Собиратель русских слов

Владимир Иванович Даль всю жизнь с любовью изучал Россию.

Рассказывая о смерти Александра Сергеевича Пушкина, Владимир Иванович Даль писал: «Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 января, — и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа. Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только полудремота, забвенье на несколько секунд туманили мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал и говорил: “Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем”. Опамятовавшись, сказал он мне: “Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко — и голова закружилась”…» Как это символично: Пушкин взял с собою, «выше, выше», — именно Даля. Вероятно, именно это воспоминание о Пушкине послужило уже гораздо позже толчком для создания необычной иконы, написанной в России в последней трети XIX века. Об этой иконе скажу чуть ниже. Но дело мне видится не только в Пушкине, который «наше всё». Дело и в духовной значимости для русского народа самого Даля.

Датчанин по происхождению, Даль всю жизнь с любовью изучал Россию, быт, религиозный, житейский опыт и язык русского народа, открыл нам богатства родного нашего языка. Сама по себе это уже была жизнь-подвиг. Однако о настоящем, главном жизненном подвиге Даля мы до сих пор молчим. Даль был одним из тех немногих иностранцев, которые поняли, полюбили и даже стали изучать и описывать Святую Русь! До сих пор имя Даля мы связываем с этнографическими его находками, с исследованием русских областных наречий, обычаев, народных обрядов. Но главное в том, что Даль полюбил в русском человеке его Православие.

Хотя он и был по происхождению иноземцем, Святая Русь не стала для него чуждой абстракцией. Он весь проникся ею. Религиозные воззрения и проявления русского народного духа — вот главный стержень его произведений. Именно из Православия выводил Даль многие величественно-богатырские, самые широкие и яркие черты русского национального характера. Илья Муромец у него не просто легендарный богатырь, обладающий немереной силой и побивающий врагов Руси великой. В той сказке-легенде, которую предлагает своим читателям Даль, Илья Муромец прежде всего глубоко религиозная личность, делами и словами его руководит Сам Господь Бог. Илья — плоть от плоти и сильный заступник Святой Руси. Даль несомненно связывал образ Ильи Муромца с личностью преподобного Илии, чьи мощи покоятся в Киево-Печерской Лавре. В своей сказке Даль по-особому, с глубокой верой в религиозный инстинкт народа, который также видел в своем богатыре святого преподобного Илию Печерского, выстраивает судьбу героя: Илья Муромец рождается в ночь с Великой Субботы на Святую Пасху, встает на ноги — тоже в Светлое Христово Воскресение, а его дед Тимофей принимает схиму в Киево-Печерской Лавре с именем Иларион. Сам же Илия «сидит сиднем сидячим», «сидит с твердой верой, со смирением, кроме молитвы присной, слова не вымолвит», «по зарям шепотом молитвы начитывает», «а поклоны кладет, словно в воду ныряет». По сказке Даля, Илия «отродясь постится, а скоромного куска у него душа не принимает».

С Ильи Муромца и начал Даль описывать Святую Русь, которая живет не только в прошлом, но и в настоящем и в будущем России. Святая Русь для писателя Даля — это не только легендарные герои, богатыри, князья, святые. Это и обычные люди, которых он встречал на своем жизненном пути и которые поразили его глубиною духа, крепостью веры, чистотою жизни. В народном предании «Послух» писатель показывает, как велика тайна человеческой жизни пред Богом: перед смертью старушки к ней является умерший знакомый священник и причащает ее. И только этот случай раскрывает высоту духовной жизни этой с виду вполне обыкновенной старушки.

Это предание по духу напоминает нам «Архистратига» и те действительно произошедшие случаи, которые так памятливо собирает и бережет Православный народ — во укрепление веры и благочестия. На основе этих народных рассказов, напоминающих повествования из «Лавсаика» или «Луга духовного», построен и рассказ «Вор».

Духовная проза Даля повествует и о чудесах Божиих, и о Божьем Промысле в жизни человека, и о незаметно проявляемых, но не меркнущих христианских добродетелях, и о страшных искушениях. Как прекрасно угадал Даль русского человека! В рассказе «Искушение» изображается замечательная сцена: два мужика — один из которых хочет ограбить и убить топором другого — вместе стоят перед иконами и молят Бога отвести нападения беса. Это два брата во Христе, которые понимают, что не они, а бес пытается совершить преступление и вовлечь человека в бездну греха, они вместе борются с ним. Такую сцену, конечно, можно увидеть, наверное, только у нас.

Даль прекрасно знал Православный церковный календарь, церковные обряды. Его «малая проза» так и пестрит названиями церковных праздников, именами святых (так, например, в «Иване Лапотнике» упоминаются и святой Феодор Тирон, и сорок Севастийских мучеников). Хорошо знает он и строй церковной службы. Мало кто из современных людей без комментария сможет понять, например, его выражение из рассказа «Подземное село»: «Как заблаговестили к Достойной». А Даль знал, что во время освящения Даров на Божественной литургии установлено «благовестить к Достойну, чтоб этот звон возбуждал к большему благоговению находящихся в храме…»

Окунаясь в глубину народной жизни, Даль хорошо узнал так называемое народное Православие — и описывал его во многих своих произведениях. Некоторые из них строятся на переложении тех народных религиозных рассказов, которые по своему духу восходят к «Лавсаику» Епископа Еленопольского Палладия.

Читал Даль и жития святых. В таких рассказах, как «Правда» и «Нищий», он выводит героя, странника-старичка, который неожиданно является заблудшему, запутавшемуся в жизни человеку и своим примером, своей чудесной помощью выводит человека на прямые, честные пути жизни. Хотя Даль и не называет этого героя иначе как «старичок», совершенно очевидно, что перед нами — Святитель Николай Чудотворец. Никто иной не является, в представлении русского человека, таким верным и сильным помощником и заступником, в особенности души заблудшей, погибающей, как Святитель Николай. Естественно, что такие рассказы Даля каждый раз включают в себя элемент чудесного, — но не как выдумки или фантазии, а как реального духовного бытия и народного опыта.

Любопытна и по-своему актуальна жанровая картинка под названием «Октябрь». Помещик Руф Садокович, человек неординарный, своею властью и нравственным авторитетом решает сложный вопрос: заставляет девушек одного села отступить от нелепо сложившейся традиции — всем идти в монастырь. Он выдает их замуж за молодых парней того же села — путем жребия. Жребий в данном случае — не чудачество, а Божий Промысл. Очевидно, Даль понимал всю нелепость и опасность такой ложно понятой духовности, когда все молодые девушки уходят в монастырь и становятся «черничками». Монастырь — венец духовности народа. Но держится народ прежде всего крепким миром, духовно крепкой семьей. Стране нужна чистая монашеская молитва. Но это удел немногих. Нужны ей и роженицы-матери, и воины-отцы. Нужно будущее — малые дети. Духовность Даля не восторженно-мечтательная, а трезвая, вполне в духе русского «Домостроя».

Воспоминания писателя Мельникова-Печерского подтверждают, что Даль вполне осознанно принял Православие, так как считал, что в Православной Церкви сохраняется вся полнота Истины. В одной из бесед со своим другом-учеником он сказал: «Самая прямая наследница Апостолов, безспорно, ваша греко-восточная Церковь, а наше лютеранство дальше всех забрело в дичь и глушь. Даже эти раскольники (Чистое Поле и его окрестные селения населены раскольниками) несравненно ближе ко Христу, чем лютеране. Лютеране — головеры. По учению Лютера: “Веруй только во Христа, спасешься ты и весь дом твой”, — добрых дел, значит, не нужно. Эдак не один благоразумный в Евангелии упоминаемый разбойник, но и всякий разбойник с большой дороги в царство небесное угодит, если только верует во Христа. Римское католичество в этом отношении лучше протестантства, но там другая беда, горшая лютеранского головерия — главенство папы, признание смертного и страстного человека наместником Сына Божия. Православие — великое благо для России, несмотря на множество суеверий русского народа. Но ведь все эти суеверия не что иное, как простодушный лепет младенца, еще неразумного, но имеющего в себе ангельскую душу. Сколько я ни знаю, нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво... А отчего это? Оттого, что он Православный... Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней Православие... Расколы — вздор, пустяки; с распространением образования они, как пыль, свеются с русского народа. Раскол недолговечен, устоять ему нельзя; что бы о нем ни говорили, а он все-таки не что иное, как порождение невежества... Пред светом образования не устоять ни темному невежеству, ни любящему потемки расколу. Суеверия тоже пройдут со временем. Да где же и нет суеверий? У католиков их несравненно больше, а разве протестантство может похвалиться, что оно совершенно свободно от суеверий? Но суеверие суеверию — рознь. Наши русские суеверья имеют характер добродушия и простодушия, на Западе не то; тамошние суеверия дышат злом, пахнут кровью. У нас непомерное, превышающее церковный закон почитание икон, благовещенская просфора, рассеянная вместе с хлебными зернами по полю ради урожая, а там — испанские инквизиции, Варфоломеевские ночи, казни протестантов!» Так говаривал он много раз и впоследствии, и чем более склонялись дни его, тем чаще».

Скончался Даль, уже окрестившись в Православие. Мельников-Печерский сразу после смерти Даля вспоминал, как это случилось: «Помню раз, года четыре тому назад, прогуливались мы с ним по полю около Ваганькова кладбища. Оно недалеко от Пресни, где жил и умер Владимир Иванович.

— Вот и я здесь лягу, — сказал он, указывая на кладбище.

— Да вас туда не пустят, — заметил я.

— Пустят, — отвечал он, — я умру Православным по форме, хоть с юности Православен по верованиям.

— Что же мешает вам, Владимир Иванович? — сказал я. — Вот церковь...

— Не время еще, — сказал он, — много молвы и говора будет, а я этого не хочу; придет время, как подойдет безглазая, тогда... — И тут же поворотил на шутку: — Не то каково будет моим тащить труп мой через всю Москву на Введенские горы, а здесь любезное дело — близехонько».

Переход Владимира Ивановича Даля под кров Православной Церкви закономерен и логически завершает его яркую и до сих пор мало оцененную судьбу. В самом деле, трудно представить себе, что автор «Толкового словаря» и «Пословиц русского народа», автор «Ильи Муромца» и «Архистратига» не мыслил и не чувствовал как истинно русский и Православный человек.

Более того, с Владимира Даля списан один из святых на иконе мучеников Космы и Дамиана, написанной в последней трети XIX века. Икона находится в Музее истории религии (Санкт-Петербург). По мнению сотрудников музея, в образах святых Космы и Дамиана узнаваемы портреты Пушкина и Даля. Почему именно в образах этих святых иконописец напомнил нам о Пушкине и Дале? Вероятно, он вкладывал в икону символический смысл: речь идет не только о Дале как враче, присутствовавшем у смертного одра Пушкина, но и о двух духовных врачевателях русского народа.

Владимир Мельник,
доктор филологических наук, г. Москва.

Наша справка. Икона святых мучеников Космы и Дамиана написана неизвестным художником для храма в честь святых Космы и Дамиана в Нижнем Новгороде, построенном в 1872-1890 годах архитектором Львом Владимировичем Далем — сыном В.И. Даля.Святые Косма и Дамиан — два брата-близнеца, принявшие мученическую смерть за Христа в царствование римского императора Диоклетиана. При жизни они прославились как искусные врачеватели. Один из дней памяти святых Космы и Дамиана приходится на 14/1 ноября. До революции в этот день после окончания сельскохозяйственных работ открывались церковноприходские школы. Поэтому святые Косма и Дамиан почитались еще и как покровители образования. Возможно, в связи с этим неизвестный иконописец придал святым внешнее сходство с двумя русскими писателями, Пушкиным и Далем, много сделавшими для становления и развития русского литературного языка.