Колыбельная для Ангела

Исповедь незнакомого человека.

Пришла в редакцию как бы случайно. Представилась - Елена. Просит дать объявление о больной тетке в Самаре, что ей сиделка нужна. Сама, сказала, из Москвы приехала. И уже вот уезжать надо. А тетка здесь одна, почти без ухода (внуку здешнему 35, но своя семья, дети, работа, не до тетки лежачей ему сейчас). Оставила объявление с визой священника: «Благословляю. Иерей Роман Боголюбов, храм Петра и Павла» (такой у нас в газете заведен порядок). Взял листок. Будем публиковать, конечно же. На этом бы и всё. Но нет, присела на краешек стула, скинула пальтецо и вдруг заговорила с какой-то почти что жадностью. Словно намолчалась уже за много лет… Оказалось, вовсе она и не из Москвы, а из какой-то французской деревеньки рядом с Женевой, Швейцария. Но это там как бы уже заграница. Там у них, за околицей, Франция начинается. Просто во Франции материально чуть лучше жить, вот и подались они туда из Женевы, рыба где глубже, а человек где лучше. Хотя… «Швейцарцы, те работяги, трудятся, а французы… бастуют. У них ни дня нет без забастовки. Вот эти самые «желтые жилеты» - типичная Франция. Всё чем-то недовольны. Всё чего-то качают права. Это для них очень характерно. Всё время протестуют против всего! Французскую революцию двести пятьдесят лет всё никак не окончат», - сетует Елена. Ладно, учтем. Мне становится интересно.

Самой уже 67, но выглядит, как и многие на Западе, заметно моложавее. Личико светлое, без морщинок, как бы чуть-чуть восторженное. Малость не наше уже лицо, нет свинцовой тени здешней суровости. Климат, что ли, другой. А выросла в той же Самаре, на Безымянке, как, между прочим, и я. Отец у нее на заводе, мама учительница. Возле ДК «Родина» была квартира. Первый этаж, зарешеченное окно. Всё детство смотрела на улицу, где люди шастали туда и сюда. Главное ее развлечение было на людей из окна смотреть.

Хорошо, что на свете есть Россия. Хорошо, что в России есть Самара. Хорошо, что в Самаре есть Петропавловский храм!..

В пятнадцать лет с родителями переехала в Москву. Окончила медицинский, «зубрилой» себя зовет, от этого все у нее пятерки. Врач-эндокринолог. «Это так сложно!» - уважительно говорю ей. «Нет, что вы, ничего сложного!» - улыбается. На одном месте семнадцать лет проработала в районной больнице. В одном кабинете даже. И так бы сидела и дальше там. Но муж-врач от нее ушел (у них две дочери). Сейчас у него другая семья, еще дети. А она тоже недолго скучала, как уж так вышло, не знаю, но познакомилась с англичанином, и тоже врачом. Он работал во Всемирной организации здравоохранения, как раз штаб-квартира в Женеве. Так и попала она туда. Когда летела к мужу в Женеву, в голове все крутилась одна мелодия, услышала ее в аэропорту случайно. Печальная плавная скрипка. Словно бы плачет, словно предупреждает о чем-то, прощается… С жизнью прощается, с радостью, родиной, судьбой… Долго ее эта мелодия преследовала потом, наконец, забылась, ушла. А спустя время сама отыскала ее в интернете. «Колыбельная для Ангела» называется. Американского композитора Джона Уильямса, вроде бы так. Даже всплакнула…

Имеет Елена теперь два гражданства, наше и французское. Муж - англичанин, в семье их звучали сразу три языка («а в школе я вообще учила немецкий»). Врач он был странный, Том (все имена и фамилии, кроме специально оговоренных для молитвы, - изменены), боялся лечить, не хотел заниматься с пациентами. А только чтобы наука, статистика. Какие-то методички. Для него ВОЗ самое то. «И вообще он странный… Добрый был, как Иисус Христос!» - восклицает она, не замечая, что я внутренне сжимаюсь от такого неделикатного сравнения. Но вижу - она ничего плохого не имела в виду. Замечания ей не делаю. Ладно уж. «Представьте, я воду на землю пролью, а он возмущается: в мире воды не хватает, засуха, а ты чего…» Или вот разобьется где-нибудь далеко-далеко самолет, 150 погибших. И он… плачет! Хотя там и нет ни одного ему лично знакомого. Такой вот был человек. Сама доброта. Про таких, как он, англичане говорят: humble shy, ну, то есть по-нашему скромный, застенчивый… Дочка родилась, Катя.

- И про первых двух дочерей расскажете?

- А как же! Старшая окончила искусствоведческий, МГУ. Сейчас ей 42 года, в Женеве работает «на дядю». Продвигает ему продажу драгоценных украшений. Вот тебе и всё искусствоведение... Не слишком успешно складывается у нее, но у меня ни цента не берет давно. Сын ее наполовину бельгиец. Папа его (давно оставил их) в Бельгии работает в пиццерии, у него деньги то есть, то нет. Так что ей даже удобнее сидеть на пособии как матери-одиночке, чем с него алименты брать. Тяжелый хлеб, но не жалуется, сына растит. Вот смотрите, какая красивая! (тыкается в телефоне, показывает на рыжеволосую женщину с лицом приятным, волевым). А это внук, рыженький, симпатичный. А рядом с ними (называет незнакомую мне фамилию) - он, может, будет президентом Франции, известный политик (на меня смотрит с экрана бородатый нестарый мужчина, хотя и уже седой). «Кто только чуть было не стал президентом Франции!» - думаю я. Удивительная все же страна…

- А вторая… - продолжает гостья, - это моя беда. Анна!.. Помолитесь!.. Она ведь крещеная. Моя боль… Ей уж 32, а ни семьи, ни работы, ни даже образования. Одни лишь нервы с ней… Два раза с собой чуть не кончила. Первый раз еще в Москве, в девятнадцать, едва ее удержала, уже и ноги она с балкона свесила (девятый этаж)… А потом, во Франции, таблеток наглоталась, но я успела вызвать врачей. Откачали. Училась во Франции до десятого класса. Её дети дразнили русской. Она мне на это пожаловалась. «А ты и есть русская, - говорю ей. - На правду не обижаются». Она мне: «Хочу среди своих жить! Ты ведь меня не спрашивала, когда за границу поволокла…» Да ведь ей тогда четыре только годика было… Как ее спросишь?.. И упросила она меня отпустить ее к отцу в Москву. Поехала. Отец дочерей своих любит, принял ее в семью с распростертыми объятиями. Жена его не возражала, спасибо ей. А вот с их детьми у моей дочери сразу начались конфликты. Даже к семейному психологу все ходили, не помогло. С моей дочерью кроме меня никто ужиться не может. Сбагрил отец ее жить к моей маме (ее бабушке). И тоже… «Ты ко мне в комнату без стука не входи, это моя территория». - «Да ведь я же здесь живу. Это ж моя квартира!» - со слезами отвечает ей бабушка. - «А ты здесь не прописана. Или законов не знаешь?» Вот так. Бабушка выбежала на улицу - и весь день на трамвае каталась туда-сюда по Москве. Домой к такой внучке идти не хотела. Вызвали они меня в Москву. Прилетела. Едва их утихомирила. В школе вечерней то же самое началось… «Какое вы имеете право так со мной разговаривать?» (учительнице) Или того хуже: «Я буду жаловаться на нарушение моих прав». У всех - и у учащихся, и у учительницы - глаза на лоб полезли. Не привыкли к такому. «Откуда ты взялась такая на нашу голову?» - «Из Франции». - «Ну и катись на свои Елисейские поля, там будешь своих французов строить…»

В Москве поступила в медицинский, не смогла учиться. Бросила. Во Франции поступила в медучилище. Но там у нее с молодым человеком случился роман, а когда они расстались, чтобы не видеть его, в училище перестала ходить. Так осталась без образования. Работала в хосписе в ночную смену. А это вдвойне тяжело. Словно вся жизнь вверх тормашками… Просила ее: найди себе дневную работу. Не брали.

Была чужой среди французов, потом - чужой среди русских. Везде не своя. Словно какой-то бес правосознания в нее вселился… Всем только доказывала, что у нее какие-то есть особенные права… А в России так не принято. Здесь лучше смолчат, чем спорить и доказывать что-то.

Но был с ней на родине и хороший момент… Вдруг говорит:

- Мама, я приглашаю тебя завтра утром в храм на мое крещение.

Я аж опешила. В Бога тогда не верила, отец - коммунист… И сама не крещена. И детей не крестила (дочка старшая тоже сама крестилась, Бог и ее привел: помолитесь об Александре!).

- Да как же так, доченька, - спрашиваю у нее, - или ты верующая стала?

- Моя духовная жизнь - мое личное дело. Но уж тебе как матери, так и быть, скажу. В Бога всегда верила и хочу верить. Завтра крещусь. Стану русской по-настоящему.

И крестилась! Я в храм все-таки пришла и сама это видела. Сейчас уже так скажу: слава Богу! А тогда… нет, не понимала еще…

- Ну а младшая - крещеная? - спрашиваю.

- Да, крещеная. Но не у нас. В англиканской церкви. Ее дедушка (отец мужа) был сэр. Ему английская королева пожаловала рыцарство за его безупречный труд во благо Короны.

- За что же такие громкие титулы там дают?

- Был он секретарем их министерства бывших английских колоний (как-то вот так называется). Министры, те менялись один за другим. А он, секретарь, сидел на месте и все дела там решал, во всё вникал, трудился. За это и наградила его королева. За это и его внучке (внучке сэра) решили оказать честь, предложили крестить ее в Вестминстерском аббатстве (там только родственников сэров крестят, должно быть). Но те покумекали между собой и решили крестить ее в небольшом приходском храме в их городке. Чтобы было легче родственникам и знакомым прийти на крестины. Я была тогда неверующая, но против англиканского крещения дочери не возражала. Если у них так принято, то и ладно… Меня тогда другое заботило (сейчас даже смешно вспоминать): как же мне обращаться к отцу моего мужа. Неужели - сэр? Мы тогда только еще собирались расписаться (в Англии все браки только в храме заключаются, а мы с мужем были неверующие тогда и потому заключили брак по-светски на территории Франции, и добавилась к моей русской простой фамилии звучная английская приставка - КИНГ (Король)!).

…А английский свекор мне спокойно так говорит: зови меня просто - Дик! И засмеялся. Сразу стена отчуждения как-то рухнула между нами.

Муж умер в 2007 году… Странной была его смерть. Но давайте уж по порядку. Когда мы стали вместе с ним жить, начала за ним замечать такое: вечером придет с работы и сразу потягивает бокал-другой вина. Потом уйдет в ванную, выпьет там пива. А за ужином - скотч-виски, а это уже крепче. Пьющим он оказался. Далеко не только у нас на родине мужчины пьют. Когда гостила у его родителей в Англии, говорю им: «Почему ваш сын вечера не проведет без бутылки? Повлияйте на него. Остановите как-то! У нас так не принято. Мой отец всего пять бутылок вина за год выпивал, на главные праздники - Новый год, День Победы, Первое мая… А у вас что? Каждый день, что ли, праздник?» Они мне: «У нас вот такая традиция - за ужином бокал-другой вина, это нормально». Вижу, говорят мне это фальшиво, чего-то недоговаривают. Тогда я им стала рассказывать про пиво в ванной, про скотч-виски… И тогда уж его мать мне в ответ: «У нас не принято, когда жена осуждает мужа». И всё! Молчок. Так вот и мне пришлось с этой их странной «традицией» смириться. А пил он каждый день. Словно хотел забыть чего-то…

И вдруг приходит ему из Англии приглашение на очень авторитетную научную конференцию. О нем вдруг вспомнили как о враче, практиковавшем в Папуа Новой Гвинее. Он было уже собрался ехать… разволновался. Выпил даже больше обычного, чтобы хоть как-то успокоиться… Смотрю: сам не свой. И вот уже за день или два до отъезда попросил он меня поехать вместо него. Уже и письмо он туда написал, оказывается, что вместо него жена на конференции его доклад представит. И руководство конференции с этим согласилось.

- Но почему? Ведь ты так ждал этой конференции?! - спрашиваю с каким-то нехорошим предчувствием.

- Сказал им, что у меня грипп.

- Но у тебя же нет никакого гриппа!

- Просто я… не хочу встречаться… со своим прошлым…

И как-то странно, тяжко на меня посмотрел. Пришлось мне вместо него ехать.

А конференция и правда была необычная. В конце 1970-х годах в Папуа Новой Гвинее шла гражданская война. И мой муж, тогда еще молодой врач, был направлен туда по линии ВОЗ. Много практиковал как хирург, ведь там были сотни и сотни раненых. Он потом всю жизнь вспоминал, сколько видел там убитых… Возможно, от этого и пил… И вот там он заметил, что у него пациенты умирали чаще, чем у его коллег. Это его страшно мучило, и он поклялся никогда больше не лечить пациентов. Посчитал себя недостаточно сильным врачом… Это стало болью всей его жизни… Там, наверное, и веру он потерял. А ведь в детстве пел у себя на родине в церковном хоре… Я почти уверена, что ни в чьих смертях он как врач неповинен. Просто ему доставались пациенты с более тяжелыми ранениями. Просто ему не везло. А он корил себя за эти, как он считал, свои врачебные ошибки…

Ну а конференция была посвящена одной весьма необычной болезни. Куру.

- Что это за болезнь такая?

- О, это болезнь особая. В 1930-х годах, то есть по меркам истории совсем недавно, были обнаружены в Папуа Новой Гвинее племена аборигенов, которые жили еще словно в каменном веке. Врачи, специалисты принялись их изучать. И что же? Столкнулись с необычной болезнью, смертельной. Куру. И вот два врача, один австралиец, другой американец чешского происхождения, сумели доказать, что болезнь эта имеет причиной… традиционный для этих племен каннибализм! Оказалось, у тех племен есть такой обычай: когда умирает человек, в память о нем, «заботясь» о его посмертной участи, как бы тем самым «продлевая» его существование, родственники съедают мозг умершего. Ну а потом через какое-то время дети, женщины вдруг начинают трястись, на лице появляется застывшая жуткая улыбка смерти… Изменения в мозге. Тряска. Невозможность передвигаться… скорая смерть… Оказалось, причина в этом дичайшем обычае людоедском. Никому нельзя себе подобных есть! За это следует наказание - на всех уровнях, в том числе и биохимическом… Нельзя! Природа сама против этого протестует. И тогда приходит куру.

Потом уже, в некотором шоке от услышанного, прочел в Википедии:

Куру - болезнь, встречающаяся почти исключительно в высокогорных районах Новой Гвинеи у аборигенов племени форе. Болезнь была подробно описана в 1957 году австралийским врачом Зигасом и американцем словако-венгерского происхождения Карлтоном Гайдузеком. Слово «куру» на языке племени форе имеет два значения - «дрожь» и «порча». Члены племени форе верили, что болезнь является результатом сглаза чужим шаманом.

Болезнь распространялась через ритуальный каннибализм, а именно поедание мозга. С искоренением каннибализма куру практически исчезла. Однако все еще появляются отдельные случаи, потому что инкубационный период может длиться более 30 лет. Главными признаками заболевания являются сильная дрожь и порывистые движения головой, иногда сопровождаемые улыбкой, подобной той, которая появляется у больных столбняком. Отсюда обозначение «смеющаяся смерть» для описания куру, подхваченное журналистами. Члены племени форе так о болезни никогда не говорят. В начальной стадии болезнь проявляется головокружением. Потом добавляется головная боль, судороги и, в конце концов, типичная дрожь. В течение нескольких месяцев ткани головного мозга деградируют, превращаясь в губчатую массу. Заболевание характеризуется прогрессирующей дегенерацией нервных клеток центральной нервной системы, особенно в той области головного мозга, которая управляет осуществляемыми человеком телодвижениями. Развивается тремор туловища, конечностей и головы. Это заболевание встречается преимущественно у женщин и детей и считается неизлечимым, через 9-12 месяцев оно заканчивается смертельным исходом.

На конференцию был также приглашен и сам первый исследователь той болезни, получивший за свое открытие Нобелевскую премию, Гайтузек. Вот из-за него-то, должно быть, и запререживал так сильно мой муж. На конференцию престарелый ученый приехал сразу с несколькими уже давно повзрослевшими, женившимися, остепенившимися и даже постареть успевшими «приемными сыновьями» из Гвинеи. Он их тогда десятками усыновлял в Новой Гвинее и везде за собой возил. Даже на вручении ему Нобелевской премии (1976 г.), куда приглашают не больше определенного количества родственников и друзей от каждого награжденного, он привез всю эту смуглую ораву и грозил, что если всех их не пустят в зал церемоний, то они разобьют палатку перед самым королевским дворцом в Стокгольме… Потом-то выяснилось, что Гайтузек был педофил. Он был осужден и отбыл срок в тюрьме. Наверное, это единственный случай, когда Нобелевский лауреат осужден по уголовной статье…

Мой муж в ту далекую пору в Гвинее был субтильный юноша, робкий, и - мне об этом больно рассказывать - его там преследовали кто-то из тех самых ученых (не называю их поименно, я этого точно не знаю, но ему пришлось многое от них претерпеть, его всячески пытались втянуть в извращения). И потому так взволновала его возможная встреча со всеми этими людьми на конференции. Встреча со своим прошлым.

Снова заглядываю в интернет. На этот раз набираю: Гайтузек… Да, всё так… Нобелевский лауреат, знаменитый вирусолог, усыновивший более 50 детей из различных племен Папуа Новой Гвинеи, был обвинен одним из этих детей в сексуальном насилии и осужден на год тюрьмы. Его какое-то время считали чуть ли не жертвой клеветы, великим ученым, чей чисто антропологический интерес к сексуальным практикам полинезийских племен был превратно понят. Но Гайтузек сам ответил сомневавшимся - незадолго до смерти (он умер в 2008-м) он дал интервью BBC, где его прямо спросили, заставлял ли он приемных детей заниматься с ним сексом, на что он крайне возмущенно ответил, что никогда не заставлял детей заниматься с ним сексом, потому что все мальчики, которые у него были, а их было более сотни, сами прыгали к нему в постель. Далее в том же интервью Гайтузек обрывает рассказ и кричит, что вот это и есть нормальная семья, что невозможно иметь крепкую семью без секса между поколениями.

Прости, Господи!.. Без брезгливости и содрогания читать эту кромешную мерзость невозможно! Если такие персонажи встречаются среди Нобелевских лауреатов, то что тогда говорить? Какое-то «куру» в том или ином виде настигнет непременно эту содомско-педофильную цивилизацию… Но вот что характерно: когда в полицию попал дневник этого самого Гайтузека с описанием своих «отношений» с детьми, только один из всех его многочисленных подопечных признался в домогательствах. Остальные промолчали.

…Вот с таким вот прошлым и не захотел встречаться Том.

Но прошлое иногда приходит без приглашения.

…Я пробыла на конференции всего два дня. Ехала в такси из аэропорта, и в машине - вот представьте! - играла та самая «прощальная» мелодия. «Колыбельная для Ангела». Она в моей жизни, наверное, появляется только тогда, когда что-то значимое происходит. Приехала домой, открыла дверь ключом и поднялась на второй этаж, где спальня. Но дверь была заперта изнутри. Сразу вызвала, нет, не «скорую», но что-то вроде российского МЧС. Приехали, взломали дверь… Мой муж, почти голый, лежал на полу. На тумбочке стояла початая бутылка вина. Он был весь белый-белый, так кровь уже среагировала на его смерть.

Вот посмотрите, какой он был в лучшие свои годы (снова щелкает в телефоне).

…На меня смотрит красивый мужчина, с бородой, типичный англичанин. Даже не верится, что за плечами у него вот такое. А впереди - печальный конец.

- Это он такой вальяжный да уверенный только в доме родителей, - объясняет Елена. И, словно оправдываясь, объясняет:

- Он любил Россию, русских, хотя и не любил коммунистического режима. Ему было всего 58 лет...

Дочка потом долго не могла успокоиться. «У всех есть папы, а у меня теперь нет, - и плачет. - Никто меня теперь по головке не погладит, как он…»

Дочка - вся в него. Думаю, лучше, чем она, была, наверное, только Божия Матерь (я снова морщусь от такого нелепого сравнения, но опять, ладно уж, молчу). Такая добрая, такая светлая! Всему верит… Когда работала в хосписе санитаркой, больные гладили ее по руке и просили прийти к ним и завтра. «Но я завтра не дежурю», - объясняла она. «А вы все же придите, - упрашивали ее больные. - Вдруг мы до вашей смены не доживем? А так хочется еще хоть раз вас увидеть».

Вот какая она красивая (снова достает телефон).

На меня смотрит Алиса в стране… не скажу чудес. А скорее Алиса в стране не совсем традиционно ориентированных физиономий. Чистая - среди грязи. Красивая какой-то очень милой английской красотой. Хрупкой. Ранимой.

- У дочери недавно выявилось очень страшное иммунное заболевание, - рассказывает ее мать. - Такая беда! Ее ждет, быть может, инвалидная коляска… Врач долго не хотела проверять меня на этот опасный вирус. «Зачем вам? Дочери этим не поможешь!» Но я настаивала. И настояла. Ведь у меня еще две дочери, и если дело во мне, то и их этот недуг может затронуть. Проверилась. У меня этого заболевания нет и в помине. Значит, его носителем был мой муж. Почему так всё страшно?

…Прошу вас, помолитесь о моей болящей дочери Екатерине! (но только келейно, ведь она принадлежит другой христианской конфессии).

И дочери мои между собой не ладят. Старшая не общается со средней, ведь та обидела ее любимую московскую бабушку, теперь уже упокоившуюся. Средняя терпеть не может Катю (однажды даже стукнула ее, повредила нос). И всем я нужна. Старшей - посидеть с Майклом. Средняя без меня и шага не может ступить, хотя и талдычит, как заведенная, про какие-то всё свои «права». Младшая… Это моя мука. Безконечно ее люблю. Такая редкая девочка, и такое несчастье!..

И тут вот звонят мне из родной, далекой Самары. У тетки инсульт, надо срочно к ней ехать. Я стольким тетке обязана! Благодаря ей стала врачом. И вот уже три месяца я на родной стороне. И что же? Ходила, ходила я мимо Петропавловской церкви (она и в моей юности была действующая). И вот решила: дай, думаю, зайду. Я ведь уже знаю: всё зависит от Бога…

- …и немного от нас! Так группа «Любэ» очень верно поет, - вставляю свое словцо. - Но от нас - совсем чуть-чуть. Скорее, лишь декларация о намерениях (что тоже важно, конечно).

- Ну, в такие тонкости я не вдавалась. Просто почувствовала: Он есть! И надо быть с Ним. Решилась. Приняла крещение в Петропавловском храме. Крестил меня, рабу Божию Елену, священник Николай Николькин. Вот я и свидетельство о крещении зачем-то с собой ношу. Словно всё никак не могу поверить в свое счастье (показывает красочное Свидетельство о крещении, с иконой Божией Матери на обложке). Дата поставлена - 15 января. День Преподобного Серафима Саровского.

- Так вы всего два месяца как Православная! - даже воскликнул я от удивления. - То-то на вашем лице ни одного темного пятнышка нет… Так и сияете добротой. Вам ведь всё прежнее простилось. Теперь - с чистого листа.

- Когда крестилась - а меня одну крестил батюшка - дала себе слово: теперь буду только с Богом! Во всем. Иначе мне с моими бедами просто не выстоять. Скоро еду к дочерям, опять на чужбину…

За окном уже начали сгущаться сумерки. Разговор неожиданно затянулся. Я уже отвлекаюсь, теряю нить разговора. Думаю о том, как бы найти и мне, послушать эту мелодию. И может ли мелодия быть «заграничной»? Имеют ли ангелы какое-то гражданство… Ведь все беды этой женщины имеют заграничное «производство». Словно какой-то злой вирус и правда вселяется в тех, кто оказывается на чужбине. И с ним так трудно бороться, если только не привит ты от всех этих зарубежных бацилл глубокой Православной верой. С ней ничего не страшно. А так… Хома Брут из гоголевского «Вия» пытался огородить себя кругом молитв, вот только силы веры у него не хватило. Ну а мы все уже от рождения ограждены от ненужных испытаний государственными и иными - незримыми, духовными границами, за которыми что-то чужое, не наше, не нужное. И когда переходим мы за эти отмеренные нам границы, могут произойти истории, подобные этой. И дело тут не в пресловутом «железном занавесе», которого я не сторонник, конечно же. Просто это строгая и печальная реальность, с которой приходится считаться. Ведь первым космополитом был не кто иной, как Каин…

В конце беседы Елена словно спохватывается. «А это вот объявление я у вас оставлю». Вспомнила, с чего начали разговор. На листке вновь, но уже словно другими глазами, читаю: «Благословляю. Иерей Роман…»

И тут вдруг доходит до меня, что это благословение не просто так ей дано, и не только, быть может, на публикацию объявления.

- Сначала я в Епархию пошла, - объясняет гостья. - Там меня секретарь, Варвара Вячеславовна, по-доброму так встретила. Выслушала и говорит: вы в «Благовест» обратитесь. Пусть в газете объявление дадут. Так вот и сделала. А священник на это благословил. Когда в родную Самару ехала, вы не поверите! Вдруг в душе заиграла скрипка. Та самая, из «Колыбельной…» И сейчас эта мелодия не уходит, нет-нет, да и зазвучит. Но как-то порадостнее немного.

Да, бывает, что в благословении священника дается нам и то, к чему мы себя и не готовили. О чем и не помышляли даже. Как знать… И не был ли этот наш разговор все-таки не случайным? Как не случайно, конечно же, появилась на этом листочке с текстом объявления такая вот надпись: «Благословляю. Иерей…».

Когда ушла, растаяла в вечерних сумерках за окном, сразу стал искать в интернете мелодию. И долго вслушивался потом в неземные, печальные всхлипы.

Колыбельная для Ангела

…Господи! собери Своих чад рассеянных - по своей ли воле, по наитию ли дьявола, или по какой нужде покинувших родину, - у Себя в доме, в России их собери! На Святой Руси… Где и горевать легче, и праздновать веселей.

Антон Жоголев.