Астраханские новомученики

Мученик за веру

Семен Никифорович Жиляков родился в 1839 году в селе Харабали, в крестьянской семье. Очень рано овдовел. Был он очень верующим человеком, всегда во все праздники и воскресные дни посещал храм Божий. После того как в страшный пожар 1876 года сгорела деревянная харабалинская церковь, Семен Никифорович стал ходить в Астрахань в Иоанно-Предтеченский монастырь. Здесь ему полюбилось благочестивое богослужение, и он по нескольку дней оставался в Астрахани, живя при монастыре. Когда он возвращался из Астрахани в Харабали, его хибарка наполнялась верующими сельчанами, желавшими услышать от него слово Божие. Он хорошо умел читать по-церковнославянски, что среди крестьян того времени было большой редкостью. Приходившим он читал Библию, объяснял, как мог, прочитанное, давал благочестивые советы. Многих он утешал, подкреплял своей молитвой, так как Господь за его благочестивую жизнь даровал Семену Никифоровичу дар молитвы за людей. Никому, кто бы к нему ни приходил и ни просил молитвенной помощи, он не отказывал. Сам молился, и люди, приходившие к нему, молились вместе с ним, так что хибарка стала чем-то вроде молитвенного дома. Еще Господь даровал Семену Никифоровичу дар прозорливости. Многим, приходившим к нему за советом, он, помолившись, говорил идти или не идти в путь, селиться или не селиться на этой земле, идти или не идти рыбачить. Многих он своими благочестивыми советами уберегал от большой беды и направлял на путь истинный.
Когда в 1888 году в Харабалях была построена каменная Михаило-Архангельская церковь, Семена Никифоровича всем сельским обществом избрали ктитором (церковным старостой). Его авторитет среди верующих был высок и непререкаем. Даже после построения храма сельчане не прекращали ходить к нему в хибарку и молиться здесь вместе с ним. Так продолжалось до страшного для России 1917 года, когда в Астраханском крае к власти пришли большевики. Начались с их стороны нападки и на Семёна Никифоровича. Новых властителей безпокоил непререкаемый авторитет Семёна Никифоровича среди харабалинцев, а также и то, что много людей приходило молиться к нему в хибарку. Семёна Никифоровича несколько раз предупреждали, чтобы он прекратил молитвенные собрания у себя дома. Но он на это всякий раз отвечал: "Я Христианин и продолжатель своих родителей и предков, веровавших в Господа нашего Иисуса Христа". Близким своим он говорил: "Время мое недалеко. Скоро закончу свой путь в степи". Так он говорил о времени своей скорой кончины. Прошло немного времени, и он, благословив сына своего Семёна крепко держаться веры Православной, ушел в степь, поселившись недалеко от Харабалей в небольшой пещерке. Здесь он продолжал усердно молиться за всех своих близких сельчан и за весь род людской, предавшись сугубому подвигу и посту. В это время в местных степях бушевала гражданская война. Красные и белые отряды носились по степи друг за другом, лилась рекой кровь в этой братоубийственной войне. Отряды то красных, то белых иногда заглядывали к Семёну Никифоровичу и всякий раз спрашивали, за кого он, за красных или за белых. Но он старался отмалчиваться, говоря лишь: "Я Господу Богу служу". Когда в последний раз налетел на его пристанище красный отряд, красногвардейцы стали снова пытать его: «За кого ты, за красных или за белых?» Тогда Семён Никифорович смело выступил перед ними и громким голосом сказал: "Я иду за Господа Нашего Иисуса Христа и всю свою жизнь ему одному служу!" — "Ну тогда отправляйся к своему Спасителю!" — закричали на него озверевшие красноармейцы и, выхватив шашки, стали рубить его безжалостно. Изрубили его на куски и с кощунственной целью выложили из частей тела его крест. Так умер мученик за Христа, восьмидесятилетний праведник Семён Никифорович Жиляков. Трагическую его кончину случайно увидел пасший рядом скот 13-летний пастушок по имени Иван. Он потом все это рассказал сыну Семёна Никифоровича — Семёну Семёновичу Жилякову. После этого верующие харабалинцы пришли на это место и здесь же в степи похоронили останки мученика. Рассказывали, что Семён Никифорович, уже изрубленный красными, вывел своей отрубленной правой рукой рядом с собой на песке — крест.

Жизнеописание мученика Льва Захаровича Кунцевича

Лев Захарович Кунцевич родился в 1877 году в городе Гайворон Курской губернии. Имея высшее юридическое образование, он поступил в Духовную Академию, закончив ее со степенью кандидата богословия. Решив посвятить свою жизнь миссионерской деятельности, Лев Захарович Кунцевич подал прошение и 1 января 1908 года был зачислен на должность миссионера-проповедника в Донскую епархию. Здесь он много преуспел в своих благочестивых трудах. 16 ноября 1908 года Донской епархиальный противостарообрядческий и противосектантский миссионерский комитет вынес благодарность Л.З. Кунцевичу «за особые труды, понесенные в ведении миссионерских курсов в слободе Ровеньках». Вскоре Л.З. Кунцевич перешел в Воронежскую епархию, где также немало преуспел в своих миссионерских трудах. Так, в городе Павловске им было организовано отделение миссионерского «Братства Святителя Иоасафа, Белгородского чудотворца». В 1916 году он перешел в Саратовскую епархию, где кроме обязанностей епархиального миссионера-проповедника также состоял на должности псаломщика Покровской единоверческой церкви. Здесь же, в Саратове, осуществилась его давняя мечта — издание Православного миссионерского журнала «Ревнитель». Журнал содержал миссионерские проповеди и полемические статьи, направленные на борьбу с сектантством. Вообще Лев Захарович был известен своей огненной ревностью в изобличении еретических заблуждений врагов святого Православия. Так и его журнал получился жесткий. Многим не нравился тон его статей. Особенно много шума наделала переписка Л.З. Кунцевича с Д. Зайцевым, который уже после февральской революции писал: «Тон моих статей, несмотря на всевозможные свободы, останется тот же. А кто из нас больше ругается (имеются в виду сектанты) — это позволим решить читателю. Ведь не в шахматы же мы играть собрались, а бороться за истины веры, а ведь в этой борьбе и Апостолы не всегда хранили самообладание». Но недолго пришлось выходить журналу. До февральской революции успели выйти два номера, после чего журнал сочли «монархическим» и закрыли. Сам его издатель по доносу либерального духовенства г. Саратова был посажен под домашний арест, также будучи объявлен «монархистом».

Из своего узилища Л.З. Кунцевич обратился в Совет Саратовского Православно-Церковного братства Святого Креста (членом которого он состоял), прося походатайствовать об его освобождении. Совет братства смог лишь обратиться в Миссионерский Совет при Священном Синоде, прося «о скорейшем освобождении епархиального миссионера Кунцевича от должности миссионера Саратовской епархии с перемещением его в другую… в виду того, что с освобождением Кунцевича от обязанностей Саратовского епархиального миссионера связано и освобождение Кунцевича из-под ареста». Случилось это 21 марта, но положение Л.З. Кунцевича ничуть не изменилось. Его еще месяц продержали под домашним арестом, пока 27 апреля Саратовский Губернский исполнительный комитет не постановил: «Миссионера Кунцевича отправить под конвоем в Петроград в распоряжение обер-прокурора Священного Синода и передать Правительству о воспрещении Кунцевичу миссионерской деятельности с указанием на его вредное влияние и о воспрещении его возвращения в Саратовскую губернию».
В Петрограде Кунцевич еще месяц провел в тюрьме, но после этого был отпущен за отсутствием улик. На следствии его обвиняли в «монархизме» и «черносотенстве», хотя Л.З. Кунцевич никогда до этого политикой не занимался. Оправданный, он смог все же вернуться в Саратов, но не вступил в прежнюю должность епархиального миссионера, а объявил себя «свободным Православным проповедником». Во время своих весенних «мытарств» по тюрьмам Л.З. Кунцевич смог разглядеть, что главную опасность Православной Церкви ныне несли не сектанты и раскольники, а социалисты, пропитанные духом нигилизма и прямого богоборчества. Путешествуя по югу России, он читал публичные лекции на темы: «Христианство и социализм». В лекциях он объяснял своим слушателям, что Церковь и социалистическое учение не совместимы, что социализм пытается уничтожить Бога и поставить на Его место свои собственные ложные идеалы. Он очень тяжело переносил происходящее в России, видя, как значительная часть духовенства увлеклась революционными призывами о свободе и пытается перестроить каноническую основу Церкви по своему усмотрению. Во многих епархиях царила настоящая анархия, епархиальные съезды духовенства смещали своих Архиереев, обвиняя их в расположении к «старому монархическому режиму». Казалось, «строгий церковный строй» рушится. Остановить это крушение стало смыслом деятельности Л.З. Кунцевича. В это время он писал своему другу миссионеру: «Брось казенную службу и займись публичным опровержением социализма: пользы будет значительно больше».
Приближалось открытие Всероссийского Поместного Собора. Неожиданно для всех Кунцевич был избран депутатом на Собор от Донской епархии. Сам Лев Захарович не ожидал этого: был несколько обескуражен, но все же обрадован. На Собор большая часть депутатов приехала отстаивать истинные интересы Церкви, а не какие-то революционные идеалы. Особенно это стало видно при обсуждении вопросов о необходимости восстановления Патриаршества. Лев Кунцевич быстро сблизился на Соборе с Астраханским Епископом Митрофаном (Краснопольским). Вместе они отстаивали на соборных прениях необходимость для Церкви духовного вождя — каким мог быть только Патриарх. Владыка Митрофан предложил Кунцевичу потрудиться в Астраханской епархии, и тот согласился. С 1 ноября 1917 года он был определен Астраханским епархиальным миссионером. Промыслительно, что накануне Лев Захарович получил письмо от своего давнего друга священника Лина Колпикова, служившего в селе Элиста Черноярского уезда Астраханской губернии. В этом письме писалось: «Прежде всего прошу принять от меня сочувствие Вашему горю (закрытию журнала) и добрые пожелания. Подписную плату мне прошу не возвращать ни деньгами, ни книгами. У нас в Астраханской губернии, в Черноярском уезде свободно место епархиального миссионера с окладом 3000 рублей в год и разъездные. Дай Бог Вам силы, терпения и всего хорошего, а главное — скорее устроиться». Но не скоро пришлось Льву Захаровичу отправиться на место своего нового служения — в Астрахань. Продолжившиеся заседания Поместного Собора задержали его в Москве. К тому же Л.З. Кунцевич принял на себя в это время еще одно важное и ответственное служение. После октябрьского переворота 1917 года в Москве шли долгие бои между большевиками и сторонниками Временного правительства. Центром боев стал Московский Кремль с его многочисленными духовными святынями. Во время обстрела большевиками Кремля сильно пострадали его храмы, особенно Успенский собор, храм Двенадцати Апостолов и Чудов монастырь. Весть об этом содрогнула всех Православных. Вскоре для восстановления поруганных святынь было создано «Всероссийское Православное Братство Ревнителей Святынь Московского Кремля», председателем которого стал протопресвитер Успенского собора отец Николай Любимов. Лев Захарович Кунцевич также вошел в состав этого Братства. 10 декабря 1917 года Советом Братства Л.З. Кунцевичу было выдано удостоверение, подтверждающее, что «ему предоставляется право устройства публичных лекций от имени и в пользу означенного Братства». Выдан был также и подписной лист, по которому к 3 января 1918 года было собрано 70 рублей. Замечателен был и успех лекций, проведенных Львом Захаровичем в пользу Братства в Москве и в других окрестных городах. Так, 2-го января 1918 года викарием Рязанской епархии, Епископом Михайловским Павлом (Вильковским) на имя Л.З. Кунцевича был выдан такой документ: «Выдано сие члену Всероссийского Церковного собора Л.З. Кунцевичу, для предоставления в Совет Братства Ревнителей Святынь Московского кремля в подтверждение того, что его платная публичная лекция «Л. Толстой и Царствие Божие», прочитанная 1 января сего года в Рязани в зале Епархиального женского училища, собрала полный зал слушателей, человек более 500, и произвела самое лучшее впечатление. Такая лекция весьма желательна. Л.З. Кунцевич является вполне благонадежным в церковном отношении и очень искусным лектором». Совет Братьев высоко оценил духовные труды Л.З. Кунцевича как на пользу самого Братства, так и на благо всей Русской Православной Церкви. Отправляя его в новое миссионерское странствие, Совет Братства писал 15 января 1918 года: «Совет Братства обращается с покорнейшей просьбою к Епархиальному начальству тех городов, в которых будут устрояться г. Кунцевичем лекции, предоставлять ему, если то возможно, даровое помещение в тех или иных монастырях, ввиду его матерьяльной необезпеченности, с одной стороны, с другой — ввиду исключительно культурно-просветительского и благотворительного значения его предприятия». Правда, вскоре, в связи с начавшимся явным гонением безбожных властей на Церковь, такие публичные лекции устраивать стало невозможно. Л.З. Кунцевич вернулся в Москву на вторую сессию Поместного собора, по окончании которой в апреле 1918 года он вместе с Архиепископом Митрофаном (Краснопольским) отправился в Астрахань. В Астрахани Лев Захарович пробыл недолго, в конце мая отправившись в г. Черный Яр. От того времени сохранилось удостоверение, выданное ему Черноярским благочинным протоиереем Сократом Царевским, где говорилось, что «предъявитель сего кандидат богословия, Епархиальный проповедник Лев Захарович Кунцевич постоянное место жительство имеет в городе Астрахани. В городе Черном Яру временно проживал летом сего 1918 года». Прибыв в г.Черный Яр, Л.З. Кунцевич выполнил одно очень важное, данное ему Архиепископом Митрофаном, поручение — прочесть в местном соборе послание Святейшего Патриарха Тихона от 19 января 1918 года, в котором анафематствовались творящие беззаконие гонители веры и Церкви Православной. Вот как об этом писали представители Черноярского Исполнительного комитета в местную Чрезвычайную комиссию: «26 мая, во время вечерней службы, Кунцевич с кафедры церкви выступил в качестве проповедника, защищая воззвание Патриарха Тихона. Это воззвание носит контрреволюционный характер, обвиняет советскую власть, называя угнетательницей Церкви и веры Православной, называя лиц, стоящих у власти, захватчиками, жидами, немцами и т.д. После защиты этого воззвания Кунцевичем была произнесена проповедь на тему отделения Церкви от государства, где указывалось, что Церковь просто-напросто грабится немецкими агентами; относительно преподавания Закона Божия в школах указывалось, что большевистская власть, как власть немецко-еврейская, изгоняет учение жизни Христа из школы, с чем надо бороться отторжением такой власти, и кроме того всячески стараться очернить рабоче-крестьянскую власть. Исполнительный комитет тогда же учредил за ним надзор, чтобы арестовать его не на виду народа, ибо не было реальной силы, но он скрылся из Черного Яра. Исполком считает Кунцевича по этим вышепроведенным действиям контрреволюционером…» Из этого документа следует, что местные большевики боялись арестовать Л.З. Кунцевича, страшась возмущения народа. А Лев Захарович меж тем продолжал проповедовать. Вот что показывал об этом в ЧК один из местных коммунистов: «Я член фракции Черноярских коммунистов… 11 июня я был на заседании съезда, где к нам прибежал товарищ, который передал, что какой–то священник распространяет какие-то воззвания. Когда я прибежал с тов. Назаровым в церковь, то я его уже не застал, но встретил гражданина Егора Васильевича Лычагина, который держал в руках воззвание святого Московского патриарха Тихонова (так в оригинале!) и кроме Лычагина были еще граждане, кои сказали, что подобные воззвания раздавал проповедник Лев Кунцевич. Но когда мы хотели его арестовать, он скрылся. Мы, члены Исполкома, просили военного комиссара арестовать Кунцевича, но до того нам не удалось узнать его квартиры». Другие интересные подробности пребывания Л.З. Кунцевича в Черном Яру дают следующие показания: «25, 26-го мая по н.ст. 1918 года у нас в Черном Яру появился какой-то миссионер с Тихоновскими воззваниями, одно — об отделении Церкви от Государства, другое — под названием, кажется, «Черные вороны». Это было во время Уездного Съезда. На закрытом заседании совета в котором присутствовал и я, как командир полка, членом совета я никогда не был, было решено послать кого-нибудь тайно следить за этим миссионером. Следить вызвался красноармеец «Нижегородский». Но ночью 26 или 27 мая этого красноармейца не стало, и больше о миссионере я уже ничего не слышал, до момента его ареста». Арестован Л.З. Кунцевич был в 20-х числах июля 1918 года. Об этих событиях сохранились еще воспоминания бывшего соузника Л.З. Кунцевича, находившегося с ним в одной камере черноярской тюрьмы, — С.В. Громова:
«Вся трагедия произошла в г. Черный Яр, на Волге, куда он пробрался со своей женой в надежде на то, что близость белых (ибо фронт тогда проходил сравнительно недалеко от Чернаго Яра, где оперировал отряд Корвин-Круковскаго) даст ему возможность перейти на их сторону и таким образом избежать всех большевистских ужасов. Но Господь ему судил совсем другое.
От церковных властей он имел распоряжение в одно из воскресений прочитать послание Святейшаго Патриарха Тихона, в котором последний анафематствовал большевиков. Об этом было широко оповещено среди населения, и в день, когда он читал послание, народа собралось такая масса, что ему пришлось читать не в церкви, а на паперти перед всем народом. Среди собравшихся было, конечно, много большевиков, которые донесли об этом в центр.
Фронт перебросился под Царицын. Большевики бушевали, свирепствовали повсюду Чрезвычайки. Приехала Чека и в Черный Яр. Населению было запрещено выезжать куда бы то ни было без особого разрешения последней. Но некоторым удавалось, после тщательной проверки со стороны большевиков, выезжать из города. Об этом узнала жена Кунцевича и, желая помочь мужу выбраться из Чернаго Яра, тоже пошла в Чека за получением пропуска.
Надо сказать, что его жена была просто святая женщина; в полном смысле этого слова, — «не от мира сего». При своей святой простоте она не могла себе представить, что такое большевики. Она всем и всему верила, как может только верить самый чистый ребенок. Попав же в руки искусных мастеров сатанинского дела, она, бедняжка, и не представляла себе, что ожидает впереди ее мужа. Большевики, выслушав от нее просьбу и узнав от нее, кто ее муж, обрадовались такой находке. Они сказали ей, чтобы он сейчас же пришел, и они сразу дадут ему пропуск. На самом же деле большевики имели из центра специальное распоряжение о его розыске и аресте.
Ввиду того что супруги жили скромно и уединенно, редко показываясь на улицу, большевики не могли их обнаружить.
Жена, обрадованная таким заявлением большевиков, прибежала к мужу сообщить об этой новости. После небольших колебаний они вдвоем отправились в Чека, откуда Лев Захарович больше уже не вернулся.
В тюрьме Л.З. Кунцевич провел более двух месяцев. Трудно описать, каким издевательствам и глумлениям подвергался он здесь. Лев Захарович не чувствовал за собой никакой вины. Он боролся лишь с «идеей», защищая Церковь, но ни в каких контрреволюционных организациях и заговорах не участвовал. Поношения он сносил с великим терпением и требовал лишь одного — чтобы ему дали возможность оправдаться, доказать свою невиновность. Но чекисты томили его, не вызывая на допрос, и лишь в начале октября, 3 числа, Лев Захарович предстал перед следователем. Л.З. Кунцевич отрицал свою контрреволюционную деятельность, заявив, что «в городе Красный Яр я в церкви лекций не читал, но сказал несколько проповедей, которые не носили контрреволюционного характера». В отношении того что он скрывался от преследования, Лев Захарович отвечал: «То, что будто бы меня хотели арестовать и я будто бы уходил, — неправда, я никуда из Черного Яра не уходил и не уезжал. А 24 мая я приходил в исполнительный комитет на получение продовольственной книжки, которая и до сих пор у моей жены находится». Виновным он себя ни в чем не признал. Следователь же, который вел допрос, в своем заключении написал: «Рассмотрев настоящее дело и принимая во внимание, что при допросе его (т.е. Л.З. Кунцевича) в продолжении «минимум — 2 часа», нашел явным контрреволюционером». А через три дня, 6 октября 1918 года, Черноярская Уездная Чрезвычайная Комиссия вынесла свое постановление: «В момент колоссальной борьбы с врагами трудового народа, когда хищники мирового капитала стремятся задушить русскую революцию и в крови тружеников потопить добытую кровью свободу — миссионер Кунцевич признается контрреволюционером, а по сему … приговаривается Лев Захарович Кунцевич к расстрелу». Приговор был приведен в исполнение в этот же день в 18 часов.
Расстреливали публично на центральной площади города Чёрный Яр. Что особенно характеризует мучителей, не постеснявшихся пойти на крайнюю подлость, — за час до расстрела они дали жене Кунцевича свидание с мужем, обнадежив ее в скором его освобождении. Она плакала от радости, веря в возможность скорого освобождения мужа. А через час после этого свидания, проходя по площади, увидела его, привязанного к столбу и расстреливаемого красноармейцами. Видя эту ужасающую картину, она сошла с ума.
Последние дни своего пребывания в тюрьме Лев Захарович чувствовал уже, что судьба его решена, и горько плакал, думая все о судьбе своей беззащитной жены. Он постоянно молил о ней Господа и просил всех сидевших с ним в камере, если кто спасется, не оставить его жену. Господь услышал его молитву, и о его супруге позаботились мало знавшие Кунцевича, но добрые и отзывчивые жители села Старицы. Они взяли ее к себе и кормили все по очереди.
Добрая память о Льве Захаровиче Кунцевиче долго жила в сердцах черноярцев.

На снимках: в этой братской могиле покоятся убиенные Святитель Митрофан и некоторые другие астраханские новомученики; надпись на кресте.

19.05.2005