Пасхальный батюшка

Полемика вокруг «Исправления Пасхалии» иеромонаха Никиты (Сапожникова).

Иеромонах Никита (Сапожников) в последние годы жизни.

Неисследованной страницей церковной истории середины ХХ века еще остается полемика вокруг предложенного иеромонахом Никитой (Сапожниковым) исправления Пасхалии. Внешне дело выглядит так. После четвертьвекового пребывания в ссылках и лагерях отец Никита в середине 1950-х годов возвращается в Куйбышев. Выпускник Одесской семинарии, потом Московской Духовной Академии, кандидат Богословия, преподаватель Самарской семинарии, он взялся за неподъемный труд - исправление Пасхалии. Что его к этому подвигло, неизвестно. Но еще находясь в ГУЛАГе, он написал работу о методе определения даты Пасхи по руке - «Вруцелето, или Рука св. Дамаскина». Видно, в отсутствии книг и возможностей для кабинетной работы, Небо открывало подвижнику тайны на его молитвенные вопрошания...

Он получил благословение Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I на дальнейшие труды по изучению Пасхалии. В 1961 году труд в целом был завершен. И далее начались «мытарства» с его оценкой в Московской Духовной Академии. Забегая вперед, скажу, что труд его так и не был принят научным церковным сообществом. И мы можем говорить о нем только как о литературном памятнике.

Но бился за свои научные открытия отец Никита яростно и всерьез! Как могут биться в науке только за открытую истину!.. Профессора и доктора Богословия столкнулись с необычным оппонентом - не столько с ученым-Богословом, который должен бы говорить с ними «на одном языке» сухих научных выводов, сколько с духовидцем, молитвенником, экзорцистом. (В 1965 году Святейший Патриарх Алексий I благословил его сугубо молиться о том, чтобы Его Святейшество более не преследовала одержимая демонами «прихожанка»!) Борьба с профессорами была неравной, исход предрешен. А вопросы, поднятые в той схватке, давно перешли в Вечность. В архиве Самарской епархии хранятся документы, проливающие хоть какой-то свет на эту научную, а также и духовную дискуссию. Кто прав был тогда, еще и сейчас рано, быть может, однозначно судить. И это уж точно не вопрос моей компетенции. Я руководствуюсь оценкой труда отца Никиты, данной мне в 1996 году преподавателем Московской Духовной Академии протоиереем Валентином Асмусом для книги о подвижнике (у отца Валентина долгое время хранилась часть архива отца Никиты). Вот его суждение: «Говоря о трудах самарского богослова, нужно отметить, что он хотел сделать понятной не только для духовенства, но и для всех верующих ту Пасхалию, которая печатается во многих церковных книгах. Ведь для современного человека столбцы цифр, да еще напечатанные по-церковнославянски, являются чем-то малопонятным. И он хотел донести до каждого смысл православной Пасхалии. Отца Никиту интересовал не сам механизм вычисления Пасхи. Он прекрасно знал, что для этого существуют формулы великого математика 18 века Гаусса. Чтобы по этим формулам вычислить время Пасхи, достаточно произвести несколько арифметических действий с числом года. Его интересовал СМЫСЛ Пасхалии. Почему этот праздник приходится на первое воскресенье после весеннего полнолуния? Он хотел всю Пасхалию изложить новым языком, так ее «преподать» современному человеку, чтобы ничто в ней не осталось ему непонятным. Эти его труды поступили на отзывы профессорам Московской Духовной Академии, и рецензенты вынесли отрицательное суждение о работах отца Никиты. Это объясняется, думаю, не столько содержанием его работ, сколько их тоном. Ведь отец Никита с очень большой смелостью критиковал недостатки существующего изложения Пасхалии. Того изложения, которое существовало у нас очень давно. И вот та смелость критики и явилась, на мой взгляд, главной причиной официального непризнания работ отца Никиты в академических кругах».

Пусть же теперь для нас заговорят уцелевшие документы той эпохи.

Антон Жоголев,
автор книги «Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)».

Совету Московской Духовной Академии

Иеромонаха Никиты Сапожникова Кандидата Богословия Московской Духовной Академии, выпуска 1915 года, проживающего в г. Куйбышеве обл., по ул. Бакинских Комиссаров, д. 49

Прошение.

По благословению мне Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия 30.IX.60 г., я написал научный труд об исправлении формы и изложения Пасхалии Православной Русской Церкви, печатаемой в Следованной Псалтири и Типиконе, и 12.VI.62 г. доставил его в Канцелярию Московской Духовной Академии.

По его благословению, этот труд, предварительно рассмотренный тремя рецензентами из профессорско-преподавательского состава Ленинградской и Московской Духовных Академий, должен подвергнуться, в обычном порядке, окончательному просмотру и оценке Совета Московской Духовной Академии, с целью вынесения им своего коллективного суждения о нем.

Но так как этому заключительному акту естественно должно предшествовать персональное ознакомление всех членов Совета Академии с моим сочинением и суждениями о нем моих рецензентов, то я, всемерно заботясь об облегчении этого труда их, считаю своим долгом поставить Совет Академии в известность о том, что, по моему суждению, нужнее всего предварительно узнать всем членам его для основательного ознакомления с моим трудом.

К области этих существенно важных сведений относится следующее:

Мой труд задуман мною и благословлен мне Его Святейшеством с той целью, чтобы, не касаясь содержания Пасхалии, то есть не изменяя существующих хронологических границ Пасхи в пределах 532-летнего Великого Индиктиона - представить ее в более совершенной форме и удобопонятнейшем изложении, и, если эта цель будет достигнута мною, то, чтобы исправленной так Пасхалией заменить крайне неудобопонятную прежнюю.

При этом нахожу благовременным и полезным поставить Совет Академии в известность о ситуации, создавшейся к настоящему моменту вокруг моего сочинения в сферах, соприкасающихся с ним официально и неофициально.

Прежде всего, я должен сказать, что с самого появления его на церковном горизонте в виде моего первого доклада Святейшему Патриарху от 10 февраля 1961 года, некоторые, даже не зная еще цели и содержания его, а только узнав из заглавия его, что оно трактует о каком-то исправлении Пасхалии, сразу же встретили его в штыки.

Другие же, и по ознакомлению с ним, стали на ту же позицию и, нисколько не отступая, держатся ее и поныне.

А лейтмотивом такого отношения к моему труду тех и других является, с одной стороны, убеждение в безполезности моего труда самого по себе, поскольку «до сих пор и без него все узнавали и узнают, когда бывает Пасха», - а с другой стороны, опасение в возможности возникновения из-за него в церковных массах раскола, ввиду того, что они всякое нововведение в церковной сфере якобы всегда встречали, а в наше время непременно встретят, с недоверием и враждой, справедливо, на основании слова Самого Христа Спасителя, держась того убеждения, что старое вино - лучше нового (см. Лк. 5:39).

Но, не говоря уже о том, что моим трудом я имею в виду дать Церкви не новое вино, а только новый кувшин для старого: не новую в собственном смысле Пасхалию, а лишь новую форму и изложение старой, - все эти возражения могли иметь некоторую силу только до открытия мною, в самое последнее время, церковно-астрономического закона, которому подчиняется течение всех пасхалических времен на протяжении всего Великого, 532-летнего, Индиктиона. Открытие же этого закона даже и без опровержений все их [возражения] сводит на нет и, как прах, разносит по ветру, «якоже смоковница отметает пупы своя, от ветра велика движима» (Откр. 6:13).

Само собою понятно, что без предшествовавших научных достижений прежней Пасхалии этот закон не мог быть открыт, как не могла быть созданной и Пасхалия моего построения. Но и без него Пасхалия не достигла меры полной своей формальной зрелости, а через него и в нем достигла.

В чем заключается этот закон, об этом Совет Академии узнает из моего «Окончательного доклада» от 19 мая 1962 года.

Теперь же я скажу о том, что этот закон мог быть открыт только на основании созданной Пасхалии, в чем не трудно убедиться из ее структуры. Это - несомненное и безусловное достижение мое, которое никто не может уничтожить. А поскольку в открытии законов вообще научные исследования и мышление, достигая своего крайнего теоретического предела, являются незыблемой объективной основой и для практического применения их, то это достижение мое есть достижение самого высшего порядка.

В этом смысле открытый мною пасхалический закон оказывается и сильнейшим, объективно-безстрастным защитником совершенной правильности, с формальной стороны, построенной мною Пасхалии, - правильности теоретической и практической.

А правильность моего построения Пасхалии теоретическую подтверждает молниеносная быстрота, с какою по ней всякий, даже необразованный, человек может легко находить число Пасхи в любом году Индиктиона, пользуясь самыми простыми арифметическими вычислениями сложения и вычитания в пределах цифр до трех десятков, по числу дней месяца.

Однако, в ответ на это предложение мое члены Совета Академии могут сказать: Пасхалия базируется на математических и астрономических вычислениях, а подавляющее большинство нас - не математики и не астрономы. Поэтому Совет Академии не может браться за решение таких вопросов.

Но это возражение было бы законным, если бы я взялся за перестройку хронологических границ Пасхалии. А я в своем труде совсем не касаюсь их. Вся моя задача сводится к тому, чтобы наличное содержание Пасхалии предоставить в иной, возможно удобопонятной форме. И если я, взявшись за это дело благословением Святейшего Патриарха, смог даже открыть формальный закон, управляющий всем содержанием Пасхалии, то есть достичь наибольшего успеха, какого вообще можно достигнуть в этом деле, - то тем более в этом вопросе должен быть компетентен Совет Академии, как и персонально и «ин корпоре» высший меня учеными степенями, а значит, и познаниями, и как призванный к решению этого вопроса благословением того же Святейшего Патриарха.

Так что это опасение, как не имеющее для себя оснований ни в моем труде, ни в ученой силе Совета Академии - напрасно. Совет Академии и может и должен рассмотреть мой труд, и «может» тем более, что «должен», по силе закона: «deles - ergo potes» («должен - значит можешь»).

Наконец, я прошу Совет Академии обратить особое внимание на то, что двое из моих рецензентов обосновывают свою критику моего научного труда, главным образом, на грубых нарушениях ими основных законов здравого логического мышления, а в некоторых случаях и на лжи и фальсификации доказательств. И т.к. они упорно остаются «при своем» и после моих неоднократных разоблачений и вразумлений, а преподаватель Ушков А.В. даже заявил, что «никаких нарушений законов Логики здесь нет» и внес предложение даже не обсуждать эти вопросы, как, якобы, не относящиеся к существу дела, - то это побудило меня:

во-первых, отказаться сначала от проф. Георгиевского А.И., а потом и от препод. Ушкова А.В., как от рецензентов,

во-вторых, просить Святейшего Патриарха Алексия назначить в качестве научного эксперта по спорным вопросам преподавателя МД Академии по кафедре Логики,

в-третьих, возбудить пред Советом Академии вопрос о пересмотре их прав на профессорское и преподавательское достоинство.

На сходных с недостатками проф. Георгиевского и преподав. Ушкова, хотя и не так грубых, ложных основаниях покоится и критика моего труда проф. Л.Д. Академии Успенским Н.Д.

Они выражаются в деспотизме его мышления, в недобросовестности его критики и фальсификации смысла некоторых доказательств.

Кто из нас в этом прав, и кто виноват, пусть рассудит Совет Академии.

Если Совет Академии усмотрит, что я в моих претензиях к рецензентам в чем-либо выхожу за пределы моих функций и прав, то я на них и не настаиваю, а удовольствуюсь тем, что он примет их от меня, хотя как выражение моего болезнования о противозаконном умственном насилии их надо мною.

Но мой протест против бракования ими моего труда путем деспотического гнета над свободным научным мышлением и недобросовестности критики путем нарушения законов логики и фальсификации доказательств остается во всей силе.

А потому я прошу Совет Академии выразить свой взгляд на мой протест против такого лженаучного отношения их к моему труду определенно, ясно и точно.

Кроме того, так как такое отношение рецензентов к труду, будучи само в себе нехристианским, антинаучным и противозаконным, к тому же и позорит честь нашей общей «almae matri», сыновне защищать которую, себя и других не щадя, есть священный долг каждого из нас, - то я надеюсь, что Совет Академии рассмотрит это дело, «не взирая на лица», а по существу его, - став выше всех, и личных и коллективных, симпатий.

Препятствия к завершению исправления Пасхалии и меры к устранению их

Хотя исправление формы и изложения Пасхалии в теоретической своей части закончено, но есть причины, тормозящие продвижение его в печать и своевременное завершение его.

Первое место между ними занимает убеждение редколлегии «Журнала Московской Патриархии», что это - вопрос, выходящий за пределы компетенции Русской Православной Церкви, ввиду его, якобы, вселенского характера, - а также и потому, что в «Организации Объединенных Наций» налаживаются какие-то исправления календаря во всемирном масштабе, которые не могут не отразиться и на Пасхалии. А потому нужно, мол, обождать, пока они состоятся, с тем, чтобы, в соответствии с ними, перестраивать и Пасхалию.

Но исправление Пасхалии, предлагаемое мною, касается ведь не содержания, не изменения хронологических пасхальных границ, а только формы и изложения ее, в смысле удобопонятности, общедоступности и современности. А такое исправление, как не нарушающее церковного единства, может быть совершено каждой поместной Церковью и без соизволения на то Церкви Вселенской. Так мыслит об этом и наша Русская Церковь. Поэтому задерживать исправление Пасхалии по такой причине не основательно и не законно.

А другая причина, то есть предполагающаяся в ООН-е выработка единого всемирного календаря, имеет в этом вопросе еще меньшее значение, и вот почему:

Какой бы вид этот не родившийся еще на свет календарь ни принял: пусть даже он перейдет с семидневной недели на шести- или восьмидневку, - пусть он и Воскресенье, в угоду духу времени, упразднит, - но для Церкви Христовой седмица и Воскресенье никогда, пока мир стоит, не потеряют своего руководящего значения, потому что на них здание Календаря и Пасхалии стоит, как на фундаменте. А с ними всегда будет нужен и свой, Церковный Календарь, и часть его, именуемая Пасхалией. И чем он к тому времени станет яснее и понятнее, тем лучше. А предлагаемое нами исправление Пасхалии и имеет в виду усовершенствовать ее с этой, чисто формальной, стороны, нисколько не затрагивая границ Календаря, намечаемых «ООН-ом».

Кроме того, согласно официальному заявлению Учпедгиза Министерства Просвещения РСФСР, «вопрос о реформе Календаря для большинства государств, представленных в «ООН-е», согласно заявлениям их представителей, не является актуальным». И потому «вряд ли можно сейчас ожидать какого-нибудь прогресса в вопросе о реформе Календаря» («Школьно-астрономический Календарь на 1961 год»).

Ввиду этого и нам «сидеть, сложа руки», в ожидании появления этого нового Календаря, не значит ли «ждать у моря погоды»?

Так что этот, пока еще не народившийся на свет, «соперник» Пасхалии не мешает исправлению ее в предлагаемом нами аспекте.

Но допустим, что если новый Всемирный Календарь уже зародился в утробе «ООН-а», то он и появится когда-то на свет и будет принят всем миром. Допустим, что под его натиском придется произвести какие-то изменения и в Пасхалии, в смысле согласования с его, обязательными для всех стран мира, нормами. Является ли это обстоятельство препятствием для исправления Пасхалии в настоящее время? Нисколько. Что нужно будет тогда, то тогда и будет сделано. А что нужно теперь, то нужно делать теперь, сегодня же, не дожидаясь завтра, - тем более, что оно будет не только без ущерба, но и с пользой для Церкви и сегодня и завтра.

А нужда исправления Пасхалии, в смысле перевода ее из «китайской грамоты» в русскую, путем замены и разъяснения некоторых устарелых и ненужных ее терминов и обновления ее закостенелой структуры, давно уже назрела и перезрела. И если «эта калека, с самого появления своего на Божий свет, плачет об исцелении своем чрез исправление», то зачем же отказывать ей в удовлетворении этого законного требования теперь?

Есть и еще одно, третье препятствие к исправлению Пасхалии даже с формальной стороны, по изложению. Оно гнездится в умах лиц, близких к высшим церковным сферам.

Смысл его сводится к тому, что, ввиду лояльного отношения Русской Православной Церкви к антирелигиозной советской власти, Она, хотя и стоит в этом вопросе на канонической почве, но, в умах невежд и злонамеренных людей, и так вызывает глухой ропот и нарекания за какие-то, якобы, отступления Церкви в угоду безбожия, прикрываемые лишь мишурой церковности. А если Она внесет еще какие то ни было изменения в такой древний литературный памятник, как «Пасхалия», то это вызовет еще большее шатание умов, а лицам, неблагонамеренным к церковно-политической позиции Святейшего, даст в руки новое оружие для разжигания недовольства в церковных массах.

Поэтому, если исправление Пасхалии «льет воду на эту вражью мельницу», то лучше, во избежание могущего произойти от этого церковного смущения, оставить Пасхалию пока в прежнем ее виде, хотя бы новая, исправленная, оказалась в качественном отношении и лучше старой.

Что на это сказать?

То, что отступать пред таким препятствием, значит бояться призрака, который исчезает при слабом дыхании ветерка. Если бы нас могли укорить за переделку пасхальных хронологических границ, то такие укоры могли бы иметь силу, и с ними надо бы считаться. Если же этого нет, то и бояться нечего: так говорить смогут только бузотёры, которые сами же устыдятся своей клеветы, при сличении исправленной Пасхалии с прежней, потому что она отличается от прежней не больше, чем новое церковное облачение от старого, во всем остальном совершенно схожего с ним.

А если к тому же взвесить на весах рассудительности и церковную пользу от такого исправления Пасхалии, то чашка весов с гирями «за исправление», без всякого сомнения, перетянет другую, с гирями «против исправления».

Но, как бы эта работа ни была выполнена хорошо и успешно, однако, и по выполнении ее, могут найтись враги - такие «законники», которые будут подвергать доброкачественность ее сомнению по той причине, что, мол, такой фундаментальный, многовековой хронологический памятник Церкви, которым чуть ли не с самого начала ее пользовалось безчисленное множество святых и мудрых людей, вдруг оказался неисправным и переделан на другой лад такой ничтожной по числу группой и в такое короткое время! Что им на это сказать?

То же, что тем «мудрецам», которые бы вздумали осуждать и обезценивать какой-нибудь драгоценный камень из-за того, что он найден очень скоро и небольшой группкой искателей, а не в долгое время и многими. Возражение явно неумное! О всяком деле и явлении правильно судят по существу и по плодам его. С этой же меркой надо и к ней приступать.

Если исправленная Пасхалия не вносит никакого прояснения в вековую пасхалическую тьму, то, конечно, она - не лучше прежней, не должна быть допущена и в Следованную Псалтирь вместо нее.

А если она яснее и понятнее, чем прежняя, то несомненно, что она - лучше ее и имеет законное право занять место прежней Пасхалии, кем бы и в какое бы время ни была исправлена.

Вместо печатания моего «Доклада от 10.II.1961 г.» было бы лучше приготовить для «Ж.М.П.» особую статью, вместив в нее сущность всего материала по этому вопросу, мною изложенного, а также мыслей, внесенных рецензентами и имеющих быть внесенными собранием их и Совета Академии, для всеобщего обсуждения чрез «Ж.М.П.».

Его Святейшеству Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию

Иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Дополнительная записка к «Докладу» от 10 Февр. 1961 г.

В «Докладе» моем я имел в виду исправление Пасхалии со стороны формы и изложения ее и потому, рассматривая третью часть ее, или «Лунное течение», указал только на грубость и устарелость языка.

Но в некоторых вопиющих об исправлении случаях нельзя оставить без внимания и содержание ее. К ним относится грубая неточность в определении даже дней полнолуний, не только часов. Она объясняется неточностью 19-летнего «цикла Метона», положенного в основание нашей Пасхалии. Нарастая на протяжении веков из минут и секунд, она к нашему времени настолько возросла, что третью часть Пасхалии можно бы и совсем выбросить. Но так как в вычислениях Пасхи без знания лунного течения никак нельзя обойтись, то для Русской Православной Церкви было бы целесообразно и благовременно обратиться в Пулковскую Астрономическую Обсерваторию с просьбой сообщить точные сведения о рождениях и полнолуниях в каждом месяце на период в 532 года, с 1941-го года по 2472-й включительно, по Пулковскому меридиану.

Но, ввиду того, что при вычислениях Пасхи Православная Церковь держится так называемого «твердаго», Никейского меридиана, нужно попросить Пулковскую Обсерваторию указать и постоянную разницу в минутах между ним и Пулковским, - а еще лучше бы - представить и вычисления согласно меридиана бывшего города Никеи.

При составлении Пасхалии на «15-й солнечно-лунный круг» (бывший Индиктион) эти сведения будут иметь существенно важное значение.

А из Мартовских и Апрельских полнолуний в исправленной Пасхалии прилично было бы составить особую графу, потому что из нее будет ясно, насколько Православная Церковь в Пасхалии верна своим канонам в главном и второстепенном.

Ради всемерного содействия этому делу я со своей стороны изъявляю готовность без замедления быть посланным в Пулковскую Обсерваторию. И если будет на то Благословение Вашего Святейшества, то прошу Вас распорядиться выдать мне из Канцелярии Московской Патриархии соответствующее командировочное удостоверение. Вашего Святейшества

убогий послушник

иеромонах [подпись] (Никита).

22.III.1961 года.

Поверх текста написано: 1961 Марта 23.

Предоставляется о. Никите самому частным образом хлопотать о разрешении посетить для работы Пулковскую обсерваторию, т.к. М.П. не может дать ему соответствующую командировку как лицу не имеющему никаких формальных данных для работы в Обсерватории. П.А. [Патриарх Алексий]

Практический Совет

Когда бывает нужда определить на глаз, по виду луны, не имея под руками астрономических данных: «прибывает ли она, или убывает», то есть идет ли от «рождения» к «ущербу», или от «ущерба» к «смерти», то это можно узнать так.

Если она своим диском образует хотя небольшой намёк на форму буквы «С», то это значит, что 2-я фаза её закончилась, полнолуние прошло и она идет от «ущерба» к «смерти».

А если из нее можно образовать подобие буквы «Р», мысленно приставить черту к левой от нас стороне её, то значит, она идет от «рождения» к «ущербу».

Из «Отзыва на труд иеромонаха о. Никиты Сапожникова “Заключительный вывод по исправлению формы и изложения Пасхалии”».

Переходя к анализу содержания, находим:

о. Никита обращается с просьбой к Святейшему Патриарху «устроить открытый научный диспут между им и его рецензентами, в присутствии всего профессорско-преподавательского состава Московской Духовной Академии и Семинарии, под личным председательством Его Святейшества».

Это просьба мотивируется тем, что его труд по Пасхалии представляет собою настолько ценный вклад в вопросе об исправлении Пасхалии, что вполне может заменить собой Пасхалию прежнего построения; однако, ввиду того, что этот труд о. Никиты не был признан его рецензентами, а он в деле защиты достоинства своей Пасхалии дошел «до изнеможения», а поэтому просимый им диспут есть единственное средство восстановить попранную рецензентами истину. Далее о. Никита дает характеристику методов рассмотрения его труда, какими пользовались его рецензенты. Он прямо называет их метод полемики заведомо лживым, а их научные позиции фальшивым. О. Никита очень невысокого мнения о своих рецензентах; после того, как он исчерпал все средства законной научной полемики с ними, рецензенты не пожелали отвечать ему, он вынужден был назвать их фальсификаторами, лжецами и безсовестными. Но и это на них не подействовало: они продолжали отвечать на реплику с ним презрительным молчанием. А посему, единственным способом заставить рецензентов открыть свои позиции является научный диспут, который, как надеется о. Никита, и будет благословлен Святейшим Патриархом; что касается времени для диспута, то таковым может быть назначен сентябрь 1965 г.; а местом - чертоги храма богословской науки МДА; впрочем, все эти подробности зависят от соизволения Святейшего Патриарха.

Из дальнейших слов о. Никиты мы узнаем, что он открыл так называемый им «церковно-астрономический закон, управляющий сменою «пасхальных времен»; при помощи которого даже малограмотный человек может находить число Пасхи легко и быстро в любом году, со стопроцентной гарантией безошибочности своих вычислений».

Однако, ожидаемый с такой страстностью научный диспут вызывает у о. Никиты размышления далеко не оптимистического свойства, а именно: он ставит себя в сравнение со своими оппонентами и находит, что вместо ожидаемой победы над своими врагами его ожидает «побеждение», потому что, кто - он в сравнении с ними, учеными профессорами, докторами, магистрами - изощренными во всякого рода словопрениях, - просто человек отсталый, ничтожный и слабый, хотя и кандидат Богословия, но в брани с такими силачами у него, по человеческому рассуждению, больше перспектив на поражение, чем на победу». И, если он, сознавая свою слабость, все же решится на такой научный диспут, то единственно потому, что уверен в правоте своего дела и, главное, «не надеющеся будем на ся, но на Бога возставляющаго мертвыя» (2 Кор. 1:9), и поэтому он надеется оправдать и поставить в Церкви на свойственное ему место его незаконно забракованный рецензентами пасхалический труд.

В случае же поражения его на диспуте о. Никита предусмотрел и наказание для себя, а именно: прежде всего лишить его ученой степени кандидата Богословия; а для вящего посрамления его пред всею Церковью и ради исцеления его от тщеславия, которым руководился, отстаивая достоинство своего труда - он просит Святейшего Патриарха «поить его водою поругания», а это значит, объявить об этом чрез ЖМП, чтобы все презирали его и такое уничижение послужило бы ему уроком на всю жизнь и привело бы его к истинному покаянию пред Богом.

С другой стороны, если же на диспуте его Пасхалия признана будет удовлетворительной, то тогда «достойно и праведно», чтобы Святейший Патриарх назначил испить эту горькую чашу его рецензентам за то, что они не помогали, а препятствовали созданию новой по форме и изложению Пасхалии, и потому должны будут получить за труды такой же и расчет, каждый в меру своей вины. Кратко сказать, все его рецензенты утверждением Святейшего Патриарха должны: во-первых, быть лишены последней своей ученой степени, во-вторых сняты со своих кафедр и, в-третьих - возвращение ученой степени и кафедр может быть им не возбранено, но - только при условии чистосердечного и вседушного раскаяния во грехе противления истине пред Советом Академии письменно, и по окончании акта исповеди и причащения св. Христовых Таин, - и не иначе, как после испрошения прощения и получения его от Святейшего Владыки и от самого о. Никиты. Мера наказания рецензентов этим не ограничивается: необходимо, чтобы все дело было напечатано ко всеобщему сведению в ЖМП; а в случае принятия Церковью Пасхалии о. Никиты вместо прежней, весь этот доклад напечатать в ЖМП.

В желании воздать всем должное, кто принимал такое или иное участие в его деле, o. Никита особо говорит о покойном Ректоре МДА, о протоиерее К.И. Ружицком. О. Никита сурово осуждает о. К.И. Ружицкого; он считает его главным виновником в своей неудаче, а за его отношение к делу называет о. Ружицкого «архимогильщиком» его труда и регентом их (рецензентов) заупокойного хора, т.к. считает, что его труд (Пасхалия) был как бы заживо погребен его рецензентами и о. Ружицким без всяких на то оснований. Он требует подвергнуть о. Ружицкого общему с другими наказанию и, кроме того, «как получивший посмертно степень доктора, так посмертно он и должен быть лишен ее». Такую суровую меру наказания для своих рецензентов о. Никита считает своего рода рецептом и лекарством, уврачующим их согрешившие души; напротив, если, из желания сохранить престиж наших Духовных Академий, его противники избегнут справедливого возмездия, то это как раз и послужит к умалению престижа наших Духовных Академий. Впрочем, о. Никита особенно не настаивает на наказании его рецензентов, а «повергает это на волю Божию и припадает к стопам Его Святейшества».

О. Никита уклоняется в мистику, и главными действующими факторами во всем своем деле называет Христа и сатану; причем эта деятельность Христа и сатаны представляется ему как арена, на которой идет борьба^[1] [сноска о. Никиты]; причем наряду с назёмными борцами в ней участвует незримая человеку вражья сила. «Как Христос, - пишет он, - благословил меня на это делание по вере и прошению моему, так всю противную Ему, разрушающую и уничтожающую это Божье дело силу возглавляет и орудует ею, как незримый командир ее - сам сатана. И, как у Христа, после первой Его победы над сатаной в пустыне, и в награду за нее «Ангели приступиша и служаху Ему» (Мф. 4:11); в соответствии Христу, и у сатаны «есть многая зело армия», в состав которой входят как легионы невидимых для нас подобных ему бесов, так и когорты видимых воинов, слуг и всяких помощников из людей, которые выполняют его бесовскую волю. И что же оказывается: одной из таких назёмных частей его армии являются рецензенты о. Никиты.

О. Никита подробно говорит о бесовских действиях по отношению к человеку вообще и к нему - в частности. Так он говорит, что сатана в достижении своих бесовских целей творит немало «чудес». И что у него своя тактика, какою он пользуется в брани со Христом. О. Никита сообщает, что бесы вырыли для него три [поправка о. Никиты на полях - «пока только две»] бесовских ямы: первая это когда о. Никита, по совершении своего первого доклада Святейшему Патриарху от 11 февраля I961 года, непонятным для него самого образом потерял этот доклад, с ним в 6-ти экземплярах все свои черновики, оставшись, таким образом, «без ничего». Но эта потеря почти что чудесным образом была о. Никите возвращена, в чем он видит действие Промысла Божия, пекущегося о том, чтобы его Пасхалия не была утеряна. Были и еще три нападения бесов на труд о. Никиты, отчасти с помощью «назёмных частей его армии» (т.е. людей): частью - работой только бесов; но и само возвращение труда о. Никиты, по его убеждению, произошло во всех случаях силою Божией. После этих случаев явного вмешательства потусторонних сил о. Никита принял решение вступить в борьбу со злыми силами и вот, после причащения св. Христовых тайн, он именем Господа Иисуса Христа заклял сатану не строить больше козней и не уничтожать Божьего дела, каким он считает свой Пасхалический труд. После этого акта борьбы с злыми духами такие потери больше не повторялись».

Для доказательства действий диавола против о. Никиты, последний вспоминает еще случай, происшедший с ним до заклятия сатаны, а именно: это было весной 1961 года, когда у о. Никиты в собственном смысле слова было украдено направление в Пулковскую Астрономическую Обсерваторию, присланное ему из канцелярии Митрополитом Пименом. Этот документ непостижимым образом исчез, когда о. Никита находился в кабинете Инспектора МДА Архимандрита Питирима, показывал его о. Инспектору и другим лицам, находившимся в это время в кабинете вместе с о. Никитой. Все поиски пропавшего документа были тщетны; и вдруг он оказался у Святейшего Патриарха. Как он попал туда и кто тот «Х», который украл эту грамоту и доставил Святейшему Патриарху, осталось неизвестным; по заключению же самого о. Никиты «оным татем, укравшим ту грамоту, и был или бес, принявший образ одного из присутствовавших в кабинете лиц, или же какой-то из профессорско-преподавательского состава МДА и лукавый, как бес, послушник сатаны».

Но есть еще и вторая бесовская яма для Пасхалического труда о. Никиты. Назначение этой бесовской ямы заключается в том, что предпринятое Божье дело (т.е. его пасхалический труд) оценивалось «не по Божьи, а по вражьи», т.е. в нарушение Законов божественных, законов церковных, законов здравого логического мышления и законов христианской совести. В дальнейшем оказывается, что такими делателями не по Божьи опять-таки являются рецензенты о. Никиты. Это они роют вторую бесовскую яму о. Никите и своей деятельностью, направленной не на созидание, а на разорение Божьего дела, заслуживают сугубого наказания от Самого Христа, как разорители Его дела.

Такова, в основном, деятельность рецензентов о. Никиты, выходящая в его понимании за пределы реального. Что же касается действительного положения вещей, то о. Никита признает, что его рецензенты, будучи мудры и сильны своим искусством, вырыли как бы яму для угробления его пасхалического труда и зарыли в ней и, кроме того, добились, что его труд сдан уже в архив, а это, по толкованию о. Никиты, не равнозначно ли тому, что они «поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать» (Мф. 27:66).

Отец Никита решительно утверждает, что хотя труд его и забраковали рецензенты, и они все сделали, чтобы заживо его похоронить, но он верит, что Сам Христос, чрез Святейшего Патриарха благословивший о. Никиту на его создание, воскресит этот его труд.

Иеромонах Никита (Сапожников) - студент Московской Духовной Академии.

В дальнейшем о. Никита просит Патриарха разрубить мечом (наподобие Гордиева узла) узел его «запутанного дела», т.е. априорно, не разбирая по существу научных и логических доказательств «за» и «против», - признать его Пасхалический труд как достойный; или же - отвергнуть его как несостоятельный. В дальнейшем изложении оказывается, что таким «априорным мечом», способным разрубить запутанное его дело, является научный диспут. Этот диспут, по мнению о. Никиты, является «единственным оружием для защиты поруганной истины», т.е. даст возможность о. Никите доказать превосходство по своим достоинствам его Пасхалии пред традиционной Пасхалией.

Однако, после того, как в отношении правил рассмотрения его труда была соблюдена полная законность, а именно: четверо (а не два, как обычно) рецензентов, компетентных в вопросах разбираемого ими труда, дали свои отзывы, и, кроме того, особая комиссия высказала свое мнение, тождественное с отзывами рецензентов [фраза подчеркнута красным и на полях пометка «какая?»], о каком еще новом разборе может быть речь; естественно спросить, что нового даст этот просимый о. Никитою научный диспут? Какие новые addenda et corrigenda [«дополнения и поправки»] может выставить о. Никита против теx, которые им были взяты на вооружение против доказательств и выводов его оппонентов? Сам же о. Никита признается Святейшему Патриарху, что он, кроме написанного в заключительном выводе, больше ничего не приготовил и будет выступать на диспуте устно, «импровизированно»^[2]. Следовательно, ожидаемый с такой страстностью публичный диспут будет по меньшей мере повторением тех доказательств и средств защиты, с какими о. Никита уже выступал в своих многочисленных докладах и которые оказались несостоятельными. Ведь нельзя же принять всерьез и считать убедительными те средства защиты, которые о. Никита извлекает из мистики и которыми пытается объяснить неуспех своей полемики с рецензентами, допуская вмешательство потусторонних сил? Он хочет убедить читателя в том, что его рецензенты, помимо того, что в разборе его Пасхалического труда допустили хитрость и уловки, но и сами подпали под воздействие бесовских сил, являясь «когортой назёмных сил самого сатаны». Что можно сказать по поводу такого утверждения? Либо оно говорит о несерьезном отношении о. Никиты к им же защищаемой научной полемике, либо показывает безсилие о. Никиты выдвинуть против своих рецензентов убедительные доводы в защите своего труда.

И в том, и в другом отношении позиция о Никиты в споре с его идейными противниками не выдерживает критики и говорит за то, что о. Никита в пылу горячей полемики со своими партнерами потерял чувство меры и позволил себе такие выражения и характеристики в адрес своих рецензентов, которые совершенно недопустимы в серьезном научном споре. Нам известно, что оппоненты о. Никиты, в частности проф. Н.Д. Успенский, в дружественном тоне предложил о. Никите исправить замеченные ими недостатки в его труде, но о. Никита не внял голосу благоразумия и встал на путь огульного осуждения своих рецензентов, вплоть до дискриминации их личности и их положения в нашей духовной школе.

Непредубежденный читатель с удивлением узнает из заключительного вывода о. Никиты, что его оппоненты лжецы, фальсификаторы, безсовестные люди, орудия сатаны, вражья сила, могильщики его труда и т.п. [На полях к этому тексту почерком о. Никиты: «А есть ли для этого документальные основания?»]; и все это делается якобы с позиции защищаемой им истины. Не приведя в своем заключительном выводе ни одного конкретного примера, [подчеркнуто красным] из которого были бы видны порочные методы разбора его труда рецензентами^[3], о. Никита не останавливается на допущенной им дискриминации своих идейных противников, он даже осмеливается осудить бывшего председателя комиссии по разбору его дела [подчеркнуто красным], ныне покойного Ректора M.Д.А. протоиерея о. К.С. Ружицкого, считая его главным виновником своей неудачи и называя последнего «архимогильщиком его дела, регентом заупокойного хора», и в самой преждевременной кончине о. Ректора видит справедливое возмездие ему за то, что он угробил его дело. Нельзя без возмущения читать и другие строки его заключительного вывода, в которых о. Никита, якобы в целях исправления виновных, выдумывает для себя и для своих противников такую особую меру наказания, которая не оправдывается никакими доводами рассудка [подчеркнуто красным, и на полях тоже красным: «А зачем повторять уже сказанное?»], а показывает только, что и сам о. Никита в этом случае не попал ли под действие потусторонних сил?

По логике о. Никиты выходит, что само непризнание его Пасхалии есть акт сознательного противления истине, ибо, как он пишет, «Мой труд благословлен Святейшим Патриархом, а чрез него и Самим Господом Иисусом Христом - поэтому как свыше благословленный он уже носит в себе гарантию успеха, и если он забракован людьми (т.е. рецензентами), то это по действию сатаны, которому он ненавистен, не потому ли, что и Церкви полезен и Христу любезен». Так у о. Никиты во всех его суждениях переплетаются два мира: реальный и потусторонний, и читателю очень трудно ориентироваться в его двойственных взглядах по существу его дела. Кратко сказать, жаль потраченного времени и труда, какие вложил о. Никита и в свой заключительный вывод: последний показал для читателя, что o. Никита, вопреки очевидной истине, остался при прежних своих убеждениях и не отказался от своих ничем не обоснованных претензий на признание достоинств его труда.

Ректор Ленинградской Духовной Академии и Семинарии протоиерей [подпись] (Михаил Сперанский).
«20» сентября 1965 г.