‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«Исполнить последний долг христианина…»

Документальное исследование Православного писателя Николая Коняева о последних днях жизни Александра Сергеевича Пушкина.

См. также...

Документальное исследование Православного писателя Николая Коняева о последних днях жизни Александра Сергеевича Пушкина.

Эту публикацию пушкинского исследования нашего друга
Николая Михайловича Коняева мы посвящаем его светлой памяти.

В истории каждого Православного храма можно отыскать такие мгновения, когда все напряжение духовной жизни России сосредоточивается в его стенах или возле них. Иногда подобные мгновения неприметны для рассеянного взгляда, иногда - растягиваются на длительное время, и даже погруженные в житейскую суету люди ясно видят, что здесь вершится неземная история нашей страны. В истории санкт-петербургского храма во имя Спаса Нерукотворного Образа, что на Конюшенной площади, такими мгновениями стали февральские дни 1837 года.

1 февраля (по старому стилю), ночью, сюда принесли тело Александра Сергеевича Пушкина...

1

Тот, кому доводилось бывать в этом храме, не мог не заметить: каким бы пасмурным ни выдался день, за время, пока идет служба, забываешь о промозглой и слякотной погоде…

Архитектор В.П. Стасов так спроектировал освещение храма, что из верхнего окна над алтарем все время льется яркий, подобный солнечному свет.

Тут всё понятно...


Портрет Пушкина. Художник А. Нейманн, конец XIX века.

В вышину, где нет никаких теней, вынесено застекленное желтым стеклом окно. Поразительно только, как точно рассчитаны архитектором расстояния, чтобы создать эффект живого солнечного света в храме…

Но когда идет церковная служба, забываешь рационалистические объяснения, невольно воспринимаешь струящийся из алтаря солнечный свет как часть того великого чуда, которое творится во время Литургии.

Таким же солнечным светом была освещена церковь Спаса на Конюшенной и 1 февраля 1837 года.

Пушкина должны были отпевать не здесь...

Сразу после кончины Пушкина появилось объявление:

«Наталья Николаевна Пушкина, с душевным прискорбием извещая о кончине супруга ее, Двора Е.И.В. Камер-Юнкера Александра Сергеевича Пушкина, последовавшей в 29-й день сего января, покорнейше просит пожаловать к отпеванию тела в Исаакиевский собор, состоящий в Адмиралтействе, 1-го числа февраля в 11 часов до полудня».

Исаакиевский собор в Адмиралтействе (не надо путать с нынешним, не достроенным тогда Исаакиевским собором) был выбран по той простой причине, что он был приходской церковью семьи Пушкиных. Но по дороге туда похоронная процессия неизбежно должна была пройти мимо дома на Невском, где жил нидерландский посол Геккерн, и, чтобы не омрачать похоронное шествие эксцессами, Император Николай I приказал провести отпевание в придворной Конюшенной церкви.

Воля монарха тут явно совпадала с Божиим Промыслом. Храм Спаса Нерукотворного Образа возникает в судьбе Пушкина задолго до императорского повеления.

Еще 27 января, когда врачи первый раз осмотрели рану, решено было позвать священника.

- За кем прикажете послать? - спросил у Пушкина доктор И.Т. Спасский.

- Возьмите первого ближайшего священника, - ответил умирающий поэт.

«Ближайшим священником» оказался протоиерей Петр Песоцкий, настоятель храма во имя Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади…

2

Петр Дмитриевич Песоцкий был сыном священника, окончил курс Александро-Невской Духовной семинарии, во время Отечественной войны 1812 года участвовал в походе в звании благочинного над духовенством Санкт-Петербургского и Новгородского ополчений. Награжден бронзовым крестом на Владимирской ленте, орденом св. Анны II степени. Возведен с потомством в дворянское достоинство.


«Последняя минута». Фрагмент картины Ю. Непринцева, 1988 г.

Как свидетельствуют очевидцы (княгиня Е.Н. Мещерская, князь П.А. Вяземский), отец Петр вышел от умирающего поэта со слезами на глазах. С трудом сдерживая волнение, он заговорил о благочестии, с коим исполнил свой христианский долг Пушкин, о необыкновенной силе его покаяния.

По-видимому, свидетельство это было встречено с недоверием.

Причин тому несколько.

Собравшиеся в квартире Пушкина люди принадлежали к высшему свету, а там к Православию относились достаточно формально. Все православные обряды исполнялись, но непосредственные проявления веры в Бога считались чем-то странным. Второе обстоятельство - сама пушкинская дуэль. Церковь строго осуждала поединки.

Так или иначе, но смущение присутствующих не укрылось от священника.

- Я стар, - сказал он. - Мне уже недолго жить, на что мне обманывать? Вы мне можете не верить, когда я скажу, что я для себя самого желаю такого конца, какой он имел.

Напомним, что священник Петр Песоцкий прошел с русской армией всю войну 1812 года и смертей - самых разных - повидал на своем веку достаточно.

3

Сорок шесть часов, что жил Александр Сергеевич Пушкин после смертельного ранения на дуэли, вмещают в себя такое невероятное количество событий, что порою кажется, их могло бы хватить на целую жизнь.

После рокового выстрела Дантеса Пушкин упал и несколько мгновений лежал головой в снегу. Секунданты бросились было к нему, но тут Пушкин зашевелился, опираясь левой рукой, приподнялся.

- Подождите... - сказал он. - Я имею еще силы, чтобы сделать мой выстрел.

И он выстрелил.

Пуля пробила Дантесу руку и, ударившись о пуговицу двубортного конногвардейского мундира, контузила его.

Дантес упал.

- Браво! - сказал Пушкин и отбросил свой пистолет.

И снова потерял сознание, а придя в себя, спросил у секунданта Дантеса, д’Аршиака:

- Убил ли я его?

- Нет, - ответил тот. - Вы его ранили.

- Странно, - сказал Пушкин. - Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет. Впрочем, все равно. Как только мы поправимся, снова начнем.

Эти мгновения роковой дуэли запечатлены в многочисленных воспоминаниях, воспеты в стихах и изображены на картинах. И мы приводим их сейчас только потому, что первые после смертельного ранения минуты жизни Пушкина как-то удивительно точно совпадают с записанными в минуту уныния горестными стихами:

Грех алчный гонится за мною по пятам…

В.А. Соллогуб вспоминал, как читал ему Пушкин письмо, которое собирался отправить Геккерну: «Губы его задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения».

В раненом Пушкине в первые минуты после дуэли продолжает жить Пушкин, которого увидел Соллогуб... Впрочем, этот Пушкин оставался за сараем и гумном на огородах Комендантской дачи на Черной речке...

Оставался и еще жил Пушкин, который писал:

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;

Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:

Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

4

Сохранившиеся свидетельства показывают, в каком невообразимом вихре меняются настроения Пушкина, когда его привезли на Мойку.

- Мы не всё кончили с ним... - говорит Пушкин вслед саням, увозящим противника.

- Я боюсь, не ранен ли я так, как Щербачев... - поэт жалуется через мгновение своему секунданту и лицейскому другу Данзасу.

- Грустно тебе нести меня? - спрашивает у камердинера.

- Не входите! - кричит жене. - У меня люди!

Рану Пушкина осматривали врачи Карл Задлер и Вильгельм фон Шольц.

- Скажите мне... - спросил Пушкин у Шольца. - Рана смертельна?

- Считаю долгом вам это не скрывать... - с трудом подбирая русские слова, ответил Вильгельм фон Шольц. - Но услышим мнение Арендта и Саломона, за которыми послано...

- Благодарю вас... - сказал Пушкин. - Вы действовали в отношении меня как честный человек. Я должен устроить мои домашние дела.

И снова хаотическая смена мыслей и ощущений...

- Мне кажется, что много крови идет...

Шольц осматривает рану и спрашивает, не хочет ли Пушкин увидеть кого-либо из близких приятелей.

- Прощайте, друзья... - говорит Пушкин, глядя на книжные полки. И сразу: - Разве вы думаете, что я часа не проживу?

Всё происходит очень быстро.

В семь часов вечера у постели умирающего уже И.Т. Спасский, домашний врач Пушкиных. Он и предлагает поэту послать за священником.

Исповедь и Причащение Святых Тайн - переломный момент в духовном состоянии Пушкина. Физические страдания возрастают, боли усиливаются, но «необыкновенное присутствие духа», как вспоминает И.Т. Спасский, не оставляет умирающего.


Картина Д. Белюкина «Смерть Пушкина», 1986 г.

- Она, бедная, безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском... - говорит о жене.

Когда Арендт, прощаясь, объявляет, что по должности своей обязан доложить о поединке Государю, Пушкин просит передать просьбу не преследовать секунданта Данзаса за участие в дуэли.

Сразу же после отъезда Арендта делается первое распоряжение Пушкина по завещанию. («Всё жене и детям!») Довольно длительное время затем Пушкин беседует наедине с Данзасом.

Известно, что он попросил передать шкатулку, достал бирюзовое колечко и, отдавая Данзасу, сказал:

- Возьми и носи это кольцо. Мне его подарил наш общий друг Нащокин. Это талисман от насильственной смерти.

Из воспоминаний П.А. Вяземского известно, что Данзас спросил Пушкина, не поручит ли Пушкин чего-нибудь, в случае смерти, касательно Геккерна.

- Требую, - ответил поэт, - чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином.

5

Незадолго до полуночи фельдъегерь привез Арендту пакет.

В пакете - письмо, которое велено прочитать Пушкину. Не теряя времени, Арендт едет к умирающему Пушкину и читает письмо Императора:

«Я не лягу и буду ждать...» - написано в сопроводительной записке Царя.

«Если хочешь моего прощения[1] и благословения, прошу тебя исполнить последний долг христианина. Не знаю, увидимся ли на сём свете. Не безпокойся о жене и детях; я беру их на свои руки».

Это был воистину царский подарок. И не только потому, что долги Пушкина были чрезвычайно велики, а состояние расстроено. Монаршей милостью Пушкин освобождался от суетных забот и скорби по поводу будущего своей семьи. Он мог уже не задумываться о житейских проблемах, предуготовляясь душою к встрече с Вечностью.

Как вспоминает П.А. Вяземский, Пушкин был чрезвычайно тронут словами Государя и просил Арендта оставить письмо, но тот сказал, что велено его вернуть.

- Передайте Государю, - попросил Пушкин, - что жалею о потере жизни, потому что не могу объявить ему мою благодарность...

Как только Арендт ушел, Пушкин приказал достать из ящика стола написанную его рукою бумагу. Она была тут же по его настоянию сожжена. После этого Пушкин начал диктовать Данзасу свои долги, на которые не было ни векселей, ни заемных писем. Твердой рукою подписал реестр...

6

Между тем ночью боли невероятно усилились.

«Это была настоящая пытка... - вспоминал И.Т. Спасский. - Физиономия Пушкина изменилась, взор его сделался дик, казалось, глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку».

И возникло искушение прервать адскую боль.

Пушкин велел слуге передать ему ящик письменного стола, где хранились пистолеты. Искушение было чрезвычайно сильным. Хотя Пушкина и наблюдали лучшие русские врачи того времени - из известных хирургов его не консультировал только Н.И. Пирогов, который был в то время в Дерпте, - но болеутоляющих средств никто не предложил умирающему...

И тем не менее Пушкин сумел преодолеть соблазн. Он как-то легко и охотно позволил Данзасу отобрать пистолеты. И разве не слова Государя: «Прошу тебя исполнить последний долг христианина» - помогли Данзасу разжать пальцы Пушкина на рукояти пистолета? Разве не эти слова помогли великому русскому поэту удержаться от греха самоубийства?

Было это в три часа ночи, а к четырем боли в животе усилились до такой степени, что Пушкин не мог сдерживать стонов.

Крики были столь громкими, что княгиня Вяземская и Александра Николаевна, дремавшие в соседней комнате, вскочили от испуга. Наталья Николаевна, к счастью, криков не слышала, спасительный полуобморочный сон сковал ее, и она проснулась, когда Пушкин вскрикнул в последний раз. Наталье Николаевне объяснили, что это кричали на улице...

Приехал срочно вызванный Н.Ф. Арендт. Обследовав Пушкина, он понял, что начинается перитонит, назначил «промывание» и опий - для утоления боли. Скоро опий начал действовать, и боль стихла.

Пушкин попросил позвать детей, чтобы проститься с ними. Их привели и принесли к нему полусонных. Молча Пушкин клал руку на голову каждого, крестил и так же молча отсылал от себя: Марию - 4 года 8 месяцев... Александра - 3 года 6 месяцев... Григория - 1 год 8 месяцев... Наталью - ей было всего несколько месяцев...

В.А. Жуковский сказал, что сейчас уезжает и, может быть, увидит Государя. Надо ли что передать?

- Скажи ему, - ответил Пушкин, - что мне жаль умереть... Был бы весь его.

7

К полудню 28 января Пушкину стало легче. Он даже немного повеселел. Шутил с заступившим на дежурство у его постели доктором Далем[2]. Поскольку болезнь перешла в другую фазу, чтобы уменьшить жар и снять опухоль живота, начали ставить пиявки.


Наталья Николаевна Пушкина.

«Больной наш, - вспоминал В.И. Даль, - твердою рукою сам ловил и припускал себе пиявок и неохотно позволял нам около себя копаться».

- Вот это хорошо, вот это прекрасно... - говорил он, потом вздохнул и сказал, что жаль, нет здесь ни Пущина, ни Малиновского - легче было бы умирать...

Во второй половине дня Пушкин начал слабеть, иногда проваливаясь в забытье.

Говорить ему было трудно, но он попросил княгиню Е.А. Долгорукову «на том основании, что женщины лучше умеют исполнить такого рода поручения, ехать к Дантесам и сказать, что он прощает им».

Е.А. Долгорукова поручение исполнила.

- Я тоже ему прощаю! - ответил Дантес и засмеялся.

8

- Я был в тридцати сражениях, - сказал 29 января Н.Ф. Арендт. - Я видел много умирающих, но мало видел подобного.

Об этом же и свидетельство В.И. Даля, не отходившего последние часы от постели Пушкина:

«Пушкин заставил всех присутствовавших сдружиться со смертью, так спокойно он ее ожидал, так твердо был уверен, что роковой час ударил».

Так много людей находилось в последние дни в квартире Пушкиных, столько литераторов, что не оставалось незафиксированным для потомков ни одного движения поэта, ни одного его слова и вздоха.

Поэтому - пробелов тут не может быть - и поражает сосредоточенная немногословность последних пушкинских часов. Это воистину запечатленная в десятках воспоминаний картина подлинного исполнения последнего долга христианина.

Никакой патетики, никаких театральных, предназначенных для публичного оглашения откровений, только самые необходимые распоряжения, только самое главное...

- Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтобы забыли про тебя. Потом опять выходи замуж, но не за пустозвона, - говорит он, прощаясь с женой.

Всё короче становятся фразы...

- Боже мой. Боже мой! Что это?

- Скажи, скоро ли это кончится? Скучно!

- Смерть идет.

- Опустите сторы, я спать хочу.

В 2 часа 40 минут пополудни 29 января Пушкин попросил морошки. Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья и начала кормить мужа с ложечки. Пушкин съел несколько ягод и сказал:

- Довольно!

- Кончена жизнь... - спустя пять минут сказал он. - Теснит дыхание.

Это - последние слова...

«Всеместное спокойствие разлилось по всему телу. Руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни, колена - также. Отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый, едва заметный вздох - и пропасть необъятная, неизмеримая разделила уже живых от мертвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его...» - писал В.И. Даль.

9

Воистину величественная, достойная любого православного христианина кончина.

Современник А.С. Пушкина Святитель Игнатий (Брянчанинов) написал такие строки:

А в вечности вратах - ужасно пробужденье!
В последний жизни час...

Эти стихи - стихи-предостережение.

В.А. Жуковский, разумеется, не мог их знать, но как удивительно перекликается с ними его описание первых посмертных минут Пушкина:

«Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было на нем в эту первую минуту смерти. Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было за несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха после тяжелого труда. Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо. Это было не сон и не покой. Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое! Нет! Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне всё хотелось у него спросить: «Что видишь, друг?..» И что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть? Вот минуты в жизни нашей, которые вполне достойны названия великих. В эту минуту, можно сказать, я видел самоё смерть, божественно тайную, смерть без покрывала. Какую печать наложила она на лицо его и как удивительно высказала на нем и свою и его тайну! Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда всё земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина».

Или, добавим от себя, такова была - а это одно и то же - встреча нашего Пушкина «в вечности вратах»...

В вечности вратах

1

Отношения Царя Николая I и Пушкина в нашем рассказе обойти невозможно. Тем более что как государственный деятель Николай I пытался исполнить в управлении страной ту же роль, что удалось исполнить Пушкину в литературе. Не всегда осознанно, но достаточно последовательно Николай I пытался соединить империю с допетровской Россией, выправить разлом, образовавшийся в общественном устройстве в результате Петровских реформ.

Первым из Романовых Николай предпринял действенные шаги к возрождению Православия в его прежнем для России значении. Первым начал ограничивать своеволие и себя как монарха, и своих подданных.


Посмертная маска Пушкина.

Пушкин был посвящен в эти замыслы монарха и, как это видно из многочисленных воспоминаний, вполне сочувствовал им. Вообще, сама первая встреча Царя с поэтом, та долгая беседа в Чудовом монастыре, что состоялась после возвращения Пушкина из ссылки, произвела глубокое впечатление («...Нынче говорил с умнейшим человеком в России...») на Императора. И на Пушкина. Встреча эта знаменует для Пушкина начало нового этапа жизни. И мы видим здесь зрелого, полностью освободившегося от юношеских мечтаний и заблуждений поэта.

Естественно, что приобретенное расположение Государя породило немало завистников и врагов, число их увеличилось, когда стало понятно, что Пушкин окончательно порвал с вольтерьянскими и масонскими идеями. Клевета, сплетни, доносы обрушиваются на Пушкина. И это не странно, а закономерно, что люди, преследующие Пушкина, пытающиеся очернить его в глазах Государя, противятся изо всех сил и осуществлению замыслов самого Николая I.

Разумеется, безсмысленно говорить о каком-то идеальном совпадении позиций Царя и поэта, об отсутствии разногласий.

«Строй политических идей даже зрелого Пушкина, - отметил Петр Струве, - был во многом не похож на политическое мировоззрение Николая, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах, и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ».

Возникновению недомолвок, недоумений немало способствовали преследователи Пушкина, «жадною толпой стоящие у трона» и одинаково враждебные и самому Николаю I.

И все же духовная связь остается.

«Я перестал сердиться (на Государя - Н.К.), - пишет 16 июня 1834 года жене Пушкин, - потому что он не виноват в свинстве его окружающих...»

«Знаю лично Пушкина, - говорит Николай I, - я его слову верю».

2

В 1830 году А.С. Пушкин написал стихотворение «Бесы».

Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам...

Это слова ямщика. Ямщик первым обращает внимание героя стихотворения на неладность происходящего. Первым и истолковывает смысл происходящего, и только тогда спадает пелена с глаз героя и он сам видит причину невольного страха, охватившего его:

Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Безконечны, безобразны,

В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре...

Хотя по пушкинскому календарю - «Октябрь уж наступил - уж роща отряхает // Последние листы с нагих своих ветвей...» - время кружения листьев наступает ранее ноября, у нас не было бы никаких оснований выискивать дополнительный смысл в сравнении, если бы речь в стихотворении шла о явлении видимого, дневного мира. Но поскольку бесы и есть бесы и материализация их происходит лишь в человеческих поступках и отношениях, духовное зрение человека, осязающего бесовщину, расширяется и захватывает в себя образы как нынешней, так и будущей жизни. При этом - естественно! - сам человек этого не осознает, настолько смутны эти образы...

Однако если мы рискнем и все же соотнесем образы «Бесов», написанных в 1830 году, с событиями ноября 1836 года, то помимо разосланных в ноябре анонимных листов с гнусным пасквилем на Наталью Николаевну Пушкину и самого Александра Сергеевича Пушкина мы обнаружим и другие странные совпадения.

Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж выдают?

Сестра жены поэта, Екатерина Николаевна Гончарова, вышедшая замуж за Дантеса, разумеется, не была ведьмой, но ведь не о ведьме открывшееся видение, а о мельтешении свивающейся в метельные столпы бесовщины...

Опять же, если и рискованно наше сопоставление прозрения героя стихотворения «Бесы» с событиями последней пушкинской зимы, то еще рискованнее рассматривать его просто как путевую заметку, как описание некоего случая, приключившегося в дороге.

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем

В безпредельной вышине,
Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне...

Всё смутно и неявно в открывшемся сбившемуся с дороги герою стихотворения видении, кроме того, что предстоит испытать ему самому...

События последних месяцев жизни Пушкина уже мало зависели и от его воли, и от воли участвовавших в них лиц, мутным сделалось вдруг небо...

Притязания Дантеса на новом витке возобновились только через много месяцев, а именно уже осенью 1836 года. За это время Наталья Николаевна совершенно удалилась от света и благополучно - в мае - родила дочь, Пушкин благополучно и как никогда успешно работал, а Дантес благополучно преуспел в «ловле счастья и чинов», очень упрочив свое положение, так как стал «законным» сыном «так называемого» отца. Это тоже подогревало уверенность и во всех отношениях прибавляло гонора и амбиций.

К тому же притязания эти становились всё более наглыми, так как всё более вписывались в общую кампанию лжи и травли, которая, нарастая, велась против Пушкина - поэта, историка, журналиста, государственного деятеля, центрального явления русской национальной жизни. П.А. Вяземский недаром, правда запоздало, говорил о жутком заговоре, об адских сетях и кознях. Над изготовлением густого, все время помешиваемого варева, где будут и сплетни, и анонимки, и спровоцированные свидания, трудились опытные повара высшей квалификации. Собственно, Дантес там был всего лишь способным поваренком. Острых приправ и специй, конечно, не жалели. Да и кухня была обширной. Уж где Геккерны нашли поддержку, сочувствие и содействие - так это у Нессельроде. Сама Мария Дмитриевна была агентом, и ходатаем, и доверенным, и поверенным. Если можно говорить (а это показали все дальнейшие события) об антирусской политике «австрийского министра русских иностранных дел», то ее объектом так или иначе, рано или поздно, но неизбежно должна была стать весомая опора русской национальной жизни - Пушкин.

Именно в его семье увидели возможность ударить безошибочно, точно и больно.

«Супружеское счастье и согласие, - сказал сразу после гибели Пушкина Вяземский, - было целью развратнейших и коварнейших покушений ... чтобы опозорить Пушкиных».

Что касается Натальи Николаевны, то, видимо, полагали, что здесь следовало прежде всего во что бы то ни стало в ответ на притязания «любовника» добиться «взаимности». Началось настоящее преследование жены Пушкина с уговорами, угрозами и, наконец, прямым шантажом. Унизить и растоптать ее для того, чтобы превратить в посмешище его: сделать рогоносцем и ославить.

В ход пошло всё.

3

Описывая кончину Пушкина, мы рассказали о том, что происходило в кабинете, где лежал умирающий. Между тем эти главные и прикровенные события как раз и оставались невидимыми. На глазах происходило нечто невообразимое.

«С утра 28-го числа, - пишет В.А. Жуковский, - в которое разнеслась по городу весть, что Пушкин умирает, передняя была полна приходящих… Число их сделалось наконец так велико, что двери прихожей (которая была подле кабинета, где лежал умирающий) безпрестанно отворялась и затворялась; это безпокоило страждущего; мы придумали запереть дверь из прихожей в сени, задвинули ее залавком и отворили другую, узенькую, прямо с лестницы в буфет, а гостиную от столовой отгородили ширмами… С этой минуты буфет был забит народом…»

На следующее утро напор публики возрос до такой степени, что Данзас вынужден был обратиться в Преображенский полк с просьбою выставить у крыльца часовых. Толпа народа забила всю набережную Мойки перед входом, и трудно было пробиться в квартиру...

В учебниках литературы стечение петербуржцев к дому умирающего поэта принято трактовать как изъявление народной любви. Нет сомнения, что большинство петербуржцев привели на Мойку любовь к Пушкину, безпокойство и тревога за любимого поэта… Но все эти весьма похвальные чувства при смешении с толпой превращались в противоположное любви и состраданию любопытство, жажду каких-либо событий, смутное стремление протестовать.

П.И. Бартенев пишет, что граф А.Г. Строганов, приехав к Пушкиным, увидел там «такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда».

Впечатление Строганова, разумеется, излишне категорично, но, с другой стороны, ни в чьих записках не найдем мы указания, что Пушкин испытывал хоть какое-то утешение от столь массового праздного и назойливого любопытства толпы.

Да и странно, противоестественно, если бы было иначе.

Границу между собой и толпою, жаждущей от поэта, чтобы он говорил на ее языке, на уровне ее понимания, Пушкин всегда проводил четко и решительно:

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Всё тайное и сокровенное, что происходило в эти минуты с Пушкиным, было безконечно далеко от теснящихся на Мойке людей.

Мы уже говорили об искушениях, которым подвергался в последние часы жизни - после исповеди и после Причастия! - Пушкин.

Преданный Данзас предлагает Пушкину себя в качестве мстителя Геккернам.

- Требую, - отвечает Пушкин, - чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином.

Было искушение - врачи позабыли назначить болеутоляющее! - избавиться от нестерпимой боли выстрелом из пистолета.

Но и этого несчастья, теперь уже с помощью Данзаса, удалось избежать…

Мы говорим только о явных, документально зафиксированных искушениях, которым подвергался Пушкин в последние часы жизни.

И вот - странное дело! - по мере того как отвергает Пушкин все предлагаемые ему образы искушений, необыкновенно возрастает волнение окружающих.

Забаррикадированная дверь из прихожей в сени - символ.

Всё труднее становится сдерживать злое нашествие... Странные, непривычные черты начинают проступать и в близких людях.

«Всё население Петербурга, и в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждало отомстить Дантесу. Никто - от мала до велика - не желал согласиться, что Дантес не был убийцей. Хотели расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина, доказывая, что тут заговор и измена, что один иностранец ранил Пушкина, а другим иностранцам поручили его лечить», - свидетельствовал доктор С. Моравский.

В этом свидетельстве тоже присутствует излишняя категоричность, но настроение толпы передано верно.

Общее волнение нарастало конвульсивно и непредсказуемо, грозя вот-вот перевалить через критическую точку...

Князь Вяземский вспоминает, что, исполняя просьбу графа Ш. показать знаменитый портрет Кипренского, отворил дверь в соседнюю комнату и спросил у находящейся там графини Ю.П. Строгановой, можно ли исполнить просьбу. Вместо ответа Строганова вскрикнула и побежала сообщить, что шайка студентов ворвалась в квартиру для оскорбления вдовы.

Юлия Петровна Строганова не ограничилась истерикой. Она написала записку графу Бенкендорфу, чтобы тот прислал жандармов для «охранения вдовы от безпрестанно приходивших студентов».

Волнение, путаница, растерянность и безтолковщина нахлестывали друг на друга, безконечно усиливаясь порою и приобретая самые жуткие очертания.

Тело Пушкина решено было перенести в храм Спаса Нерукотворного Образа не днем, а в полночь...

«После смерти Пушкина, - писал П.А. Вяземский, - я находился при гробе его почти постоянно до выноса тела в церковь, что в здании Конюшенного ведомства. Вынос тела был совершен ночью, в присутствии родных Н.Н. Пушкиной, графа Г.А. Строганова и его жены, Жуковского, Тургенева, графа Вельегорского, Аркадия Осиповича Россета, офицера Генерального штаба Скалона и семейств Карамзиной и князя Вяземского. Вне этого списка пробрался по льду в квартиру Пушкина отставной офицер путей сообщения Веревкин, имевший, по объяснению А.О. Россета, какие-то отношения к покойному. Никто из посторонних не допускался. На просьбы А.Н. Муравьева и старой приятельницы покойника графини Бобринской (жены графа Павла Бобринского), переданные мною графу Строганову, мне поручено было сообщить им, что никаких исключений не допускается. Начальник штаба корпуса жандармов Дубельт в сопровождении около двадцати штаб- и обер-офицеров присутствовал при выносе. По соседним дворам были расставлены пикеты. Развернутые вооруженные силы вовсе не соответствовали малочисленным и крайне смирным друзьям Пушкина, собравшимся на вынос тела».

4

В храм на отпевание пускали только по билетам.

Присутствовал весь дипломатический корпус, многие сановники.

Служили архимандрит и шесть священников.

Однако и тут не обошлось без конфузов - у князя Мещерского в давке надвое разорвали фрак.

А.И. Тургенев сопровождал тело Пушкина в Святогорский монастырь - и в Тригорском рассказывал Осиповым, что все полы сюртука Пушкина были разорваны в лоскутки, и покойник оказался «лежащим чуть не в куртке».

После отпевания И.А. Крылов, П.А. Вяземский, В.А. Жуковский и другие литераторы подняли гроб и понесли его в склеп, расположенный внутри двора.

Со стороны это выглядело так:

«Долго ждали мы окончания церковной службы; наконец на паперти стали появляться лица в полной мундирной форме; военных было немного, но большое число придворных... В черных фраках были только лакеи, следовавшие перед гробом... Гроб вынесен был на улицу посреди пестрой толпы мундиров и салопов... Притом всё это мелькнуло перед нами только на один миг. С улицы гроб тотчас же вынесен был в расположенные рядом с церковью ворота в Конюшенный двор, где находился заупокойный подвал...»

Пушкин уже скрылся во вратах вечности, а возле тела его всё еще продолжалось какое-то беснование.

Резали у покойного волосы, вкладывали перчатки в гроб...

«А дамы, - пишет в своих воспоминаниях М.Ф. Каменская, - так даже ночевали в склепе, и самой ярой из них оказалась тетушка моя, Агр. Фед. Закревская. Сидя около гроба в мягком кресле и обливаясь горючими слезами, она знакомила ночевавших с нею в склепе барынь с особенными интимными чертами характера дорогого ей человека. Поведала, что Пушкин был в нее влюблен без памяти, что он, ревнуя ее за то, что она занималась с кем-то больше, чем с ним, разозлился на нее и впустил ей в руку свои длинные ногти так глубоко, что показалась кровь. И тетка с гордостью показывала любопытным барыням повыше кисти видные еще следы глубоких царапин...»

И тут, как и в воспоминаниях А.И. Тургенева о разорванном фраке, не так уж и важна точность деталей. Неважно, рассказывала ли А.Ф. Закревская над гробом именно эту историю или какую-то другую. Важно, что склеп храма Спаса Нерукотворного Образа превратился в эти дни в некий клуб, где бурлили над гробом Пушкина в отчаянном бесовском возбуждении неутоленные страсти и воспаленные самолюбия... И тем сильнее клубились они, что человек, на которого должны были обрушиться они, уже недоступен был им.


Император Николай I.

Среди многочисленных документов, связанных с похоронами Пушкина, кажется, только один стоит как бы в стороне от неприлично оживленной скорбной толкотни.

«1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове пенсион и дочери по замужество. 4. Сыновей в пажи и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинение издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 т. Император Николай».

И вроде и намека нет на живое чувство в намеренно суховатом перечне, но почему-то боли от невосполнимой потери, живого сострадания семье Пушкина здесь больше, чем в самых прочувствованных соболезнованиях.

Повторяю, что «записка» Царя резко выделяется из безчисленных воспоминаний и свидетельств о похоронах Пушкина.

Такое ощущение, словно в недоступной высоте звучит голос Императора, но уже некому откликнуться на него...

5

Пушкин завещал похоронить себя в Святогорском монастыре, где было приобретено им место.

И вот, наконец, готово было всё, чтобы отправиться в неблизкий путь.

«3 февраля в 10 часов вечера, - пишет В.А. Жуковский, - собрались мы в последний раз к тому, что еще для нас оставалось от Пушкина; отпели последнюю панихиду; ящик с гробом поставили на сани, сани тронулись; при свете месяца несколько времени я следовал за ними; скоро они поворотили за угол дома; и всё, что было земной Пушкин, навсегда пропало из глаз моих...»

В последний год жизни А.С. Пушкин написал знаменитое стихотворение, в котором давал оценку своего творчества, подытоживал пройденный путь.

Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспоривай глупца.

А начинается это стихотворение строкою: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...».

Совпадение с названием храма, в котором вскоре будут его отпевать, - Спаса Нерукотворенного Образа, случайное, но, как и все случайные совпадения у Пушкина, наполнено весьма глубоким и отнюдь не случайным смыслом.

Если же соотнести содержание третьей и четвертой строф с тем, что происходило на Конюшенной площади 1 февраля 1837 года, то обнаружатся и другие разительные совпадения, переходящие в некоторых воспоминаниях почти в цитаты из стихотворения.

Опять же, и Александрийский столп, выше которого возносится своей главою нерукотворный памятник, оказывается - он рядом с Конюшенной площадью! - еще и довольно точной географической координатой события.

Все эти случайные совпадения обретают свою пророческую неслучайность, совмещаясь со «случайным» выбором священника для исповеди и последнего Причастия, «случайным», продиктованным волею обстоятельств назначением храма для отпевания... И понятно, что происходить подобные «случайности» могут только в мире, где само вдохновение поэта подчинено Божией воле.

6

Надо сказать и о дальнейшей судьбе храма, чудесным образом связанного с Пушкиным гораздо глубже, чем представляется рационалистическому сознанию.

После октябрьской революции храм Спаса Нерукотворенного Образа перешел в ведение Авто-Конюшенной базы Рабочего и Крестьянского правительства. Казалось бы, судьба его была решена, но имя поэта, которого отпевали здесь, на первых порах сумело защитить храм от поругания. ВЦИК передал церковь со всем ее имуществом в ведение Пушкинского Дома Российской Академии Наук.

Пушкинский Дом, приняв церковь, немедленно назначил для охраны ее и всего заключающегося в ней имущества «гр. Ф.И. Знаменского» - так на языке советских канцелярий звался теперь настоятель храма Спаса Нерукотворенного Образа протоиерей Феодор. К 1923 году священнического стажа отца Феодора было уже двадцать семь лет. Если приплюсовать к нему стаж отца и деда, получалось 133 года семейного священства…

Перелистываешь документы, связанные с отцом Феодором, и все время мелькают имена Святителя Патриарха Тихона, священномученика Митрополита Вениамина…

А вот интересная фотография… Судовой священник Федор Иванович Знаменский запечатлен на ней в строю морских офицеров… Он склонился в поклоне и целует руку Императрицы.


Храм Спаса Нерукотворного Образа, в котором отпевали Пушкина.

Почему фотограф запечатлел именно этот момент встречи Ее Величества на борту императорской яхты «Штандарт»? Право же, склонившийся перед дамой морской офицер выглядел бы гораздо уместнее и красивее, а священник выглядит в этом положении несколько карикатурно… Но, может быть, именно этой полуфельетонной «живинки» и добивался неведомый нам фотограф?

Может быть…

Только мы, смотрящие на эту фотографию из другого тысячелетия, видим, что не просто перед дамой склонился в поклоне священник Феодор Знаменский, не просто у Императрицы целует он руку, а у Святой, прославленной Русской Православной Церковью…

И сразу, прямо на глазах, рассеивается фельетонность, и в жанровой, исполненной в лучших традициях передвижнического обличительства фотографии проступают очертания иконы…

«Протоиерей Ф. Знаменский - достойный носитель пастырского долга, - писал в 1921 году, адресуясь к Патриарху Московскому и всея России Тихону, непосредственный начальник отца Феодора протопресвитер Александр Дернов. - Он сплотил прихожан вверенного ему храма в тесную приходскую семью; он охранил самый храм и прилегающие помещения, он сумел сберечь весь прежний истовый порядок и благолепие богослужений, он сумел спасти и сберечь церковное имущество закрытых соседних церквей… Но не в этой только стороне видит о. Знаменский главную свою задачу, а и в наставлении, укреплении прихожан в доброй христианской жизни, он учит и наставляет их в деле спасения своею проповедью и подвигом личного примера... От его личных трудов, по собственному признанию прихожан, они учились жить и работать не напоказ, а для Бога».

Нужно ли сомневаться, что уничтожить храм безбожники из Конного отряда Петроградской рабоче-крестьянской милиции могли только уничтожив и его настоятеля…

Так и получилось. Первый раз арестовали отца Феодора в 1923 году, несколько месяцев он просидел в тюрьме, был осужден, кажется, только за то, что в его квартире было найдено слишком много икон и церковных облачений. И напрасно отец Феодор говорил о 133 годах семейного священства, за которые и накопилось столько икон и облачений… Он был осужден на один год лишения свободы.

Не надо обольщаться мягкостью приговора…

Скоро отца Феодора арестовали вновь, и в заседании Тройки ПП ОГПУ в ЛВО 10 февраля 1931 года было постановлено - «№ 24. Знаменского Ф.И. - расстрелять. Имущество конфисковать».

7

В 1923 году, как раз на столетие своего освящения, храм был закрыт и ключи от здания переданы отряду конной милиции.

Как рассказывает нынешний настоятель храма протоиерей Константин Смирнов, лихие кавалеристы шашками изрубили иконостас, сожгли архив церкви, а в самом храме устроили клуб для танцев.

Бесовщина, что смутно и невнятно бродила по толпам людей, собравшихся к квартире Пушкина в январские дни 1837 года, и побуждала к какому-то иррациональному протесту, обрела теперь материальную плоть.

Следы действия этой бесовщины нетрудно обнаружить на страницах многочисленных исследований и школьных учебников, посвященных Пушкину. Отменить Пушкина восторжествовавшая бесовщина не могла, но сделать его как бы похожим на самое себя - пыталась, и пыталась небезуспешно...

Новая Россия знала Пушкина - друга декабристов, Пушкина - автора «Гавриилиады» (возможно, всего лишь приписываемой ему), но Пушкина - друга Царя, Пушкина - автора глубочайших по религиозному чувству стихотворений мы забывали…

В 1937 году, когда уже сто лет жила Россия без Пушкина, клуб в храме закрыли, и здесь, в связи с перегруженностью ленинградских тюрем, некоторое время работал «приемный пункт» ГУЛАГа.

Люди заходили в храм, сдавали в окошечко документы и через алтарь уходили во внутренний двор... Кто на пять, кто на десять лет, а многие - чтобы уже не вернуться оттуда никогда...

После войны в самом храме разместился институт «Гидропроект», а прицерковные помещения заняло проектное бюро тюрем Управления внутренних дел. В алтаре и ризнице были размещены тогда туалеты...

К 12 июля 1991 года, когда храм Спаса Нерукотворного Образа был возвращен Церкви, здесь уже почти ничего не напоминало о храме...

Но храм возрождался. И это касалось не только реставрационных работ…

В 1995 году, когда по благословению Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна было создано Православное общество писателей Санкт-Петербурга, Владыка назначил духовником Общества настоятеля храма Спаса Нерукотворенного Образа протоиерея Константина Смирнова.

8

И вот прошло десять лет, и сейчас, когда поднимаешься по лестнице мимо картин, на которых изображена последняя исповедь А.С. Пушкина и отпевание его, когда входишь в храм, видишь, что всё здесь так, как было 1 февраля 1837 года, когда Пушкин предстал у «вечности в вратах»...

«Сорок шесть часов он мучился, чтобы исповедаться, причаститься и сказать, что хочет умереть христианином и прощает всех. Лермонтову не дано было, а Пушкину - дано. Я как христианин рад, что ему была дана эта возможность, которая является свидетельством особой любви Господа…» - говорит в проповеди настоятель храма Спаса Нерукотворного Образа протоиерей Константин Смирнов.

И каждый год 6 июня (день рождения поэта) и 10 февраля совершаются здесь торжественные панихиды по А.С. Пушкину.

Последняя дорога

В Пскове не останавливались. Наскоро перекусили и тронулись в путь. Ракеев, жандармский капитан, торопился.

- Предписание Государя! - кричал он на станциях, и смотрители вытягивались в струнку и долго еще стояли так, пока возок не скрывался вдали.

Крупно светили звезды.

Морозный ветер продувал кибитку, и Тургенев ощущал, как медленно деревенеют пальцы рук, ноги. Нужно было соскочить, пробежать немножко, как это делали жандармы, но совершенно никакой возможности не было двинуться, и Тургенев деревенел и в этом странном перерождении как-то особенно легко и сладко думал о горе.

- Саша... Ах, Саша! - шептал он, и слеза замерзала льдинкою на ресницах. - Ах, Саша...

Он чуть подался вперед, продышал в ветровом стекле дырку... На дрогах, что шли впереди кибитки, скорбно сливаясь с гробом, чернел неподвижный Никита.

- Са-а-ша...

Тургенев закрыл глаза. Хотелось скрыться от этой темноты, казалось, навсегда спустившейся на землю.

Он кутался в шубу, но холод не проходил, не рассеивалась чернота, и в голове все так же неотвязно крутилась мысль, возникшая еще в Петербурге, или не мысль, просто слово:

- Саша... Ах, Са-а-аша...

И было этому слову уже двести пятьдесят шесть верст пути.

Откуда-то со стороны, из темного угла кибитки, донесся голос почтальона:

- Выпили бы, Александр Иванович... Ведь замерзнете, не шелохнетесь совсем...

«О ком это, - досадливо подумал Тургенев, - о ком?» - и тут же позабыл о почтальоне.

Почтальон осторожно и почтительно тронул его за локоть, но и локоть был чужим, как-то далеко было всё: и стакан с зеленоватой водкой, и жандармы, их голубоватые шинели, длинные шашки.

- Выпейте, ваше превосходительство, - сочувственно сказал почтальон, и Тургенев, не снимая рукавиц, обеими руками сжал стакан.


Могила А.С. Пушкина в Святогорском монастыре на Псковщине.

Ускользая, мелькнула до неприличия суетная мысль: вот вернется в Петербург, будет рассказывать и об этой водке, и о почтальоне, и о жандармах...

Что-то неразборчиво крикнул скакавший впереди дрог Ракеев. Полетела в стекло ископыть. Ямщики, чуть-чуть приподымаясь над козлами, хлестали лошадей.

Взошла луна из-за облаков, и всё призрачно осветилось. И черный гроб, и поникший Никита, и заледенелые рощи, и снеговые поля.

Тургенев чуть приоткрыл дверцу, и в лицо ударил колючий морозный ветер.

О Боже! Неужели всё это не сон? И рыдающая, заходящаяся в истерике Наталья Николаевна, и жандармы, и этот Ракеев, и этот дубовый, с медными ручками по бокам, гроб, завернутый в рогожу...

Лошади вязли в снегу. Ракеев, уже простуженный, кричал, торопил... И вдруг резанул ночь ямщиков голос:

Эх, по белым полям
Да-а по широ-оким
Наши слезы снежком замело...

«Ло-о-о», - глухо зазвенело эхо в перелеске. Тургенев захлопнул дверку, откинулся на мягком сиденье. От выпитой водки стало тепло и дремотно.

Сквозь дремоту скользили рассеянные мысли.

Снова и снова вспоминал Тургенев первые минуты после того, как прервалось дыхание Пушкина. Приехал Арендт... Жуковский послал за художником - снять маску... Слышно было, как плачет у себя в комнате Наталья Николаевна. Арендт говорил, что она не верит, всё еще не верит, что муж умер... Между тем тишина уже нарушилась. Все говорили тихо, но всё равно голоса резали слух. Ужасный для слуха шум... Этот шум говорит о смерти того, для коего все молчали... Как тихо... тихо умирал Пушкин! Ах, Саша...

«Неужели, - думал Тургенев, - всё прекрасное должно кончаться вот так? Мраком? Зимней дорогой? Неужели даже самые великие... - он плотнее запахнулся в шубу и помедлил несколько, подыскивая нужное слово. - Да, tomber dans 1’erreur, да, да! Впасть в роковую ошибку. Неужели весь путь служения народу, отечественной словесности ведет к этому?»

Уже чудился ему камин.

Вот он протянул к огню руки. В них книга. Бегут по поленьям языки пламени, сполохами играют на страницах книги. Тихо. Тепло...

Кибитка резко остановилась.

От сильного толчка Тургенев проснулся. Выглянул.

Дроги встали поперек пути.

Мимо проскакал жандармский капитан.

- Ракеев! - окликнул его Тургенев. - Что случилось?

Ракеев натянул поводья, сдерживая лошадь.

- Сволочи! - сказал он и погрозил ямщикам нагайкой. - Допелись!

Ямщики торопливо выпрягали упавшую пристяжную. Рядом, чтобы согреться, бегали жандармы. Волочились по суметам шашки.

- Пристяжная ногу сломала! - сказал Ракеев.

Тонкие усики его смерзлись в сосульки, и он выковыривал сейчас лед, что-то обдумывая. Мерзлые глаза неприятно скользили по Тургеневу, по кибитке.

- Эй, ребята, - наконец крикнул он, - давай эту выпрягай! - и указал нагайкой на почтовую пристяжную.

- Нельзя-с, ваше благородие! - пискнул из своего угла почтальон. - По чину-с почту на тройках возить положено...

- Ах ты!.. - вскрикнул Ракеев.

- Позвольте, капитан! - смущенно сказал Тургенев. - Я вас не понимаю... А мы-то как?

- В Острове нагоните, - насмешливо ответил Ракеев.

Тургенев побагровел - мерзнуть лишний час? И он крикнул во весь голос:

- Прочь от лошадей, мужичье!

Глаза Ракеева сузились.

- Вы... вы... - заикаясь от гнева, сказал он, - вы шутить изволите, Александр Иванович? Предписание Государя: устранять все задержки в пути!

Тургенев безсильно опустился на сиденье.

«Зачем спорить? - подумал он. - Ссоры над гробом... И с кем? С жандармом... Ах, Са-а-аша!»

Он больше не разговаривал с Ракеевым. В Острове нанял тройку и один примчался в Тригорское. Привез Осиповым страшную весть.

А где-то на льду Великой, среди разгульного ветра, затерялся Ракеев, затерялись дроги, Никита...

Тургенев успел обогреться, напиться чаю, успел расспросить хозяев о Михайловском, успел рассказать, как отпевали Пушкина в Петербурге, и начал уже волноваться: не проехали ли прямо в монастырь, но тут зазвенел во дворе колокольчик почтовой - прибыли.

Тургенев еще натягивал валенки, а в передней уже гремел простуженный голос капитана:

- Везу... камер-юнкера Пушкина тело... Предписание Государя-Императора... - Ракеев замялся. - А господин Тургенев уже здесь?

Схватившись за голову, запричитала Осипова:

- Убили... Убили Сашеньку...

Тут же приказала послать за священником, чтобы готовился отпевать.

- Я здесь, капитан, - выходя в переднюю, сухо сказал Тургенев, - я готов сопровождать гроб.

Не переставая дуть на озябшие пальцы, Ракеев стеснительно взглянул на него.

- Отпеть просят, - смущенно сказал он, - я думаю, большого нарушения не будет... - Он поморщился - больно заныли почуявшие тепло пальцы.

Тургенев пожал плечами.

- Я предписаний не получал. Вы здесь командуете.

Скоро загудели колокола на Ворониче.

Над холмами, над Соротью, сквозь мороз и ветер поплыл погребальный звон.

Достиг он и Михайловского, разбудил старика Архипа. Тот сел на полатях, зевнул, перекрестил рот и снова лег - нерасторопный Никита еще не успел добежать до села.

Николай Коняев.



[1]. А.С. Пушкин обещал Царю Николаю I не участвовать в дуэли.

[2]. Впоследствии автор известнейших трудов «Толковый словарь живого великорусского языка» и «Пословицы русского народа».

937
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
4
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru