Охваченный жалостью…

Музыка Чайковского обращает сердца слушателей к небесной красоте.

Об авторе. Вячеслав Вячеславович Медушевский родился в 1939 году в Москве. Доктор искусствоведения, профессор Московской консерватории, Заслуженный деятель искусств Российской Федерации, член Союза композиторов России. Автор книги «Духовный анализ музыки» (2014 год). Живет в Москве.

Давайте разберем это трепетно-трагичное произведение, симфоническую фантазию «Франческа да Римини» Чайковского. Основа сюжета взята из пятой песни мрачного «Ада» «Божественной комедии» Данте. Дочь правителя Равенны Франческа отличалась необыкновенной красотой. Отец ее выдал замуж, имея целью династические намерения, но она полюбила Паоло, младшего брата своего мужа. Когда Паоло и Франческа читали роман «Ланселот», то как бы против своих намерений, увлеченные действием романа, сомкнули уста в поцелуе… Любовников застигнул в это самое время муж Франчески, и они оба были убиты… Данте встречает их души в глубинах преисподней.

Известен отзыв композитора Римского-Корсакова о «гениальной «Франческе»: «Чайковский, сочиняя заключение, просто немного поленился».

Суждение спорное. Ведь у Чайковского были иные намерения. Он продвигается глубже: хочет потрясти не воображение, а душу слушателя. Мертвенную, без горячей сочувственной любви душу - пробудить к жизни.

Формальная, внешне-изобразительная картина потусторонних страданий Паоло и Франчески кажется холодной, ледяной. В ней есть нечто как будто безсмысленное - разве ж мы роботы бездушные, чтобы равнодушно взирать на вечные муки людей? Но даже и не только эта картина потрясает душу. Затронуты религиозно-совестные основания души. Именно здесь - главная причина сильного действия этой сцены Дантовой «Божественной комедии». Она содержит провокацию для совести: суд человеческого сердца кажется милосерднее суда Божия. Нам жалко Паоло и Франческу!.. Мы содрогаемся от такого строгого суда над ними… Как это может быть?! Разве может быть человек - милосерднее Бога? Здесь сказался формально-юридический ригоризм католической веры: нагрешили? - извольте пройти во ад.

Сердце вспыхивает от этой художественной провокации католического автора (здесь опустим сложный вопрос об источниках вдохновения Данте). Сердце читателя - слушателя испытывает чувства, подобные мукам божественного правдолюбца Иова, ищущего не облегчения мук, а лица Божия в Его высшей справедливости, основанной на любви. Ведь, по слову Тертуллиана, «всякая душа - христианка». И потому знает в глубине души и оттого верит, что Бог справедлив как любящий Отец, а не как равнодушный юрист. Что, конечно же, не отменяет абсолютного значения Заповедей Божиих.

Святые отцы Православия не фантазировали относительно посмертной судьбы людей. Они имели точное извещение о ней от Бога. А если не имели, то предполагали о ней с добрым, а не сухо-юридическим помыслом. Чин православной панихиды содержит в себе презумпцию святости: «Со святыми упокой»!

Этот дар знания посмертной участи души сохранился у святых и в наше время. Святой Иоанн Кронштадтский однажды сказал об умершей: «Она помилована». - «Батюшка, вы говорите как получивший извещение Свыше». - «А то как же иначе? Ведь о подобных вещах нельзя говорить без извещения, этим не шутят» (Митрополит Вениамин (Федченков), «Отец Иоанн Кронштадтский»).

Как осмыслили бы святые отцы реальный жизненный случай, послуживший основой этой песни Данте? Суды Божии безмерно глубоки, ибо они суды любви. «Мои мысли - не ваши мысли, ни ваши пути - пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис. 55, 8-9).

В ситуации Паоло и Франчески святые отцы увидели бы и некие смягчающие обстоятельства. Ведь даже несовершенный земной суд, взращенный христианской культурой, руководствуется принципом соответствия меры наказания степени преступления, нечаянный проступок не путает со злоумышлением. Действие в пылу страсти, когда воля человеческая отчасти парализована, не отождествляет с преступлением, совершенным с холодным расчетом. Неужели суд Божий менее совершенен, чем суд человеческий? Это хула и клевета на Бога. В намерениях Франчески и Паоло отсутствовала грязь циничного, произвольно-сознательного греха. Они не имели блудливости в душе, - просто поддались искусительному очарованию романа, который читали в этот момент. Божье попущение, именно в этот момент предавшее их смерти через убийство, могло иметь целью предотвратить развитие греха в сторону грязи, дабы не запачкались души для вечности. Далее, насильственная смерть сама по себе уже есть наказание за грех - и она может уменьшить наказание за гробом.

Сталкиваясь с интерпретацией этого сюжета Данте, как это определил своей фантазией католический автор, душа читателя не может быть не потрясена неким «формализмом» Божьего суда. Песнь содержит в себе парадокс, загадку, на которую мучительно пытается найти разгадку православная любящая душа лирического героя произведения Чайковского. Сила его варианта завершения и состоит в том, что именно на этой высшей точке потрясения души он и обрывает свое повествование.

«Охваченный безконечной жалостью, Данте изнемогает, лишается чувств и падает, как мертвый», - читаем мы в предисловии Чайковского к рукописи партитуры. Здесь и ответ на упрек Римского-Корсакова: «Чайковский поленился». Пьеса и должна именно оборваться на вопле души к Богу, а не закончиться спокойно и благополучно.

Многие смысловые обертоны слились в этой музыке. В ней вопль души, горящей сочувственной любовью к героям и потому глубоко страдающей.

Слушатель выносит из музыки не философию фатализма, а тепло живого любящего и ревностного сердца, хотящего суда праведного, в соответствии с Божественной любовью, как и Господь призывает: «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Ин. 7, 24). Патетическое завершение музыки - истинное художественное откровение. Феномен патетического писатели XVIII века связывали с величием души. Величие же души состоит в ее способности выходить за пределы своего земного существования, откликаться на всю боль мира, обнимать своей любовью всех, почитая свое телесное бытие ни за что и, безусловно, предпочитая духовное плотскому. Исток и сущность величия - в жертвенной любви.

Музыка Чайковского полна такой духовной отваги и любочестия. От ее величия возвышаются и сердца слушателей, если они проникаются ее красотой и силой сочувственной любви. Душа лирического героя произведения, подобно душе Иова, предстоит пред любовью Божией, безоговорочно доверяя ей и именно потому дерзновенно взывая к ней в поиске правды любви Божией. Она воздевает к Небу руки, вознося и души Франчески и Паоло. Музыка Чайковского только по видимости душевна. А в глубине и по сути - возвышенна и духовна, и сокровенно-добрым движением воздвизает сердца слушателей к Небесной красоте.

Вячеслав Медушевский.