‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Во рву со львами

Главы из романа писателя Сергея Жигалова.

Главы из романа писателя Сергея Жигалова.

См. начало.

Путь на восток

Царь им мешал. Оболгали. Предали. Арестовали. Поезд под флагом Американской миссии «Красного креста» с наглухо зашторенными окнами увозит арестованного (знать бы, за что) Государя в Сибирь. Нового Царя Михаила Второго отодвинули от власти Учредительным собранием до осени.

Без Царя на троне не стало Удерживающего.

Навстречу поруганию и казни. Звон стали колес о рельсы на стыках намекает на бряцанье цепей клейменых колодников.

Царский поезд был собран из двух составов. В первом находились семья, окружение, доктора и слуги - всего около пятидесяти человек, включая личного царского парикмахера. В вагонах второго поезда ехали 350 солдат охраны во главе с полковником Кобылинским. Вдали от станций поезда останавливаются, и царственные узники выходят на прогулки. Совсем редко - Александра Федоровна. После суеты и нервотрепки с отъездом она опять держится за сердце, опухли ноги. Доктор Боткин настаивает на постельном режиме. Такой же режим установлен и для Наследника. Но Алексей после ухода доктора вскакивает с постели. «Я не собираюсь целыми днями отлеживать бока, - объявляет он дядьке матросу Нагорному. - Коленка у меня совсем и не болит».

- Не форсите, Алексей Николаевич, а то, не дай Бог, как в тот раз. Тоже тростили: «Не болит, не болит...» - а оно вон как обернулось! Чуть кровью не изошел, - ворчит Нагорный. Климентий души не чает в своем милом и озорном питомце. Мужественный и могучий матрос с царской яхты «Штандарт», призванный в дядьки будущего императора, по сей день помнит восковое, без кровинки, личико Наследника. Тогда в Ставке у него открылось кровотечение из носа. И всю дорогу, пока поездом возвращались в Царское, Нагорный держал его на руках и сам чуть не плакал от страха, что Алексей умирает у него на руках. Потому он напускает на себя строгость. - Евгений Сергеевич приказал Вам, Ваше Высочество, лежать.

- «Ваше Высочество», - передразнивает дядьку Наследник. - Я теперь не «Высочество», а простой Алексей Романов. - И что значит «приказал»?

- А то и значит, - Нагорный смутился от вырвавшегося по привычке «Вашего Высочества», - Евгений Сергеевич генерал, а вы всего лишь ефрейтор, обязаны исполнить приказ, - Нагорный знает пристрастие Алексея к воинскому уставу и пытается на этом сыграть. Цесаревич недовольно супится, глядит на мелькающие за окном вагона сосны сумрачного бора.

- А он вовсе не приказал, а сказал «прошу вас», - Алексей дотягивается до лежавшей на чемодане балалайки. Бренчит.

«И тут взял верх. Не вышло с «приказом», попробую удержать еще так, - усмехнулся про себя Нагорный. Порылся в бумагах, нашел самоучитель игры на балалайке, подал Наследнику. - Так у вас складно выходило играть начало «На сопках Манчжурии». А то этой своей «Барыней» тоску наводите. Выучите и сыграйте мама. Она порадуется.

- Во-о! Вот это верно! - вскинулся Наследник. Заиграл «Барыню», засмеялся. - А найди мне, Клим, белые валенки.

- Зачем в такую жару? Где я буду искать? Похоже, их в зимние вещи сунули, а там их целая гора.

- Тебе просто лень, - надул губы Наследник, но через миг заулыбался. - Ты же, когда захочешь, хоть кого найдешь. Я помню, как в Ставке сбежал Кувака, а ты его ночью вместе с папа нашел под досками и вытянул за хвост. Найди, а, Климушка!

- Вот ведь согрешенье, - Нагорный уходит и скоро возвращается с белыми валенками в руке. - Эти?

- Ты, Клим, просто душка! - Наследник чмокает дядьку в щеку, надевает валенки, облачается в красную рубаху и с балалайкой отправляется в купе к сестрам. Там поднимается смех и гомон. Моментально придумывают новую потеху. У кого-то из обслуги находят картуз с лакированным козырьком, прикрепляют сбоку цветок. Наряжают отбивающуюся Марию в кокошник и длинное платье с пестрыми крупными бусами. В руку дают цветастый платок. На цыпочках компания с Наследником впереди направляется в купе Императрицы. Тихонько отодвигают дверь.

Александра Федоровна полулежит на кушетке с книгой в руке, углубившись в чтение. Кто-то из сестер прыскает, и тогда Царица вскидывает глаза на выстроившуюся перед ней делегацию. Кладет на колени книгу.

Алексей, выставив ногу в белом валенке и наклоняясь вперед, колотит по струнам. Мария выходит вперед и, взмахивая над головой цветастым платком, припевает: «Эх, ба-рыня, ба-рыня, сударыня ба-ры-ня! Наша барыня лиха, всё не сыщет жениха. Больно уж разборчива, больно несговорчива!..» Сестры прихлопывают в ладоши, смеются. Александра Федоровна аплодирует и тоже смеется. Алексей, оборвав мелодию, разрумянившийся, садится в ноги к матери, снимает картуз, приглаживает вспотевшие волосы. Дочери рассаживаются подле нее.

- Что, мама, читаешь? - Татьяна берет в руки отложенную матерью книгу. - Я так и подумала, ты ведь всегда с утра читаешь «Дневник православного священника».

- Не закрывай, там как раз открыто на сегодняшнем дне. Прочти вслух. Анастасия, помолчи, имей терпение. Это будет всем вам полезно. Читай!

- Иисус Христос в Своей земной жизни оставил человечеству пример покорного сына, - Татьяна оторвала взгляд от страницы, посмотрела на перебиравшего струны Алексея: «Не бренчи!» - и продолжила чтение: - Мы знаем, что «Он был в повиновении» у земных Своих родителей, и имеем Его свидетельство о полной покорности воле Отца Небесного: «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца». «Воля Отца» - эти слова Иисус повторял постоянно.

- Слышишь, Алексей? Сам Христос повиновался Своим родителям, - Александра Федоровна села на кушетке, обняла сына за плечи.

- А я что? Я всегда слушаюсь, - извернулся плечами из-под материнской руки Наследник. - Даже вот ее, - кивнул на Татьяну. - Сказала: «Не бренчи!», я и не бренчу.

- А вчера? Как просила тебя мама на стоянке не бегать с Джоем по кустам. Ты после ее просьбы еще сильнее стал носиться, - проговорила сидевшая у двери Анастасия.

- Ты ябеда, доносчица, - Алексей резко дернул рукой по струнам. Балалайка будто рыкнула. - Дед Александр говорил, что доносчику первый кнут!

- Откуда ты знаешь, что говорил дед? - Анастасия откликнулась.

- Мне папа рассказывал. А ты доносчица!

- Алексей! Чти дальше, Татьяна, - Александра Федоровна, сдерживая гримасу боли, облокотилась на подушки. - Слушайте, это для всех нас очень важно и полезно.

- …Опустимся же смиренно на колени и предадим ежедневно, шаг за шагом, все наши сомнения, все заботы наши, большие и малые, в руки Господа, - тихо и отчетливо выговаривая святые слова, читала царская дочь. Не выговаривала, а, сама того не ведая, облачала мать, брата и сестер в кольчуги смиренномудрия, которые будут защищать их до самого смертного часа. - Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания перед Богом…

- А можно просить у Господа про Джоя, чтобы не ослеп? - повернулся к матери Алексей.

- Вот как носился ты с ним по кустам, он тогда и наткнулся на сучок глазом, - Татьяна пристукнула его книжицей по лбу.

- А что же ты до сих пор молчишь?! - набросились на него сестры.

- Я не молчу. Евгению Сергеевичу показывал. Он мазью намазал… Можно, мама?

- Джой тоже тварь Божья, - ответила Александра Федоровна. В эту минуту в купе вошел Государь, одетый для прогулки. Увидел Алексея в картузе с цветком и в валенках и Марию в кокошнике, решил, что они разыгрывают перед Императрицей какую-то пьеску.

- Алексей, Маша, повторите для папа, - попросила всё это время молча грустившая Ольга.

Наследник с готовностью тренькнул струнами.

- Да ну, - засмущалась отца Мария. - Как девка с ярмарки.

- Давай, Маша, не воображай, кричи «Барыню»! - Наследник склонил голову к балалайке, заиграл.

Мария сложила губки бантиком, взмахнула платочком - пропела. Все смотрели на Государя. Он с усилием улыбнулся, поаплодировал. В это время поезд замедлил ход и остановился. В прогале между краем окна и шторой виднелась гнущаяся на ветру березка, а дальше темнел сосновый бор.

- Я тоже пойду гулять, - вскочил Алексей, выбежал в коридор. - Джой, гулять!

Поезд огласился звонким лаем.

- А как же глаз? - крикнула вслед Александра Федоровна, но Наследник уже ее не услышал. Быстро разбежались одеваться на прогулку и Великие Княжны. Полупустое купе будто увеличилось в размерах.

- Велю коляску спустить, подышишь сосновым воздухом? - Государь взял супругу за руку, поцеловал. - Солнышко мое!

- Не надо, оставь. Евгений Сергеевич велел лежать. Иди, Ники, с детьми. Вон Валя уже ждет тебя, - глядя за окно на переминавшегося около вагона князя Долгорукова, сказала Александра Федоровна. - Иди, я пока почитаю. - Сморгнула нечаянную слезинку. Смутилась. - Это я так, не от боли. Иди. Всё будет хорошо. Как ты говоришь, Господь управит.

Из остановившегося следом состава попрыгали стрелки. Рассыпались на две стороны. К спустившемуся из вагона Государю подбежал полковник Кобылинский, свежий, подтянутый, румянец во всю щеку.

- Здравия желаю, Ваше Императорское Величество! - несмотря на возмущение солдатского комитета, полковник наедине титуловал Государя по-прежнему. - В каком направлении изволите прогуляться?

Государь огляделся окрест. Увидел синевшее на краю бора слева озеро:

- Вот туда и сходим.

Кобылинский козырнул и ушел отдавать приказание стрелкам о сопровождении Государя. Идя рядом с Императором по высокой в колено траве, князь Долгоруков пожалел, что не обул, как Государь, сапоги, а пошел в туфлях. Ковыльные ости впивались в носки, больно кололи. Он то и дело нагибался, выдергивал острозубые с белыми хвостиками колючки. Государь же, углубленный в свои мысли, вышагивал и не замечал мучений попутчика. Больнее ковыльного острия впилась в сердце увиденная в купе картина с Алексеем в картузе и с балалайкой.

«Это я лишил его царского престола. Вместо короны картуз с лаковым козырьком. Державный скипетр заменил балалайкой. И всё из-за моего отречения. Как я мог поддаться уговорам глупого Родзянки, напору самонадеянного генерала Рузского, коварству «узкоглазого друга» Алексеева: «Считайте, Ваше Величество, себя как бы арестованным», - глядя с холма на блестевшее в окружении зеленого камыша озеро, маялся мыслями Государь. - Кричали: пожертвуй, отрекись ради спасения Отечества, ради победы над Германией, ради успокоения общества. А что на деле? Михаила уговорили дожидаться Учредительного собрания. Министры арестованы, под следствием. В армии развал. Поражение за поражением… Немцы взяли Ригу. А ведь всё было подготовлено к весеннему наступлению по всей линии фронта…»

Долгоруков, видя, что Государь занят своим, свернул к березам, где в низинке белели ромашки. Стал собирать букет. Стрелки маячили в отдалении. Поблескивали на солнце винтовочные штыки. Наследник с Джоем раньше всех сбежал к озеру. Джой бросился в воду. И тут же с плеском и кряканьем из зарослей камыша поднялась огромная, голов в сорок, стая уток.

- Эх, вот бы ружье! Папа, ты где? Ты видел?! - в восторге закричал Наследник, попятился, наступив в невидимую в траве воду. - Джой, Джой! Ко мне, малыш!

Государь, очнувшись от горьких розмыслов, взглядом охотника проводил тянувшую в сторону бора стаю: «Крякаши. Молодняк, совсем недавно встали на крыло…» Не желая покидать озеро, стая развернулась и, сверкая на солнце белыми подкрылками, трепеща и переливаясь, зашла прямо над его головой. И душа Государя вдруг окропилась божественной красотой летнего утра. Сделалось легко, будто птицы унесли на своих крыльях все тягостные и горькие розмыслы. Он вдруг обрадовался восторженным глазам бегущего к нему сына. Засмеялся, глядя на выбравшегося из камыша грязного, с клоками зеленой тины на ушах, Джоя. Услышал говор и смех компании Великих Княжон, прогуливавшихся с князем Татищевым и доктором Боткиным. Заметил букетик полевых цветов в руке одного из стрелков… «Слава Тебе, Господи, что даруешь мне всё это!» - перекрестился и поспешил навстречу Алексею.

- Можно было потихоньку подкрасться и поймать! - издали закричал Наследник. Кепка в руке. Лицо его, в пристывших капельках грязи, раскраснелось от бега. - Приручили бы как подсадную, и там, куда едем, ходили бы с ней весной на охоту. Ты посмотри, папа, на Джоя. Грязный, как поросенок! - На бегу отмахнулся от прыгавшего к нему пса. - Не пачкай меня, поросенок!

«Что ему престол и корона? Он счастлив радостной силой и ловкостью юности. Кем бы ни стал, лишь бы избавился от своей болезни», - Государь приобнял подбежавшего к нему сына. Чмокнул в макушку. В это время раздался гудок паровоза. И все с разных сторон заспешили к вагонам. Князь Долгоруков преподнес Ольге Николаевне прекрасный букетик полевых и лесных цветов. Княжна чуть смутилась. Зайдя в купе, она поставила букет в графин с водой и вдруг вспомнила румынского принца, которого прочили ей в женихи: «Как я благодарна папа, что он не настоял на этом браке… Как бы они сейчас без меня?..»

Через полчаса поезд прибыл на станцию. Отлетая мыслями в прошлое, она смотрела из-за оконной шторы на перрон. Прямо напротив вагона остановились двое. Один из них, вертлявый парень в плисовой поддевке, говорил мужику с пегой куцей бородкой:

- Кондухтер, свояк мой, сказывал, седни или завтра по нашей железке Николашку Кровавого со всем его выводком повезут. Подкараулить да в рыло бы плюнуть тирану!

Ольга Николаевна спрятала лицо в ладошки и заплакала: «Господи, это папа-то «тиран». Не ведают, что говорят».

Поезд набирает скорость.

«Творят-говорят, творят-говорят…» - поддакивают на стыках рельсов вагонные колеса.

А ей предстоял путь на запад…

Первая весенняя муха влетела в тюремную камеру. Анна Александровна Вырубова обрадованно смотрела, как малая гостья села на лежавшую на столике книгу, принялась задними ножками чистить крылышки. В этот миг заверещала несмазанными петлями дверь, и вошел лощеный человек в дорогом белом костюме. Муха вылетела в оконце. «Свободная и счастливая!..» - Анна Александровна вгляделась в незваного гостя и узнала недавнего своего мучителя - его не одни генералы, даже муха боится, - председателя Чрезвычайной комиссии Муравьева.

- Пришел уведомить вас, гражданка Вырубова, что преступлений за вами Комиссия не обнаружила, - он брезгливо обвел глазами сочащиеся влагой, в серых наростах плесени стены камеры. - Посему подлежите освобождению. Вас отсюда куда-нибудь переведут.

- Переведут? Но если комиссия установила, что я невиновна, - Анна Александровна с усилием села, привалившись спиной к стене. Отекшее лицо, распущенные по плечам свалявшиеся волосы, - зачем меня еще мучить?

- Комиссия пока не обнаружила, но это еще не значит, что за вами ничего нет. Впрочем, я походатайствую, - в этот самый миг опять влетевшая храбрая муха села председателю прямо посреди лба, он отмахнулся и вышел.

Анна Александровна через силу улыбнулась: «Молодец Муха, прогнала Муравья…»

К вечеру в камеру ворвалась толпа солдат. Принялись рыться в вещах, перевернули постель, стали трясти книги. Анна Александровна испугалась за старенькую Библию. Она не сразу заметила доктора Манухина.

- Не смущайтесь, - успокоил он. - Это ревизионная комиссия.

Перетряхнув жалкие пожитки узницы, солдаты вывалились за дверь.

- Вы видели, в каком она состоянии? Ей осталось жить несколько дней, - донесся до Анны Александровны из коридора голос доктора. - Вы будете ее палачами, если переведете в женскую тюрьму. Она нуждается в серьезном лечении. Ее гибель будет на вашей совести.

На другой день Манухин явился в камеру с хорошей вестью о переводе Анны Александровны в Арестантский дом. Это заведение было известно вольным режимом, хорошим уходом и грамотным лечением. Анна стала собираться: неужто закончился этот ад? Откуда силы взялись, пропела: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас…» Связала в узелок кофтенку, старое пальтецо, полотенце. И так с узелком на коленях стала ждать. Каждые раздававшиеся в коридоре шаги заставляли ее привставать на костылях. Дождалась, пришел опять, теперь весь расстроенный, доктор Манухин.

- Знаете, Анна Александровна, взбунтовались стрелки, - он присел на край кровати, обхватил голову руками. - Сумасшедший дом. Прослышали о вашем отъезде и постановили не выпускать. Но я еще попробую через Петроградский совет, там…

Впервые за все время заточения с Анной Александровной случилась истерика. Она упала на кровать, забилась, захлебнулась рыданиями. Доктор не сразу смог успокоить. Пообещал добиться ее освобождения во что бы то ни стало и ушел. Анна лежала полуживая, без мыслей и чувств. Из коридора до нее доносился знакомый прокуренный басок:

- Эту германскую шпионку хотят увезти за границу. Надо ее скорее убить, - по голосу узнала возненавидевшего ее стрелка Куликова. Всякий раз, встречая Анну, худой и мелкий, он плотоядно вскидывал хорьковую мордочку, выхаркивал злое и гнусное. И вот теперь, не таясь, нарочно, чтобы слышала, собирался убить.

- А как сделать-то? - спрашивал другой голос.

- Я взял из караулки два револьвера. Тебе и мне. Выведем вроде как на прогулку и застрелим при попытке к бегству.

- Знатно придумал. Только она неходячая. Который день не встает, - засмеялся тот другой.

- Шлепнем тогда в камере при нападении на часового, - и чирканье спички, запах едкого махорочного дыма.

На этот раз Анна совсем и не испугалась. От мысли, что пусть хоть так муки ее закончатся, ощутила успокоение. Перевернулась на спину и стала молиться. Осеняя себя крестным знамением, почувствовала боль при прикосновении троеперстием к не зажившему еще шраму на лбу и обрадовалась: «Вослед за распятым Христом…»

Но тут в камеру вбежала молоденькая надзирательница:

- За вами приехали. Собирайтесь скорее!

- Кто?

- Доктор Манухин и с ним двое депутатов Центрального Совета. Да вставайте же, Анна Александровна, скорее! Давайте я помогу вещи собрать. - Ловко связала в узелок жалкие пожитки.

Известие о том, что Вырубову увозят, тут же разнеслось по равелину Петропавловской крепости. Пришли попрощаться знакомые солдаты охраны. Молоденький комендант принес цветы. Колотила в дверь изнутри соседней камеры красавица-жена министра Сухомлинова, требуя пустить попрощаться с Анной. Солдаты охраны под руки вывели Вырубову, почти вынесли ее из камеры во двор. Посадили в автомобиль - по бокам охрана с винтовками. В другой сели доктор Манухин и депутаты. Для Анны все происходящее походило на сказочный сон. Вот автомобили рванулись и на высокой скорости выскочили за ворота крепости, пронеслись по Троицкому мосту. Скользкие стены страшной тюремной камеры, унижения и страхи, воплотившиеся в грозившем вслед автомобилю кулачишком Куликове, - всё уносилось в прошлое тугим встречным ветром, тонуло в голубой шири Невы. Белыми клочьями кружились над водой чайки. Хохотали, радуясь ее освобождению.

Скоро автомобили подкатили к Арестантскому дому на Фурштадтской, 40. Анну на руках занесли в большую уютную комнату с окном на храм святых Космы и Дамиана. Мягкая кровать, белоснежные простыни. Улыбчивая и скромная медсестра-финка поставила на стол вазу с цветами. Довольный, что всё получилось, доктор Манухин присел на край кровати.

- Вы, доктор, мой ангел-хранитель, - прошептала Анна и поцеловала его руку.

Тишина, доброе отношение персонала, вкусная еда, визиты родителей и друзей - таким после пережитого представился Анне земной рай. Но, как и все земное, рай оказался недолговечным. Через месяц пребывания здесь о Вырубовой вновь вспомнили. За ней опять пришли вооруженные люди. Объявили Анну контр­революционеркой, в 24 часа ее приказано выслать за границу. Прощание с родителями, друзьями и Родиной.

Поезд мчит к финской границе. На станции Рихимякки полупьяная разъяренная толпа солдат отцепила вагон, где находилась Анна. Ворвались в купе: «Выдавайте нам сюда великих князей! Где генерал Гурко?!» Схватили Анну: «Да вот он, сволочь! Переоделся бабой!» - «Растерзать их всех на месте!» Винтовочные штыки почти достают до потолка купе, сверкают в электрическом свете, будто клыки гигантского хищника. И само купе обращается в разверстую, готовую поглотить пленников пасть. Рычанье, гогот, бешеный зрачок нагана в лицо…

Какой ужас испытывала она, бедная калека на костылях, когда автомобиль, куда ее перенесли из вагона, продвигался сквозь ревущую толпу: «Отдайте нам эту царскую наперсницу! Шпиёнку! Подружку Романовых!» «Скиньте ее с авто. Пусть идет пешком по камням!..»


Монахиня Мария (Анна Вырубова).

В ту же ночь Анну вместе с другими «эмигрантами» перевезут и бросят в трюм царской яхты «Полярная звезда». Что это, жестокая ухмылка судьбы? Кошмарный сон длиной в пять суток, что их будут держать здесь? Неведомый Промысл Господень? На этой самой «Полярной звезде», одолевая крутые морские волны, в веере соленых брызг мчался влюбленный Цесаревич навстречу своей Принцессе, навстречу счастью… По палубе прекрасного судна сделал первые шаги его долгожданный сын. В кают-компании этой лучшей в мире яхты протекали самые радостные дни Анны. Здесь они с Государыней играли в четыре руки Шопена, пели. Играла с Великими Княжнами, беседовала с Государем. Здесь она была счастлива своей любовью к Их Величествам. И теперь здесь же - искалеченная, полуживая - лежала в загаженном трюме и под плеск волн о борт слушала безконечные заседания «Центробалта» в прокуренной и заплеванной столовой Их Величеств, ругань и гогот пьяных матросов, споривших между собой, как сподручнее перерезать «германскую шпиёнку», вдоль или поперек, прежде чем выбросить за борт… Хотелось биться головой от отчаяния в железную переборку.

И тогда, чтобы не сойти с ума, Анна доставала припрятанное письмо Государыни, придвигалась вплотную к захлестываемому потоками воды иллюминатору. Она знала эти строки наизусть, но сам потертый на сгибах снежно-белый, в легких узорах листок, изящный наклон букв, исполненные пронзительной искренности слова возрождали чудные видения. Она закрывала глаза, и улетучивался едкий махорочный дым, умолкали вопли и ругань. Волны воспоминаний смывали грязь, подсолнечную шелуху и окурки, и тогда на сверкающую опять палубу вступала сама Императрица в длинном белом платье с жемчужным ожерельем. Невидимая, проходила через гогочущую толпу матросни с «Петропавловска», спускалась в трюм, склонялась над ней: «Дорогая моя мученица, я не могу писать, сердце слишком полно, я люблю тебя, мы любим тебя, благодарим тебя и благословляем и преклоняемся перед тобой, - целуем рану на лбу и глаза, полные страдания. Я не могу найти слова, но ты всё знаешь и я знаю всё, расстояние не меняет нашу любовь - души наши всегда вместе, и через страдания мы понимаем еще больше друг друга… Дорогая, какое страдание наш отъезд, всё уложено, пустые комнаты - так больно, наш очаг в продолжение 23 лет. Но ты, мой Ангел, страдала гораздо больше! Прощай. Как-нибудь дай мне знать, что ты это получила. Мы молились перед иконой Знаменья, и я вспоминала, как во время кори она стояла на твоей кровати… Бог милостив и милосерд, Он не оставит тебя и соединит нас опять. Я верю в это - и в будущие хорошие времена. Спасибо за икону для Беби».

Сердце Анны возгоралось любовью к царственным изгнанникам. И в этом пламени испепелялись собственные страхи и скорби. Наперед выступала тревога за них: «Я тут сижу в бездействии. А их каждую минуту подстерегает опасность… Страдающий о своем отречении Государь. Больной Алёшенька. Как-то он, милый, перенесет долгую дорогу? Кто поможет в случае, если откроется кровотечение?.. Господи, помоги вырваться отсюда! Даруй мне силы и разумение помочь им, несчастным и гонимым…»

Плещут в сталь борта волны. Брызги на стекле иллюминатора. А может, слезы?Может, само соленое море, вобравшее во время плаванья яхты по его волнам молитвы, любовь и радость Царской семьи, нынче плачет над их поруганием, над погибающим русским флотом, над залитой кровью Россией?

С высоты прошедшего столетия жизнь Анны Вырубовой представляется мне тоненькой жердочкой над пропастью ее судьбы и над бездной разверзшейся русской трагедии. Вот она, семнадцатилетняя красавица Аня Танеева, в вихре балов в первую зиму выезда в свет кружится на своей «жердочке». Переутомляется и заболевает брюшным тифом. Лучшие доктора столицы безсильны. Девушка умирает. Но приезжает Иоанн Кронштадтский, молится у постели умирающей, причащает Святых Таин, и Аня выздоравливает… Снежным январем 1915-го она возвращается из Царского Села в вагоне поезда, перебирает в памяти счастливые минуты общения с любимой Императрицей. Вдруг поезд на полном ходу срывается с рельсов. Жуткая катастрофа! Анну с переломанными ногами, разбитой головой и изувеченным позвоночником веревкой выволакивают из-под обломков. Укладывают на вагонную дверь и заносят в сторожку. Врачи, едва оглядев, заявляют вслух: «Она умирает, вон и кость торчит под глазом. Не стоит тратить на нее время…»

Теперь, вослед за Иоанном Кронштадтским, к ней приезжает недавно сам раненный кинжалом в живот, недолечившийся еще Григорий Распутин и вымаливает ей жизнь. Железная дорога выплатит Анне за страшные увечья огромную компенсацию в сумму 100 тысяч рублей. На эти деньги Анна построит лазарет для солдат-инвалидов. Сама же на всю жизнь останется с костылями.

…Через пять суток сидения на загаженной и заплеванной «Полярной звезде» Анну с оставшимися в живых пленниками на катере перевезут на острова в крепость Свеаборг. Кошмарный сон наяву повторится. Грязная тюремная камера. Пьяные матросы врываются по ночам в камеру - вот она, смерть, сверкает на лезвиях штыков: «вдоль будем ее резать или поперек?» И в самый страшный, самый последний момент Господь ниспосылает избавление, как ранее в лице ли следователя Руднева, доктора Манухина, солдата Сашки с оторванными фугасом руками… Да и сами мучители, подобно львам, что лизали ноги брошенным к ним в ров первым христианам, по мере знакомства проникаются к Анне симпатией, защищают, дарят цветы. В Свеаборге солдаты рвут с огромных рябин кисти ягод, поджаривают на огне и угощают ее… Но чаще встречаются «львы», готовые пожрать несчастную арестантку.

Вот как описывает в воспоминаниях сама Анна Александровна этот случай: «Вероятно, мы бы все были растерзаны на месте, если бы не два матроса-делегата из Гельсингфорса, приехавшие на автомобиле...» Один из них, «новый друг Антонов» - так называет его Анна, - буквально спасает ее от самосуда матросов с «Петропавловска», убеждая, что без согласия Советов они не имеют права лишать пленников жизни. Когда петропавловцев сменила команда с «Гангута», те вернулись на свой корабль и убили всех офицеров. Вот происходит некое собрание в количестве 800 человек представителей судовых команд. Президиум постановляет отпустить заключенных Временного правительства на свободу. Анну везут в Смольный к главе Петроградского Совета Троцкому. Происходит это в день Покрова Пресвятой Богородицы. «Матерь Божия, спаси, защити и помилуй нас!..» - взывает Анна. Ее молитва услышана. Приезжает сенатор Соколов в своей черной шапочке и объявляет, что узники могут ехать по домам, а завтра в два часа должны явиться на заседание следственной комиссии. И вновь вал газетных статей, потоки лжи: «Вырубова заседает в Смольном». «Катается на авто с Коллонтай и Троцким…» Следственная комиссия тем временем отменяет решение Временного правительства о высылке за границу.

Божьим произволением Ангел Хранитель простирает над мученицей светозарные крыла, закрывая Анну от кружащего над ней коршуна смерти. Не для того ли, чтобы, очистив страданиями, как золото огнем от примесей, а ее от грехов, возвести в ангельский чин монашеский и содеять правдивым летописцем любви и трагедии Царской семьи?

«Искал для вас хуже, но не нашел»

«Творим-говорим, творим-говорим!..» - под монотонную присказку вагонных колес с искрами в ночи, подложив ладошки под щечку, спала наплакавшаяся всласть от обиды за отца Великая Княжна Ольга Николаевна. На большой скорости болтало вагоны. Из стороны в сторону покачивалась на подушке поседевшая голова спящего Государя. Чем безжалостнее распинали его мысли о роковой ошибке отречения, тем истовее он молился, предавая себя воле Божьей. Даже теперь во сне губы шептали слова Иисусовой молитвы, и скорбное лицо озаряла тихая улыбка.

Всё дальше и дальше уносился поезд от мрачного, залитого дождями, жестокостью и злобой Петрограда. Там под крышей чопорного особняка вскидывался в шелковой желтой постели председатель Государственной Думы Родзянко. В который раз его будил один и тот же сон. Будто звонили в дверь, он открывал и видел на пороге своего младшенького, Георгия*. Бледный, с застывшим в уголке рта ручейком крови, в полевой форме штабс-капитана Преображенского полка, сын глядел исполненным муки взглядом: «Что вы натворили, отец?!» От страха пересыхал рот и прилипал язык к гортани. Колотилось и ломило сердце. Очнувшись, Михаил Владимирович краем простыни промокал слезы, крестился: «Господи, спаси, сохрани и помилуй! Ну кто мог знать, что нехорошо так получится с отречением Государя. А ведь так добивались... Не забыть, утром рассказать сон супруге. Говорят, когда расскажешь, не сбывается. Еще плохие сны как-то на воду сливают…» - бредил он в полудреме.

…Ужом на сковородке, накручивая на себя одеяло, мокрый от пота, вертелся во сне Керенский. Некто безликий в остроконечном черном балахоне наваливался, душил. «Не я, не я. Это он сам, сам, Крымов **. Идеалист. Расшатанные нервы… Да, я кричал, да, угрожал. И он кричал и угрожал тоже. Но не я подтолкнул его к самоубийству, не я. Кто-кто? Корнилов, вот кто! Государственный изменник, он, Лавр, довел его до рокового выстрела. Да отцепись ты!..» Пытаясь вырваться от безликого, свалился с кровати вместе с одеялом на пол. Высвободился, сел. Утер холодный пот, руки дрожали. В окне нагло щерился толстомордый месяц. В лунном свете голые ноги отливали мертвенной синевой.

…Маялся безсонницей в своем смоленском доме изгнанный с поста Верховного главнокомандующего генерал Алексеев: «Рассчитали, как прислугу». Но даже не оскорбленное этой поспешной отставкой самолюбие заставляло лежать до утра с раскрытыми глазами. Лишал сна тот царский взгляд. Будто из темноты ночи проступали грустные глаза Государя при последнем отъезде из Ставки. Теперь Михаил Васильевич готов был язык себе вырвать за те слова: «Считайте себя, Ваше Величество, как бы арестованным». И в ответ тот самый исполненный обиды и презренья взгляд, который будет сопровождать до гробовой доски: «И ты, Брут!» Дурень, пошел на поводу у Гучкова и этого заполошного Родзянки. Будут потомки обвинять меня в заговоре! - темень мыслей черным котенком царапала сердце. Не в силах терпеть боль, вставал и на цыпочках, белый, как привидение, прокрадывался в кабинет, включал свет, глотал таблетки. Сам того не замечая, вытягивался во фрунт перед тем царским взглядом из ночи: «Не грешен, Ваше Императорское Величество, ни в каком заговоре. Я ведь предлагал Вам не ехать в Царское, а остаться в Ставке. Генерал Иванов со своими Георгиевскими кавалерами и посланными в Петроград с фронта полками подавил бы бунт, и всё бы пошло по-другому».

«Но ты в ином грешен, - вонзал коготки в сердце и самую душу безжалостный черный котенок. - Телеграмма командующим фронтами была написана так, что у командующих составилось мнение, будто спасение Отечества и победа над Германией возможны только при отречении Его Величества. Не будь ответных на телеграмму «коленопреклоненных просьб» генералов, Государь никогда бы не отрекся. И, может быть, он не отрекся бы и теперь, если бы ты показал ему телеграмму «Первой Шашки Империи» генерала графа Келлера. Не забыл ее текст? «Третий конный корпус не верит, что ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим тебя». Как и не показал телеграмму командира Гвардейского конного корпуса хана Нахичеванского о готовности гвардейцев умереть за своего Царя».

«Ну что делать? Снявши голову, по волосам не плачут, - проглатывал мысленную «таблетку» генерал. - А теперь? Всё валится».

Не хлопая дверью истории, на цыпочках выйдем, мой добрый читатель, от уснувших теперь вечным сном участников великой трагедии в день сегодняшний. Утро вечера мудренее. Наступило ли оно для нас через сто лет? В свете лучей Христовых заповедей вглядимся в лица, деяния и лавину событий тех гибельных для Российской Империи дней. Станция Дно. Замерший царский поезд. Панические телеграммы Родзянко. «Коленопреклоненные» мольбы командующих фронтами. Генерал Рузский с его злым напором: «Теперь ничего не остается, как сдаться на милость победителя». Все они желали блага Отечеству.

Вот Государь отрекается ради победы, ради спасения Отечества. Казалось бы, вот сейчас на трон взойдет Михаил Второй. Наступит успокоение в обществе. Начнется подготовленное Государем мартовское победное наступление… Победа. Торжество царской власти. И мы с вами жили бы сейчас в самой могучей и богатой стране мира. Но нет. Коромысло весов истории раскачивается.

Но и это еще не конец. На юге России вздыбливается волна белого движения во главе с боевыми талантливыми полководцами. Казалось бы, дни богоборческой власти сочтены. Так думали многие. Не случилось. И вот уже: «Над нами кружат черно-красные птицы. Три года прошли, как безрадостный сон. Отбросьте надежды, поручик Голицын. В стволе остается последний патрон...» Корнет Оболенский приставляет к поседевшему виску револьвер. Весь в слезах, денщик целится из винтовки с палубы в плывущего за кораблем своего рыжего коня…

Утрем слезы, перекрестимся и вглядимся. Отречение Государя. «Отказ» Михаила Александровича. Временное правительство. Мятеж Корнилова. Белая гвардия. Почему все эти жертвы и подвиги обернулись поражением, вселенской трагедией? Такое впечатление, будто незримая Вселенская Рука разрушила все чаяния, намерения и труды. Почему? Да не потому ли, что Россия отреклась от устроенной Божественным Провидением власти? (В той же столь часто упоминаемой нами Англии по сей день властвует монархия. Королю принадлежит законодательная, исполнительная и судебная власть, там нет Конституции даже. И не туманный ли Альбион и подвластные Канада, Австралия, Новая Зеландия являются в наше время самыми стабильными и процветающими странами в мире?) Не потому ли, что презрели Господнее упреждение не прикасаться к Помазанникам Его? Оклеветали. Убили. Пережгли кости царя Едомского в известь (см. Ам. 2, 1). При постройке на крови, костях и пепле «вавилонской башни коммунизма» и теперь не желаем углядеть в искрах Божьего гнева Промысл Его.

Приходит на память притча о подданных, недовольных своим незлобивым, кротким монархом. Взмолились к Богу о даровании им лучшего правителя. Воцарился новый - грозный, жестокий, своенравный. Принялся их топтать, обирать и мучить. Света белого не взвидели: «Боже, такого ли мы просили?» В ответ прогремело: «Искал для вас хуже, но не нашел!»

…Скрипнула не захлопнутая нами дверь истории, и мы опять, добрый мой читатель, видим пробудившуюся ото сна старшую дочь Государя Великую Княжну Ольгу Николаевну. Утренняя вода смыла с румяных щечек следы вчерашних слез. Улыбка юности.

Государь с газетой в руке входит в купе князя Долгорукова: «Представляете, князь, Керенский объявил генерала Корнилова мятежником и государственным преступником! - газета летит на пол. - Совсем они там с ума посходили!..»

Почесывая вздымающий пижаму живот, проходит на половину жены Родзянко. При свете утра страшный ночной сон поблек и истаял. Но на всякий случай... «Как ты говорила, какие слова надо произнести, чтобы плохой сон не сбылся?» - «Рассказать вслух», - из-под руки причесывающей ее комнатной девушки отвечает супруга. «Это тебя, милая, расстроит на весь день…»

Керенский завтракает в столовой Зимнего с царского серебра. Пригубливает вино из царских подвалов, кривится - ему чудится привкус полыни.

Сергей Жигалов.

* Третий, младший сын М.В. Родзянко - штабс-капитан, командир роты Преображенского полка Георгий будет расстрелян большевиками 26 января 1918 года в Киеве.

** Генерал Александр Михайлович Крымов был обвинен в заговоре против Временного правительства и Керенского на стороне Корнилова. Был вызван к Керенскому для объяснений и застрелился 30 августа 1917 года.

78
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
4
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru