И вот приходит вдохновенье…

Заслуженный художник России Рудольф Николаевич Баранов встретил свой семидесятилетний юбилей за работой над портретом преподобномученицы Великой Княгини Елисаветы для Марфо-Мариинской обители милосердия.

В Православном просветительском центре «Усово-Спасское» 23 февраля Заслуженный художник России Рудольф Николаевич Баранов подарил Фонду содействия возрождению традиций милосердия и благотворительности «Елисаветинско-Сергиевское просветительское общество» написанный им большой портрет Великой Княгини преподобномученицы Елисаветы Феодоровны.

Портрет основательницы Марфо-Мариинской обители милосердия, портрет Великой Матушки (как будущую святую называли еще при жизни) всем очень понравился, вызвал радость у всех присутствующих. Знатоки оценили работу самарского художника как «высокохудожественное произведение, близкое к иконе». В просветительском обществе будет создаваться коллекция картин, посвященных основательнице Марфо-Мариинской обители и ее супругу — Великому Князю Сергею Александровичу. И работа самарского художника Рудольфа Баранова — открывает эту коллекцию. Для художника это высокая честь.

Предложение написать эту картину пришло неожиданно. В декабре прошлого года заслуженному художнику России, член-корреспонденту Международной Академии культуры и искусства Р.Н. Баранову вручали в Москве золотую медаль Российской академии художеств за картины «Торжество Православия» и «С преподобным Андреем Рублевым». И буквально через несколько дней в Академии ему предложили написать по заказу Марфо-Мариинской обители милосердия портрет Елисаветы Феодоровны, которая создала обитель, была ее настоятельницей.

Рудольф Николаевич узрел в этом волю Божию и сразу согласился. В Самару он увез подаренный ему альбом с фотографиями Великой Княгини. Но копировать ни один из снимков не стал, искал свой образ. Слёту сделал первый эскиз. А потом три дня вокруг него ходил, проверял себя. Наконец, решил: нет, не то, — и все закрасил. Второй рисунок получился удачнее, но… у Княгини на портрете как-то безвольно повисли руки. А ведь она была очень деятельная, очень волевая! И этими самыми руками ей пришлось собирать на мостовой буквально по кусочку тело своего мужа Великого Князя Сергия, убитого бомбой террориста. Так что этот эскиз тоже пришлось закрасить.

В окончательном варианте Елисавета Феодоровна стоит у восточного входа в Покровский храм обители. Художника попросили изобразить Великую Княгиню в одеянии настоятельницы. Ее задумчивый, одухотворенный взгляд устремлен вдаль, тонкие руки будущей мученицы замыкают круг, перебирая четки. О ней так вспоминали те, кто ее знал: «Молитвенница она была особенная — стояла на молитве не шелохнувшись, как изваяние. Часто ее видели во время службы в слезах. Какая-то сила в ней необыкновенная. Какая-то светлость от нее исходила».

Мне захотелось узнать, что сам художник думает о написанном им портрете святого человека. И для этого я пришла в мастерскую самого известного самарского художника. Художника, давно и сознательно посвятившего свое творчество Православной вере.

— Рудольф Николаевич, какое настроение у Великой Княгини на вашем портрете? О чем нам говорит ее образ?

Он задумался.

— После гибели мужа, Великого Князя Сергея Александровича, она оставила мир, чтобы полностью отдать себя служению Богу и людям. Ее глаза, весь облик говорят о любви. По любви к Богу она приняла это решение. По любви к крестовым сестрам, а также к тем искалеченным, раненым, которым пришла на помощь в Обители милосердия. Для нее Обитель стала главным делом ее жизни. Она сама много трудилась, молилась, спала по четыре часа в сутки. Любовь — это и есть сила Православия!

…Для меня стала чудесной доставка портрета в Москву. Он получился довольно большой, сто сорок на сто пять сантиметров. Мы нашли поезд с багажным вагоном — Орск-Москва. Однако когда уже пришли на посадку, проводник стал требовать какие-то документы на провоз портрета, наотрез отказался его взять и захлопнул перед нами дверь. До отхода поезда оставалось пять минут. Я взмолился про себя: «Елисавета Феодоровна, помоги!» Сын Максим и племянник Матвей подхватили портрет, и мы втроем побежали к седьмому вагону, в который был куплен для меня билет. И, о чудо, девчонка-проводница согласилась взять портрет и поместила его к себе в купе. В таких случаях обычно отказывают. Доехал я свободно, полку надо мной никто не занимал, хотя поезд был переполнен. В Москве меня встречали, и мне тоже чудом удалось втиснуть портрет в «газель»: если бы он был шире хотя бы на два сантиметра, то не вошел бы.

В жизни не бывает ничего случайного, и портрет Великой Княгини в богатой творческой биографии Рудольфа Баранова возник, конечно, не случайно.

— Я — палешанин до корня волос и владимирский богомаз от роду, — говорит он о себе. — Мама рассказывала, что я стал проситься на свет в десять часов вечера 31 декабря 1941 года. Какая «скорая помощь» — сорок первый год, война. Из нашей деревни Хвосцово Владимирской области три километра до райцентра лесом, рекой. Она пошла по сугробам. Надо было пересечь высокую железнодорожную насыпь. Поднялась на нее, и силы ее оставили, опустилась на рельсы и подумала: «Если сейчас пойдет поезд — мне конец». Но отпустило, и она дошла до районной больницы. Я родился без пятнадцати минут двенадцать 31 декабря. «Что это мы ему за пятнадцать минут будем целый год наваривать», — сказали в роддоме, и меня «перегнали» в 1942 год, 1 января. То, что я не родился в сугроб… и вообще родился… Я думаю, значит, я должен был родиться.

Когда папе сказали о моем рождении, он раскрыл газету и прочитал, что в этот день в бою под Сталинградом погиб дважды Герой Советского Союза летчик-истребитель Баранов Рудольф Николаевич. «Все сходится!» — воскликнул отец и назвал меня Рудольфом — мальчика из Владимирской деревни, где щи лаптем хлебали. В этом, безусловно, был какой-то знак. Передо мной шел брат Юрий, потом Николай, Владимир, Нина, Галя, Саша. Наши родные привычные имена. А я — Рудольф. Видимо, я должен был родиться и послужить чем-то особенным. Но я не стал летчиком, как хотел отец, а стал художником. А это тоже служение, только духовное. С моим запоминающимся именем в искусстве можно жить. А крещен я как Рустик.

Живописи Баранов начал учиться в 1959 году в Палехе. Он выбрал Палехское художественное училище, когда узнал, что там безплатно кормят: в их семье было девять человек, жили небогато.

— Я попал в руки настоящих иконописцев, — вспоминает Рудольф Николаевич. — Палех — село девятого века (!), в нем родилось и работало столько поколений иконописцев! Нам преподавали народный художник СССР Николай Михайлович Зиновьев, Борис Михайлович Немтинов, Вячеслав Иванович Астахов. Они были «пропитаны» канонами иконописи. А в училищах в Иванове, Ярославле, Костроме учили «мазистой» живописи. В Палехе работала династия художников Кориных. Завершил ее народный художник СССР лауреат Ленинской премии Павел Дмитриевич Корин, уникальный мастер, глубоко верующий человек. Я счастлив, что полтора года во время учебы жил в доме-музее Кориных. На третьем курсе мне предложили перейти учиться в художественное училище имени Революции 1905 года в Москву. Но я решил остаться в Палехе. А потом поступил в мастерскую монументальной живописи Московского академического художественного института имени В.И. Сурикова, которую окончил в 1972 году.

— Чему вы в первую очередь научились в Палехе?

— Композиции, завершенности композиционного строя. Я не один десяток лет сам учил студентов и всегда им говорил: именно композиция показывает, есть художник или его нет. Хорошо написать портрет, стекло, вазу — это мастерство, это сделает мастер. Но это еще не художник. Такие мастера расписывали дворцы. А художник изображал главное — Христа Спасителя, вокруг него писал в ракурсе святых, создавал композицию. Вот это искусство преподавалось в Палехе. Вершина композиции — «Троица» преподобного Андрея Рублева. Выше этой иконы нет произведения искусства ни у одного народа.

Художник Рудольф Баранов передает портрет Великой Княгини преподобномученицы Елисаветы Феодоровны Марфо-Мариинской обители милосердия в Москве. Слева от него — священник Михаил.

На первом курсе художественного училища в Палехе Рудольф Баранов встретил свою будущую супругу Маргариту Николаевну, после окончания училища они поженились. После Суриковского института Рудольф Николаевич выбрал Самару, потому что отсюда родом его жена. Одна из лучших работ художника — «Портрет жены. Маргарита. 1989 г.». «Она художница в высшей степени, выше меня», — говорит о ней Рудольф Николаевич. Их связывает и общая профессия, и любовь, и вера: они оба — прихожане Петропавловского храма. Не за горами у этой художнической семьи уже золотая свадьба. У них три сына: Андрей, Максим и Павел, все — тоже художники, а еще растут внук Никита и внучка Настя.

— Как вы пришли к вере?

— Помню, я отдыхал в городском пионерском лагере. Пробегал мимо церкви, зашел туда. А там полумрак, пахло ладаном, горели свечи.

На меня смотрели лики святых. Я замер. Это первое посещение церкви я запомнил на всю жизнь. Потом это впечатление затмила светская жизнь. Но со временем я пришел к Православию.

Это законный путь нормального русского человека. Влечет в этот поток. Но я бы присоединился к тому святому, который говорил: «Не знаю, положил ли я начало покаянию». Я каждый день читаю святых отцов. Как-то у меня брала интервью журналистка из «Комсомолки»: «Вы что читаете?» Я сказал, что, наверное, их не порадую: я читаю только Православную литературу. Никаких светских авторов не читаю, мне это неинтересно. Мне интересна Ксения Петербургская, интересен Александр Свирский. А пришел ли я к настоящей, глубокой вере? Дал бы Бог, чтобы я к Нему пришел. Если бы у меня это спросил светский журналист, я бы ответил: «Да, пришел». А вот для Православной газеты отвечу осторожнее: я иду к вере… иду…

Мастерская Баранова сверху донизу увешана и уставлена картинами, старыми и новыми: портреты, пейзажи, работы на Православную тему: «Первые шаги Никиты. Ангел Хранитель», «В Гефсиманском саду», «Приезд Святителя Алексия. Здесь будет город».

Образ преподобного Александра Свирского Рудольф Николаевич написал после особого случая. Вместе с супругой они поехали на свою летнюю дачу в Винновку, по дороге на большой скорости машина перевернулась — и… вновь встала на колеса. Никто не пострадал. Священник потом сказал ему: «Посмотри в календаре, кто тебя спас» Это был день святого Александра Свирского. И этого святого Рудольф Николаевич с тех пор особенно почитает.

А вот картина «Николай Чудотворец», художник долго работал над ликом великого святого. «Я написал его строгим, потому что чувствую свои грехи. Мимо этой работы никогда не пройду, всегда остановлюсь и помолюсь. С ней встаю, с ней ложусь, когда ночую в мастерской. Одна моя работа — «Николай Чудотворец» — находится в Осиновке в храме Иоанна Предтечи. Он строгий и одновременно праздничный, само явление его не может быть другим».

Я обратила внимание на еще одну, высоко висящую икону Николая Угодника, по видимости, старинного письма.

— Нет, это я ее написал в храме Георгия Победоносца, в Старой Ладоге под Питером, — рассказывает художник. — Там я трудился два месяца на творческой даче. И в двадцать пять градусов мороза в декабре копировал эту фреску шестнадцатого века, написанную на арке. Все время у меня замерзала темпера, потому что она на воде, но все-таки я сделал эту икону. Теперь Святитель Николай меня хранит. Мои фрески находятся в храмах Сергиевска, Новокуйбышевска, Самары…

Двадцать лет я пишу на Православные темы. Помню, ехал как-то по Осиновке в свою Винновку и боковым зрением увидел, как двое мужчин в черных подрясниках заходят в какой-то домик. Я затормозил, сдал назад, подошел к ним. Мы, конечно, познакомились. Оказалось, это молельный дом. Там были скромные бумажные иконы. Я написал им иконы для иконостаса. А потом и храму Рождества Христова в селе Рождествено. Распилил дверь и написал на одной половине двери Преподобного Серафима Саровского, эта икона сейчас в том храме. А Преподобного Сергия Радонежского на второй половине двери туда еще не довез.

Соблазнов для художника возникает много. Но я считаю, что удержался на стержне Православия. В моей мастерской вы не увидите разгульных светских работ, всё достаточно строго. Мне помог в этом покойный протоиерей Иоанн Филев, с которым мы дружили, он освящал эту мастерскую, часто здесь у меня бывал. Когда он пришел ко мне, у меня тут висела «обнаженка». Он шел по мастерской: «Снять! Снять! Снять!» Я снял.

Первого января 2012 года Рудольф Николаевич отметил семидесятилетие. Спрашиваю его о том, какие чувства возникают в связи с этой юбилейной датой.

— Да, меня постиг юбилей, — грустно шутит он. — Подходишь к зеркалу и видишь, что поседел. Но если я не смотрю на себя в зеркало, то просто лечу на крыльях. У меня столько замыслов, я даже представить не могу, что через год или пять лет мне надо умереть. Какой тут умереть, когда столько дел! Говорят, когда ты бежишь и работаешь, то она, то есть смерть, тебя не догоняет. Но как Господь определит.

Когда меня в прошлом году не переизбрали в председатели Самарской организации Союза художников России, которую я возглавлял шестнадцать лет, один старый художник ко мне подошел и сказал: «Ну что, Рудольф Николаевич, кончилась твоя биография!» А я ему ответил: «Она только началась!» В прошлом году меня пригласили на пленэр на выбор — в Болгарию, Азербайджан, Черногорию. Я выбрал Черногорию, Православную страну (впрочем, Болгария тоже Православная). Там я написал тридцать работ — пейзажи и портрет монарха Черногории Петра II Петровича Негоша. Пять больших картин метр на метр восемьдесят сербы оставили у себя.

Я стараюсь участвовать во всех крупных выставках. В 2011 году отмечали тысячелетие Ярославля, и я написал для них портрет Ярослава Мудрого, как они говорят, лучше этой работы на выставке не было. В этом году будет отмечаться 200-летие победы России над Наполеоном в Отечественной войне 1812 года, и, конечно, я буду участвовать в юбилейной выставке в Москве. С моим другом архитектором и художником Валерием Николаевичем Ржевским мы готовим большую выставку во Владимире, в которой примут участие самые разные художники.

— Что открыло вам Православие в творчестве?

— Главное, ты видишь в нем безконечность. Нет ограничений в теме. Шукшин как-то сказал: «Чтобы написать об алтайской деревне, надо три жизни». Но он все-таки определил конечный срок. А Православная тема безгранична, она не имеет конца, как жизнь будущего века. Чем больше делаешь, тем больше открывается. Даже если создавать портретную галерею святителей, мучеников, начиная со Стефана Первомученика, это безконечно. Вот на моей картине «Торжество Православия» только горсточка святых стоит. Сюда кто бы только не вошел! Из наших самарских, саратовских, костромских, суздальских, владимирских, московских. Это сонм безконечный до горизонта. У меня есть желание написать целую галерею наших святых. А еще расписать целиком храм в Самаре.

…Вон на моей картине — Белое море, небо, земля. И луковичка храма. Маленькая, но она как свеча горит! Эта работа написана меньше чем за час. («За час — и за всю жизнь!» – вдруг вспомнилась фраза Пикассо по схожему поводу… — авт.) И когда я поставил вот этот шатер колокольни с луковицей и крестом — это придало значение пейзажу, созданному Богом миру. А вдохновение разносит Дух Святой. Сколько Он даст, столько и будет. Иногда к холсту идешь с вдохновением, а потом оно, как водичка сквозь пальцы, куда-то уходит. А иногда просто подвигаешь себя к холсту и говоришь: «Работай, не трать зря времени, отпущенного тебе!» И вдруг приходит вдохновение.

Людмила Белкина