный, Бетховен полный смирения и сокровенной детской радости во Христе, Бетховен последних сонат и кларнетов. С ними соединена моя молодость, когда я особенно ощущал младенческую душу уходящего в вечность и разваливающегося телом гения. Это годы, дни и часы в саду хутора Рассоховского возле реки Ужа… Ночные трели, ароматы, молодость, эротика - все это во мне отражалось в Бетховене последнего периода, который, как Преподобный Серафим, «телом ко всему мертв, а душой, как будто только что родился». Об этом напишу с Божьей помощью в «Сокровищнице немецкой культуры»… В Бетховене много от Иова.

7 Ноября. Десять часов утра. Первую половину ночи я ощущал легкие боли и вставал несколько раз пить лечебную воду и принимать лекарство. Во вторую половину ночи боли прекратились и я встал сравнительно бодрым, хваля и благодаря Бога. Приснилась Верочка, как будто я ее обидел за то, что она делает добро людям в ущерб мне. Она плакала, а я спохватился и стал просить у нее прощения и целовать еe. Сон этот, хотя и относится к прошлому (и к далекому прошлому), но есть указание и предостережение, чтобы никогда, никак и никоим образом не обижал ее, а только лелеял, холил и берег. А теперь, в разлуке, надлежит постоянно поминать о ней, молиться за нее и исполнять все ее просьбы.

Все время думаю о том, что есть Иов в музыке и что все мои соображения о германском музыкальном гении надо изложить в форме интимно-мемуарной, дневничной и эпистолярной. И вообще придать всему сочинению интимный характер, обращая особенное внимание на литературную отделку, хотя всячески избегая изыска и снобизма.

Сижу в университетской библиотеке. Ровно неделю тому назад я поехал с Верочкой на вокзал Гар де Лест. Мне не хотелось проводов на самый вокзал. Поэтому мы расстались с нею на станции метро. Она поехала по делу, а я на вокзал, где занял место в поезде на Берлин, отходящем в 11 ч. 15 м. утра. Я горячо, горячо целовал ее. И этот поцелуй до сих пор пламенеет на моих устах. Господи, до чего я люблю ее. Пресвятая Богородице, спаси, заступи и сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену.

8 Ноября. Суббота. Ровно неделя, как я, оглушенный смертной тоской и как бы в полном безчувствии, сел прямо с вокзала за письменный стол и стал писать письмо моей ненаглядной Верунечке. Сегодня я окончательно переехал со всеми вещами на новую квартиру. Господи, благослови мое новое жилице, но еще горячее прошу Тебя, благослови Верунечку, Аленушку и всю семью молитвами Пречистой Твоей Матери всех святых Твоих.

15 Ноября. Суббота. Неделю прожил на новой квартире, вернее пролежал, ибо я болел. Сегодня на короткое время встал под вечер. Все мои мысли с Верочкой и Аленушкой, все остальное идет как-то поверх. Может быть, это по той причине, что болезнь моя, напоминая о конце дней моих, заставляет думать о тех, кто всего дороже. Пресвятая Богородице, спаси их!

16 Ноября. Для меня дни меряются приближением свидания с семьей. Сегодня воскресенье. Я встал опять с постели (в полдень) и чувствую себя бодрее, чем вчера. Но вся моя жизнь принадлежит моей милой Вeрунечке.

20 Ноября. Четверг. Ввиду повышения температуры пришлось еще пролежать четыре дня. Сегодня встал. Меня томят от времени до времени страшные и печальные сны. Сегодня было особенно печально и страшно. И я утром горько и много плакал. Господи, молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых Твоих, сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену от всякого злого обстояния и пошли нам скорую встречу в любви. Дай нам упасть в объятия друг друга! Смилуйся, Господи!

22 Ноября. Суббота. Все мои мысли с молитвенным напряжением направлены к Господу Иисусу за Верочку и Аленушку. Употребляю все усилия, чтобы заниматься и писать… Но лично для меня единым на потребу является свидание с семьей. Сегодня три недели, как я вернулся из Парижа в Берлин - и писем от нее нет, нет писем от моей «единственной на свете». Пресвятая Богородице, сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену от всякого злого обстояния и пошли нам скорую, скорую, скорую встречу… Смилуйся, Владычице!

23 Ноября - Воскресенье. Слава Богу, слава Пресвятой Владычице нашей Богородице, утром сегодня я получил письмо от Верочки, но какое печальное! Господи, помоги ей, облегчи жизненный путь!

Господи, Ты видишь страдания души моей, Ты видишь ее грехи, но так же видишь и жажду правды Твоей святой, так чтобы не только милость Твоя, но и правосудие Твое свершилось. Не нам, не нам, но имени Твоему дай славу, Господи.

29 Ноября - Суббота. Был у о. Иоанна Шаховского, которого я очень люблю. Он читал мне места из «Подражания Христу». Потом мы с ним вели душеспасительную беседу и пили чай. Как я его люблю. Господи, его святыми молитвами спаси рабу Твою Веру и младенца Елену!

Воплощенное Слово, Сын Человеческий, Сын Божий в Кане Галилейской претворил воду в вино (Ин. 2: 7-10). Враг Божий и человеческий дурачит сборище пропащих забулдыг призраком многих несуществующих вин, на деле оказывающихся адским огнем. (Гете - Фауст, ч. 1 - Сцена в Ауэрбаховском погребе.)

«Все было тут обман, предательство и ложь».
«А тем не менее мне кажется, что все ж
Я пил вино».

Лучше нельзя изобразить ложь клеветника и губителя. Подлинно великий гений надо было иметь для этого [имеется в виду Гете, автор «Фауста»]. Все сказано до конца и выражено до конца. Сын Человеческий начинает свое служение в Кане Галилейской. Враг человеческий начинает свое служение с обмана в сборище пропойц и гибнущих, которых он морочит призраками, за которыми таится адское пламя. Кана и анти-Кана. Подлинное вино - основа Евхаристии, содержащее огонь Св. Духа, и призрачное лже-вино, содержащее адское пламя. Как все ясно!

30 (17) ноября. Воскресенье. Холодное солнечное утро. А ночью я думал о «Cote d’Azur», которую мы так вожделеем с Верочкой и которую так дивно воспел Тютчев.

«Лавров стройных колыханье
Зыблет воздух голубой -
Моря тихое дыханье
Провевает летний зной…»

О солнце, образ вечного, незаходимого, невечернего света!

4 Декабря (21 ноября). Четверг. Сегодня день Введения во храм Пресв. Богородицы. Какой дивный праздник - праздник явления Новозаветной храмовой мистики, ибо Пресвятая Богородица и есть «освященный храм, рай словесный, девственная похвала». Собственно говоря, день Введения во Храм Пресвятой Богородицы есть общехрамовый праздник всех христианских православных храмов. Каждый храм имеет собственно два храмовых праздника: день Введения, а также тот день, которому храм посвящен.

Я вспоминаю этот день как праздник Движения [имеется в виду Русское студенческое христианское движение, объединявшее русскую эмигрантскую верующую молодежь] на бульваре Монпарнас, 10, вспоминаю о. Сергия Четверикова^[4], вспоминаю наши встречи с Верочкой, вспоминаю храм на Оливье де Сер, 91, куда теперь этот храм перенесен и куда мы ходили с Верунечкой в мое ближайшее пребывание в Париже. О Господи! Пошли нам еще встретиться там же, в мире и любви.

…Если у философии есть будущее, так это на анти-декартовом принципе (и, следовательно, на анти-томистском). Для Декарта получается в сущности так: «Я мыслю - Я существую - Бог существует» или короче «Я мыслю - Бог существует». Надо же совсем иначе: Бог существует - Я существую - я мыслю (о Боге). И кольцо вечности замыкается. В сущности все сводится к онтологической формуле Джоберти^[5]. A «я мыслю» это уже следствие того, что меня сотворил Бог. Это и будет библейская философия. (…) Характерно, что в одном и том же столетии с Декартом жил такой же, как он, великий естествоиспытатель и математик, но далее во всем ему противоположный Блез Паскаль. Я выставляю два имени: против Декарта - Паскаль. Любомудрие Паскаля - чистый библеизм. Заслугой о. Сергия Булгакова является то, что он явил образ софиологии из Библии. Это действительно «Неопалимая Купина» и огненные языки «Утешителя», неисчерпаемым милосердием Которого да спасутся души наши. Вот где основа христианского любомудрия.

5 Декабря. Боже, милостив буди мне грешному и сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену.

Проблему взаимоотношения религии и науки по той простой причине не удалось даже приблизить к удовлетворительному решению, что не было сделано попытки удовлетворительно поставить сам вопрос. А между тем религия есть свобода - вот из чего надо исходить. И возникает любопытнейшая контроверза, если наука оказывается защитницей свободы, а религия - необходимости. Тогда-то и начинается трагедия - не только теоретико-познавательная, но и культурно-историческая игра двусмыслия, ибо есть две свободы: внешняя, политическая и внутренняя - метафизическая, и между ними не только нет совпадения, но большей частью наблюдается война не на жизнь, а на смерть. Пример: русская радикальная интеллигенция была сторонницей свободы внешней, политической, а с точки зрения внутренней, метафизической, была и оставалась презренной рабой, не только не делавшей ни малейшей попытки к освобождению, но всячески боровшейся с этими попытками. Да и науку (которой она большей частью не знала) она почитала по той причине, что считала ее заклятым врагом внутренней метафизической свободы и самым надежным союзником по борьбе с нею.

Любопытно, что художник внешне свободен, внутренно связан.

Этическая личность внешне связана - внутренно свободна. Конечно, может случиться обратное. Тогда опять-таки возникает трагедия. Отсюда также связь науки и искусства и связь этики с религией. Это постановка темы открывает целую золотоносную жилу еще не разработанного философского материала.

…Кеплер занимает такое же место против Ньютона, как Паскаль против Декарта. Да, оба верят в Бога, оба почтенны так, как это только возможно - и в то же самое время Кеплер и Ньютон так противоположны, как это возможно. Они противоположны как Декарт и Паскаль. Ибо от Декарта и Ньютона исходит механически-материалистическое и безбожное миросозерцание, а от Паскаля и Кеплера - библейское, положительно религиозное миросозерцание. Об этом надо сказать в моей «Истории философии».

7 Декабря. Воскресенье. Вчера вечером, придя от всенощной на Находштрассе, 10, я застал у себя на квартире посылку от Р.Р. фон Вальтера^[6]. Там был мой дневник, который я оставил в Кельне во время моей осенней поездки в Париж и рукопись сочинения о Халкидонском Догмате.

Сердце мое больно, больно сжалось от сладости воспоминания об этой поездке. Господи, смилуйся над Твоими несчастными и многогрешными рабами!

…Мне пришло в голову в связи с писанием мемуаров «Пережитое», что нужно писать и о тех хороших людях, с которыми мне пришлось встретиться на моем пути, что, вообще, надо быть благодарным людям за все добро от них получаемое, а за зло - просить у Бога, да простятся им их грехи не только по отношению к царю, но и по отношению ко всем людям. Припомнились слова Пушкинского Пимена: «Поминать людей за их труды, за славу, за добро, а за грехи, за темные деяния - Спасителя смиренно умолять…»^[7] Это и будет христианской моралью по отношению к ближнему.

…Вечером. Пришел к себе на квартиру - и нет письма от Верочки. Опять ужас, тревога, боль, опять полная неуверенность и жгучее сожаление о том, что расстался с ней… Но зато опять сладость молитвенного обращения ко Пресвятой Богородице, молитвами Которой да спасутся Верунечка и Аленушка.

9 Декабря. Сегодня отправил в Париж открытку Жене, сестре Верочки, с просьбой сообщить о том, что делается дома. Господи, молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых Твоих спаси рабу Твою Веру и младенца Елену.

…Вместе с высшей формой религии в лице христианско-библейской, входит и новое, неизвестное философии, понятие «святости» и качества святого. Эту категорию святости необходимо разобрать философски, и для нее должно найтись место во всякой истории философии, желающей быть подлинно полной, значимой и действенной.

Вечером. Пришел с репетиции Реквиема Моцарта под управлением Фуртвенглера^[8] и опять не застал письма. Какой ужас. Пресвятая Богородице, смилуйся!

10 Декабря. Господи, смилуйся, Пресвятая Богородице, спаси нас!

Хоть мне очень тяжело и тревожно от того, что нет писем от Верочки, от полной неизвестности, от ужасов совершающегося мирового катаклизма, но все же я думаю о философии формы, о том, что форма есть то, что ограничено извне и безконечно извнутри, т.е. форма есть образ и идея-сила, т.е. форма есть понятие интенсивное. Экстенсивное же соответствует безформенному и безсильному. Вот почему материализм связан с отвращением к красоте и с безвкусицей.

…Хула на Духа Святого не простится ни в сем веке, ни в будущем (см. Мф. 12: 31-32). А таких хульников, как русские нигилисты во главе с Писаревым, нигде не было. Все то, что теперь происходит - это расплата за это [зачеркнуто: за эту мразь]. Поэтому я хочу бороться с этими хульниками двойным методом: положительно - создавая такие сокровищницы культуры как ту, которую я сейчас пишу, и отрицательно - разоблачая и уничтожая всякого рода нигилизм и прежде всего шестидесятническое отродье. Это и должно войти основным материалом в мое «Пережитое».

Вечером. И опять нет письма. Вновь и вновь припадаю к Тебе, Владычица, спаси и помилуй рабу Твою Веру и младенца Елену.

11 Декабря. Опять страшные сны. Господи, смилуйся над Твоим несчастным и многогрешным рабом и не погуби ради моих безчисленных грехов рабу Твою Веру и младенца Елену.

Послал две открытки в Париж - Полю Вассеру и дяде Володе, с просьбой побывать у нас и навести справки. Боже, Боже наш, смилуйся молитв ради Пресвятой Богородицы и всех Святых Твоих. Я как-то стал жить почти оторвавшись от земли, но болями земными болею ужасно.

12 Декабря. Несомненно, есть праведный гнев, но только обыкновенные, грешные люди, т.е. люди преданные себялюбию, не знают этого гнева, да и не могут знать его, в лучшем случае постигая лишь его проблески. И вот мне, несмотря на все сознание моей греховности, иногда кажется, что проблески праведного гнева мне известны. Между прочим, я чувствую, что прав, когда гневаюсь на наших левых, которые, пролив кровь Имп[ератора] Александра II и Имп[ератора] Николая II, мистически и прагматически, символически и реально стали почти единственными виновниками всего того, что теперь совершается. Это и будет одной из главных тем «Пережитого». Вот я пишу эти строки, а сердце вопиет от ужаса, что от Верунечки все нет вестей. Пресвятая Богородица, смилуйся!

Вечером. Вернулся от Камчатовых, где проверял свою «пастораль» № 2 (А Дюр) и застал дома письмо от Верочки. Слава Тебе, Пресвятая Богородица!

13 Декабря. Рано утром. Спал с письмом Верочки и не могу поверить своему счастью. Благодарю Тебя, Господи Иисусе, благодарю Тебя, Пресвятая Дево, благодарю Тебя, Святителю Николае, благодарю Вас, Преподобный Серафиме Саровский, Преподобный Сергий и все Святые. Постараюсь исправить свою жизнь и не грешить.

Днем в Университетской библиотеке. Какой я мелочный, меня сердит тот пустячный факт, что моя хозяйка оказалась воровкой. Что это значит в сравнении с той неописанной радостью, которой проникнуто все мое существо… Это радость сознания, что от Верочки есть письмо, что Господь милостив.

…Молитва нераздельна с постом. Невозможно «есть с аппетитом» и одновременно с этим проникновенно молиться. Чрево - от нижних, молитва - от вышних. Вот почему Паскаль так боялся «еды с аппетитом», не говоря уже о подвижниках, канонизированных Церковью. Конечно, возможна еда с «благодарением». Господь Иисус Христос «ел и пил»^[9], причем в этом отношении формально противопоставлялся «классическому» аскету св. Иоанну Предтече, но это требует такой высоты, которая гораздо труднее поста. Т.е. я хочу сказать, что праведная и безгрешная еда гораздо труднее поста.

Господи, какое счастье, что есть письмо от Верочки. Господи, молитвами Пречистой Твоей Матери и всех святых, помилуй нас!

Четвертый час дня. Пришел домой и застал опять письмо от Верочки. Велика милость Божия! Господи, я все сделаю, чтобы заслужить эту милость!

14 Декабря. Вечером. Воскресенье. Днем был в Церкви. Господи, смилуйся над грешными рабами Твоими. Да сокрушатся под знаменем креста Твоего все сопротивные силы.

«…Дети, храните себя от идолов», - так заканчивается I послание св. евангелиста Иоанна Богослова. Но из всех идолов самый страшный есть идол познания. Бога нельзя познавать, Его надо только любить. Всякая объективация Бога - а без объективации нет познания - есть изгнание Бога из своей души, т.е. безбожие. В этом смысле перед нами стоит роковая дилемма: или познавать, или любить. Но Бог есть основа всего тварного. Поэтому познание мира, а не любовь к нему, есть «безмирие» аналогичное безбожию, т.е. вражда к миру, т.е. мироубийство, т.е. вечная война внутри мира. Все ясно.

Вот почему вся мировая драма и начинается от вкушения от древа познания добра и зла, с удалением от древа жизни, которое, заметим, не есть древо бытия, ибо бытие есть понятие научно-философское и как таковое = небытию. К этому пришли два величайших философа новой философии - Гегель и Гейдеггер, один безбожник скрытый, а другой - безбожник открытый.

16 Декабря. Работаю в университетской библиотеке и вспоминаю, что вчера вечером, во время чтения первой и второй глав первого послания Апостола Павла к Коринфянам, я вдруг постиг вполне суетность мирской мудрости - и совсем не в духе обскурантизма, но наоборот, - я постиг обскурантизм мирской мудрости, ее «мертвенность», ее «трупность», ее «гниль» - сравнительно с вечным сиянием Солнца Правды, неисчерпаемым милосердием Которого да помилует нас Бог. Но надо это показать философски для философов. Господи, помоги, Господи, спаси рабу Твою Веру и младенца Елену.

17 Декабря. Вечером. Все время, хотя и грешу, но живу под страхом Божиим и ужасом Его Святого и праведного гнева на наши грехи и беззакония. «Аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит?»

18 Декабря. Утром в университетской библиотеке. Канун дня св. Николая Мирликийского Чудотворца. Господи, Иисусе Христе, молитвами Твоего великого угодника да простятся мне мои безчисленные грехи и прегрешения и да сохранятся и укрепятся раба Твоя Вера и младенец Елена.

Как упорен грех, особенно мелкий, грязный, мелочный, из которого потом вырастает гора непотребства, тяжкая и несносная, как подлинное преступление. Господи, спаси и помилуй.

…Я не томист и скорее противник томизма - в таком же смысле - как я не картезианец и не кантианец. Я даже не могу сказать, что я «патрист», т.е. держусь святоотеческой письменности как школы. Во всем этом слишком много интеллектуализма, т.е. того самого природного греха, пришедшего от вкушения от древа познания добра и зла и, следовательно, удаления от жизни… Даже у св. Отцов есть та «книжная пыль», против которой восстает Фауст (это не значит, что я оправдываю его богоборчество и сатанинский титанизм - нет, я их всемерно осуждаю). Я хочу вместе с св. Апостолом Павлом знать только распятого и воскресшего Господа и Бога Иисуса Христа, пришедшего во плоти спасти мир… Рассуждения об Иисусе Христе почти всегда стремятся заменить собою Иисуса Христа, совершенно так же, как разговоры о любви всегда почти стремятся заменить любовь. Поэтому вполне можно себе представить богословствующего и занимающегося «литургикой» дьявола, но нельзя себе его представить ни молящимся, ни причащающимся. [Зачеркнуто: Это вроде того, как Мережковского^[10] вполне можно себе представить пишущим эротические стихи, но в объятиях женщины (по-настоящему в объятиях) его себе представить нельзя… «Листы шуршат», сказал про него В.В. Розанов. А женщины книжные свертки в объятия не принимают.]

Господи, дай нам любить Тебя всем сердцем, всею душею, всем помышлением нашим и ближняго нашего как самого себя!

19 Декабря. День св. Николая Мирликийского Чудотворца. Вчера был на всенощном бдении вместе и пел: Величаем тя, Святителю Отче Николае, и чтим святую память Твою, Ты бо молиши за нас Христа Бога нашего. Этими днями я слишком много бранился и вот наказан: я на службе занят сегодня, как раз во время Литургии, т.е. с 11 ч. утра. Это Святитель Николай гневается и не пускает меня к себе на Богослужение. Прости меня, угодник Божий, я постараюсь, чтобы этого больше не было. Упокой святым заступничеством душу моего, покончившего самовольно с собой отца, Николая Александровича, моли Господа Иисуса, Владыку живых и мертвых, да не вменится ему сей грех.

21 Декабря. Воскресенье вечером. Умер Д.С. Мережковский. Надо написать статью о нем как о критике и писателе. Заслуги его очень велики - он первый освободил критическую мысль от публицистических шаблонов и дал ей религиозную установку. Упокой, Господи, его душу!

22 декабря. Шестой час вечера. Пришел к себе на квартиру и застал письмо от Верочки. Слава Богу, слава Пресвятой Богородице. Это для меня самое главное. Верочка в моей личной жизни - свет, отрада, мечта, все, все, все. Господи, спаси и помилуй рабу Твою Веру и младенца Елену молитвами Пречистой Твоей Матери и всех святых Твоих!

28 Декабря. Воскресение. Утро. Вчера после всенощной одна отвратительная и противная мне дама, с которой я боюсь раззнакомиться, ибо считаю ее могущей напортить моей семье, затащила меня к себе. Слава Богу, там сидели супруги Камчатовы и, таким образом, омерзительный «тет-а-тет» не состоялся, хотя мне и пришлось вести философско-богословскую беседу с ее дочерью «Маечкой», каковую беседу я считаю профанацией и «метанием бисера».

Со страшной тоской возвращался я домой, к себе на квартиру, с тоской мечтая о Верунечке, целовал ее колечко, повторял ее безконечно дорогое для меня имя, тосковал всю ночь - и теперь тоскую и молюсь. Прошла неделя со дня получения от нее письма, - а мне кажется, что прошла вечность.

Господи, молитвами Пречистой Твоей Матери и всех святых Твоих заступи, помилуй и сохрани Твоею благодатию рабу Твою Веру и младенца Елену, и избави их от всякия скорби, гнева и нужды, пошли нам скорую, скорую встречу, брак честен, ложе нескверное, незазорное пребывание во всяком благочестии и чистоте.

29 Декабря. Вчера после Литургии меня пригласил к себе секретарь болгарского посольства. Я слушал его исполнение Баха (он пианист) и обедал у него. Я предполагал в это самое время пойти на [концерт] Генделя, но засиделся у него и пропустил. И слава Богу, ибо там должна была быть эта [зачеркнуто: отвратительная] дама, со своей [зачеркнуто: не менее отвратительной] дочерью, а после предполагалось свидание в кафе и проч. Слава Богу, всего этого удалось избежать.

По поводу Баха можно смело сказать: скажи мне, любишь ли ты Баха, и я тебе скажу, музыкант ли ты. И это несмотря на то, что есть много музыкантов интереснее и сладостнее Баха, как Моцарт, Шопен и др. В Бахе есть нечто от вечного утешения в миру космического perpetuum mobile [вечного двигателя], исходящего от Творца. Вот это космическое perpetuum mobile в соединении с гениальной техникой и безупречным вкусом делают из Баха «уникум».

А мое perpetuum mobile - это моя вечная мысль о Верунечке и Аленушке, о которых я непрестанно днем и ночью молюсь Творцу и Владыке всяческих.

31 Декабря. Канун Нового Года по новому стилю. Днем писал статью о Мережковском и делал приготовления к встрече Нового Года со своими друзьями. Вернулся к себе на квартиру и застал открыточку от моей ненаглядной Верунечки. Слава Богу, я смогу без ужаса и без крайней тревоги выпить рюмку вина за ее здоровье. Господи, велика Твоя милость, велико Твое долготерпение о моих безчисленных грехах. Благодарю Тебя, Пресвятая Богородице! Благослови венец лета Твоея благости, Господи!

Ночь с 31 декабря на 1 января 1942 г. Был на встрече Нового Года у доктора В.И. Левицкого, и когда стало бить 12 ч. - прочел молитву «Да сокрушатся под знаменем креста Твоего все сопротивные силы», «Да воскреснет Бог» и «Взбранной Воеводе победительная», и когда подняли бокал, я прославил Господа и Бога Иисуса Христа и проклял всех Его врагов, проклял великим библейско-апокалиптическим проклятием в сем веке и в будущем. Ибо времена сейчас апокалиптические, и да смилуется Господь над Своими созданиями, терпящими праведную мзду по великим грехам своим.

1942 г.

1 Января. Позднее утро. Четверг. Благослови венец лета Твоея благости, Господи! Благослови нас всех молитвами Пресвятыя Владычицы нашей Богородицы, Святителя Николая Мирликийского Чудотворца и всех Святых Твоих. Аминь.

Прости мне, Господи, мой гнев и мою ярость. Ты видишь, что она направлена против Твоих врагов, против хулящих Духа Твоего Святого. Но сам-то я по великим грехам своим, которым приходит печальная годовщина [вынужденное согласие на поездку в Германию И. считал тяжким грехом - ред.], не имею права на святой гнев и должен лишь молиться об отпущении мне моих безчисленных грехов и, прежде всего, о их видении. Положи, Господи, хранение устам моим и дверь ограждения о устах моих. Не уклони сердце мое в словесе лукавствия непщевати вины о гресех.

4 Января. Сегодня в церкви я был очень огорчен неудачной и близорукой проповедью о. Иоанна Шаховского.

5 Января. Утро. Понедельник. Опять сижу в библиотеке. Ночью, во время безсонницы читал и просматривал Мережковского и, несмотря на то, что он умер и что мой разбор его литературной деятельности в статье уже написанной и поданной в редакцию довольно жесток, я загорелся негодованием и решил написать более жестко. Это действительно очень слабый [зачеркнуто: пасквильный], антирусский, антицерковный литератор и никакой мыслитель. Это складно никелированный «метафизик» для жилетного кармана и общедоступного радикального типа. Да и что можно ожидать от человека с мордочкой кролика, жующего капустный листик? - Только кощунственного отождествления, притом невероятно бездарного и глупого, Пресвятой Троицы с масонской тройкой «свободы, равенства и братства», - что он и сделал в аляповато-лубочном «Царстве Антихриста» или в «Александре I и декабристах». [Зачеркнуто: Нет, на его могиле можно только свистать - библейски посвистать.] И ему ли называть Бердяева «Хлестаковым, залетевшим в надзвездное пространство», когда сам-то он даже не Хлестаков, а всего лишь кролик, жующий капустный листик, - псевдо-религия, псевдо-философия, псевдо-литература.

…Много писем о любви - и понятно почему много: любовь - это жизнь, и писать, говорить об этом, вообще обсуждать эту тему, значит, если не вкушать от плодов древа жизни, то во всяком случае приближаться к нему, вдыхать его аромат, который есть благоухание Духа Святого. Совсем другое дело - ненависть. Ненависть - это смерть и притом не только для ненавидимого - большей частью смерть «внешняя», «телесная» (или ее угроза), но смерть ненавидящего - всегда смерть «внутренняя», «духовная». Ибо всякая ненависть (…) - самоубийство (духовное, а иногда и телесное - взявший меч - от меча погибнет) палача. Писать, говорить на эту тему, обсуждать ее - это значит или вкушать от плода древа познания добра и зла, или, во всяком случае, приближаться к нему, вбирать в себя его серный, смрадный, смертоносный запах. А этого кому хочется? Делают в дьявольском опьянении, но рассуждать об этом не хотят, ибо рассуждать о ненависти значит уж погружаться в этот смрадный хаос. Сознательных любителей смерти, сознательных смертобожников мало или сравнительно мало. Кроме того, рассуждения о ненависти, если они добросовестны, неминуемо приводят к одному парадоксальному выводу: ненавидеть можно только добро, а не зло. Когда я кого-нибудь ненавижу, то я ненавижу его личность, т.е. одну из граней безконечного Божества, отразившегося в ненавидимом, как образ Божий. Поэтому доведенная до конца идея ненависти есть ненависть к Сыну Человеческому, к Богочеловеку, а, следовательно, и к Богу Отцу и Богу Духу Святому. Ненавидеть можно только Бога, только Абсолютное Добро, (ибо добро относительное возможно лишь благодаря добру абсолютному). Кроме того, ненависть вследствие этого совпадает с завистью к абсолютному добру. А зависть есть оскудение. Ты должен [вначале] самоопустошиться сам и потом возненавидеть полноту. Вот почему ненависть повторяет в вечном плане трагедию падения Денницы, а в плане временном - предание и распятие Сына Человеческого. Символом этого в мировой литературе я считаю «Моцарт и Сальери» Пушкина.

К моей работе о ненависти поэтому я поставлю эпиграф из Евангелия от Иоанна: «…возненавидеша Мя втуне».

Господи, спаси нас от дьявольской ненависти, вкорени сладостный цвет благоухающей любви Духа Твоего Святого.

…Ночью. О ужас, ужас! А кровь льется, льется, льется... Господи, смилуйся!

6 Января. Св. Сочельник. Навечерие Рождества Христова. Слава Богу! Причастился Св. Христовых Тайн из рук о. Иоанна.

Две великих тайны выходят в свете Вифлеема - и остаются тайнами: мудрость волхвов и Божественное самоуничижение (кенозис) Рождающегося. Золото - сила, ливан - святость, смирна - мудрость, в смирении до смерти, смерти же крестной. Родившийся, так же как Распятый, есть сила, святость и мудрость. Через мудрость самосмиряющегося кенозиса, выраженного в смирне (т.е. в символе смирны), мы приходим к страшному, трепет вызывающему таинству Всего, ставшего Ничем, чтобы мы стали всем. «Бог делается человеком, чтобы человек сделался Богом».

…А я опять нагрешил сейчас же после Причастия, осудив Г. И несмотря на то, что я формально прав, все же осуждать не следовало бы, да еще сейчас же после Причастия. Господи, прости меня.

Милая моя Верунечка, дорогая Аленушка, всей душей я с вами в этот святой день.

Владимир и Вера Ильины с сыном Николаем. Фото конца 1940-х гг.

7 Января. День Рождества Христова, день «Трехдневной Пасхи»^[11].

Поздравляю, милые Верунечка и Аленушка. Да хранит вас Пресвятая Богородица и Божественный Младенец!

8 Января. Второй день Рождества Христова. Вчера вечером я провел у Гуленок, у которых я не был больше месяца. Была хорошая, уютная, праздничная обстановка, но я тосковал и от сознания ужасов войны и от того, что в эти святые дни я разлучен со своей семьей. Господи, сохрани рабу Твою Веру и младенца Елену.

Позавчера, в сочельник, у о. Александра одна милая деточка - девочка лет 7-8 прочитала бойко басню Крылова «Стрекоза и муравей». Ну, конечно, прежде всего я вспомнил о своей ненаглядной Аленушке. Но потом я к этим мыслям о своей благословенной деточке присоединил еще размышления по поводу самой басни. Муравей - гнусная, злобная сатанинская тварь, заклятая тварь вместе со своим проклятым безрадостным трудом. А стрекоза - бедная артистка, райское создание, обреченная на голод, скитания и мученическую смерть. Но с нею ангел Христов, она - луч Софии, на ней благословение первозданной красоты, безкорыстного служения ей. И в конце концов победит красота, а муравей будет раздавлен, а его проклятая куча [будет] сожжена Божиим огнем. Но вот что страшно: издавна, еще во времена старые, хорошие, когда была «дусер де вивр» [«радости жизни», фр.], нас в школе учили читать эту басню с насмешкой по адресу бедной, гениальной стрекозы и с сочувствием ее бездарному, мрачному палачу - муравью. Это была зараза писаревско-базаровского утилитарного нигилизма, плоды которого мы пожинаем сейчас в полной мере. Наши «левые» муравьи должны это наконец понять, что истребляя стрекоз, выгоняя их на холод и голод, они своими руками и создали современный ужас, от которого сами же и страдают.

Продолжение следует.

---